Решил сходить. Из всех выступлений ему понравилось выступление журналиста из Владивостока Вахрушева. Тот не хвастал, как все прочие, своей независимостью и боевитостью, нет. Наоборот, говорил, что свобода и независимость СМИ - блеф, красивая сказка для простаков. Свободы не было, нет и не может быть в принципе. Он не знает как в Москве, а в провинции газеты и журналы бы давно прогорели без поддержки денежных мешков. А кто платит, тот и заказывает музыку. Журналисты становятся все более циничны и напоминают девиц на панели - озабочены лишь тем, как себя подороже продать. Его выступление вызвало бурю возмущения в зале. А Он понял, что Вахрушев именно тот, кто ему нужен. Этот не побоится рассказать страшную правду, чем бы это ему не грозило.
На следуюющий день Он, изменив до неузнаваемости внешность, вновь был на конференции и, отыскав Вахрушева в фойе, незаметно сунул ему в руку пакет с копией кассеты, прошептал: "Это очень важно. Просмотри и сам решай, что с этим делать".
Но через несколько дней Он узнал, что ищейки Варданяна вышли на Вахрушева. Журналиста сдал кто-то из своих. Он даже догадывался - кто именно. Так как газеты запестрели сенсационными заголовками: "Очередная жертва правового беспредела", "Отстрел журналистов продолжается", "Кто следующий?", извещая об убийстве журналиста газеты "Сегодня" Виталия Горбовского. Тот, будто Иуда Искариот, решил разбогатеть, продав своего товарища, за что и поплатился. Сосновский и его кодла подобных свидетелей в живых не оставляют. О чем Горбовский, если бы не был дураком, мог бы сам догадаться. Вахрушева убили в Новосибирске. Однако, нашли у него кассету или нет, Он не знал. Больше попыток связаться с кем-то из журналистов Он не предпринимал. Меж тем события продолжали развиваться в точном соответствии со сценарием олигархов. Дряхлый патриарх подал в отставку, а к власти пришел новый "герой", который под восторженные крики толпы был благополучно избран в президенты. Под него была наспех создана новая партия, получившая в Думе большинство мест. Все было, как говорил когда-то взводный Миша Чугунов, "зашибись". Как там у поэта? "Кричали женщины: "Ура!", и в воздух чепчики бросали". Ха-ха! От всего этого можно повеситься. Суки!
Глава пятая: Иванов. Плохое настроение.
Забродила память, будто хмельная брага ударила в голову, и так мне стало нехорошо, так муторно. До зубовного скрежета. До зверинного рыка. До зуда в кулаках. Так захотелось выйти на улицу и какой-нибудь сволочи набить физиономию, отвести, так сказать, душу, спустить пар.
Ну, блин, вооще! Подобное может взбрести в голову только этому придурку Иванову. Больше ни кому. Ага.
"Сам дурак! - тут же возникает он. - Привык паршивое настроение на мне вымещать. Хорошо устроился".
Он подходит к окну, открывает форточку и, высунувшись наружу чуть ли не до пояса, благим матом орет:
"Ау! Люди! Где вы?! Я любил вас!"
"У-у!... И-и!... А-ас!", - гремит эхо в гулкой пустоте и теряется где-то на задворках Вселенной.
"А ну брось безобразничать! - строго говорю я. - А то всех прохожих распугаешь".
Иванов нехотя закрывает форточку, говорит несколько раздраженно:
"Фигня все это! Нет там никого и никогда не было. Врет все Говоров. Он у тебя великий выдумщик".
"Где - там?"
"Да в Космосе этом гребанном. Мне кажется, что твой Говоров малость на этом шизанулся".
"Вот те раз! - удивляюсь. - Ты ж сам совсем недавно меня убеждал в обратном."
"Я пересмотрел свои взгляды. Допрос Тушканчика меня окончательно убедил. Если бы он был, этот самый Создатель, то разве бы допустил подобное? Слушай, неужто нет никакой управы на этих сосновских, лебедевых и прочих?"
"Спроси что-нибудь полегче", - вздыхаю я.
"Похоже что так. Ими уже давно все конролируется. Ситуация! Влипли так влипли."
"Не говори!" - соглашаюсь.
Иванов пританцовывающей блатной похожкой прошелся по комнате, рванул на груди рубаху и дурнинушкой запел:
"Врагу не сдается наш гордый "Варяг". Пощады никто не желает!"
"Ну, ты в конец оборзел! - возмущаюсь я. - Ведешь себя, как последняя шпана. Что я завтра соседям скажу".
