И потом, не ты ли только что причитала над тем, что не знаешь, как довезти до дома рисунки, не погубив их под дождем!
Подруга называется! – с отчаянием подумала Дженис. Продала ни за грош! Будет теперь расписывать, как пришла на помощь глупой подружке, не ведающей своего счастья!
Адам, пряча в глазах усмешку, ждал ее ответа.
– Если Лиз настаивает, то тут уже ничего не поделаешь, – с тяжелым вздохом вымолвила Дженис. – Но ты уверен, Адам, что это тебя не обременит?
– Абсолютно! – заверил ее он, обхватил коробку с рисунками обеими руками и двинулся к двери. – Отнесу ее в машину, – пояснил он. – Всего наилучшего, мисс Митчел!
Все пути к отступлению были отрезаны, и Дженис не оставалось ничего иного, как, уныло оглянувшись на подругу, двинуться навстречу судьбе.
– Этот мужчина не знает слова «нет», – с завистливым восхищением сказала ей вслед Лиз. – И лучше поспеши за ним, пока он не заподозрил бунта на корабле. О, представляю, как он страшен в гневе!
Лиз теперь была заряжена впечатлениями на неделю вперед. Подхватив со стола сумочку, Дженис двинулась к двери, бросив на ходу «До завтра, Лиззи!».
Шагавшего семимильными шагами Адама Дженис догнала лишь у парадного входа. Она схватила его за рукав в тот самый момент, когда он собирался уже нырнуть под проливной дождь.
– Все, Адам! Спасибо, что донес коробку. Спасибо и – до свидания!
Он посмотрел на нее как на ополоумевшую.
– Ты собираешься тащиться домой на автобусе, хотя можешь преспокойно добраться до самого дома на моей машине? – все еще не в силах поверить в услышанное, переспросил он.
– А что?..
В самом деле, что она могла ему ответить? Что больше всего на свете боится оказаться наедине с ним в тесном салоне машины, где ей придется вдыхать аромат его одеколона, слышать его дыхание, ощущать тепло его сильного и такого для нее притягательного тела? Что она успела убедить себя: эта ночь не имеет продолжения, а раз так, нужно сжечь все корабли, не оставив себе ни малейшего шанса на отступление? Что ее совершенно подкосило безразличие, которое Адам продемонстрировал во время разговора в учительской?.. Как могла она ему все это сказать?..
– Не будь такой упрямой идиоткой, Джен! – звенящим от напряжения голосом заговорил Адам.
Он снова называл ее Джен! «Старинный друг Джен!» «Мы же друзья, Джен!» «Дай мне твою руку, Джен!»…
– Я вовсе не упрямая идиотка, – медленно и внятно произнесла она. – Я просто трезво смотрю на вещи! – Адам словно окаменел. – А потом, – повысила голос Дженис, – что скажет твоя мамочка, когда узнает о том, что ее драгоценный сынок крутит амуры с учительницей и незаконнорожденной дочерью собственной поварихи! Переживет ли она такой удар, Адам?
– Это не ты говоришь, – упрямо покачал головой Адам. – Это твоя мать говорит в тебе!
– А хоть бы и так, – сверкнула глазами Дженис. – Теперь, по крайней мере, я на собственном опыте убедилась, до какой степени она была права, призывая меня не верить ни одному мужскому слову!
– Ты так полагаешь?..
Картонная коробка с рисунками полетела на кафельный пол, а Адам, шагнув вперед, схватил Дженис за плечи.
– Что ты делаешь? – взвизгнула она.
– Погляди мне в глаза!
– А кто ты такой, чтобы мною командовать?
– Я сказал, погляди мне в глаза! – Адам грубо взял ее за подбородок. – Нет, не чувствую!
– Что ты не чувствуешь? – пролепетала Дженис, ощутив, как совершенно не к месту в ней просыпается воспоминание об их близости минувшей ночью, а вместе с ним – желание.
– Страха твоего не чувствую! Отвращения твоего не чувствую!
– И что из того? – Казалось, это и вправду говорила не сама Дженис, а ее язык. – Ты от меня получил то, что хотел, ну и ладно, я не в претензии. Не сумели по-хорошему встретиться, так давай хотя бы расстанемся по-хорошему.
Адам отпустил ее и отступил на шаг.
– Если ты решила поставить точку в наших отношениях, я, конечно же, помешать тебе не могу, – сказал он глухо. – Но мне кажется, что тебе стоило бы сто раз отмерить, прежде чем говорить «нет».
