– Нашего ребенка, Джен! – прищурившись, уточнил Адам. – Я – отец этого ребенка!
– Знаю, что ты!
Если бы он только знал, что по этой самой причине она уже души не чаяла в будущем младенце, – потому что он – от Адама, а значит, является частицей мужчины, которому она давным-давно и навсегда отдала свое сердце.
– Я дам тебе кучу…
– О да! – грубо оборвала его Дженис. – Ты считаешь, что деньги в этом мире – самое главное.
– Отнюдь!
В голосе Адама появилась странная, вкрадчивая мягкость, а в глазах – блеск, и Дженис беспокойно заерзала в постели.
– Между мужчиной и женщиной возможны и другие отношения, – сказал он вполголоса. – Отношения, которые порой дороже денег…
– Боже, до чего же мужчины любят сводить все жизненные проблемы к физиологии, к убогому и тривиальному сексу! – поспешила она оборвать его, но Адама не так легко было сбить с мысли.
– Нет, Джен, не убогому и не тривиальному. И не о примитивном сексе речь – о страсти, возгорающейся при одной только мысли о близости с другим человеком. Как это было у нас с тобой, когда тела притягиваются друг к другу, как провода под током, и темнота ночи озаряется вспышками чувственных молний.
– Да ты поэт! – иронически заметила Дженис, старательно пряча глаза, чтобы он не заметил в них затаенной боли. – Не припомню я ничего подобного.
– Значит, не хочешь припомнить, – хрипло сказал он, поднявшись из кресла и подсев к ней, – потому что в любом случае на тебе лежит немалая часть вины за нашу общую неосторожность. – Он поймал ее руку, и Дженис почувствовала, как ее бросило в жар и холод одновременно. – А если ты и в самом деле восприняла нашу близость не так остро, как я, то обещаю тебе, что в будущем все будет совершенно иначе.
6
– В будущем? – Дженис чуть не уронила чашку, которую собиралась поставить на поднос. – В каком будущем? Нет у нас никакого будущего! Ну поддались минутному безрассудству… С кем не бывает?
– Ну знаешь! – сказал он с чувством. – С такой же категоричностью ты могла бы запретить солнцу вставать по утрам. Природе нельзя приказывать.
– Я не природа, – вспыхнула она. – Я Дженис Моррисон и сама вольна определять, что мне делать, а что нет!
– Погоди, Джен, выслушай меня! Ты так долго присутствовала где-то рядом в моей жизни, что я воспринимал твое существование как нечто само собой разумеющееся. Вплоть до той самой ночи я и подумать не мог… – он смущенно мотнул головой, – что ты можешь так много для меня значить.
– Так много, что ты за целый месяц не удосужился хоть как-то связаться со мной!
– Черт возьми, я же все объяснил тебе! Я каждый день утром и вечером пытался связаться с тобой, хотя после того, как ты на глазах у подруги втоптала меня в грязь, не всякий сделал бы это…
– Ах, какой ты великодушный!..
– А потом еще твоя идиотская записка! «Забудь об этой ночи, считай, что ее и не было. И ты, и я знаем: вышла ошибка – усталость, напряжение, перехлест эмоций. Давай не будем делать из этого трагедию!..»
Дженис не сразу сообразила, что он цитирует послание, которое она оставила ему тогда.
Так, значит, он все-таки прочитал ее записку?..
– Погоди, я вовсе не имела в виду… – начала она, ошеломленная тем, какой смысл обрели ее же собственные слова в устах Адама. Она тогда пыталась предстать перед ним искушенной и умудренной жизненным опытом женщиной, спокойно выходящей из самых щекотливых ситуаций и стремящейся избавить его от ненужных угрызений совести. А вышло? Боже, какую идиотскую высокопарную чушь она написала!..
– Не знаю, что ты там имела в виду, но я цитирую тебя дословно. Собственно, можешь взглянуть сама – все это написано черным по белому.
Адам вынул из кармана сложенный вчетверо листок и бросил его ей.
– Прочти вслух! – почти грубо приказал он, не обращая внимания на растерянность Дженис.
Если до этого она чувствовала себя просто неловко, то сейчас ей захотелось провалиться сквозь землю. Беглого взгляда на записку было достаточно, чтобы она залилась краской.
– Читай! – повысил голос Адам, и Дженис, запинаясь, продолжила цитату:
– «…Важно понять, что эта встреча ничего не значит и ничего не меняет. Разойдемся как друзья и забудем обо всем, что случилось. Я со своей стороны обещаю это. Дженис».
