Она едва заметно вздрогнула, провела кончиками пальцев по губам. Зачем-то взглянула на свой портрет на стене:
- Нет, меня не было дома. Мы поссорились, и я ночевала у подруги.
- Ка-ак интересно! - вновь обрадованный Красовский покачал головой. И вернулись, конечно же, поутру?
- Да. Так получилось.
- И не встретили по дороге ни дворника, ни почтальона, ни соседку с собачкой? И бабушка со второго этажа не глазела в окно? Пришли и ушли незаметно, как привидение, а бедный муж всю ночь делал в квартире генеральную уборку?
Андрей вдруг понял: вот сейчас она заплачет. На самом деле, заплачет. Полные плечи Тамары как-то жалко задрожали, под глазами мгновенно набрякли мешки.
- Я не знаю, - выкрикнула она. - Может быть меня кто-то и видел. Но мне было не до того. Мы поссорились, и я...
- Вам тоже ни о чем не говорят имена супругов Райдеров?
- Да что же это такое! - слезы, наконец, прорвались и кривыми дорожками потекли по розовым щекам. - Конечно, ни о чем не говорят! Откуда мне их знать?!. И все из-за этой чертовой дачи! Как сразу у меня к ней душа не лежала! Как чувствовала, что что-нибудь случится! Все теперь! Все - псу под хвост: и Валеркина жизнь, и моя... Ну, неужели вы не понимаете, что мы тут абсолютно ни при чем?
- Ладно, пойдем, - Андрей махнул Красовскому рукой и направился к выходу из комнаты. Остановился, кивнул Тамаре. - А вы, пожалуйста, запишите для меня данные вашей подруги. Той, у которой вы провели сегодняшнюю ночь. Это - простая формальность, но мы должны проверить.
Плечи, обтянутые бирюзовой футболкой, продолжали мелко вздрагивать. Тамара тихо плакала.
- Она напишет, - Киселев поднялся с дивана. - Сейчас... Или, давай я, Том, напишу? Ты у Ленки была, да?
Ответа не последовало. Он достал из ящика секретера прямоугольный листок розовой писчей бумаги, принес из коридора старую записную книжку. Наслюнив палец, перелистнул несколько страниц...
- Ну, что за мужик, а? - досадливо проговорил Серега, когда они вышли из квартиры и захлопнули за собой дверь. - Баба где-то шлялась всю ночь, а он: "Сю-сю-сю, Томочка! Давай я адресок твоей подружки для дяденек милиционеров запишу?".. К батарее бы её наручниками приковать и ремнем по заднице пройтись раз восемьсот. Резко перестала бы и ночевать где попало, и бедненькую-несчастненькую из себя строить. Зараза!.. А ты чего молчишь, орган предварительного следствия? Чего по поводу всего этого думаешь?
- Ничего не думаю, - вяло отозвался Андрей. - Сейчас пойду вылечу зуб, а потом уже буду думать... А, вообще, ерунда это все. Юбки, заказы, автохозяйство... Дом-то ведь, действительно, просто просится, чтобы в нем кого-нибудь грохнули. Стоит на отшибе, мышами пахнет... Подругу эту, конечно, надо вызвать, но толку что? В лучшем случае, выясним, что наша мадам ночевала у какого-нибудь мужика... Ладно, Анечке твоей привет, а я пошел...
* * *
- Алло, Лена?
Она услышала ответное: "Да, это я" на том конце провода, и долго молчала, прежде чем продолжить.
- Тома? Тома, ты? - кричала в трубку Ленка.
- Да. - в конце концов, отозвалась она. - Мой звонил?
- Звонил-звонил. Я сказала все, как договорились. Нотку неискренности в голосе подпустила. Так что он, мне кажется, засомневался. Но, тем не менее, подтвердила официально: да, ты была у меня, сидели, пили чай с конфетами "Маска". Пусть теперь мучается... Козел!
- А больше никто по этому поводу не звонил?
В трубке что-то загрохотало. Наверняка, Ленка двигала поближе к телефону банкетку, предчувствуя долгий и весьма интересный разговор.
- Подожди, Том, я сейчас... Ага, все... А кто еще-то звонить должен? Или ты себе любовника завела? Колись!
- Нечего колоться. Милиция должна звонить, - выговорила она с трудом. - Тут такие дела... В общем, у меня к тебе просьба: скажи им тоже самое, что Валерке. Только без ноток неискренности в голосе.
Ленка помолчала. Потом спросила уже значительно более скучно и осторожно:
- Во что ты влезла то?
- Ни во что не влезла. Так, ерунда. Дурацкое стечение обстоятельств.
- А-а-а.., - и снова тягостное молчание на том конце провода.