– О какой точке, о каких отношениях ты говоришь? – фыркнула Дженис. – Никаких отношений, собственно, и не было, была ошибка, недоразумение, и ты об этом знаешь не хуже меня. И если уж тебе выпало родиться мужчиной, то вспомни, что после драки машут кулаками только слабаки!
Лицо его натянулось, как маска, веки тяжело опустились, плечи осели, и Дженис поняла, что одержала победу. Над кем только, вот вопрос, устало подумала она, не ощущая ни малейшей радости от того, что взяла верх.
– Ну, что ж, – бросил сквозь зубы Адам, – полагаю, ты свою точку зрения выразила предельно четко.
– Итак, я оказалась сильней! – обращаясь неизвестно к кому, тихо сказала вслух Дженис.
Ссутулившись под ношей внезапно навалившегося на плечи одиночества, она стояла возле коробки с рисунками и смотрела, как уходит в темноту и дождь Адам, уходит не оглядываясь, уходит раз и навсегда. Итак, она прогнала его, навеки вычеркнула из своей жизни, и теперь если и увидит, то разве что наравне со всеми остальными жителями городка на местных праздниках, в официальной обстановке, издалека и мимоходом. И боль этой утраты как незаживающая рана отныне будет жечь ее сердце до самого конца дней!
5
Понадобилось без малого полтора месяца, чтобы Дженис осознала: выбросить из памяти проведенную с Адамом ночь не удастся по причинам самого земного свойства. Как бы ни хотелось ей поставить крест на прошлом, оно проявляло себя настолько ощутимо, что в какой-то момент это уже не могло ускользнуть от орлиного глаза Лиз.
– У тебя совершенно измочаленный вид, – заявила она подруге во время утреннего перерыва на кофе. – Говоря без обиняков, лицо у тебя – краше в гроб кладут.
– Я не слишком блестяще себя чувствую, – уклончиво согласилась Дженис, сосредоточенно наливая в чашку кипяток. – А потом, всех нас доконала эта бесконечная череда утренников, концертов…
– …Родительских вечеров. Можешь не продолжать, в одном заведении работаем, – бесцеремонно перебила ее Лиз. – И все равно, то состояние, до которого докатилась ты, выходит за всякие рамки. Ты уверена, что не подцепила грипп, которым все вокруг сейчас болеют?
Дженис глотнула горячий, ароматный напиток и тут же прокляла все на свете. Она совсем забыла, что зареклась пить кофе, от одного запаха которого ее начинало тошнить.
– Я собираюсь все выходные проваляться в постели, – сообщила Дженис, надеясь беспечным тоном усыпить бдительность Лиз. – Сон до обеда и радостное ничегонеделание – лучшее лекарство от переутомления и от всех проблем.
Если бы от всех, мелькнула в голове горькая мысль. Дженис охотно списала бы свое состояние на утомление от работы или грипп, но то, что творилось с ней по утрам на протяжении нескольких дней, не давало повода для оптимизма. Да, конечно, эти последние недели она работала напряженно в прямом смысле этого слова – самоотверженно, в надежде на то, что это поможет ей забыть об Адаме. И в результате забыла свериться с календарем, а сейчас, как она не без оснований полагала, в этом уже просто не было смысла.
На самом деле ей все стало понятно уже недели две назад, когда во время завтрака тошнотворная волна подступила к горлу и она едва успела добежать до ванной комнаты. Но и тогда Дженис тешила себя иллюзией, что имеет дело с обычным расстройством желудка, имеющим обыкновение проходить в течение дня. Но когда день перетек в два, а потом в три, она поняла, что обманывать себя и дальше не удастся…
– Слышно что-нибудь новое о нашем драгоценном Хозяине Поместья? – пропела Лиз, и Дженис вздрогнула, словно ее внезапно окатили холодной водой.
С того момента, когда после кошмарной сцены в школе Дженис вернулась к себе и не обнаружила никаких следов присутствия Адама в доме – даже простыню и покрывало он скомкал и сунул в стиральную машину, – у нее не возникло ни малейшего сомнения в том, что именно хотел он этим сказать.
