– По-моему, это случай, про который говорят: с глаз долой – из сердца вон. Хотя… мы изредка переписываемся…
– Очень изредка переписываетесь, судя по твоему ожесточенному голосу, – пробормотал Адам и потер виски. – Не знаком с этим твоим Феликсом, но, судя по всему, одного упоминания о нем достаточно, чтобы вывести тебя из равновесия.
– При чем тут Феликс? Это ты всему виной. Что за манера, сваливать на других свою собственную вину?
– Свою собственную вину? – Адам так и застыл с чашечкой кофе, поднесенной к губам, и на лице его отпечаталось столь неподдельное изумление, что Дженис на мгновение поверила в искренность его реакции.
– А что же еще? – Почувствовав опасность оказаться изобличенной, она ринулась в бой. – Ты суешь нос в мою личную жизнь, задаешь кучу самых бесцеремонных вопросов, а потом удивляешься, что я разговариваю каким-то не тем тоном!
– Понятно! – задумчиво покачал головой Адам. – Пора восстановить равновесие. Ладно, теперь твоя очередь задавать мне вопросы.
Дженис озадаченно посмотрела на него.
– Ну же, Джен! – усмехнулся он, явно забавляясь ее растерянностью. – Стань же снова той боевой и задиристой девчонкой, которую я помню и люблю! До сих пор, если мне не изменяет память, проблема состояла в том, чтобы остановить поток твоих речей, а не понукать к разговору.
– И я могу тебя спрашивать обо всем? – задала вопрос Дженис, стараясь унять невольную дрожь в голосе. «Помню и люблю!» Какой цинизм! Какая бессовестная игра на сердечных струнах! Как только язык у него повернулся сказать такое!
– Обо всем. В пределах разумного, разумеется.
– Тогда ответь мне, почему ты решил жениться?..
Вопрос этот до такой степени заполнял сознание Дженис, что выплеснулся наружу совершенно автоматически, так что она не успела обдумать, разумно ли вообще вылезать с ним. Впрочем, в последний момент она успела притормозить и воздержаться от упоминания конкретных имен, потому что на самом деле ее интересовало другое: почему он решил жениться именно на Оливии Андерс.
И тем не менее она, судя по всему, перешла черту; это было видно по лицу Адама, враз помрачневшему, по его поджатым губам, играющим на скулах желвакам.
– Ладно, будем считать, что я ни о чем тебя не спрашивала…
– Нет, ты спросила, и я отвечу… Кстати, – рассмеялся он, но в смехе его на сей раз не было даже намека на радость, – если уж на то пошло, то в моем положении разобраться в мотивах своего же поступка – дело совсем нелишнее. Тут как в бизнесе: попал в переплет – разберись, как это получилось, чтобы во второй раз не угодить в ту же самую ловушку!
Язык мне мало вырвать! – с отчаянием подумала Дженис. Ей хотелось всего-навсего получить простой ответ на простой вопрос, а предстояло, судя по всему, выслушать целую психоаналитическую лекцию. Если ей предстояло вникать в тончайшие нюансы его отношений с Оливией, то уж тут-то она точно пас!
Она уже обдумывала, как бы потактичнее замять разговор и, как это ни тяжело, распрощаться с Адамом, когда тот, доверительно наклонившись, признался:
– Понимаешь, я всегда мечтал жениться…
Дженис ошарашенно уставилась на него.
– Ну, как же! – вырвалось у нее саркастическое замечание, потому что в памяти сразу же всплыла бесконечная вереница разномастных девиц, перебывавших в обществе Адама в Гринфилде только на ее глазах.
– Черт возьми, Дженис! – неожиданно взорвался Адам. – Неужели нельзя хотя бы один вечер обойтись без дурацких ухмылок! В конце концов, что плохого в том, чтобы поиграть по всему полю, пока не найдешь подходящего партнера?
– Ничего плохого, разумеется, – пробормотала Дженис в ответ, с болью осознавая, что под подходящим партнером подразумевается, конечно же, Оливия. – Правда, насчет «поля» слишком уж деликатно сказано: по-моему, это не одно поле, а немереное их количество, десятки и сотни гектаров самой плодородной земли.
