Да, я почувствовал бы себя обязанным жениться на любой женщине, которая бы ждала от меня ребенка, но все же… Прекрати терзать себя и меня! Ты моя законная жена, и в этом качестве тебя признал не только я, не только жители Гринфилда, но и моя мать!
– Твоя мать? – неуверенно переспросила Дженис.
– Да, а она разбирается в людях. Она очень рада за нас…
Действительно, по мере того как приближались сроки родов, отношения Дженис со свекровью медленно, но верно улучшались, и молодая женщина не могла этого не признавать. Узнав больше о прошлом этой респектабельной и ухоженной, но довольно несчастной пожилой женщины, она стала лучше понимать ее, и если друзьями их по-прежнему нельзя было назвать, то терпимость и понимание по отношению друг к другу миссис Лоусон-старшая и миссис Лоусон-младшая проявляли в полной мере.
На прошлой неделе Маргарет и вовсе удивила ее.
«Честно говоря, детка, – призналась она, – я немного сомневалась в вашем с Адамом браке, но все, кажется, – тьфу, тьфу, тьфу! – оборачивается гораздо лучше, чем я могла рассчитывать. Видишь ли, Дженис, я люблю сына до беспамятства, но его отношения с женщинами не могла до сих пор назвать образцовыми. Меня это всегда угнетало, но сейчас он демонстрирует ответственность в браке, о которой можно только мечтать».
Дженис в ответ пробурчала что-то невразумительное, но Маргарет явно не собиралась оставлять ее в покое.
«Я, бывало, думала, что это своего рода обратная реакция на наставления моего покойного мужа о долге, который накладывает на Адама его положение единственного наследника, – продолжала она. – Мне казалось, что на любовном фронте он так и останется игроком, не признающим никаких правил, но теперь я вижу, что он просто не встретил до тебя нужной женщины. Впервые в жизни он действительно стал домоседом».
– Твоя мать не знает, что ребенок – единственная причина, по которой ты взял меня в жены, – упрямо заявила Дженис.
– Послушай, Дженис, я хотя бы раз дал тебе повод заподозрить меня в том, что жалею о нашем браке?
– Нет… – Действительно, Адам все это время был внимателен, деликатен, великодушен, а когда ей нездоровилось – удивительно нежен. Но разве он сам не сказал минуту назад, что испытывал бы те же самые чувства к любой женщине, забеременевшей от него? – Но нам обоим известно, почему я здесь…
– И почему?
– Ты сам прекрасно знаешь! Я – не более чем инкубатор, в котором вынашивается твой… – Голос ее сорвался. Думать обо всем этом было непереносимо, но говорить вслух – и того хуже. И все же она продолжила: – Так уж сложилось, что нельзя без женщины родить ребенка на белый свет, а то бы…
– Как ты смеешь! – Адам стал чернее тучи. – Какого черта ты осмеливаешься обвинять меня в том…
– Нет, как ты осмелился жениться на мне, не испытывая… О боже!..
Она осеклась, рукой схватившись за округлый живот.
– Джен! – переменившись в лице, закричал Адам. – Что-нибудь случилось?
– Ничего, – еле слышно выдавила она из себя. – Просто ребенок… ворочается. Боже! Он снова шевелится!
Она импульсивно схватила руки Адама и прижала их к своему животу.
– Чувствуешь?
– Нет… Я… О да, да!..
Его лицо озарилось восторгом, от прежнего раздражения не осталось и следа.
– Здорово!
Неожиданно Адам сжал ее лицо в ладонях и поцеловал в лоб нежным, благодарным, но не имеющим никакого сексуального подтекста поцелуем. Впрочем, Дженис абсолютно не почувствовала себя уязвленной. Наоборот, от этого поцелуя душа ее буквально запела.
– Спасибо тебе, мой друг, – сказал он просто.
И она поняла, что все ее прежние страхи безосновательны. Их брак явно может иметь продолжение, и она готова терпеть все, что угодно, только бы хоть иногда он смотрел на нее и целовал ее так, как сейчас. Если будет это, то о большем она и просить не станет.
– Конечно, твой друг. Мы всегда были с тобой друзьями. Для этого нам совершенно не обязательно было становиться… – прошептала Дженис.
Адам, казалось, колебался, прежде чем ответить, но его нахмурившийся лоб был достаточно выразителен.
– По правде сказать, Джен, я все с большим трудом могу подобрать определение тому, что существует между нами. На самом деле я вовсе не думаю, что мы с тобой только друзья.