То, что он не оставил ответа на ее записку – хотя бы пары небрежных строчек: «Спасибо за ночлег!» или чего-нибудь в этом роде, – лишь подчеркивало дистанцию, которую он установил между ними. Впрочем, сам клочок бумаги, на котором Дженис написала свое прощальное послание, исчез бесследно, и как она ни искала его на кухне в надежде получить хоть какой-то ответ на все еще остававшиеся у нее вопросы, усилия ее были тщетны. Не оставалось ни малейшей надежды на то, что он позвонит ей в школу, вообще ничего не оставалось – лишь тоскливая убежденность, что она поступила правильно, сразу же решив вести себя так, будто между ними ничего не было.
– Абсолютно ничего! – сказала она решительно, отвечая одновременно и себе самой, и Лиз.
– Вот и другим ничего не известно. После того как грянула новость о его разрыве с невестой, он как сквозь землю провалился.
– А вот это как раз неудивительно, разве не так?
Вот уже неделю, как их маленький городок был похож на потревоженный пчелиный улей – все обсуждали историю с несостоявшимся браком Адама Лоусона, и в своем отношении к событию народ разделился на несколько лагерей. Подруга Дженис принадлежала к отряду скептиков.
– Да брось ты! – замахала руками Лиз. – Не хочешь же ты сказать, будто он целый месяц носится со своим разбитым сердцем? Чушь! Люди вроде Лоусона вступают в брак совсем по другим резонам, нежели мы, простые смертные. Любовь и прочая дребедень на их бирже не котируется. Они женятся из династических соображений, и решающую роль здесь играет голубая кровь, текущая в жилах, и богатство – богатство даже в первую очередь.
– Все так, но Адам – несколько иное дело…
Когда Адам пришел к ней той темной ночью, он выглядел совершенно раздавленным, и не было в нем ни капли от того самодовольного и несокрушимого Адама Лоусона, которым он казался ей последние годы.
– Думаешь, он действительно любит ее? – негромко поинтересовалась Лиз и задумчиво добавила: – Что ж, ты знаешь его лучше любого из нас. Остается подождать, что будет дальше.
Дженис пробормотала невнятную фразу, означавшую что-то вроде «поживем – увидим».
Правда состояла в том, что, по сути дела, она не знала Адама вообще. Точнее, она знала его на протяжении более чем двенадцати лет, но преимущественно со стороны, а каков он на самом деле, не имела ни малейшего представления. Спроси ее сейчас кто-нибудь, что представляет из себя Адам Лоусон, она не смогла бы ответить, хотя провела с ним ночь, занималась с ним любовью и, судя по всему, забеременела от него.
Скорее всего, она была круглой дурочкой, уверовав, что Адам способен ощутить хотя бы часть тех эмоций, которые рвали на части ее собственное сердце. Между тем все выглядело гораздо проще: уязвленный, что его бросили, он попытался немедленно взять реванш в другом месте. Просто в тот роковой вечер ему под руку подвернулась она, Дженис.
– Вот что я тебе скажу, иди-ка ты лучше домой, – озабоченно сказала ей Лиз. – У тебя действительно неважный вид. Замену тебе я найду, а ты немедленно отправляйся в постель и не возвращайся, пока тебе не станет лучше. Не хватало еще, чтобы ты перезаразила гриппом всю школу – по крайней мере тех, кто еще стоит на ногах.
«Немедленно отправляйся в постель и не возвращайся, пока тебе не станет лучше!»
Дженис торопливо соскочила с кровати и, хватаясь за стенки, стала пробираться в направлении ванной комнаты. Если пунктуально следовать инструкциям Лиз, то ей, Дженис, надлежит воздержаться от работы в течение ближайших восьми месяцев – до середины июля, если верны лихорадочные расчеты, мешавшие ей спать по ночам.
В том, что именно у нее «не так», сомнения не оставалось. У Дженис даже вырвался смешок при мысли, что ее подруга могла совершенно не беспокоиться по поводу ее несерьезного отношения к собственному здоровью – в чем, в чем, а в этом вопросе Дженис никогда не позволила бы себе легкомыслия.
– Так вот почему ты все это время избегала меня?!
Низкий, чуть хрипловатый голос нарушил тишину пустого дома, ввергая Дженис в шок. Она ухватилась за край раковины, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги.
– Тебе не кажется, что я имел право знать о твоем состоянии.
Дженис вздрогнула и с усилием повернула голову: темный силуэт в дверном проеме показался ей зловещим гостем из преисподней.
Нет, это действительно был Адам. Неужели она забыла закрыть входную дверь?
