Алла тут же отношения со своим женихом разорвала, счастливая ходила, костюм новый купила, платье... А этот паразит взял и женился на какой-то молодой сучке. Просто взял и женился и в лицо это Алке бросил. Поиздевался над ней. Причем пригласил её в ресторан, типа того, что поблагодарить за ребенка, там и сказал. Она-то рассчитывала, что он ей в этот день предложение сделает. Вот так... А ребеночек как раз на следующее утро умер.
- Спасибо, - Лиля судорожно сглотнула. - Вы очень помогли. Теперь да, теперь все предстает в другом свете...
Нина Андреевна отмахнулась:
- Помогла! А-а-а! Пусть увольняют! Ладно бы за дело, а то ведь спасла двоих считай! И ребенка, и Алку... Ничего, будем с ней на досрочной пенсии вместе сидеть, помидоры выращивать. Или вон к метро газетами торговать пойдем, там как раз продавцы требуются... Наказывайте! Только вот беременную эту, которая своими руками заявление подписала, чтобы плоду жизнь не сохраняли, никто почему-то не наказывает. И Вадима с работы не уволят, будьте уверены! Будет себе жить, растить дочь, спать с молодой женой... Хотите я вам, кстати, его покажу?
Она поднялась. Тяжело переваливаясь, подошла к шкафу, пошарила в журналах и книгах, достала коричневую общую тетрадь. Открыла, рассмотрела на свету какую-то фотографию, подозвала Лилю:
- Вы подойдите, подойдите сюда, девушка!
Лиля подошла, заглянула Бородянской через плечо. Фотография была старая, черно-белая. Комната в студенческом общежитии, стол. На столе сковородка с жареной картошкой. Вокруг сковородки семеро молодых людей с вилками в руках и улыбками на физиономиях. Двое парней, один из которых Вадим, остальные девчонки.
- Вот он, - Нина Андреевна ткнула в лицо Бокарева розовым пальцем. Кобель чертов! А вот она...
Алла тоже улыбалась и неуверенно пыталась склонить голову на плечо Вадиму. Он, похоже, не особенно этого жаждал. Гораздо больше его привлекала картошка, кособокой горкой поднимающаяся над сковородкой.
- ...Всю жизнь о нем думала. Свет в окошке! Он, он, только он! Ноги ему была готова мыть и воду эту пить, но чувств своих не показывала. Мне вот плакалась только да ещё Надежде... Вот, кстати, Надежда, - палец переместился к лицу хорошенькой темноволосой девушки. - А он... Уж не знаю, каких он там прелестниц себе выбирал, что в первый раз, что во второй. Не знаю, чем они так были лучше Аллы...
- Простите.., - Лиля, очнувшись, вздрогнула и отвела, наконец, взгляд от фотографии. От рук с вилками. От семи рук с вилками, тянущихся за картошкой. - Простите, я немного отвлеклась.
Бородянская прерывисто вздохнула:
- Да я ничего такого особенного и не говорила. Просто надо было видеть Алку, когда она в истерике заходилась, когда я от неё все ножи и ножницы в доме прятала, а она кричала: "Все равно жить не буду! Или сама умру или его убью. Или подстилок этих чертовых, которые два раза его у меня отняли!"
- И убила, - тихо проговорила она.
- Что?
- Убила, - внятно и спокойно повторила Лиля. - Это я так думаю. Ваша Алла, похоже, просто сдержала свое обещание. Убила одну из "подстилок" и ещё надеется убить вторую... Руки с вилками. Она ведь была врачом, она изучала медицинские карточки рожениц, ведь правда?
Отдала фотографию, повернулась на каблуках и стремительно вышла из кабинета.
* * *
Она снова думала о белых волосах, когда стояла перед книжным шкафом в Маринкиной комнате и задумчиво теребила кисточку на хвосте игрушечного львенка... Белые волосы или дорогой хороший парик?
- Твоя замечательная подружка Света, она не носит парик случайно? спросила Лиля прямо с порога. Маринка опешила:
- А какая разница? - Потом задумалась: - Может и носит? Черт её знает! У нее, знаешь, прическа такая интересная: челочка, каре внутрь подвитое, а сверху обязательно шляпка соломенная. Ну, или что-то вроде кепочки пляжной.
- Значит, это вполне мог быть парик?
- В общем, да... Я только не пойму, к чему ты это все спрашиваешь?
- Да это я так, о своем. О том, что проще надо быть, - Она хмыкнула. Женщину вспомнила из кафе, которая синими пальцами народ пугала. Тогда я почему-то не собиралась искать среди черноволосых - сразу про парик подумала.