– Ты можешь сколько угодно иронизировать, но ни одну из своих подружек я не соблазнял, что-то пообещав, а потом бросив. Ни одна из них не может упрекнуть меня в том, что я давал повод подумать, будто речь идет о чем-то серьезном. Каждая из моих подружек знала, что мы всего-навсего развлекаемся, и никаких обязательств ни с моей, ни с ее стороны быть не может. Мы славно проводили время и расставались друзьями – впрочем, тебе все это, вероятно, знакомо и без моих слов…
Дженис пробормотала в ответ что-то невнятное и уклончивое. Она пыталась и в школе, и в колледже встречаться с парнями просто ради развлечения и даже получала определенное удовольствие от общения с ними. Но на этом все и заканчивалось, потому что мужчинам хотелось большего, а ей – нет, так что в целом впечатление от таких встреч у нее осталось самое разочаровывающее.
– Ты в чем-то со мной не согласна? – совершенно искренне спросил Адам, пристально глядя на нее.
– Если честно, то мне такие ни к чему не обязывающие отношения напоминают лампу дневного света, которая светит, но совершенно не дает тепла. Просто я, по-видимому, из породы тех, кому нужно либо все либо ничего.
А все, что ей нужно, это он, Адам. Если же она не может его получить, то, получается, она и остается ни с чем.
– Ты всегда была максималисткой, – откликнулся Адам. – Я же, напротив, относился к жизни предельно легко… пока не умер отец. – Он опустил голову, поковырял ложкой в кофейной гуще и глухо продолжил: – Только тогда я с ужасающей ясностью ощутил, что тоже смертен, что мне уже тридцать, а я не выполнил своего долга.
– Долга?
– Да, долга продолжения фамилии, рода… Абстрактно я и раньше мечтал о детях, но теперь мне стало ясно, что продолжение линии Лоусонов целиком и полностью в моих руках, и если я ничего не сделаю, то связующая нить времен порвется. Гринфилд на протяжении нескольких веков было поместьем Лоусонов, и отец, естественно, хотел, чтобы так продолжалось и дальше. Я это стремление от него унаследовал, хотя понимаю, что тебе оно может показаться феодальным пережитком, нелепым отголоском отжившего свое время аристократизма.
– Мне – нет, – медленно и с расстановкой ответила Дженис.
Больше всего ее задела фраза о том, что он всегда мечтал о детях. Такое впечатление, что после разрыва с Оливией все его мечты о семейной жизни рухнули и никогда более не смогут воплотиться в жизнь. Как же надо было любить эту женщину, чтобы все свое будущее связать с ней одной?
– Как раз мне твое чувство понятнее, чем кому бы то ни было, – продолжила она. – Когда растешь без отца, и даже не знаешь, кто он и что он, поневоле начинаешь ощущать в себе некий изъян, чувствуешь себя неполноценной личностью. Это как если бы в детскую мозаику забыли положить важный фрагмент, и сколько ни ломай голову, сколько ни старайся, общий рисунок не складывается…
– Стефани так ничего и не рассказала тебе о твоем отце? – вполголоса спросил Адам.
– Попыталась – перед смертью. Но она уже не могла связно разговаривать, так что я почти ничего не разобрала, – с горьким вздохом ответила Дженис. Помолчав, она добавила: – В какой-то момент она схватила меня за руку и начала горячо и невнятно повторять одно и то же слово – Уиллис. Что-либо объяснить она уже не смогла, и я про себя решила, что это и есть фамилия моего отца. Мне показалось, что, по крайней мере, перед смертью она его простила…
Дженис смолкла. По иронии судьбы, при жизни мать сделала все, чтобы каменной стеной отгородить свою дочь от общения с молодым хозяином поместья, однако болезнь и смерть пожилой женщины против ее воли сблизили Дженис и Адама, хотя и ненадолго.
Не будь Дженис уже с отроческих лет влюблена в Адама, она отдала бы ему сердце после того, как холодным, тусклым январским вечером он объявился в колледже со страшной вестью о том, что у Стефани Моррисон случился удар. В тот день и позже, когда она сутки напролет сидела в больнице у постели умирающей матери, он проявил такую невероятную чуткость и заботу, что не оценить их мог только совершенно бездушный человек. Именно тогда ее подростковая влюбленность переросла в осознанную и оттого вдвойне неизбывную женскую любовь…
– Для тебя так важно знать правду о своем отце, Дженис? – негромко спросил Адам.
– Мне было бы легче понять, кто я такая и каково мое место в жизни. Если бы я могла просто вписать его имя на место пустой графы в свидетельство о рождении – уже это помогло бы мне в какой-то степени возместить отсутствие в детстве полноценной семьи. Поэтому мне, Адам, в большей степени, чем другим, понятно твое стремление сохранить род и обеспечить продолжение линии Лоусонов. Да и мать у тебя наверняка спит и видит, как начнет нянчиться с внуками.