– Как так? – испуганно спросила она. – Разве мы не?..
Адам покачал головой, отметая ее возражения.
– Знаешь, Джен, отношения между друзьями имеют платонический характер, друзьям не полагается испытывать то влечение, которое я испытываю к тебе.
– Влечение?
– Неужели нужно что-то объяснять? Достаточно мне взглянуть на тебя, и я хочу… сама знаешь чего. Ты такая красивая…
– Неужели? – оборвала его Дженис. – Вот уж никогда не считала себя красавицей. Особенно теперь…
– Ты когда последний раз смотрелась в зеркало? – спросил он строго. – Тебе к лицу быть матерью: этот особый блеск глаз, жаркий румянец, это спокойствие во взгляде…
Только не сию минуту, подумала Дженис. Сердце у нее колотилось как сумасшедшее.
– Я не красивая, – с трудом ответила она. – По крайней мере, это определение не кажется мне подходящим. Уютная… милая… удобная… для тебя, но только не красивая. Вот Оливия Андерс…
Она поняла, что перегнула палку, но было уже поздно.
– К чертям собачьим Оливию Андерс! – взревел Адам. – Она не имеет к нам ни малейшего отношения!
Насколько легче Дженис стало бы, если бы она могла поверить в это. Но эта женщина всегда стояла между ней и Адамом, разделяла их…
И в этот момент приступ боли лишил ее всякой способности к осмысленному разговору, а в голове вспыхнуло ужасное подозрение, что на сей раз речь идет не просто о «шалостях» ребенка, а о чем-то более серьезном…
– Адам! – выдохнула она.
– Что? Что случилось, милая? – вскричал он, поймав ее пальцы в свою ладонь.
– Мне кажется… Ребенок…
– Не может быть!.. Доктор сказал, недели через две, не раньше…
– Мне… кажется, что он… решил не дожидаться предписанного срока! – прошептала Дженис, стиснув зубы от боли.
– Но слишком рано… Или неправильно определены сроки?
– Адам! – Несмотря на боль, она не могла не улыбнуться при виде растерянности, написанной на лице этого сильного хладнокровного мужчины. – Если в чем-то мы и можем быть уверены, то только в том злополучном дне, когда зачали этого младенца.
Это были последние слова, которые она сумела выговорить. Уже в следующую секунду она лишилась всякой способности размышлять, выброшенная волной боли из мира реального в мир горячечного бреда, сквозь который она самым краем сознания могла различать голос Адама, отдающего кому-то какие-то указания, топот ног и хлопанье дверей.
Затем ее подняли, понесли, так осторожно, что Дженис поняла: о ней позаботятся. Кажется, над ней было голубое небо, яркое солнце, а потом она оказалась в машине, рядом сидел Адам, держа ее за руку, а мотор с шумом заводился.
– Держись, родная, – прошептал ей в ухо его низкий, хриплый от волнения голос. – Все будет отлично. Главное – потерпи немного.
– Адам, любимый, – прошептала она, судорожно глотая воздух. – Адам… не оставляй меня… Пожалуйста, не оставляй…
– Никогда и ни за что, – заверил ее глубокий, низкий, переходящий на хрип, голос. – Никогда в жизни!..
Его твердые пальцы сжались в ответ на новый приступ схваток, в которых забилось ее тело, и, эхом слыша его слова, она прильнула к его сильной руке, словно от нее зависела сейчас жизнь в этом мире, превратившемся в нескончаемый бред.
10
– Снова цветы! – протестующе и со смехом воскликнула Дженис. – Адам, мне начинает казаться, что я живу в оранжерее. У миссис Франклин уже не осталось ваз для них.
– Значит, придется подкупить новые, – небрежно ответил Адам. – Кроме того, мне казалось, что всем женщинам нравятся цветы.
– Конечно, нравятся, но тебе не кажется, что их чересчур уж много?
– Наоборот, их слишком мало! – все с той же беспечностью рассмеялся Адам, и сердце Дженис взволнованно застучало. – Я желаю, чтобы весь мир знал о моей радости.
– Не знаю, как весь мир, но в цветочном магазине знают об этом наверняка, ведь ты оставил там целое состояние!
– Ты явно преувеличиваешь!
Адам положил огромный букет чайных роз на туалетный столик и повернулся к стоявшей у окна крохотной детской кроватке, укутанной кружевами.
– Ну и как сегодня себя чувствует моя несравненная Элис?
– Великолепно! – заверила его Дженис, не подав виду, что ее задело такое собственническое отношение к их дочери.