- Света при чем, ты объясни? - не отставала Марина.
- Ты с ней до сих пор видишься?
- Да так как-то... В принципе, нет. Давно уже не встречались. Пропала. Дела, наверное? А может в отпуск уехала?
Лиля спокойно подвинула к ней телефон:
- Координаты её есть? Звони!
- Зачем? Мы с ней так-то не очень близкие подруги... Нет, погоди, ты мне сначала все объяснишь!
- Если ты не хочешь мне помочь, я обращусь к Валерке. Точнее, к его жене. У неё тоже появилась белокурая подруга, которая очень бурно сетовала на то, что все мужики бегают к своим бывшим любовницам. Так бурно и так целенаправленно, что к моменту появления милиции Тома Киселева уже считала меня врагом номер один и очень оперативно назвала следователю мое имя.
- Но Светка.., - начала было Марина.
- Твоя Светка расспрашивала про Валеркину дачу, ведь так? Как бы невзначай? Где находится, да по какому шоссе ехать? Наверное, в плане обмена информацией: а мы были на даче там-то, а вы где?
- Лиля, я уже не помню!
- А я поклясться могу, что ты и координат её не найдешь. Потому что их у тебя нету. Или есть телефон какой-нибудь прачечной. Мне такой тоже давали. Ну, давай, звони!
Марина растеряно подтянула к себе красную записную книжку, пролистнула несколько страничек, глядя при этом прямо перед собой. Потом сказала неуверенно и почти испуганно:
- А ведь, ты знаешь, Лиль, у меня, действительно, нет её телефона. Записывала где-то: "Света с Автозаводской" и все. Ну, сколько мы встречались? Раз пять, может быть. Два раза по магазинам шлялись, однажды в кафе сидели... Она как-то сама появлялась: "Привет-привет! Чем занимаешься? Пошли гулять!"
- Как твоя Света выглядела?
Та испугалась ещё больше:
- Как? Да обыкновенно! Я же тебе, по-моему, говорила: белая, фигуристая, размалеванная. В общем, ничего особенного. Пятнадцать раз на улице встретишь и не запомнишь.
- Отлично! - Лиля невесело усмехнулась. - Но без белых-то волос ты её, надеюсь, узнаешь?
Маринка прикрыла ладонью рот:
- Так это что, действительно, так серьезно? Ты думаешь, что это она... То есть, это получается, что я... Лиля, кто это?!
- Потом скажу, - она встала и, не дожидаясь приглашения, прошла в комнату. - Собирайся, поедем. Посидим возле одного замечательного подъезда, воздухом свежим подышим. Я пока книжки у тебя в шкафу посмотрю. Не возражаешь?
Марина, естественно, не возражала. Первой бросилась в комнату, схватила с полки косметичку и флакон туалетной воды, убежала в ванную. Лиля же подошла к шкафу и тихонько щелкнула ногтем по черному пластмассовому носу львенка-талисмана. Львенок равнодушно таращил на неё косенькие глазки, а она думала о том, другом львенке, нарисованном уже мертвой рукой на грязном подвальном песке...
Вернулась подруга минут через десять. Слегка подкрашенная, напряженная, с темнеющей в глазах тревогой. Извинившись за то, что копается, открыла дверцу шифоньера, достала белый бюстгальтер и длинное вискозное платье, стягивающееся сзади на талии мягким пояском. Торопливо переоделась, бросив смятый халат на кровать, сглотнув слюну, сообщила:
- Я готова. Поехали.
И они поехали. Сначала на троллейбусе, потом на метро. Прошли сквозь арку благопристойной "китайской стены" района, с магазинами, сбербанками, парикмахерскими и фотоателье. Немного поплутали по дворам. Наконец, забрались в сырую темную глушь, где серые "панельки" уныло выглядывали из зарослей корявых тополей с огромными лопухастыми листьями.
На лавочку перед самым подъездом садиться, естественно, не стали перешли на противоположную сторону детской площадки и там устроились рядом с ребристыми гаражами-"ракушками", занявшими полгазона.
Ждать пришлось долго. Маринка все искурилась и начала уже нервно хихикать на тему того, что надо было взять с собой помидоров, вареных яичек и термос с чаем - как на пикник. Лиля не отвечала. Она ощущала себя снайпером, которому дается три секунды и только один выстрел. Выстрел, который нужно успеть сделать между ударами собственного сердца.
Через два часа несчастная Марина принялась тихо подскуливать:
- Ну, сегодня же выходной! Может она, вообще, не появится? Может она уехала? Так и будем до ночи здесь сидеть?