– Ну так как? – вызывающе переспросил он. – У тебя найдется, что сказать, или ты и дальше собираешься делать вид, будто ничего не происходит?
Он вышел на свет и, испугавшись, что он приблизится, Дженис наконец разразилась речью:
– А с чего ты взял, что я тебя избегала? – пытаясь перебороть спазмы в желудке, прошипела она. – И можно ли вообще избегать того, кто уже больше месяца не показывался в Гринфилде?
– Есть еще такая вещь, как телефон, – неумолимо стоял на своем Адам.
– Вот именно! – с горечью воскликнула она. – И уж кому другому, а тебе об этом следовало бы помалкивать!
– Не понял?
– Человеку, который живет в стеклянном доме, не стоит…
– Прекрати, Дженис! – недобро прищурившись, оборвал он ее. – Хватит, как попугай, кормить меня пословицами и афоризмами. Объясни по-человечески, что ты имеешь в виду!
– По-человечески, это как? По слогам, что ли? – презрительно фыркнула Дженис, но в следующую секунду, позабыв о всех своих доводах и аргументах, в новом приступе тошноты скорчилась над раковиной.
– А, черт! – услышала она и краем глаза увидела, как Адам подбегает к ней и поворачивает кран. Мгновением позже он намочил свернутое фланелевое полотенце в горячей воде и мягко, если не сказать нежно, вытер ей лицо, не забыв убрать со лба намокшие пряди волос.
На мгновение забывшись, Дженис закрыла глаза и, откинувшись к кафельной стене, позволила ему делать все, что он посчитает нужным. Но буквально через минуту сознание нанесенной обиды вернулось к ней, она распахнула глаза и, выпрямившись, взглянула обидчику в лицо. Взгляды их скрестились.
– Уходи отсюда. Я не желаю тебя видеть! – крикнула она, показывая пальцем на дверь.
– И не подумаю, – хладнокровно отозвался Адам, закрывая кран с горячей водой. – Ты во мне нуждаешься… Тебе нужна хотя бы чья-то помощь, – примиряюще поправился он, предупреждая очередную ее филиппику. – И потом, я, если на то пошло, имею некоторое отношение к тому, что с тобой творится… Ну, как сейчас себя чувствуешь? Получше?
– Если речь идет о том, тошнит меня или нет, то скорее всего, нормально, – слабым голосом ответила Дженис, чувствуя, как отступают позывы к тошноте.
Во всем остальном, однако, она меньше всего на свете могла бы сказать, что чувствует себя нормально. По сути дела, она сомневалась, сможет ли вообще когда-либо впредь сказать так о себе.
– Тогда возвращайся в постель! – приказал Адам.
– Нет! – закричала она, забиваясь в угол. Адам рассвирепел.
– За кого ты меня держишь, черт побери! – заорал он. – Я что, чудище какое, зверь или каннибал, который сожрет тебя вместе с еще не родившимся ребенком?
– Ты?.. Нет… – пробормотала Дженис. Адам, пожалуй, и в самом деле меньше всего походил на каннибала.
– А раз так, то нечего торчать здесь, – тут же воспользовался он ее секундной слабостью. – Ты и глазом не моргнешь, как простынешь. А тебе надо беречь себя… Тем более что одетой тебя можно назвать чисто условно, – понизив голос, добавил он.
Только сейчас Дженис сообразила, что на ней надета лишь коротенькая, до середины бедер, и вообще более похожая на футболку сиреневая ночная рубашка. А это значит, что когда он вошел в ванную, а она стояла, склонившись над раковиной…
Дженис никогда не подозревала, что способна краснеть всем телом, но именно так сейчас и произошло. В одно мгновение кровать показалась ей вдруг надежным и желанным укрытием, где можно, по крайней мере, натянуть по самый подбородок одеяло и спрятаться от беззастенчивых взглядов Адама.
– Осторожно, ради бога, не упади! – закричал он вслед, когда она опрометью кинулась из ванной, обо что-то споткнувшись на бегу. – Ну, – продолжил он, когда Дженис уже лежала под теплым одеялом, высунув наружу один лишь нос, и чувствовала себя хоть в относительной, но безопасности, – не желает леди выпить что-нибудь, кофе, например?