– Вот и слава богу. – Его пальцы с таким благоговением коснулись крошечной детской головки, что у Дженис подступили к глазам слезы. – Вероятно, не стоит брать ее на руки… Но мне так хочется…
– Не вздумай!
Дженис сознательно напустила на себя строгость, чтобы скрыть чувства, овладевшие ею. С одной стороны, восторженное отношение Адама к дочке переполняло ее сердце радостью, с другой – наполняло отчаянием; ей очень хотелось, чтобы он с такой же любовью смотрел на нее, произносил ее имя, с такой же нежностью, как и имя дочери.
– Мне пришлось потратить целый час, чтобы уложить ее после утреннего кормления, поэтому не надо ее тревожить. Все равно она скоро захочет есть и проснется, тогда и сможешь взять ее на руки.
– Хорошо, – легко уступил Адам. – В таком случае мне придется поговорить со своей милой женушкой.
Дженис с трудом удержалась от ответной реплики, что пора бы, мол, свыкнуться с ее неизменным присутствием. В конце концов, она уже целый месяц наблюдала, как развивается «любовный роман» между мужем и дочерью. Конечно, она и раньше знала, что только по причине ее беременности Адам женился на ней, но почему-то именно в последнее время ей все тяжелей было это переносить…
Когда она очнулась после изнурительных родов и обнаружила, что рядом с кроватью сидит Адам, осунувшийся и побледневший, ее первая мысль была о том, что с дочерью, которую она видела перед тем, как ее унесла сиделка, что-то произошло.
– Ребенок?.. С ней все в порядке? Что случилось?..
– С ней все отлично, – успокоил ее Адам. – Вес немного ниже нормы, но что еще можно ожидать от человечка, который так спешит появиться на свет. Доктор заверил меня, что беспокоиться совершенно не о чем.
– Ты уверен?
– Конечно же, уверен. Неужели я стал бы лгать тебе в такой момент?
– Нет… Конечно нет.
Дженис откинулась на подушки, со вздохом припомнив драматические события той ночи.
Схватки продолжались еще несколько часов после того, как ее доставили в больницу, и ребенок появился на свет на рассвете следующего дня. Большую часть этого времени сознание Дженис то включалось, то выключалось. Она почти не разбирала, где находится и кто рядом. Исключая Адама. Она знала, что он не оставляет ее ни на секунду, держит за руку, вытирает пот со лба, успокаивает нежными словами. Он был с ней в самые тяжелые минуты родов и в самый счастливый момент – когда взял только что родившуюся дочку на руки.
– Она просто прелесть, Джен! Она такой же боец, как и ее мать.
Слова Адама звучали странно сухо и уклончиво, и Дженис по-прежнему не отпускала тревога. Он стоял как вкопанный, глаза мертвенно потускнели от усталости и чего-то еще, но чего именно, она не могла понять.
– Ты уже думала об имени?
Вопрос Адама болезненно кольнул ее. Она знала, что он мечтает о сыне, о преемнике и продолжателе линии Лоусонов, наследнике имения. Он сам говорил ей, что хотел бы иметь сына, чтобы назвать его именем отца.
– Ты разочарован? – Голос у нее зазвенел от обиды.
– Разочарован? С чего это, черт возьми, мне быть разочарованным? – В его глазах блеснула гневная молния. – От того, что родилась девочка? Ты что, в самом деле принимаешь меня за средневекового феодала, черт возьми!
Если секундой раньше она и вправду подозревала его в этом, то теперь от этой глупой идеи не осталось и следа.
– Извини… Я просто подумала…
– И подумала ерунду, Джен! Это моя дочь, и я буду любить ее до конца своих дней. Да из нее выйдет такая Хозяйка Поместья, что мужчинам останется только позавидовать!
– Может быть, в следующий раз… – неуверенно сказала Дженис и замолкла, увидев, как помрачнело его лицо.
– Нет! – сказал он, как отрубил. – Никакого следующего раза. И разговора об этом быть не может!
Итак, будущее ее становилось совершенно определенным. Адам женился на ней вынужденно, только потому, что она должна была стать матерью его ребенка, но теперь тому пришел конец. Больше никаких детей, а значит, никаких оснований для продолжения брака? От радости, владевшей Дженис с момента рождения дочери, не осталось и следа. Сломленная внезапно навалившимся отчаянием и чувством одиночества, она уткнулась лицом в подушку.