И в этот момент дверь подъезда распахнулась.
Она вышла, приложив ладонь козырьком ко лбу и сощурившись на солнце. Убрала руку от лица, поправила на плече белую летнюю сумочку, сделанную из переплетенных полосок кожи. Слегка покачиваясь на тонких каблуках, спустилась с крыльца. На ней не было ни солнцезащитных очков, ни парика. Незагорелое, довольно бледное лицо, на самом деле, хорошая фигура. Лиля с удивлением поняла, что впервые это заметила. Подчеркнуть талию, наложить яркий макияж, надеть парки - черный, либо белый - и получится совсем другая женщина. Другая, незнакомая...
- Светка! - выдохнула Марина. - Честно слово, Светка! Только со стрижкой и одета не так, как обычно... Лиля, кто это? Как ты её выследила?
- Это Алла, - ответила она почти спокойно и, разжав ладонь, выронила на землю сломанную и перекрученную зеленую веточку. - Алла Леонидовна Денисова. Талантливый педиатр, попытавшийся когда-то спасти новорожденную дочь Олеси Кузнецовой...
Спустя три часа Лиля зашла в главный подъезд областной прокуратуры, сказала дежурному, что у неё нет повестки, и её никто не вызывал, но ей необходимо срочно встретиться со следователем Андреем Щурком. Дежурный куда-то позвонил, её пропустили. Она некоторое время постояла на лестнице, борясь с головокружением и противным, скользким страхом, заставляющем все тело противно дрожать. Расстегнула сумочку, проверила, на месте ли фотографии...
В результате случилось именно то, чего она больше всего боялась. Следователь был в кабинете не один, а с тем самым, наглым и белобрысым оперативником, жевавшим когда-то шоколадку с "лионом". Оперативник сидел на подоконнике и курил, стряхивая пепел в банку из-под кофе. Темноволосый следователь что-то писал на листе бумаги. В кабинете висело кружевное облачко сизого дыма, в грязное оконное стекло билась несчастная оса.
- Ба! Какие люди! - воскликнул оперативник, отставив банку и хлопнув себя ладонями по коленям. И зло добавил. - Только рыжие! И где ж это мы прятались?
- Я уже не прячусь. Я пришла, - сказала она.
- А чего так? Деньги кончились? Жрать стало нечего? Ребенок где?
- Оля со мной... То есть, сейчас она в одной квартире, с ней няня. Няня ничего не знала, она не в курсе.
Следователь словно бы и не удивился её приходу. Спокойно отодвинул листок в сторону, вздохнул:
- Очки, пожалуйста, снимите.
Лиля только теперь сообразила, что до сих пор стоит в солнцезащитных очках. Торопливо сдвинула их на лоб, передернула плечами:
- Извините...
- Ничего... Вы пришли сделать чистосердечное признание или... Или случилось что-то еще?
Она заглянула в его карие глаза, и на секунду ей показалось, что он тревожно ждет чего-то... Впрочем, белобрысый тут же перебил:
- Да, ладно, Андрей! Пусть сама все рассказывает. Наши с тобой соображения - это наши с тобой соображения. Пряталась же она почему-то столько дней?
Да, - её ноги снова противно ослабели, от дыма совсем разболелась голова. - Случилось что-то еще. Никакого признания я делать не буду, потому что я и раньше не лгала вам ни словом. Почти не лгала...
- Почти? - ехидно уточнил оперативник.
- Почти... Я соврала в том, что касалось подруги. Это была не подруга, меня вынудили пойти в это кафе, заставили надеть плащ и очки. В общем... В общем, не надо так усмехаться: я все вам расскажу по порядку. Каких-то особенных доказательств у меня нет, но вот это, - она расстегнула сумочку, достала фотографии. - С этого я хотела бы начать. Это касается львенка, "лиона". Вы ведь подумали про "Леона", так? Про фильм Бессона, и про то, что Олеся таким образом меня обвиняла?
Следователь и белобрысый быстро переглянулись.
- Рыжая, но не дура! - почти весело заметил оперативник. Щурок же выбрался из-за стола, подошел и взял из её дрожащих рук фотографии.
На первом снимке была Олеся, поднимающая тост в студенческой компании, на второй - она же, делающая дома уроки. Учебник русского языка, мохнатый мишка на диване.
- Она не могла нарисовать этого львенка, - проговорила Лиля, боясь, что вот-вот расплачется: нервное напряжение было слишком сильным. - И она его не рисовала. А намек вы, действительно, поняли правильно. Вас тыкали носом в меня, вам объясняли: "убийца воспитывает ребенка".