"С соседями будет все нормально, - нехотя отвечает он. - Ты ведь прекрасно знаешь, что я существую только в твоем воображении. Но если бы ни я, то ты давно бы спятил. Ага. Так что, если разобраться, тебе со мной здорово повезло. Однако, тошно что-то мне! Напиться что ли?"
"Напейся".
"Так-то оно так. Но у меня принцип - я один не пью. А тебе твоя Светлана не разрешает. Сердце! Будто раньше у тебя вместо сердца был кусок говядины. Да, крепко ты, дружище, влип, надолго, если не насовсем попал к ней под каблук. Факт. Никогда бы не подумал."
"Никуда и ни к кому я не попал. Мелешь что попало."
"Ха! И этим все сказано. Ладно, бывай, герой!"
И Иванов исчез. Но вместе с ним не исчезло плохое настроение. А оно у меня, как говорил когда-то Райкин, - мерзопакостное. О-хо-хо! Что делать и как с этим бороться - ума не приложу. Ага.
Сегодня проводил Говорова в Москву, и не нахожу себе места от тревоги за парня. Если с ним что случиться, то я себе этого... "Нет-нет, все будет нормально", - пробую успокоить себя, но это мало помогает. В последние годы наша работа и так напоминает действия сапера на минном поле - не знаешь где и когда рванет. А здесь он направляется прямиком в пасть дракона. Ситуация! Легче самому пять раз съездить, чем посылать на такое других, тем более таких парней, как Андрей.
Вернулась из магазина Светлана. Зашла в комнату, включила свет, спросила:
- А что это ты, Сережа, в потемках сидишь?
- Нескромно сидеть при ярком свете, когда страна пребывает в сумерках. Это непатриотично.
- Красиво! - по достоинству оценила она мою аллегорию. - Что-то случилось?
- Андрюшу Говорова сегодня в Москву отправил.
- Ну и что?
- А то не знаешь, что его там может ждать?
- Он один поехал?
- Нет, с Колесовым и Шиловым.
Она села рядом со мной на диван, обняла, поцеловала и тоном, каким говорят с обиженными детьми проговорила:
- Ну и что же ты волнуешься? У него вполне надежная группа "поддержки".
Мне порой начинает казаться, что это ни я её старше на восемнадцать лет, а она - меня.
- Не смеши Москву...
- А о Беркутове что-то слышно?
- Увы, глухо, как в танке, - развел я руками.
- Вчера заходила к его Светлане. Вот кому не позавидуешь. Похудела, постарела. Безвестность страшнее всего.
- Это точно, - согласился я. - Нам ничего другого не остается, как только ждать и надеятся.
Глава шестая: Беркутов. Пора действовать.
Маэстро, кончай ты свое болеро, выдай нашу - цыганочку с выходом. Я вам, блин, покажу, кто здесь настоящий артист, а кто, так себе, дерьмо собачье, не более того. Так сбацаю, что на всю жизнь запомните. Я вас предупреждал: "Не будите во мне зверя"? Предупреждал? Но вы слишком крутые, да? Видали мы таких крутых. Вот-вот, именно там и непременно в белых тапочках. Что ж, пеняйте на себя. Больше не на кого.
Короче, я решил принять предложение Сосновского. После встречи с ним прошло три дня. Эти дни я занимался исключительно самоунижением. Какие только эпитеты и сравнения для себя не придумал, кем только не побывал. Был и последним кретином, каких свет не видывал, и дубиной стоеросовой, и круглым болваном, и козлом, и самоуверенным индюком, и говорящим какаду, и макакой. Словом, я пребывал в том состоянии, когда легче повеситься, чем продолжать жить. Определенно. Ощущал себя таким жалким ничтожеством, недостойным не только любви такой замечательной женщины, как Светлана, но даже уважения вокзального бомжа. Как мог опытный оперативник с моим стажем и хваленной интуицией так проколоться?! Уму непостижимо! До сих пор натурально сгораю от стыда, вспоминая, как "вербовал" этого козла Варданяна. Представляю, как он вместе с хозяином потешались, слушая запись нашего разговора. Нет, такого позора и унижения мое бедное сердце не может вынести. Не должно.
Я бродил по территории загородного дома отдыха боевиков олигарха в сопровождении молчуна мастодонта Саши хмурый, злой и свирепый, будто медведь шатун, готовый каждую минуту самому себе вцепиться в глотку, и занимался самоунижением. Мысль о побеге даже ни разу не посетила мою бестолковку, так как я на личном опыте убедился в возможностях Саши, какие он может лепить фигуры под названием "нарочно не придумаешь" из простого человеческого тела, даже, в определенном смысле, спортивного. Когда мне очень надоедало оскорблять себя, я начинал оскорблять его. Но все мои оскорбления откакивали от него, словно семечки. Он лишь улыбался улыбкой египетского сфинкса да наяривал свою неизменную жвачку. Даже ни разу в морду не дал, на что я очень рассчитывал. Короче, кругом сплошной атас. Определенно.