– Ты хочешь, чтобы меня стошнило прямо на одеяло? – с содроганием откликнулась Дженис. – А именно это и произойдет, если я почувствую в этой комнате хотя бы запах… не хочу вслух произносить этого слова! Впрочем, могу согласиться на слабозаваренный чай, ну, и на пару тостов в придачу.
– Хорошо, пять – десять минут – и я вернусь… Нам надо о многом поговорить.
«О многом поговорить!» – эхом отзывались в голове Дженис слова Адама, пока она, свернувшись клубочком, вслушивалась в удаляющиеся шаги на лестнице. Она представления не имела, о чем именно хотел с ней поговорить Адам, и, кажется, совершенно не желала этого знать.
– Между прочим, как ты попал в дом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Подруга называется! – с отчаянием подумала Дженис. Продала ни за грош! Будет теперь расписывать, как пришла на помощь глупой подружке, не ведающей своего счастья!
Адам, пряча в глазах усмешку, ждал ее ответа.
– Если Лиз настаивает, то тут уже ничего не поделаешь, – с тяжелым вздохом вымолвила Дженис. – Но ты уверен, Адам, что это тебя не обременит?
– Абсолютно! – заверил ее он, обхватил коробку с рисунками обеими руками и двинулся к двери. – Отнесу ее в машину, – пояснил он. – Всего наилучшего, мисс Митчел!
Все пути к отступлению были отрезаны, и Дженис не оставалось ничего иного, как, уныло оглянувшись на подругу, двинуться навстречу судьбе.
– Этот мужчина не знает слова «нет», – с завистливым восхищением сказала ей вслед Лиз. – И лучше поспеши за ним, пока он не заподозрил бунта на корабле. О, представляю, как он страшен в гневе!
Лиз теперь была заряжена впечатлениями на неделю вперед. Подхватив со стола сумочку, Дженис двинулась к двери, бросив на ходу «До завтра, Лиззи!».
Шагавшего семимильными шагами Адама Дженис догнала лишь у парадного входа. Она схватила его за рукав в тот самый момент, когда он собирался уже нырнуть под проливной дождь.
– Все, Адам! Спасибо, что донес коробку. Спасибо и – до свидания!
Он посмотрел на нее как на ополоумевшую.
– Ты собираешься тащиться домой на автобусе, хотя можешь преспокойно добраться до самого дома на моей машине? – все еще не в силах поверить в услышанное, переспросил он.
– А что?..
В самом деле, что она могла ему ответить? Что больше всего на свете боится оказаться наедине с ним в тесном салоне машины, где ей придется вдыхать аромат его одеколона, слышать его дыхание, ощущать тепло его сильного и такого для нее притягательного тела? Что она успела убедить себя: эта ночь не имеет продолжения, а раз так, нужно сжечь все корабли, не оставив себе ни малейшего шанса на отступление? Что ее совершенно подкосило безразличие, которое Адам продемонстрировал во время разговора в учительской?.. Как могла она ему все это сказать?..
– Не будь такой упрямой идиоткой, Джен! – звенящим от напряжения голосом заговорил Адам.
Он снова называл ее Джен! «Старинный друг Джен!» «Мы же друзья, Джен!» «Дай мне твою руку, Джен!»…
– Я вовсе не упрямая идиотка, – медленно и внятно произнесла она. – Я просто трезво смотрю на вещи! – Адам словно окаменел. – А потом, – повысила голос Дженис, – что скажет твоя мамочка, когда узнает о том, что ее драгоценный сынок крутит амуры с учительницей и незаконнорожденной дочерью собственной поварихи! Переживет ли она такой удар, Адам?
– Это не ты говоришь, – упрямо покачал головой Адам. – Это твоя мать говорит в тебе!
– А хоть бы и так, – сверкнула глазами Дженис. – Теперь, по крайней мере, я на собственном опыте убедилась, до какой степени она была права, призывая меня не верить ни одному мужскому слову!
– Ты так полагаешь?..
Картонная коробка с рисунками полетела на кафельный пол, а Адам, шагнув вперед, схватил Дженис за плечи.
– Что ты делаешь? – взвизгнула она.
– Погляди мне в глаза!
– А кто ты такой, чтобы мною командовать?
– Я сказал, погляди мне в глаза! – Адам грубо взял ее за подбородок. – Нет, не чувствую!
– Что ты не чувствуешь? – пролепетала Дженис, ощутив, как совершенно не к месту в ней просыпается воспоминание об их близости минувшей ночью, а вместе с ним – желание.