- Присядьте, - следователь кивком указал на стул. Она села, нервно теребя дрожащими пальцами ремешок сумочки, в то время как он вглядывался в фотографии. Белобрысый тоже сполз с подоконника, встал у него спиной, по-гусиному вытянув шею.
- Понимаете, - продолжала она. - Это должен был быть врач или кто-то имеющий доступ к её истории болезни, но не очень наблюдательный человек. Олеся ведь попадала в аварию: у неё печень пострадала, почка и рука. Рука сильнее всего, Вадим говорил. Он рассказывал, что там нервы какие-то, чуть ли не сухожилия собрать как следует не удалось. В общем, подвижность не восстановилась, рукой она почти не владела. Это должно было быть записано в карточке!
Оперативник уставился на неё озадаченно, но беззлобно:
- Ну? И что? Поэтому она стала писать левой рукой, поэтому и львенок нарисовал левой, поэтому он и корявый такой. Травма была недавно, с левой она тоже ещё обращаться толком не научилась...
- Нет! - Выкрикнула Лиля, судорожно прижав сжатые кулаки к щекам и устыдившись визгливости собственного голоса. - Нет же! Я тоже так думала! Я думала, что же мне во всем этом не нравится. А потом поняла! Я вчера только поняла. Фотографию одну увидела, а там семь человек за столом: у всех вилки в правой руке, а у одной девчонки - в левой...
Она ещё не договорила, а следователь уже понимающе кивнул и усмехнулся, и развернул фотографии к свету.
- Смотри, Серега, - негромко сказал он, положив по одному снимку на каждую ладонь. - Смотри и соображай. Ну, допустим, эта фотка могла быть сделана уже после аварии, хотя, вообще-то, если честно, Кузнецовой здесь лет восемнадцать. Ну, а эта-то? Ей тут лет семь-восемь, правильно?
- Елы-палы! - простонал тот. - Ну, блин, Груздева сюда надо! "Непривычный леворучный почерк", "непривычный леворучный почерк"!
- Ага, - согласно усмехнулся следователь и повернулся к Лиле:
- Она с рождения была левшой, так? Она всегда писала левой? С самого детства? И, понятно, владела ей куда лучше, чем правой? А значит, львенок должен был быть прорисован четко и без всяких неуверенных линий?
Она сжала ремешок сумки так, что побелели пальцы, и судорожно, навзрыд заплакала...
* * *
Надсадное дребезжание телефона все ещё отдавалось в её ушах, хотя трубка вот уже двадцать минут лежала на рычаге. Скрученный белый провод изгибался петлей. Алла наклонилась вперед и попыталась расправить петлю. Ничего не получилось. Тогда она откинулась на спинку дивана и допила воду из стакана. Всю, до капли.
По оконному карнизу, курлыкая, прогуливался толстый голубь. Прежде Алла их гоняла - её тошнило от одного вида засохшего голубиного помета на подоконнике. Сейчас вставать не хотелось. Голубь важно надувался, перья на шее переливались всеми цветами радуги, красный маленький глаз косил в комнату любопытно и злобно.
Она почему-то с самого начала почувствовала, что это - конец. Еще когда выходя из лифта, услышала, что в квартире звонит телефон. Но все равно бросилась к двери, нашарила в сумочке ключ, влетела в квартиру и, схватив трубку, "аллекнула".
Молчание длилось всего секунду. И, наверное, тогда она окончательно поняла: "Все!" Ничего больше не будет и ничего уже не нужно: ни российского сыра, купленного на рынке, ни новенького ещё набора американской косметики, ни постельного белья, ни ремонта в квартире - ничего...
- Алла? - спросил Вадим, словно хотел удостовериться, что это, действительно, она.
- Да, это я, - отозвалась она вмиг севшим голосом.
Он снова помолчал. Потом судорожно втянул в себя воздух: она слышала там, на том конце провода его странное дыхание.
А ещё через секунду он сказал:
- Я все знаю. И Лиля знает. Так что можешь не оправдываться. Ничего не говори, ладно? Ни слова. А я скажу... Олеськи я тебе, сволочь, не прощу никогда.
И все. Короткие мерные гудки, как сокращения сердца.
Алла положила трубку. Аккуратно, на рычаг. Вернулась в прихожую, разулась. Поставила босоножки на полку, подняла с пола пакет. Прошла с ним на кухню. Выгрузила в холодильник сыр, молоко, овощи и сосиски. Включила чайник. Вода забурлила.