– А сейчас я хочу поспать, – через силу выговорила она и лежала, не поворачиваясь, пока Адам, потоптавшись, не ушел.
И только когда дверь за ним закрылась, она дала волю своему горю, и горячие, горькие слезы ручьем потекли по щекам, увлажняя наволочку. Она так надеялась, что они придут к какому-то подобию взаимопонимания, но, судя по всему, это были только иллюзии, и она все это время обманывала себя. Теперь, когда ребенок родился на свет, муж все свое внимание и заботу переключит на него и окончательно забудет о том, что есть еще и она.
Жестокая ирония ситуации заключалась в том, что пережитая после рождения дочки душевная травма не помешала ей еще сильнее, чем прежде, желать Адама и любить его. Жить, довольствуясь малым – а на что еще она могла рассчитывать в будущем? – теперь было вдвойне мучительнее. И тем не менее в глубине души она понимала, что жить без него она не сможет…
– Ты сегодня поспала хоть немного после обеда? – вернул ее к действительности голос Адама, и, несмотря на тяжелые мысли, Дженис с неожиданной легкостью кивнула в ответ и даже улыбнулась.
– Да, благодаря твоей матери – она на пару часов взяла Элис на себя. – На этот раз улыбка получилась еще более естественной и легкой. – Мне буквально-таки пришлось упрашивать ее вернуть ребенка обратно. Она и в самом деле уже любит внучку до безумия.
– А я что тебе говорил? – ухмыльнулся Адам, примостившись на краешке кровати, сильный, загорелый, невероятно привлекательный в белоснежной футболке и голубых джинсах. – Ты собираешься спуститься сегодня к ужину?
– Отчего бы нет? Если мне повезет, я, пожалуй, попытаюсь втиснуться в какое-нибудь мало-мальски приличное платье.
– Не думаю, чтобы тебе пришлось во что-то втискиваться, – рассмеялся Адам. – Ты не особо-то прибавила в весе во время беременности, а сейчас и вовсе вернулась в прежнюю форму. Ты сегодня даже более очаровательна, чем прежде, а потому сегодня вечером надень что-нибудь такое, к чему подойдет вот это.
Он с улыбкой протянул ей пурпурную бархатную коробочку. Дженис открыла ее и невольно издала возглас восхищения при виде бриллиантового кулона в форме сердца на изящной золотой цепочке.
– Боже, Адам!
– Примерь!
Не отрывая от нее влюбленных глаз, он вынул украшение из коробки и надел ей на шею, волнующе касаясь пальцами ее нежной кожи.
– Нравится?
– Мне… Безумно!
Последнее слово вырвалось против воли, потому что она собиралась сказать совершенно противоположное, а именно – что ей не нужно бриллиантовых сердец, коль скоро ей не принадлежит живое сердце, бьющееся в его груди, любящее ее дочь, но равнодушное к ней самой.
– Только… Ты так много мне даришь…
Адам беспечно пожал плечами.
– Легко дарить, когда у тебя всего в избытке.
– Но я хотела бы тоже подарить тебе кое-что… – неуверенно начала Дженис и смолкла.
– Боже, Джен, разве ты не понимаешь, что уже подарила мне величайший из подарков, о котором можно желать, – дочь!
Он и не подозревал, что каждое его слово как стрела ранило ее и без того израненное сердце, потому что она жаждала подарить ему любовь до конца дней. И все же, несмотря ни на что, она понимала, что не должна сдаваться.
– Адам, ты не мог бы мне кое о чем рассказать?
– О чем именно?
– Об Оливии…
Дженис допустила ошибку, что спросила его об этом: она поняла это, как только увидела его потемневшее лицо и ледяной взгляд.
– У нас что, нет других тем для разговора? – резко спросил ее он. – К чему?..
Но в этот самый момент в кроватке зашевелилась и залепетала Элис, подняв ручонку. Еще через секунду она открыла глаза, сообразила, что голодна, и зашлась пронзительным криком. Адам мгновенно оказался рядом и поднял девочку на руки, бормоча ей самые ласковые слова.
– Все хорошо, моя принцесса, – приговаривал он, передавая младенца Дженис. – Беспокоиться совершенно не о чем. Видишь, мама здесь!
Он снова уселся у изножья кровати, а Дженис расстегнула ночную рубашку и дала ребенку темный сосок. Протестующие вопли тут же сменились удовлетворенным почмокиванием.
– Господи, знала бы ты, что это такое – видеть ее вот в такие мгновения и знать, что это – мое!