- Так ты подтвердишь или нет?
- Том, я подтвержу, конечно, только... Ты сама пойми: в конфликт с милицией без особой надобности неохота влезать. Может, у тебя другой есть, кто подтвердит? Эти ведь дела и конфиденциально можно оформить? Просто попросишь, чтобы мужу не раскрывали показания. А, Том?
- Лена, - она почувствовала, как в животе становится холодно и пусто, - если бы мне было к кому обратиться, я бы не втравливала тебя в историю. Тебе совершенно нечего бояться: никаких конфликтов, никаких осложнений. Пожалуйста! - Принужденно хохотнула и, ужасаясь фальшивости собственного голоса, добавила. - Ну, успокой же меня, в конце концов! Что ты молчишь? А то я не смогу как следует погрузиться в создание твоего брючного костюма: тревожиться буду, отвлекаться... Нет, кроме шуток, Лен: костюм бесплатно, и фурнитура, и подкладочная ткань - тоже с меня.
- Ерунду какую-то говоришь. Взятку мне предлагаешь, что ли?.. Скажу все, как договорились: можешь не переживать. Я уж не думаю, что ты кого-то там ограбила или убила?
Игривый тон не получался у обеих, поэтому разговор свернули быстро. Тамара положила мобильник на журнальный стол, уперлась локтями в колени и уронила лицо в ладони.
Ее тошнило от унижения и страха... Ленка! Ленка - это так ненадежно! Никто не даст гарантии, что прямо сейчас она не наденет свою дурацкую плиссированную юбку с не менее дурацкой кружевной блузкой и не помчится в ближайшее отделение милиции, чтобы с порога заорать: "Моя подруга попросила обеспечить ей фальшивое алиби!"
Глупо. Страшно. И ещё раз глупо... И все из-за чего? Из-за кого? Все из-за той, которая...
Она отвела подрагивающие руки от лица и, сморщившись, почесала ладонь. На коже бледно-розовыми пузырьками проступала экзема. Даже думать о той, чужой, однажды разрушившей её счастье, было невыносимо. Теперь из-за неё все рушилось снова. Никто не поверит. Никто не станет даже слушать. Никто не попытается понять...
Тамара поднялась с дивана, достала из ящика тюбик с ихтиоловой пастой. Выдавила тоненькую белую трубочку на ладонь. Одно она знала совершенно точно: что бы там ни было, надо держать себя в руках. Потому что завтра предстоит очень тяжелый день...
* * *
Десна болела ужасно. Неуклюжая врачиха умудрилась разодрать её иглой одноразового шприца. Пол ампулы лидокаина тут же стекло под язык. Другая половина почти не помогла. Андрей, конечно, молчал, зажмурив глаза, но вспоминал исключительно врачихину маму и ещё инструменты гестаповцев из "Семнадцати мгновений весны".
- Два часа не есть, - смущенно предупредила докторша, когда он вылезал из кресла. - Но я бы, на вашем месте, вообще сегодня воздержалась от приема пищи.
Предупреждение было явно излишним. Шагая от стоматологии до автобусной остановки, Андрей абсолютно точно знал, что не захочет открывать рот, по крайней мере, сутки. Или двое. Со свидетелями и с Красовским будет общаться знаками. А отвратительные отчеты Володи Груздева, которые к тому времени как раз подоспеют, отобьют остатки аппетита ещё на неделю вперед.
Однако, ближе к дому десна отошла. Он даже нащупал онемевшим языком комочек ваты, забытый расчудесной докторшей у него во рту. Выплюнул вату в урну и с какой-то лиричной теплотой вспомнил о двух спинках минтая, хранящихся в морозилке. Но тут же, в связи с минтаем, вспомнил и о Птичке...
Птичка была его Карой, его Крестом, его Наказанием. Страшным Наказанием, начавшемся со вполне мирного телефонного звонка. Звонил старый знакомый, с которым однажды, года четыре назад, сплавлялись вместе по горной речке.
Знакомый - моряк с научно-исследовательского судна, был человеком милым и общительным, но имел также репутацию мужика "с давно и хорошо отъехавшей крышей". Поэтому на его жизнерадостное: "Алло, Дюха, как живешь?", Андрей ответил осторожным: "В общем, нормально".
- Нормально? Работа есть? Ноги ходят? Дом не развалился? - продолжал оптимистически интересоваться знакомый. - Всех там убивцев посадил или ещё нет?.. Меня, собственно, один вопрос сильно интересует. Тот, что насчет дома.
- С домом все нормально. А что?
- Да, понимаешь, мне тут в Питер надо на пару неделек смотаться, по делам. А у меня птичка. За ней же следить надо, кормить... Не возьмешь к себе?