Она босиком прошлепала в комнату, достала из ящика стенки ампулу, одноразовый шприц и упаковку таблеток. Снова заглянула на кухню, выдернула чайник из розетки и закрылась в ванной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
- Спасибо, - Лиля судорожно сглотнула. - Вы очень помогли. Теперь да, теперь все предстает в другом свете...
Нина Андреевна отмахнулась:
- Помогла! А-а-а! Пусть увольняют! Ладно бы за дело, а то ведь спасла двоих считай! И ребенка, и Алку... Ничего, будем с ней на досрочной пенсии вместе сидеть, помидоры выращивать. Или вон к метро газетами торговать пойдем, там как раз продавцы требуются... Наказывайте! Только вот беременную эту, которая своими руками заявление подписала, чтобы плоду жизнь не сохраняли, никто почему-то не наказывает. И Вадима с работы не уволят, будьте уверены! Будет себе жить, растить дочь, спать с молодой женой... Хотите я вам, кстати, его покажу?
Она поднялась. Тяжело переваливаясь, подошла к шкафу, пошарила в журналах и книгах, достала коричневую общую тетрадь. Открыла, рассмотрела на свету какую-то фотографию, подозвала Лилю:
- Вы подойдите, подойдите сюда, девушка!
Лиля подошла, заглянула Бородянской через плечо. Фотография была старая, черно-белая. Комната в студенческом общежитии, стол. На столе сковородка с жареной картошкой. Вокруг сковородки семеро молодых людей с вилками в руках и улыбками на физиономиях. Двое парней, один из которых Вадим, остальные девчонки.
- Вот он, - Нина Андреевна ткнула в лицо Бокарева розовым пальцем. Кобель чертов! А вот она...
Алла тоже улыбалась и неуверенно пыталась склонить голову на плечо Вадиму. Он, похоже, не особенно этого жаждал. Гораздо больше его привлекала картошка, кособокой горкой поднимающаяся над сковородкой.
- ...Всю жизнь о нем думала. Свет в окошке! Он, он, только он! Ноги ему была готова мыть и воду эту пить, но чувств своих не показывала. Мне вот плакалась только да ещё Надежде... Вот, кстати, Надежда, - палец переместился к лицу хорошенькой темноволосой девушки. - А он... Уж не знаю, каких он там прелестниц себе выбирал, что в первый раз, что во второй. Не знаю, чем они так были лучше Аллы...
- Простите.., - Лиля, очнувшись, вздрогнула и отвела, наконец, взгляд от фотографии. От рук с вилками. От семи рук с вилками, тянущихся за картошкой. - Простите, я немного отвлеклась.
Бородянская прерывисто вздохнула:
- Да я ничего такого особенного и не говорила. Просто надо было видеть Алку, когда она в истерике заходилась, когда я от неё все ножи и ножницы в доме прятала, а она кричала: "Все равно жить не буду! Или сама умру или его убью. Или подстилок этих чертовых, которые два раза его у меня отняли!"
- И убила, - тихо проговорила она.
- Что?
- Убила, - внятно и спокойно повторила Лиля. - Это я так думаю. Ваша Алла, похоже, просто сдержала свое обещание. Убила одну из "подстилок" и ещё надеется убить вторую... Руки с вилками. Она ведь была врачом, она изучала медицинские карточки рожениц, ведь правда?
Отдала фотографию, повернулась на каблуках и стремительно вышла из кабинета.
* * *
Она снова думала о белых волосах, когда стояла перед книжным шкафом в Маринкиной комнате и задумчиво теребила кисточку на хвосте игрушечного львенка... Белые волосы или дорогой хороший парик?
- Твоя замечательная подружка Света, она не носит парик случайно? спросила Лиля прямо с порога. Маринка опешила:
- А какая разница? - Потом задумалась: - Может и носит? Черт её знает! У нее, знаешь, прическа такая интересная: челочка, каре внутрь подвитое, а сверху обязательно шляпка соломенная. Ну, или что-то вроде кепочки пляжной.
- Значит, это вполне мог быть парик?
- В общем, да... Я только не пойму, к чему ты это все спрашиваешь?
- Да это я так, о своем. О том, что проще надо быть, - Она хмыкнула. Женщину вспомнила из кафе, которая синими пальцами народ пугала. Тогда я почему-то не собиралась искать среди черноволосых - сразу про парик подумала.
- Света при чем, ты объясни? - не отставала Марина.
- Ты с ней до сих пор видишься?
- Да так как-то... В принципе, нет. Давно уже не встречались. Пропала. Дела, наверное? А может в отпуск уехала?