Низкий хриплый голос Адама, чувство собственника, проскальзывающее в каждом его слове, заставили Дженис поднять голову и всмотреться в его синие глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
– Твоя мать? – неуверенно переспросила Дженис.
– Да, а она разбирается в людях. Она очень рада за нас…
Действительно, по мере того как приближались сроки родов, отношения Дженис со свекровью медленно, но верно улучшались, и молодая женщина не могла этого не признавать. Узнав больше о прошлом этой респектабельной и ухоженной, но довольно несчастной пожилой женщины, она стала лучше понимать ее, и если друзьями их по-прежнему нельзя было назвать, то терпимость и понимание по отношению друг к другу миссис Лоусон-старшая и миссис Лоусон-младшая проявляли в полной мере.
На прошлой неделе Маргарет и вовсе удивила ее.
«Честно говоря, детка, – призналась она, – я немного сомневалась в вашем с Адамом браке, но все, кажется, – тьфу, тьфу, тьфу! – оборачивается гораздо лучше, чем я могла рассчитывать. Видишь ли, Дженис, я люблю сына до беспамятства, но его отношения с женщинами не могла до сих пор назвать образцовыми. Меня это всегда угнетало, но сейчас он демонстрирует ответственность в браке, о которой можно только мечтать».
Дженис в ответ пробурчала что-то невразумительное, но Маргарет явно не собиралась оставлять ее в покое.
«Я, бывало, думала, что это своего рода обратная реакция на наставления моего покойного мужа о долге, который накладывает на Адама его положение единственного наследника, – продолжала она. – Мне казалось, что на любовном фронте он так и останется игроком, не признающим никаких правил, но теперь я вижу, что он просто не встретил до тебя нужной женщины. Впервые в жизни он действительно стал домоседом».
– Твоя мать не знает, что ребенок – единственная причина, по которой ты взял меня в жены, – упрямо заявила Дженис.
– Послушай, Дженис, я хотя бы раз дал тебе повод заподозрить меня в том, что жалею о нашем браке?
– Нет… – Действительно, Адам все это время был внимателен, деликатен, великодушен, а когда ей нездоровилось – удивительно нежен. Но разве он сам не сказал минуту назад, что испытывал бы те же самые чувства к любой женщине, забеременевшей от него? – Но нам обоим известно, почему я здесь…
– И почему?
– Ты сам прекрасно знаешь! Я – не более чем инкубатор, в котором вынашивается твой… – Голос ее сорвался. Думать обо всем этом было непереносимо, но говорить вслух – и того хуже. И все же она продолжила: – Так уж сложилось, что нельзя без женщины родить ребенка на белый свет, а то бы…
– Как ты смеешь! – Адам стал чернее тучи. – Какого черта ты осмеливаешься обвинять меня в том…
– Нет, как ты осмелился жениться на мне, не испытывая… О боже!..
Она осеклась, рукой схватившись за округлый живот.
– Джен! – переменившись в лице, закричал Адам. – Что-нибудь случилось?
– Ничего, – еле слышно выдавила она из себя. – Просто ребенок… ворочается. Боже! Он снова шевелится!
Она импульсивно схватила руки Адама и прижала их к своему животу.
– Чувствуешь?
– Нет… Я… О да, да!..
Его лицо озарилось восторгом, от прежнего раздражения не осталось и следа.
– Здорово!
Неожиданно Адам сжал ее лицо в ладонях и поцеловал в лоб нежным, благодарным, но не имеющим никакого сексуального подтекста поцелуем. Впрочем, Дженис абсолютно не почувствовала себя уязвленной. Наоборот, от этого поцелуя душа ее буквально запела.
– Спасибо тебе, мой друг, – сказал он просто.
И она поняла, что все ее прежние страхи безосновательны. Их брак явно может иметь продолжение, и она готова терпеть все, что угодно, только бы хоть иногда он смотрел на нее и целовал ее так, как сейчас. Если будет это, то о большем она и просить не станет.
– Конечно, твой друг. Мы всегда были с тобой друзьями. Для этого нам совершенно не обязательно было становиться… – прошептала Дженис.
Адам, казалось, колебался, прежде чем ответить, но его нахмурившийся лоб был достаточно выразителен.
– По правде сказать, Джен, я все с большим трудом могу подобрать определение тому, что существует между нами. На самом деле я вовсе не думаю, что мы с тобой только друзья.
– Как так? – испуганно спросила она. – Разве мы не?..
Адам покачал головой, отметая ее возражения.