– Ах да, конечно, еще и мать! – пробормотал Адам и нахмурился, словно о чем-то вспомнив. – Странно, что я совсем не подумал о ней. А ведь она уже изрядно потратилась, готовясь к свадьбе, успела даже купить себе роскошную шляпу, в которой собиралась щеголять на церемонии моего бракосочетания!
От его желчного юмора Дженис стало не по себе.
– Так она еще ни о чем не знает? – спросила она.
– Кроме тебя и, разумеется, самой Оливии никто ничего не знает.
– С моей стороны гарантирую полное молчание, – заверила Дженис.
Адам в ответ равнодушно пожал плечами.
– Рано или поздно об этом станет известно всем. А раз так, сроки меня не особенно волнуют.
– Но не только твоя мать будет разочарована – жители нашего городка предвкушали летом грандиозную свадьбу… Такое зрелище!
– Черт бы их побрал! – Стукнув кулаком о стол, Адам вскочил на ноги и теперь возвышался над Дженис как башня. – Я устраиваю свою личную жизнь не для того, чтобы развлекать этих тупоголовых обывателей!
Дженис только сейчас осознала бестактность своих слов. Адама всегда коробило восхищенно-свойское отношение обитателей поселка к Лоусонам. Их семейство и по сей день почиталось в округе за местную достопримечательность, и все, что бы они ни делали, комментировалось с такой же пристрастностью, как жизнь королевской династии – жителями Лондона.
– Конечно же нет, Адам! Прости, я забыла, как тебе неприятны все эти слухи, – дрожащим от волнения голосом сказала она.
Тот же, выпустив пар, казалось, пребывал теперь в растерянности и чувствовал себя виноватым за то, что сорвался. Потом медленно перевел взгляд на Дженис. Видимо, вид у нее был очень испуганный, потому что лицо Адама исказила гримаса сожаления.
– О черт!.. Извини, Джен, – процедил он сквозь зубы, озираясь по сторонам. – Мне не стоило приезжать сюда, не следовало навязывать тебе свое общество, и вообще я сейчас никудышный партнер для беседы!
– В твоем положении всякий чувствовал бы себя точно так же, – вымученно улыбнулась Дженис. – А кроме того, вовсе ты и не навязывался!
– Да? Приятно слышать. И все-таки… все-таки мне лучше уйти.
Он оглянулся в поисках куртки, и странная неуверенность его движений смутила Дженис.
– Адам! – окликнула его она.
– Э-э… Да?..
Он повернулся к ней, и его смутный взгляд и легкое пошатывание совершенно утвердили Дженис в ее догадке.
– Ты выпивал до того, как прийти ко мне в дом?
– Предположим…
– Много?
– Слишком много, чтобы дать тебе точный ответ, но недостаточно, чтобы забыть обо всем на свете, – брюзгливо произнес он и хотел было двинуться к двери, но Дженис успела поймать его за руку.
– Выходит, ты выпивал еще до приезда ко мне, здесь добавил шерри… Адам, тебе нельзя было водить машину в таком состоянии.
– Милая моя Джен, мой чуткий и заботливый дружок! Кончишь ли ты когда-нибудь морализировать и контролировать все и вся!
Пронзительно-синие глаза Адама светились пьяным бесовским весельем. Он неуверенно поднял руку, чтобы потрепать ее по щеке, но, когда Дженис увернулась, на какое-то мгновение протрезвел.
– Да, конечно, – сказал он так, будто ничего не случилось, – разумнее было бы за руль не садиться, но, во-первых, я к тому времени еще не перешел допустимый предел, а, во-вторых, мне необходимо было хоть с кем-то поговорить, разрядиться, черт побери!
А если бы ты… угодил в аварию? – закончила Дженис про себя, но вслух сказать этого не решилась. Спорить о том, что уже прошло, не имело смысла, но ведь он собирался уйти, а значит, ей нужно было срочно что-то сделать, уговорить его остаться, настоять…
– Тебе ни в коем случае сейчас нельзя садиться за руль! – решительно заявила она.
– А куда же мне деваться, душа моя?.. – с горестной ухмылкой покачал головой Адам. – У тебя есть какие-то другие предложения?
Душа моя! Если что-то и убедило Дженис, что он пьян, так именно это обращение. Никогда прежде Адам не позволял в отношении ее таких нежностей. Он звал ее только Джен, а когда она пробовала возмущаться и заявляла, что у нее есть полное имя, он смеялся и говорил, что Дженис – это слишком чопорно для такой пигалицы, как она.