Лиля спокойно подвинула к ней телефон:
- Координаты её есть? Звони!
- Зачем? Мы с ней так-то не очень близкие подруги... Нет, погоди, ты мне сначала все объяснишь!
- Если ты не хочешь мне помочь, я обращусь к Валерке. Точнее, к его жене. У неё тоже появилась белокурая подруга, которая очень бурно сетовала на то, что все мужики бегают к своим бывшим любовницам. Так бурно и так целенаправленно, что к моменту появления милиции Тома Киселева уже считала меня врагом номер один и очень оперативно назвала следователю мое имя.
- Но Светка.., - начала было Марина.
- Твоя Светка расспрашивала про Валеркину дачу, ведь так? Как бы невзначай? Где находится, да по какому шоссе ехать? Наверное, в плане обмена информацией: а мы были на даче там-то, а вы где?
- Лиля, я уже не помню!
- А я поклясться могу, что ты и координат её не найдешь. Потому что их у тебя нету. Или есть телефон какой-нибудь прачечной. Мне такой тоже давали. Ну, давай, звони!
Марина растеряно подтянула к себе красную записную книжку, пролистнула несколько страничек, глядя при этом прямо перед собой. Потом сказала неуверенно и почти испуганно:
- А ведь, ты знаешь, Лиль, у меня, действительно, нет её телефона. Записывала где-то: "Света с Автозаводской" и все. Ну, сколько мы встречались? Раз пять, может быть. Два раза по магазинам шлялись, однажды в кафе сидели... Она как-то сама появлялась: "Привет-привет! Чем занимаешься? Пошли гулять!"
- Как твоя Света выглядела?
Та испугалась ещё больше:
- Как? Да обыкновенно! Я же тебе, по-моему, говорила: белая, фигуристая, размалеванная. В общем, ничего особенного. Пятнадцать раз на улице встретишь и не запомнишь.
- Отлично! - Лиля невесело усмехнулась. - Но без белых-то волос ты её, надеюсь, узнаешь?
Маринка прикрыла ладонью рот:
- Так это что, действительно, так серьезно? Ты думаешь, что это она... То есть, это получается, что я... Лиля, кто это?!
- Потом скажу, - она встала и, не дожидаясь приглашения, прошла в комнату. - Собирайся, поедем. Посидим возле одного замечательного подъезда, воздухом свежим подышим. Я пока книжки у тебя в шкафу посмотрю. Не возражаешь?
Марина, естественно, не возражала. Первой бросилась в комнату, схватила с полки косметичку и флакон туалетной воды, убежала в ванную. Лиля же подошла к шкафу и тихонько щелкнула ногтем по черному пластмассовому носу львенка-талисмана. Львенок равнодушно таращил на неё косенькие глазки, а она думала о том, другом львенке, нарисованном уже мертвой рукой на грязном подвальном песке...
Вернулась подруга минут через десять. Слегка подкрашенная, напряженная, с темнеющей в глазах тревогой. Извинившись за то, что копается, открыла дверцу шифоньера, достала белый бюстгальтер и длинное вискозное платье, стягивающееся сзади на талии мягким пояском. Торопливо переоделась, бросив смятый халат на кровать, сглотнув слюну, сообщила:
- Я готова. Поехали.
И они поехали. Сначала на троллейбусе, потом на метро. Прошли сквозь арку благопристойной "китайской стены" района, с магазинами, сбербанками, парикмахерскими и фотоателье. Немного поплутали по дворам. Наконец, забрались в сырую темную глушь, где серые "панельки" уныло выглядывали из зарослей корявых тополей с огромными лопухастыми листьями.
На лавочку перед самым подъездом садиться, естественно, не стали перешли на противоположную сторону детской площадки и там устроились рядом с ребристыми гаражами-"ракушками", занявшими полгазона.
Ждать пришлось долго. Маринка все искурилась и начала уже нервно хихикать на тему того, что надо было взять с собой помидоров, вареных яичек и термос с чаем - как на пикник. Лиля не отвечала. Она ощущала себя снайпером, которому дается три секунды и только один выстрел. Выстрел, который нужно успеть сделать между ударами собственного сердца.
Через два часа несчастная Марина принялась тихо подскуливать:
- Ну, сегодня же выходной! Может она, вообще, не появится? Может она уехала? Так и будем до ночи здесь сидеть?
И в этот момент дверь подъезда распахнулась.