А далее – как будто уже написанного мало – заключительная, и вовсе идиотская строчка:
«P.S. Позаботься о завтраке сам. Кофе на плите. И будь спокоен: все в порядке».
Впрочем, внимание Адама привлекла все же первая часть письма.
– «Усталость, напряжение, перехлест эмоций» , – раздраженно повторил он. – Уж так и написала бы: согрешил с перепою!
Слова эти болезненно ударили Дженис по самолюбию.
– Не хочешь ли ты сказать, – в негодовании воскликнула она, – будто я тебя сознательно подпоила или что ты в ту ночь совершенно ничего не соображал?!
– Нет, нет и нет! – крикнул Адам, ловя ее руки, которыми она тут же замолотила по его груди. – Нет, черт меня подери! Я действовал в здравом уме и твердой памяти… А впрочем, что я говорю: ты и сама все прекрасно чувствовала.
– Чувствовала? – все тем же вызывающим тоном, но уже менее уверенно переспросила Дженис. – О чем ты?
– О страсти, которая воспламенила в ту ночь нас обоих…
– Меня – нет!
Адам лишь рассмеялся, настолько неубедительной была ее ложь.
– Поверь, Джен, уж в чем, в чем, а в этом я разбираюсь. Я знаю, когда женщина возбуждена и желает меня, а когда нет. Едва наши тела соприкоснулись, мне все стало понятно. Это было как извержение вулкана, ничего подобного я в жизни не ощущал, но нам предстоит открывать это вновь и вновь – только так и не иначе! – Он отпустил ее руки, лицо его осветилось нежной улыбкой. – С одной разницей – впредь это будет еще восхитительнее, и силу моей страсти ты прочувствуешь в полной мере. Потому что я ни на секунду не забуду о тебе, а чтобы у тебя не оставалось сомнений, сразу предупреждаю: сегодня я чист, как стеклышко, я не выпил ни грамма…
– Адам! – предостерегла его Дженис, прижимаясь к спинке кровати, но он никак не отреагировал – слишком мало убедительности было в ее голосе.
– В конце концов, если я – источник твоих страданий, то я просто обязан возместить их наслаждением. Ну что, Джен? – рассмеялся он. – Неужели ты боишься?
– Не в этом дело! – с отчаянием начала она и сразу же запнулась.
Ну как она могла признаться, что после того, первого и единственного соития с ним, ей стало понятно: если еще хоть раз между ними произойдет нечто подобное (ах, какое наслаждение она получила тогда в его объятиях), она уже никогда не сможет обходиться без близости с ним и, стало быть, уже никогда не сможет противостоять ему. Ведь он же веревки из нее будет вить!
– В чем бы ни было дело, оставим сейчас все, как есть, милая, – прошелестел над самым ее ухом голос Адама. Он прижался губами к ее виску. – Только не надо возражать, дай мне шанс показать тебе всю силу моего желания…
Она не сможет противостоять ему… Но почему в будущем времени? – подумала Дженис. Она уже перестала противиться его жарким, страстным поцелуям, пробуждающим самый древний и самый сильный из всех инстинктов, живущих в человеческом теле.
Тяжесть одеяла стала вдруг непереносимой, жар, распаливший Дженис изнутри, заставил ее беспокойно заерзать на постели, а вздох, сорвавшийся с ее губ, был тут же перехвачен губами Адама.
– Будь со мной, Джен… – шептал он в перерывах между поцелуями. – Я подарю тебе столько наслаждения!..
О каком сопротивлении могла идти речь, и для чего нужно было сопротивляться, если она сама нестерпимо жаждала близости с этим мужчиной, которая казалась ей такой же важной, естественной и необходимой, как потребность в дыхании?!
Тело Дженис стало мягким и податливым, как воск, губы раскрылись призывно и ободряюще, волна блаженства пробежала по ее телу, когда сильные крепкие руки Адама сомкнулись вокруг ее талии. Мягкая, вкрадчивая настойчивость Адама сменилась требовательной, неукротимой страстью, и сердце у нее яростно заколотилось, когда она услышала его приглушенный смех.
– Видишь?.. Теперь-то видишь, милая? Мы с тобой уже в огне, а ведь все еще только-только начинается!
Неуловимым движением, не оставив ей ни секунды на размышления, он сбросил с нее одеяло и тут же накрыл ее всей тяжестью своего горячего тела, словно испугавшись, что прохладный воздух комнаты остудит ее пылающую кровь.