Если бы она водила машину!.. Но после того как, будучи школьницей, она попала в аварию, у Дженис осталась стойкая невосприимчивость к автовождению.
Оставался один-единственный выход…
– Тебе следует остаться здесь!
– Что?!! – Темные густые брови Адама изумленно взмыли вверх, но уже через секунду глаза его снова блеснули дьявольским огнем. – Более неуместного предложения вы не могли бы придумать, мисс Моррисон? – желчно заметил он, глядя на нее с открытой издевкой. – И потом, что подумают соседи?
– Это не их дело, – отрезала Дженис, никак не реагируя на издевку в его голосе. – И потом, ты сам сказал, что припарковал машину в соседнем квартале. Так что спокойно встанешь утром, когда все уйдут на работу, и поедешь к себе домой…
Адам, помедлив, непреклонно покачал головой и протянул руку вперед.
– Это не вариант! – отрубил он. – Куртку, пожалуйста!
– Нет, Адам!!! – Быстро обернувшись, Дженис сорвала куртку с вешалки и спрятала ее за спиной. – Я тебя не пущу! – выпалила она. – В таком виде тебе нельзя садиться за руль!
– Тогда я пойду пешком, – пожал плечами Адам. – Уж в этом-то случае никто не обвинит меня в нарушении правил дорожного движения.
– Но на улице льет дождь и собачий холод! Ты промокнешь насквозь, простынешь!..
– Ничего, не растаю. Главное, что я не останусь… Это исключено! Разделить с тобой…
– С чего ты взял, что я предлагаю тебе что-то со мной разделить?..
Она с таким рвением пыталась помешать ему уйти, что не сразу уловила смысл сказанного им. Между тем получалось, что он расценил ее предложение остаться как прямое приглашение в ее постель. Самое обескураживающее, что никакие другие варианты ему, судя по всему, даже не пришли в голову. Дженис показалось даже, что она наяву слышит голос матери, наставляющий ее: «Будь осторожна, детка. Мужчинам от девушки нужна одна-единственная вещь, и не мне, дочка, говорить тебе, что именно им надо».
Да, ей не требовались разъяснения, потому что вся жизнь матери и ее собственное детство являли собой живое доказательство того, что мужчины видят в женщине исключительно источник утех, предоставляя ей самой расхлебывать последствия минутной радости.
И все же к Адаму мать была заведомо несправедлива! Дженис верила в это всегда, а однажды имела несчастье – или все-таки счастье? – лично убедиться в том, что он равнодушен к ней как к женщине.
Она верила ему и сейчас, а потому, прогнав минутное колебание, пошла ва-банк:
– Пусть у меня и не родовой замок, но гостевая комната имеется.
– Опять двадцать пять!..
Адам шагнул к двери, но на пути у него стояла Дженис, и пройти можно было, лишь отодвинув ее.
– Дженис! – предостерегающе зарычал он, наклонив голову.
– Не желаю ничего слушать! Тебе нельзя на улицу, Адам! – Ее полное имя в его устах звучало вдвойне угрожающе, но она была исполнена решимости во что бы то ни стало удержать его. На свою репутацию ей было сейчас абсолютно наплевать. – Я не могу принять на себя такую ответственность – отпустить тебя в подпитии, а потом узнать, что ты кого-то сбил или, не дай бог, сам попал в аварию!.. – почти выкрикнула она.
– Ради всего святого, женщина!!! – взревел Адам, железными пальцами хватая ее за локоть, и Дженис с ужасом поняла, что если он и вправду решится убрать ее с пути, то она не сможет оказать ему ни малейшего сопротивления.
Она знала, что Адам Лоусон – настоящий силач, с которым всегда считались все забияки Гринфилда. Но никогда раньше – и это была привилегия Дженис – сила Адама не обращалась против нее лично, поэтому, столкнувшись лицом к лицу с этим живым ураганом всесокрушающей ярости, она вынуждена была собрать все свое мужество и крикнуть:
– Можешь сделать со мной все, что угодно, но я тебя не выпущу!!!
На какое-то мгновение пальцы его судорожно сжались, и она стиснула зубы, приготовившись к неизбежному, но… ничего не произошло. Адам, остановившись, пристально посмотрел ей в глаза, и по лицу его пробежала судорога.
– Черт побери, Джен! – выругался он, отпуская ее так внезапно, что она чуть не упала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16