Она вышла, приложив ладонь козырьком ко лбу и сощурившись на солнце. Убрала руку от лица, поправила на плече белую летнюю сумочку, сделанную из переплетенных полосок кожи. Слегка покачиваясь на тонких каблуках, спустилась с крыльца. На ней не было ни солнцезащитных очков, ни парика. Незагорелое, довольно бледное лицо, на самом деле, хорошая фигура. Лиля с удивлением поняла, что впервые это заметила. Подчеркнуть талию, наложить яркий макияж, надеть парки - черный, либо белый - и получится совсем другая женщина. Другая, незнакомая...
- Светка! - выдохнула Марина. - Честно слово, Светка! Только со стрижкой и одета не так, как обычно... Лиля, кто это? Как ты её выследила?
- Это Алла, - ответила она почти спокойно и, разжав ладонь, выронила на землю сломанную и перекрученную зеленую веточку. - Алла Леонидовна Денисова. Талантливый педиатр, попытавшийся когда-то спасти новорожденную дочь Олеси Кузнецовой...
Спустя три часа Лиля зашла в главный подъезд областной прокуратуры, сказала дежурному, что у неё нет повестки, и её никто не вызывал, но ей необходимо срочно встретиться со следователем Андреем Щурком. Дежурный куда-то позвонил, её пропустили. Она некоторое время постояла на лестнице, борясь с головокружением и противным, скользким страхом, заставляющем все тело противно дрожать. Расстегнула сумочку, проверила, на месте ли фотографии...
В результате случилось именно то, чего она больше всего боялась. Следователь был в кабинете не один, а с тем самым, наглым и белобрысым оперативником, жевавшим когда-то шоколадку с "лионом". Оперативник сидел на подоконнике и курил, стряхивая пепел в банку из-под кофе. Темноволосый следователь что-то писал на листе бумаги. В кабинете висело кружевное облачко сизого дыма, в грязное оконное стекло билась несчастная оса.
- Ба! Какие люди! - воскликнул оперативник, отставив банку и хлопнув себя ладонями по коленям. И зло добавил. - Только рыжие! И где ж это мы прятались?
- Я уже не прячусь. Я пришла, - сказала она.
- А чего так? Деньги кончились? Жрать стало нечего? Ребенок где?
- Оля со мной... То есть, сейчас она в одной квартире, с ней няня. Няня ничего не знала, она не в курсе.
Следователь словно бы и не удивился её приходу. Спокойно отодвинул листок в сторону, вздохнул:
- Очки, пожалуйста, снимите.
Лиля только теперь сообразила, что до сих пор стоит в солнцезащитных очках. Торопливо сдвинула их на лоб, передернула плечами:
- Извините...
- Ничего... Вы пришли сделать чистосердечное признание или... Или случилось что-то еще?
Она заглянула в его карие глаза, и на секунду ей показалось, что он тревожно ждет чего-то... Впрочем, белобрысый тут же перебил:
- Да, ладно, Андрей! Пусть сама все рассказывает. Наши с тобой соображения - это наши с тобой соображения. Пряталась же она почему-то столько дней?
Да, - её ноги снова противно ослабели, от дыма совсем разболелась голова. - Случилось что-то еще. Никакого признания я делать не буду, потому что я и раньше не лгала вам ни словом. Почти не лгала...
- Почти? - ехидно уточнил оперативник.
- Почти... Я соврала в том, что касалось подруги. Это была не подруга, меня вынудили пойти в это кафе, заставили надеть плащ и очки. В общем... В общем, не надо так усмехаться: я все вам расскажу по порядку. Каких-то особенных доказательств у меня нет, но вот это, - она расстегнула сумочку, достала фотографии. - С этого я хотела бы начать. Это касается львенка, "лиона". Вы ведь подумали про "Леона", так? Про фильм Бессона, и про то, что Олеся таким образом меня обвиняла?
Следователь и белобрысый быстро переглянулись.
- Рыжая, но не дура! - почти весело заметил оперативник. Щурок же выбрался из-за стола, подошел и взял из её дрожащих рук фотографии.
На первом снимке была Олеся, поднимающая тост в студенческой компании, на второй - она же, делающая дома уроки. Учебник русского языка, мохнатый мишка на диване.
- Она не могла нарисовать этого львенка, - проговорила Лиля, боясь, что вот-вот расплачется: нервное напряжение было слишком сильным. - И она его не рисовала. А намек вы, действительно, поняли правильно. Вас тыкали носом в меня, вам объясняли: "убийца воспитывает ребенка".