Дженис хотелось сейчас лишь одного: касаться Адама, ощущать теплую шелковистость его кожи, налитую силу мышц, вдыхать запах его шелковистых темных волос, но когда она потянулась к нему, попытавшись расстегнуть пуговицы его рубашки, Адам издал хриплый возглас протеста.
– О нет, мой ангел! Не в этот раз!
Ее блуждающая рука попала в плен его пальцев, из которого, несмотря на их нежность, невозможно было вырваться.
– Сегодня моя очередь, – произнес Адам голосом, огрубевшим от страсти, одной рукой держа ее за запястья, а другой гладя ее волосы, плечи, груди с набухшими от желания сосками, и торжествующе засмеялся, когда Дженис всхлипнула:
– Ты сводишь меня с ума, Адам.
Его блуждающая рука двинулась ниже, скользнула под подол ночной рубашки, вычерчивая на атласной коже ее бедер невидимые узоры.
– Я подарю тебе столько наслаждения, сколько ты сможешь принять, Джен, и ты наконец поймешь, какое это счастье – обладание друг другом!
Ночная рубашка Дженис птицей пролетела в угол комнаты, голова Адама припала к ложбинке между грудей, а горячие губы его по сходящейся спирали начали восхождение к вершине одного из полукруглых холмов.
– Адам! – Тело Дженис судорожно выгнулось в стремлении к немедленной вожделенной развязке, но ответом был лишь щекочущий кожу груди смех Адама. – Адам!.. Пожалуйста!..
– Терпение, малышка, терпение! Мы еще даже не на середине пути!
Даже не на середине пути? Но она уже изнемогала от сладкой муки и не могла больше ее терпеть, не могла ждать…
Но в эту самую секунду влажные губы Адама взяли в плен ее упругий розовый сосок, и в голове Дженис не осталось ни одной мысли, глаза распахнулись, бессмысленно устремившись в белый потолок. Все ее существо было сконцентрировано в этой точке, от которой, как от камня, брошенного в гладь зеркального пруда, по всему телу расходились волны немыслимого наслаждения. Ей казалось, что она застыла, впитывая в себя сладость этой муки, а на самом деле она металась по постели, закидывая назад голову и, как молитву, повторяя имя Адама.
И когда он на секунду оставил ее, чтобы сбросить с себя свитер и рубашку, ее руки словно прикованные, остались неподвижными, несмотря на мучительное желание потянуться ими к нему и слиться в одной страстной судороге с его жаждущим наслаждения телом.
Она не видела ничего, кроме Адама, не слышала ничего, кроме его голоса, шепчущего ей что-то ласковое и ободряющее, не чувствовала ничего, кроме возбуждающего мускусного запаха мужского тела.
И если раньше она боялась, что не выдержит такого наслаждения и разлетится на миллион мельчайших осколков, то теперь ей хотелось одного – чтобы это продолжалось вечно, потому что и представить было невозможно, что она способна насытиться осязанием его тела. Уловив перемену в ее чувствах, Адам целовал и ласкал ее все медленнее и нежнее, пока она не почувствовала, что превратилась в пылающий факел.
Уже не в силах удерживать руки от действия, Дженис рискнула пробежаться пальцами по его мускулистой спине и, остановившись на ремне, отыскала пряжку и начала нетерпеливо расстегивать ее.
– Джен!.. – предостерег он ее.
– Я хочу касаться тебя! – пробормотала она недовольно. – Хочу чувствовать тебя всего.
– Скоро, – пообещал он хрипло. – Уже скоро!
Он резко повернулся на бок, а когда снова оказался сверху, то был таким же обнаженным, как и Дженис.
– Теперь ты чувствуешь меня, Джен, чувствуешь, как я тебя хочу?
Дженис хотела ответить, но пальцы Адама скользнули по животу к самому средоточию ее женственности, и тело ее изогнулось, а с губ сорвался восторженный вскрик. И уже в следующий миг такие нежные, такие ласковые руки Адама обвили ее за талию как два железных обруча и приподняли ее навстречу завершающему удару.