– Знаешь, Джен, отношения между друзьями имеют платонический характер, друзьям не полагается испытывать то влечение, которое я испытываю к тебе.
– Влечение?
– Неужели нужно что-то объяснять? Достаточно мне взглянуть на тебя, и я хочу… сама знаешь чего. Ты такая красивая…
– Неужели? – оборвала его Дженис. – Вот уж никогда не считала себя красавицей. Особенно теперь…
– Ты когда последний раз смотрелась в зеркало? – спросил он строго. – Тебе к лицу быть матерью: этот особый блеск глаз, жаркий румянец, это спокойствие во взгляде…
Только не сию минуту, подумала Дженис. Сердце у нее колотилось как сумасшедшее.
– Я не красивая, – с трудом ответила она. – По крайней мере, это определение не кажется мне подходящим. Уютная… милая… удобная… для тебя, но только не красивая. Вот Оливия Андерс…
Она поняла, что перегнула палку, но было уже поздно.
– К чертям собачьим Оливию Андерс! – взревел Адам. – Она не имеет к нам ни малейшего отношения!
Насколько легче Дженис стало бы, если бы она могла поверить в это. Но эта женщина всегда стояла между ней и Адамом, разделяла их…
И в этот момент приступ боли лишил ее всякой способности к осмысленному разговору, а в голове вспыхнуло ужасное подозрение, что на сей раз речь идет не просто о «шалостях» ребенка, а о чем-то более серьезном…
– Адам! – выдохнула она.
– Что? Что случилось, милая? – вскричал он, поймав ее пальцы в свою ладонь.
– Мне кажется… Ребенок…
– Не может быть!.. Доктор сказал, недели через две, не раньше…
– Мне… кажется, что он… решил не дожидаться предписанного срока! – прошептала Дженис, стиснув зубы от боли.
– Но слишком рано… Или неправильно определены сроки?
– Адам! – Несмотря на боль, она не могла не улыбнуться при виде растерянности, написанной на лице этого сильного хладнокровного мужчины. – Если в чем-то мы и можем быть уверены, то только в том злополучном дне, когда зачали этого младенца.
Это были последние слова, которые она сумела выговорить. Уже в следующую секунду она лишилась всякой способности размышлять, выброшенная волной боли из мира реального в мир горячечного бреда, сквозь который она самым краем сознания могла различать голос Адама, отдающего кому-то какие-то указания, топот ног и хлопанье дверей.
Затем ее подняли, понесли, так осторожно, что Дженис поняла: о ней позаботятся. Кажется, над ней было голубое небо, яркое солнце, а потом она оказалась в машине, рядом сидел Адам, держа ее за руку, а мотор с шумом заводился.
– Держись, родная, – прошептал ей в ухо его низкий, хриплый от волнения голос. – Все будет отлично. Главное – потерпи немного.
– Адам, любимый, – прошептала она, судорожно глотая воздух. – Адам… не оставляй меня… Пожалуйста, не оставляй…
– Никогда и ни за что, – заверил ее глубокий, низкий, переходящий на хрип, голос. – Никогда в жизни!..
Его твердые пальцы сжались в ответ на новый приступ схваток, в которых забилось ее тело, и, эхом слыша его слова, она прильнула к его сильной руке, словно от нее зависела сейчас жизнь в этом мире, превратившемся в нескончаемый бред.
10
– Снова цветы! – протестующе и со смехом воскликнула Дженис. – Адам, мне начинает казаться, что я живу в оранжерее. У миссис Франклин уже не осталось ваз для них.
– Значит, придется подкупить новые, – небрежно ответил Адам. – Кроме того, мне казалось, что всем женщинам нравятся цветы.
– Конечно, нравятся, но тебе не кажется, что их чересчур уж много?
– Наоборот, их слишком мало! – все с той же беспечностью рассмеялся Адам, и сердце Дженис взволнованно застучало. – Я желаю, чтобы весь мир знал о моей радости.
– Не знаю, как весь мир, но в цветочном магазине знают об этом наверняка, ведь ты оставил там целое состояние!
– Ты явно преувеличиваешь!
Адам положил огромный букет чайных роз на туалетный столик и повернулся к стоявшей у окна крохотной детской кроватке, укутанной кружевами.
– Ну и как сегодня себя чувствует моя несравненная Элис?
– Великолепно! – заверила его Дженис, не подав виду, что ее задело такое собственническое отношение к их дочери.