Подвоха в невинной просьбе, вроде бы, не чувствовалось. Пока Андрей неопределенно тянул: "Н-ну-у-у...", знакомый принялся просить за птичку со всей страстью, на которую был способен:
- Дюх, да ты не сомневайся! Тебе же сам Бог велел её взять. У тебя же что за фамилия? Щурок? Правильно? А "щурок" - это птичка такая хохлятская. Вот и будете с моей питомицей вдвоем чиникать... Давай, а?
- Ну, я могу её у себя подержать, конечно. Только ведь, ты знаешь, у меня работа с утра до вечера. Следить за твоей птицей некому. Максимум, что я могу - это с утра ей корма насыпать, а вечером водички в блюдечко подлить.
- А Катя твоя чего? Тоже с утра до вечера на службе.
- С Катей мы разошлись. Так что...
- Ну, ладно, - скрепя сердце, согласился знакомый. - Так и быть: доверю её тебе и без Кати. Мы минут через двадцать подъедем. Жди.
Андрей выпил баночку пива, подумал, что птичка это не так уж и обременительно. Не кошка, во всяком случае, за которой надо по три раза на дню выносить горшок с песком. В общем, он освободил место для клетки на подоконнике и стал ждать. А ровно через двадцать минут раздался звонок в дверь.
- Мы на такси приехали! - радостно сообщил знакомый. - В транспорт общественный, сам понимаешь, не полезли. Быстро, ага? Причем это от меня до тебя! Через пол Москвы считай!
Андрею было все равно: быстро или не быстро, через пол Москвы или от Москвы до Нижнего Тагила. Единственное, что он смог произнести вслух:
- Ты что, совсем того?
- Скучный ты тип! Такой же как все остальные! - знакомый приятельски похлопал его по плечу. - Хотя задатки у тебя хорошие, работа вот только нудная... Чудная птичка! Просто чудная! Поживешь с ней - прочувствуешь. Еще отдавать не захочешь. Я уже влюбился, хотя только неделю, как его из экспедиции привез. Кстати, это он. Зовут его Эммануил. Так что попрошу без фамильярностей.
С этими словами он втолкнул в квартиру огромного и блестящего, как сопля, императорского пингвина...
Теперь Птичка, для которой было слишком много чести именоваться Эммануилом, поджидал дома и, наверняка, хотел жрать. Что наводило на мысль о печальной судьбе сегодняшнего рыбного ужина.
Андрей услышал его ещё через дверь, когда поворачивал ключ в замке. Когда же дверь открылась, пингвин ринулся навстречу, громко шлепая о пол жирной гузкой. Физиономия у него была, как всегда, нахальная и препротивная. А глазки маленькие и коварные.
Сдержать удалось едва ли пару натисков у холодильника, во время которых Птичка своим острым и твердым, как долото, клювом, долбил Андрея в спину. Потом Щурок плюнул на все и швырнул-таки одного заиндевелого минтая прямо в раскрытую пасть с прочувствованным пожеланием:
- На! Подавись!
Птичка, естественно, не только не подавился, а ещё и возобновил атаку, надеясь захватить вторую рыбку. В результате, из двоих обитателей квартиры поужинал только пингвин. Поужинал и захотел купаться.
Купался он каждый день. И в эти минуты Андрей с одинаковой яростью проклинал и Знакомого, "сосватавшего" ему Эммануила, и собственное отношение к животным, исковерканное школьным кружком юных натуралистов. Любой нормальный человек уже запер бы зловредного пингвина в какую-нибудь нишу, а он, подчиняясь внутреннему голосу, твердящему о том, что бедному Птичке жарко, набирал в ванну холодную воду.
Запрыгивал в ванну Птичка самостоятельно, резво махая короткими, похожими на мокрые ладошки крыльями. А вот вылезать не желал категорически. При этом вытащить его не представлялось возможным: он был тяжелым и скользким, как чудовищных размеров селедка.
На этот раз купание продолжалось пятьдесят минут. Андрей успел с первой до последней странички изучить "Спорт-экспресс", купленный по дороге, втайне от пингвина съесть на кухне бутерброд с остатками колбасы и посмотреть по НТВ "Сегодня", а Птичка все не вылезал.
- Ванну освободи, - пробовал увещевать Щурок.
Грозил:
- Завтра ты у меня искупаешься, как же!
Взывал к дружеским чувствам:
- Мне, по-твоему, в душ не нужно? Или в раковине, на кухне, прикажешь мыться?
Пингвин только хлопал по воде крылышками и желчно разевал клюв. "Да хоть в туалете!" - легко читалось по его наглой физиономии.
Все попытки подхватить его под мышки и выволочь на пол блистательно провалились. И вот когда Щурок пытался выманить гада половинкой плавленого сыра, раздался звонок в дверь.