– Теперь ты действительно сможешь почувствовать меня! – хриплым от возбуждения голосом произнес он и осторожно вошел в ее горячее влажное лоно, не переставая при этом покрывать частыми поцелуями ее искаженное мукой сладострастия лицо. Через несколько секунд Дженис уже ничего не видела и не слышала. Всю ее заполнила страсть, разбуженная им, желание, охватывающее ее огнем, возносящее выше и выше, – дикий ритм, мощно переходящий в крещендо восторга, от которого она закричала в полный голос и прижалась к его крепкому мускулистому телу с такой силой, будто оно было единственным спасительным пристанищем ей во всей Вселенной…
Дыхание ее медленно успокаивалось, и Дженис постепенно возвращалась в действительность, все еще потрясенная глубиной открывшегося ей блаженства, рядом с которым все воображаемое, все ее мечты и грезы казались бледной тенью, отдаленной от реального переживания на сотни световых лет. Весь мир словно разбился на миллионы осколков, и теперь эти осколки мало-помалу собирались вместе в прежнюю – нет, совершенно иную! – Дженис Моррисон.
Рядом с ней шевельнулся Адам, глубоко вздохнул и прижался губами к ее уху.
– Итак, теперь ты видела, как это должно быть, – прошептал он. – Только не уверяй меня, будто и на сей раз ты ничего не чувствовала, потому что это будет совершенной неправдой. Я видел твою реакцию, я чувствовал в тебе отклик, и я – знаю!
Ты знаешь слишком много! – с внезапной горечью подумала Дженис. Слишком много, и все же недостаточно!
И все равно она была сейчас безмерно благодарна ему. Адам сумел заставить ее тело звучать, как драгоценную скрипку! Однако он и не подозревал даже – да и не мог подозревать, – что она принадлежит ему не только телом. Ее сердце, ум, душа с давних пор и навеки принадлежали ему. Как жаль, что она, Дженис, не оказалась первым номером в списке его избранниц, а посему всей ее любви суждено сгинуть под спудом неразделенности и обиды, как бы ни пело под его рукой ее тело.
– Ты и теперь будешь заявлять, что не выйдешь за меня замуж? Пойми, Джен, мы и раньше умели находить общий язык, а теперь, когда мы поняли, что абсолютно подходим друг другу физически, мы просто не вправе расстаться. Пусть в нашем браке и будет присутствовать расчет, но теперь у него есть как минимум два основания – а это много, очень много!
Для Адама – да, но не для Дженис, жившей по принципу «Все либо ничего».
– И все равно, Адам… – начала она, но он не дал ей закончить.
– Я же сказал: два основания. Вспомни, что брак заключается не только ради тебя, но ради будущего ребенка! – Он сделал паузу, словно проверяя действие своих слов, затем продолжил: – Ты действительно хочешь поднять ребенка на ноги собственными силами? Хочешь повторить ошибку матери, лишить ребенка отца, сделать так, чтобы он рос с ощущением собственной неполноценности?
Адам один к одному повторял ее собственные слова, и Дженис в отчаянии прикусила губы. Он знал, что делает: против этого довода у нее не было аргументов.
– Представь, что это будет означать на деле, Джен! – безжалостно продолжал он. – Гринфилд – сущая деревня. Пойдут сплетни, слухи. Готова ли ты бросить вызов этим перемигиваниям и переглядываниям за твоей спиной, всем этим недомолвкам и намекам? А ведь тебе будет хуже, чем матери: та была приезжая, а ты – местная, вся твоя жизнь прошла на глазах у жителей нашего городка. Готова ли ты обречь на участь незаконнорожденного свое дитя, свою плоть и кровь, прекрасно зная, как оно будет страдать от отсутствия полноценной семьи. – Он провел кончиком пальца по ее обнаженной руке и уже более мягким тоном продолжил: – А ведь всего этого легко избежать – достаточно сказать «да». Ты гарантируешь себе душевный мир, обеспечишь себе полную безопасность и уважение окружающих. Твой ребенок – наш ребенок – вырастет в полной семье, в любви и ласке, на глазах у родителей, ничего не боясь и имея все, что ему потребуется. Каждый ребенок имеет право на счастливое детство, Джен. И если кому-то другому это может быть непонятно, то только не тебе!
Дженис поняла, что попала в ловушку, которую соорудила собственными руками. Разве не сама она в минуту слабости открыла Адаму, как страдает от отсутствия отца. И не она ли поклялась однажды, что ее дети вырастут свободными от этого проклятия? Но могла ли она подумать, что Адам обратит ее признания против нее?
– Это нечестно! – вырвалось у нее.
– Разумеется, нечестно! – резко ответил Адам. – Но я не собираюсь играть в честность, когда речь идет о судьбе моего ребенка!
– Но ко мне ты не испытываешь таких же чувств! – чуть слышно прошептала Дженис.
– Признаюсь, начало нашей совместной жизни складывается не так, как хотелось бы в идеале, но надо играть теми картами, которые нам предложила жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16