– Вот и слава богу. – Его пальцы с таким благоговением коснулись крошечной детской головки, что у Дженис подступили к глазам слезы. – Вероятно, не стоит брать ее на руки… Но мне так хочется…
– Не вздумай!
Дженис сознательно напустила на себя строгость, чтобы скрыть чувства, овладевшие ею. С одной стороны, восторженное отношение Адама к дочке переполняло ее сердце радостью, с другой – наполняло отчаянием; ей очень хотелось, чтобы он с такой же любовью смотрел на нее, произносил ее имя, с такой же нежностью, как и имя дочери.
– Мне пришлось потратить целый час, чтобы уложить ее после утреннего кормления, поэтому не надо ее тревожить. Все равно она скоро захочет есть и проснется, тогда и сможешь взять ее на руки.
– Хорошо, – легко уступил Адам. – В таком случае мне придется поговорить со своей милой женушкой.
Дженис с трудом удержалась от ответной реплики, что пора бы, мол, свыкнуться с ее неизменным присутствием. В конце концов, она уже целый месяц наблюдала, как развивается «любовный роман» между мужем и дочерью. Конечно, она и раньше знала, что только по причине ее беременности Адам женился на ней, но почему-то именно в последнее время ей все тяжелей было это переносить…
Когда она очнулась после изнурительных родов и обнаружила, что рядом с кроватью сидит Адам, осунувшийся и побледневший, ее первая мысль была о том, что с дочерью, которую она видела перед тем, как ее унесла сиделка, что-то произошло.
– Ребенок?.. С ней все в порядке? Что случилось?..
– С ней все отлично, – успокоил ее Адам. – Вес немного ниже нормы, но что еще можно ожидать от человечка, который так спешит появиться на свет. Доктор заверил меня, что беспокоиться совершенно не о чем.
– Ты уверен?
– Конечно же, уверен. Неужели я стал бы лгать тебе в такой момент?
– Нет… Конечно нет.
Дженис откинулась на подушки, со вздохом припомнив драматические события той ночи.
Схватки продолжались еще несколько часов после того, как ее доставили в больницу, и ребенок появился на свет на рассвете следующего дня. Большую часть этого времени сознание Дженис то включалось, то выключалось. Она почти не разбирала, где находится и кто рядом. Исключая Адама. Она знала, что он не оставляет ее ни на секунду, держит за руку, вытирает пот со лба, успокаивает нежными словами. Он был с ней в самые тяжелые минуты родов и в самый счастливый момент – когда взял только что родившуюся дочку на руки.
– Она просто прелесть, Джен! Она такой же боец, как и ее мать.
Слова Адама звучали странно сухо и уклончиво, и Дженис по-прежнему не отпускала тревога. Он стоял как вкопанный, глаза мертвенно потускнели от усталости и чего-то еще, но чего именно, она не могла понять.
– Ты уже думала об имени?
Вопрос Адама болезненно кольнул ее. Она знала, что он мечтает о сыне, о преемнике и продолжателе линии Лоусонов, наследнике имения. Он сам говорил ей, что хотел бы иметь сына, чтобы назвать его именем отца.
– Ты разочарован? – Голос у нее зазвенел от обиды.
– Разочарован? С чего это, черт возьми, мне быть разочарованным? – В его глазах блеснула гневная молния. – От того, что родилась девочка? Ты что, в самом деле принимаешь меня за средневекового феодала, черт возьми!
Если секундой раньше она и вправду подозревала его в этом, то теперь от этой глупой идеи не осталось и следа.
– Извини… Я просто подумала…
– И подумала ерунду, Джен! Это моя дочь, и я буду любить ее до конца своих дней. Да из нее выйдет такая Хозяйка Поместья, что мужчинам останется только позавидовать!
– Может быть, в следующий раз… – неуверенно сказала Дженис и замолкла, увидев, как помрачнело его лицо.
– Нет! – сказал он, как отрубил. – Никакого следующего раза. И разговора об этом быть не может!
Итак, будущее ее становилось совершенно определенным. Адам женился на ней вынужденно, только потому, что она должна была стать матерью его ребенка, но теперь тому пришел конец. Больше никаких детей, а значит, никаких оснований для продолжения брака? От радости, владевшей Дженис с момента рождения дочери, не осталось и следа. Сломленная внезапно навалившимся отчаянием и чувством одиночества, она уткнулась лицом в подушку.
– А сейчас я хочу поспать, – через силу выговорила она и лежала, не поворачиваясь, пока Адам, потоптавшись, не ушел.