- Хрен с тобой! Сиди! - Андрей аккуратно обернул сыр фольгой и спрятал в нагрудный карман рубашки. - Посмотрю, сколько высидишь.
И включил горячую воду...
Он не рассчитывал на немедленный результат, поэтому приятно удивился, когда Птичка пулей выскочил из ванны и вперед хозяина протиснулся в приоткрытую дверь...
Звонок тренькнул ещё пару раз. Щурок вытер мокрые руки о джинсы и пошел открывать. За дверью стояла Катя. Катька...
- Привет, - сказала она, перекладывая пластиковый пакет из одной руки в другую. - Эммануил жив?
- К сожалению, - Андрей посторонился, пропуская бывшую жену в квартиру. Кивнул на пакет. - Это все ему?
- Мойва, творог, несоленая перловая каша...
- Мойву и творог мне. Кашу, так и быть, пускай жрет.
Она изумленно вскинула темно-русые брови, придержала двумя пальцами легкую прядь, готовую упасть на лоб.
- Да! И нечего тут удивляться. Мойву мне. Он только что моего минтая сожрал!
- А сколько вызова! Сколько пафоса! - туфельки оказались на шнуровке. Катя наклонилась и развязала два аккуратных бантика. - Подстилку его просушил?
Как ни странно, изо всех женщин, время от времени захаживающих в холостяцкую квартиру Андрея, бывшая супруга оказалась единственной, кто смирился с существованием Птички. Собственно, и заходить более-менее регулярно она стала только из-за гнусного пингвина. Мойва, зелень, вареные яички, матрасик на пол... Н-да... Матрасик.
Чудесная шатенка Юлечка с визгом соскочила с дивана, когда, не пожелавший спать на своем матрасике Эммануил, влетел туда же на манер прыгуна, преодолевающего рекордную отметку высоты. Птичка, естественно, тут же получил под зад, но Юлечку это не удержало...
А Таня? Та просто не могла переносить укоризненного взгляда пингвина, стоящего в углу, как строгий часовой.
Юлечка, Таня... Впрочем, Катя никогда не оставалась на ночь...
- Постилку просушил? - ещё раз спросила она и, не дожидаясь ответа, прошла в комнату. Андрей прошлепал босыми ногами за ней. Убрал с подлокотника дивана рубаху, загнал под стол свернутые черными комочками носки.
- Извини, у меня сегодня бардак.
- Мне-то какая разница? Я прихожу не для того, чтобы тебя инспектировать.
Придержав край просторной летней юбки, опустилась на корточки перед матрасиком. Провела по нему легкой рукой с длинными, как у пианистки пальцами.
- Ни фига ты, Щурок, не сделал! На все тебе плевать. А Эммануилу, между прочим, здесь не климат. Гляди, заболеет он у тебя!
Ему вдруг вспомнился Митя Лежнев, вот так же сидящий на корточках перед застывающим гипсовым следом.
- А у меня сегодня женщину убили. И мужа её. Топором, - сказал он непонятно зачем. - Она красивая была, молодая. Двадцать четыре года всего.
- Кошмар! - Катя покачала головой. - Что творится, а? Опять "бытовуха"?
- Нет. Вообще, непонятно что. За кольцевой, на какой-то заброшенной даче, где сто лет уже никто не живет... И, самое паршивое, оба - подданные Ее Величества Королевы Великобритании. Она, правда, бывшая русская: здесь, в Москве, работала. Зато он - самый натуральный англичанин, да ещё и крупный бизнесмен к тому же.
Она поднялась, оттолкнувшись вытянутыми пальцами одной руки от пола, присела на подоконник. Закатное солнце подсветило розовым её светлые пушистые волосы и нежные плечи, к которым никогда не приставал загар.
- Бизнесмен... Ко мне на консультацию тоже сегодня один бизнесмен приходил. Спрашивал, как сделать так, чтобы после смерти матери все права на квартиру остались ему, а не брату. С завещанием, говорит, вариант не устраивает: мать на это никогда не согласится. Спрашиваю: сколько лет матери? Отвечает: "Пятьдесят три"...
Помолчали. Андрей неожиданно почувствовал, что ему ужасно хочется подойти к подоконнику и потереться щекой о её голое плечо, сжать в ладонях тонкие пальцы, прихватить губами прядь волос. Обернулся на книжный шкаф. Там, в верхнем ящике лежало свидетельство о расторжении брака, категорически утверждающее, что брачный союз между Щурком Андреем Михайловичем 1967 года рождения и Щурок Екатериной Васильевной 1969 года рождения прекратил свое существование восемнадцать месяцев назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38