– Страха твоего не чувствую! Отвращения твоего не чувствую!
– И что из того? – Казалось, это и вправду говорила не сама Дженис, а ее язык. – Ты от меня получил то, что хотел, ну и ладно, я не в претензии. Не сумели по-хорошему встретиться, так давай хотя бы расстанемся по-хорошему.
Адам отпустил ее и отступил на шаг.
– Если ты решила поставить точку в наших отношениях, я, конечно же, помешать тебе не могу, – сказал он глухо. – Но мне кажется, что тебе стоило бы сто раз отмерить, прежде чем говорить «нет».
– О какой точке, о каких отношениях ты говоришь? – фыркнула Дженис. – Никаких отношений, собственно, и не было, была ошибка, недоразумение, и ты об этом знаешь не хуже меня. И если уж тебе выпало родиться мужчиной, то вспомни, что после драки машут кулаками только слабаки!
Лицо его натянулось, как маска, веки тяжело опустились, плечи осели, и Дженис поняла, что одержала победу. Над кем только, вот вопрос, устало подумала она, не ощущая ни малейшей радости от того, что взяла верх.
– Ну, что ж, – бросил сквозь зубы Адам, – полагаю, ты свою точку зрения выразила предельно четко.
– Итак, я оказалась сильней! – обращаясь неизвестно к кому, тихо сказала вслух Дженис.
Ссутулившись под ношей внезапно навалившегося на плечи одиночества, она стояла возле коробки с рисунками и смотрела, как уходит в темноту и дождь Адам, уходит не оглядываясь, уходит раз и навсегда. Итак, она прогнала его, навеки вычеркнула из своей жизни, и теперь если и увидит, то разве что наравне со всеми остальными жителями городка на местных праздниках, в официальной обстановке, издалека и мимоходом. И боль этой утраты как незаживающая рана отныне будет жечь ее сердце до самого конца дней!
5
Понадобилось без малого полтора месяца, чтобы Дженис осознала: выбросить из памяти проведенную с Адамом ночь не удастся по причинам самого земного свойства. Как бы ни хотелось ей поставить крест на прошлом, оно проявляло себя настолько ощутимо, что в какой-то момент это уже не могло ускользнуть от орлиного глаза Лиз.
– У тебя совершенно измочаленный вид, – заявила она подруге во время утреннего перерыва на кофе. – Говоря без обиняков, лицо у тебя – краше в гроб кладут.
– Я не слишком блестяще себя чувствую, – уклончиво согласилась Дженис, сосредоточенно наливая в чашку кипяток. – А потом, всех нас доконала эта бесконечная череда утренников, концертов…
– …Родительских вечеров. Можешь не продолжать, в одном заведении работаем, – бесцеремонно перебила ее Лиз. – И все равно, то состояние, до которого докатилась ты, выходит за всякие рамки. Ты уверена, что не подцепила грипп, которым все вокруг сейчас болеют?
Дженис глотнула горячий, ароматный напиток и тут же прокляла все на свете. Она совсем забыла, что зареклась пить кофе, от одного запаха которого ее начинало тошнить.
– Я собираюсь все выходные проваляться в постели, – сообщила Дженис, надеясь беспечным тоном усыпить бдительность Лиз. – Сон до обеда и радостное ничегонеделание – лучшее лекарство от переутомления и от всех проблем.
Если бы от всех, мелькнула в голове горькая мысль. Дженис охотно списала бы свое состояние на утомление от работы или грипп, но то, что творилось с ней по утрам на протяжении нескольких дней, не давало повода для оптимизма. Да, конечно, эти последние недели она работала напряженно в прямом смысле этого слова – самоотверженно, в надежде на то, что это поможет ей забыть об Адаме. И в результате забыла свериться с календарем, а сейчас, как она не без оснований полагала, в этом уже просто не было смысла.
На самом деле ей все стало понятно уже недели две назад, когда во время завтрака тошнотворная волна подступила к горлу и она едва успела добежать до ванной комнаты. Но и тогда Дженис тешила себя иллюзией, что имеет дело с обычным расстройством желудка, имеющим обыкновение проходить в течение дня. Но когда день перетек в два, а потом в три, она поняла, что обманывать себя и дальше не удастся…
– Слышно что-нибудь новое о нашем драгоценном Хозяине Поместья? – пропела Лиз, и Дженис вздрогнула, словно ее внезапно окатили холодной водой.