На четвертый день я проснулся оптимистом и сказал: "Маэтро, кончай ты свое болеро..." Ах да, это я уже говорил. А ещё я спросил себя: "Дима, ты готов к подвигу?" И тут же ответил: "Всегда готов!" "Тогда в чем же дело? Герой никогда не пасует перед обстоятельствами, как бы трудны они не были. Он их преодолевает". Словом, я решил развернуть ситуацию ровно на сто восемьдесят градусов и не только выбраться из дерьма, но ещё и посадить в него гребанного олигарха с его командой. Только не подумайте, что я окончательно спятил, решив бороться с ветряными мельницами. Нет, в моей голове родился конкретный план, который я очень надеялся осуществить. Если не удастся... Что ж, на нет и суда нет. Значит, Боженька мне определил прожить на Земле ровно тридцать пять лет, ни больше и не меньше. И, если честно, то не так уж плохо я их прожил, одних подвигов столько совершил, что иному и не снилось. Правда, было и такое, о чем до сих пор вспоминать не хочется. Но ни одному человеку я не сделал подлянки. А это тоже немало. Верно?
Я вскочил с постели заряженный на подвиг и принялся энергично делать зарядку, что и на воле со мной случалось не часто. По всему я являл собой настолько странную картину, что Саша-орангутанг даже забыл про свою жвачку. У него натурально отпала челюсть, а такого удивления на лице у него наверняка не было с момента рождения.
- Саша, не наступи на челюсть, - сказал я.
- Чего? - не понял Саша.
- Я говорю - захлопни рот, дуболом, а то ужасно сквозит. Лучше присоединяйся. "В здоровом теле здоровый дух!"
- Фигня! - презрительно фыркнул он, отводя взгляд к окну и, вспомнив о жвачке, продолжил свое привычное занятие.
После зарядки я побрился, принял душ и ощутил зверинный голод. Три дня моего самоунижения мне кусок в горло не лез. Теперь я решил наверстать упущенное. И надо сказать, здорово в этом преуспел, так как после завтрака встал из-за стола сильно потяжелевшим.
- Саша, хочу Варданяна, - сказал я.
- Чего?! - вновь не понял он и опасливо огляделся - не слышал ли кто моей крамольной фразы.
- Я не в том смысле, дубина. Удивляюсь я тебе - каким образом в столь могучем теле ты умудрился сохранить столь девственный ум? По телефону хочу говорить с твоим шефом. Понял?
- А-а, - равнодушно проговорил Саша и потопал на второй этаж. Я последовал за ним.
В кабинете он снял телефонную трубку, набрал номер.
- Здравствуйте! Я - Саша... Ну... Мне бы Алика Ивановича... Ну... Алик Иванович, здравствуйте!... Здесь Беркутов с вами... Говорить хочет. Ну. Саша протянул мне трубку.
Я взял трубку, сказал в неё бодро и жизнеутверждающе:
- Привет, Алик Иванович!
- Здравствуйте, Дмитрий Константинович! Рад вас слышать! - раздался приятный и вкрадчивый, но от этого не менее внушительный баритон отставного генерала госбезопасности, продавшего и холодную голову, и горячее сердце ( о руках я даже не говорю) за хрустящие тугрики козла-толстосума.
- Скажу откровенно, как заслуженный артист народному артисту, что после долгих и тяжелых раздумий я решил принять ваше предложение и поступить в вашу гребанную труппу. Об условиях работы, оплате и всем прочем я бы хотел поговорить лично с "директором театра".
- Скажу не менее откровенно, Дмитрий Константинович, - ответил Варданян с легким смешком, - я верил, что здравый смысл в вас возобладает. Рад, что нашел тому подтверждение. Сочту за честь с вами поработать. Вы подождите у телефона, я сейчас согласую вопрос с Виктором Ильичем.
Ждать пришлось минут десять.
- К сожалению, Дмитрий Константинович, Виктор Ильич вас принять не может. У него совещание. Он поручил мне составить с вами разговор и обсудить все интересующие вас вопросы. Вы согласны?
- Если бы у меня было право выбора, то я бы давно послал Вас, господин генерал, вместе с вашим боссом к чертовой матери, ибо там вам и место. Но у меня такого права нет, я потому говорю - я согласен.
- Вот и хорошо, - уже официально проговорил Варданян. - Через пару часов я к вам приеду. Ждите.