И только когда дверь за ним закрылась, она дала волю своему горю, и горячие, горькие слезы ручьем потекли по щекам, увлажняя наволочку. Она так надеялась, что они придут к какому-то подобию взаимопонимания, но, судя по всему, это были только иллюзии, и она все это время обманывала себя. Теперь, когда ребенок родился на свет, муж все свое внимание и заботу переключит на него и окончательно забудет о том, что есть еще и она.
Жестокая ирония ситуации заключалась в том, что пережитая после рождения дочки душевная травма не помешала ей еще сильнее, чем прежде, желать Адама и любить его. Жить, довольствуясь малым – а на что еще она могла рассчитывать в будущем? – теперь было вдвойне мучительнее. И тем не менее в глубине души она понимала, что жить без него она не сможет…
– Ты сегодня поспала хоть немного после обеда? – вернул ее к действительности голос Адама, и, несмотря на тяжелые мысли, Дженис с неожиданной легкостью кивнула в ответ и даже улыбнулась.
– Да, благодаря твоей матери – она на пару часов взяла Элис на себя. – На этот раз улыбка получилась еще более естественной и легкой. – Мне буквально-таки пришлось упрашивать ее вернуть ребенка обратно. Она и в самом деле уже любит внучку до безумия.
– А я что тебе говорил? – ухмыльнулся Адам, примостившись на краешке кровати, сильный, загорелый, невероятно привлекательный в белоснежной футболке и голубых джинсах. – Ты собираешься спуститься сегодня к ужину?
– Отчего бы нет? Если мне повезет, я, пожалуй, попытаюсь втиснуться в какое-нибудь мало-мальски приличное платье.
– Не думаю, чтобы тебе пришлось во что-то втискиваться, – рассмеялся Адам. – Ты не особо-то прибавила в весе во время беременности, а сейчас и вовсе вернулась в прежнюю форму. Ты сегодня даже более очаровательна, чем прежде, а потому сегодня вечером надень что-нибудь такое, к чему подойдет вот это.
Он с улыбкой протянул ей пурпурную бархатную коробочку. Дженис открыла ее и невольно издала возглас восхищения при виде бриллиантового кулона в форме сердца на изящной золотой цепочке.
– Боже, Адам!
– Примерь!
Не отрывая от нее влюбленных глаз, он вынул украшение из коробки и надел ей на шею, волнующе касаясь пальцами ее нежной кожи.
– Нравится?
– Мне… Безумно!
Последнее слово вырвалось против воли, потому что она собиралась сказать совершенно противоположное, а именно – что ей не нужно бриллиантовых сердец, коль скоро ей не принадлежит живое сердце, бьющееся в его груди, любящее ее дочь, но равнодушное к ней самой.
– Только… Ты так много мне даришь…
Адам беспечно пожал плечами.
– Легко дарить, когда у тебя всего в избытке.
– Но я хотела бы тоже подарить тебе кое-что… – неуверенно начала Дженис и смолкла.
– Боже, Джен, разве ты не понимаешь, что уже подарила мне величайший из подарков, о котором можно желать, – дочь!
Он и не подозревал, что каждое его слово как стрела ранило ее и без того израненное сердце, потому что она жаждала подарить ему любовь до конца дней. И все же, несмотря ни на что, она понимала, что не должна сдаваться.
– Адам, ты не мог бы мне кое о чем рассказать?
– О чем именно?
– Об Оливии…
Дженис допустила ошибку, что спросила его об этом: она поняла это, как только увидела его потемневшее лицо и ледяной взгляд.
– У нас что, нет других тем для разговора? – резко спросил ее он. – К чему?..
Но в этот самый момент в кроватке зашевелилась и залепетала Элис, подняв ручонку. Еще через секунду она открыла глаза, сообразила, что голодна, и зашлась пронзительным криком. Адам мгновенно оказался рядом и поднял девочку на руки, бормоча ей самые ласковые слова.
– Все хорошо, моя принцесса, – приговаривал он, передавая младенца Дженис. – Беспокоиться совершенно не о чем. Видишь, мама здесь!
Он снова уселся у изножья кровати, а Дженис расстегнула ночную рубашку и дала ребенку темный сосок. Протестующие вопли тут же сменились удовлетворенным почмокиванием.
– Господи, знала бы ты, что это такое – видеть ее вот в такие мгновения и знать, что это – мое!
Низкий хриплый голос Адама, чувство собственника, проскальзывающее в каждом его слове, заставили Дженис поднять голову и всмотреться в его синие глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16