С того момента, когда после кошмарной сцены в школе Дженис вернулась к себе и не обнаружила никаких следов присутствия Адама в доме – даже простыню и покрывало он скомкал и сунул в стиральную машину, – у нее не возникло ни малейшего сомнения в том, что именно хотел он этим сказать.
То, что он не оставил ответа на ее записку – хотя бы пары небрежных строчек: «Спасибо за ночлег!» или чего-нибудь в этом роде, – лишь подчеркивало дистанцию, которую он установил между ними. Впрочем, сам клочок бумаги, на котором Дженис написала свое прощальное послание, исчез бесследно, и как она ни искала его на кухне в надежде получить хоть какой-то ответ на все еще остававшиеся у нее вопросы, усилия ее были тщетны. Не оставалось ни малейшей надежды на то, что он позвонит ей в школу, вообще ничего не оставалось – лишь тоскливая убежденность, что она поступила правильно, сразу же решив вести себя так, будто между ними ничего не было.
– Абсолютно ничего! – сказала она решительно, отвечая одновременно и себе самой, и Лиз.
– Вот и другим ничего не известно. После того как грянула новость о его разрыве с невестой, он как сквозь землю провалился.
– А вот это как раз неудивительно, разве не так?
Вот уже неделю, как их маленький городок был похож на потревоженный пчелиный улей – все обсуждали историю с несостоявшимся браком Адама Лоусона, и в своем отношении к событию народ разделился на несколько лагерей. Подруга Дженис принадлежала к отряду скептиков.
– Да брось ты! – замахала руками Лиз. – Не хочешь же ты сказать, будто он целый месяц носится со своим разбитым сердцем? Чушь! Люди вроде Лоусона вступают в брак совсем по другим резонам, нежели мы, простые смертные. Любовь и прочая дребедень на их бирже не котируется. Они женятся из династических соображений, и решающую роль здесь играет голубая кровь, текущая в жилах, и богатство – богатство даже в первую очередь.
– Все так, но Адам – несколько иное дело…
Когда Адам пришел к ней той темной ночью, он выглядел совершенно раздавленным, и не было в нем ни капли от того самодовольного и несокрушимого Адама Лоусона, которым он казался ей последние годы.
– Думаешь, он действительно любит ее? – негромко поинтересовалась Лиз и задумчиво добавила: – Что ж, ты знаешь его лучше любого из нас. Остается подождать, что будет дальше.
Дженис пробормотала невнятную фразу, означавшую что-то вроде «поживем – увидим».
Правда состояла в том, что, по сути дела, она не знала Адама вообще. Точнее, она знала его на протяжении более чем двенадцати лет, но преимущественно со стороны, а каков он на самом деле, не имела ни малейшего представления. Спроси ее сейчас кто-нибудь, что представляет из себя Адам Лоусон, она не смогла бы ответить, хотя провела с ним ночь, занималась с ним любовью и, судя по всему, забеременела от него.
Скорее всего, она была круглой дурочкой, уверовав, что Адам способен ощутить хотя бы часть тех эмоций, которые рвали на части ее собственное сердце. Между тем все выглядело гораздо проще: уязвленный, что его бросили, он попытался немедленно взять реванш в другом месте. Просто в тот роковой вечер ему под руку подвернулась она, Дженис.
– Вот что я тебе скажу, иди-ка ты лучше домой, – озабоченно сказала ей Лиз. – У тебя действительно неважный вид. Замену тебе я найду, а ты немедленно отправляйся в постель и не возвращайся, пока тебе не станет лучше. Не хватало еще, чтобы ты перезаразила гриппом всю школу – по крайней мере тех, кто еще стоит на ногах.
«Немедленно отправляйся в постель и не возвращайся, пока тебе не станет лучше!»
Дженис торопливо соскочила с кровати и, хватаясь за стенки, стала пробираться в направлении ванной комнаты. Если пунктуально следовать инструкциям Лиз, то ей, Дженис, надлежит воздержаться от работы в течение ближайших восьми месяцев – до середины июля, если верны лихорадочные расчеты, мешавшие ей спать по ночам.
В том, что именно у нее «не так», сомнения не оставалось. У Дженис даже вырвался смешок при мысли, что ее подруга могла совершенно не беспокоиться по поводу ее несерьезного отношения к собственному здоровью – в чем, в чем, а в этом вопросе Дженис никогда не позволила бы себе легкомыслия.