Я вернулся в свою комнату и лег на кровать, решил расслабиться перед встречей с этим хитрованом. Следом вошел Саша, сел на кровать напротив, жевал жвачку, пыхтя, будто паровоз под парами. Ему дана команда не оставлять меня одного ни на минуту, а то как бы что. Еще вчера это "как бы что" вполне могло случиться. Но сегодня я был оптимистом. Мир уже не казался мне серым и кислым, словно квашенная капуста, в нем было много времени и пространства для совершения ещё ни одного подвига. Определенно. Но присутствие этого пыхтящего плохиша утомляло.
- Эй ты, чучело, - не выдержал я, - шел бы ты куда подальше. От твоего сопения уже завял цветок на подоконнике, а скоро окончательно завянет и мое настроение.
Саша перевел взгляд на подоконник и, увидев увядший цветок, даже перестал жевать от удивления, издал какой-то нечленораздельный рыкающий звук, глаза округлились и стали совсем никакими. Этот дитя природы все сказанное воспринимал буквально, и ему было невдомек, что цветок мог завянуть от недостатка влаги. Саша затаил дыхание, вынул изо рта жвачку и прилепил её к спинке кровати, встал и, осторожно ступая, вышел из комнаты. Страх перед "необъяснимым явлением" оказался в данном случае больше страха перед возможным наказанием начальства. Вот придурок!
Оставшись один, я стал думать о предстоящей встрече с отставным генералом. То, что эти козлы потребуют от меня гарантий - это и к бабке ходить не надо. Не такие они дураки, чтобы поверить мне на слово. Но вот каких? Заставят подписать какие-то бумаги? Это мы завсегда пожалуйста. В своей не совсем праведной жизни я столько подписал всяких обязательств, что ими можно упоковать тот "замок Дракулы", куда меня возили на встречу с этим гребанным олигархом. Что еще? Здесь моя фантазия заканчивалась. Мои будущие "хозяева" настолько насабачились делать подлянки, что от них можно ждать любых неожиданностей. Ничего, скоро узнаю. Главное, надо создать у них полную уверенность, что я действительно решил на них горбатиться. И здесь придется очень и очень постараться. Дядя Алик не такой наивный, чтобы сразу поверить в искренность мента, тем более помня о печальном опыте общения со мной в прошлом году.
Потом мысли мои пошли вкривь и вкось о чем-то сугубо отвлеченном и я задремал. Мне приснилась моя несравненная Светлана. Она так на меня смотрела и так обалденно улыбалась, что у меня голова пошла кругом от переизбытка чувств. Были мы с ней на берегу Черного (если верить моим ощущениям) моря, куда вот уже несколько последних лет все собираемся съездить. Светлана стояла по щиколотку в воде, и, вдруг, с криком: "Догоняй!", стремительно побежала кромкой моря. Я бросился за ней. Визг. Писк. Смех. Фонтаны брызг. Крики чаек над головой. Белый пароход вдали. Ласковое солнце. Как здорово, как замечательно жить на белом свете! От полноты ощущений можно было натурально шизануться. Определенно. Но в это время передо мной вырос мастодонт Саша и так тряхонул за плечо, что я тут же всплыл на поверхность унылой и мрачной действительности.
Я вновь увидел дебильную рожу своего стражника Плохиша и чуть не рассплакался от обиды - до того она мне за последние дни обрыдла.
- "И зачем ты на свет появился? И зачем тебя мать родила?" - пропел я тоскливо и надрывно. - Не знаешь?
- Чего это ты?! - проговорил Саша, с сомнением вглядываясь мне в лицо.
- Так я тебе скажу - для чего. Для того, чтобы отравлять жизнь нормальным людям. Такой сон, дубина, порушил!
- Там шеф... Ну. Тебя требует.
- Как же вы мне надоели с вашим гребанным шефом! - сказал я, вставая и направлясь к двери. - До чертиков! До зубовного скрежета! Вот как надоели. Ты только, чучело, представь какою прекрасной могла быть жизнь без таких ублюдков, как вы с шефом.
- Эй, ты чего это?! - угрожающе прорычал Саша, вспомнив наконец о своих преимуществах в физическом развитии, и даже сделал шаг в моем направлении.
Это было хорошим знаком. Уж если я "пробил кожу" этому гиппопотаму, то значит вновь обретаю былую форму.
- Слушай, образина, - сказал я на прощание, - полей цветок.
- Чего? - не понял Саша, со свещенным трепетом косясь на подоконник.
- А того. Учишь дураков, учишь, а им все, что об стенку горох, проворчал я. - Цветы, как и люди, требуют заботы и внимания, их поливать надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32