- Присядьте, - следователь кивком указал на стул. Она села, нервно теребя дрожащими пальцами ремешок сумочки, в то время как он вглядывался в фотографии. Белобрысый тоже сполз с подоконника, встал у него спиной, по-гусиному вытянув шею.
- Понимаете, - продолжала она. - Это должен был быть врач или кто-то имеющий доступ к её истории болезни, но не очень наблюдательный человек. Олеся ведь попадала в аварию: у неё печень пострадала, почка и рука. Рука сильнее всего, Вадим говорил. Он рассказывал, что там нервы какие-то, чуть ли не сухожилия собрать как следует не удалось. В общем, подвижность не восстановилась, рукой она почти не владела. Это должно было быть записано в карточке!
Оперативник уставился на неё озадаченно, но беззлобно:
- Ну? И что? Поэтому она стала писать левой рукой, поэтому и львенок нарисовал левой, поэтому он и корявый такой. Травма была недавно, с левой она тоже ещё обращаться толком не научилась...
- Нет! - Выкрикнула Лиля, судорожно прижав сжатые кулаки к щекам и устыдившись визгливости собственного голоса. - Нет же! Я тоже так думала! Я думала, что же мне во всем этом не нравится. А потом поняла! Я вчера только поняла. Фотографию одну увидела, а там семь человек за столом: у всех вилки в правой руке, а у одной девчонки - в левой...
Она ещё не договорила, а следователь уже понимающе кивнул и усмехнулся, и развернул фотографии к свету.
- Смотри, Серега, - негромко сказал он, положив по одному снимку на каждую ладонь. - Смотри и соображай. Ну, допустим, эта фотка могла быть сделана уже после аварии, хотя, вообще-то, если честно, Кузнецовой здесь лет восемнадцать. Ну, а эта-то? Ей тут лет семь-восемь, правильно?
- Елы-палы! - простонал тот. - Ну, блин, Груздева сюда надо! "Непривычный леворучный почерк", "непривычный леворучный почерк"!
- Ага, - согласно усмехнулся следователь и повернулся к Лиле:
- Она с рождения была левшой, так? Она всегда писала левой? С самого детства? И, понятно, владела ей куда лучше, чем правой? А значит, львенок должен был быть прорисован четко и без всяких неуверенных линий?
Она сжала ремешок сумки так, что побелели пальцы, и судорожно, навзрыд заплакала...
* * *
Надсадное дребезжание телефона все ещё отдавалось в её ушах, хотя трубка вот уже двадцать минут лежала на рычаге. Скрученный белый провод изгибался петлей. Алла наклонилась вперед и попыталась расправить петлю. Ничего не получилось. Тогда она откинулась на спинку дивана и допила воду из стакана. Всю, до капли.
По оконному карнизу, курлыкая, прогуливался толстый голубь. Прежде Алла их гоняла - её тошнило от одного вида засохшего голубиного помета на подоконнике. Сейчас вставать не хотелось. Голубь важно надувался, перья на шее переливались всеми цветами радуги, красный маленький глаз косил в комнату любопытно и злобно.
Она почему-то с самого начала почувствовала, что это - конец. Еще когда выходя из лифта, услышала, что в квартире звонит телефон. Но все равно бросилась к двери, нашарила в сумочке ключ, влетела в квартиру и, схватив трубку, "аллекнула".
Молчание длилось всего секунду. И, наверное, тогда она окончательно поняла: "Все!" Ничего больше не будет и ничего уже не нужно: ни российского сыра, купленного на рынке, ни новенького ещё набора американской косметики, ни постельного белья, ни ремонта в квартире - ничего...
- Алла? - спросил Вадим, словно хотел удостовериться, что это, действительно, она.
- Да, это я, - отозвалась она вмиг севшим голосом.
Он снова помолчал. Потом судорожно втянул в себя воздух: она слышала там, на том конце провода его странное дыхание.
А ещё через секунду он сказал:
- Я все знаю. И Лиля знает. Так что можешь не оправдываться. Ничего не говори, ладно? Ни слова. А я скажу... Олеськи я тебе, сволочь, не прощу никогда.
И все. Короткие мерные гудки, как сокращения сердца.
Алла положила трубку. Аккуратно, на рычаг. Вернулась в прихожую, разулась. Поставила босоножки на полку, подняла с пола пакет. Прошла с ним на кухню. Выгрузила в холодильник сыр, молоко, овощи и сосиски. Включила чайник. Вода забурлила.
Она босиком прошлепала в комнату, достала из ящика стенки ампулу, одноразовый шприц и упаковку таблеток. Снова заглянула на кухню, выдернула чайник из розетки и закрылась в ванной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38