– Так вот почему ты все это время избегала меня?!
Низкий, чуть хрипловатый голос нарушил тишину пустого дома, ввергая Дженис в шок. Она ухватилась за край раковины, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги.
– Тебе не кажется, что я имел право знать о твоем состоянии.
Дженис вздрогнула и с усилием повернула голову: темный силуэт в дверном проеме показался ей зловещим гостем из преисподней.
Нет, это действительно был Адам. Неужели она забыла закрыть входную дверь?
– Ну так как? – вызывающе переспросил он. – У тебя найдется, что сказать, или ты и дальше собираешься делать вид, будто ничего не происходит?
Он вышел на свет и, испугавшись, что он приблизится, Дженис наконец разразилась речью:
– А с чего ты взял, что я тебя избегала? – пытаясь перебороть спазмы в желудке, прошипела она. – И можно ли вообще избегать того, кто уже больше месяца не показывался в Гринфилде?
– Есть еще такая вещь, как телефон, – неумолимо стоял на своем Адам.
– Вот именно! – с горечью воскликнула она. – И уж кому другому, а тебе об этом следовало бы помалкивать!
– Не понял?
– Человеку, который живет в стеклянном доме, не стоит…
– Прекрати, Дженис! – недобро прищурившись, оборвал он ее. – Хватит, как попугай, кормить меня пословицами и афоризмами. Объясни по-человечески, что ты имеешь в виду!
– По-человечески, это как? По слогам, что ли? – презрительно фыркнула Дженис, но в следующую секунду, позабыв о всех своих доводах и аргументах, в новом приступе тошноты скорчилась над раковиной.
– А, черт! – услышала она и краем глаза увидела, как Адам подбегает к ней и поворачивает кран. Мгновением позже он намочил свернутое фланелевое полотенце в горячей воде и мягко, если не сказать нежно, вытер ей лицо, не забыв убрать со лба намокшие пряди волос.
На мгновение забывшись, Дженис закрыла глаза и, откинувшись к кафельной стене, позволила ему делать все, что он посчитает нужным. Но буквально через минуту сознание нанесенной обиды вернулось к ней, она распахнула глаза и, выпрямившись, взглянула обидчику в лицо. Взгляды их скрестились.
– Уходи отсюда. Я не желаю тебя видеть! – крикнула она, показывая пальцем на дверь.
– И не подумаю, – хладнокровно отозвался Адам, закрывая кран с горячей водой. – Ты во мне нуждаешься… Тебе нужна хотя бы чья-то помощь, – примиряюще поправился он, предупреждая очередную ее филиппику. – И потом, я, если на то пошло, имею некоторое отношение к тому, что с тобой творится… Ну, как сейчас себя чувствуешь? Получше?
– Если речь идет о том, тошнит меня или нет, то скорее всего, нормально, – слабым голосом ответила Дженис, чувствуя, как отступают позывы к тошноте.
Во всем остальном, однако, она меньше всего на свете могла бы сказать, что чувствует себя нормально. По сути дела, она сомневалась, сможет ли вообще когда-либо впредь сказать так о себе.
– Тогда возвращайся в постель! – приказал Адам.
– Нет! – закричала она, забиваясь в угол. Адам рассвирепел.
– За кого ты меня держишь, черт побери! – заорал он. – Я что, чудище какое, зверь или каннибал, который сожрет тебя вместе с еще не родившимся ребенком?
– Ты?.. Нет… – пробормотала Дженис. Адам, пожалуй, и в самом деле меньше всего походил на каннибала.
– А раз так, то нечего торчать здесь, – тут же воспользовался он ее секундной слабостью. – Ты и глазом не моргнешь, как простынешь. А тебе надо беречь себя… Тем более что одетой тебя можно назвать чисто условно, – понизив голос, добавил он.
Только сейчас Дженис сообразила, что на ней надета лишь коротенькая, до середины бедер, и вообще более похожая на футболку сиреневая ночная рубашка. А это значит, что когда он вошел в ванную, а она стояла, склонившись над раковиной…
Дженис никогда не подозревала, что способна краснеть всем телом, но именно так сейчас и произошло. В одно мгновение кровать показалась ей вдруг надежным и желанным укрытием, где можно, по крайней мере, натянуть по самый подбородок одеяло и спрятаться от беззастенчивых взглядов Адама.
– Осторожно, ради бога, не упади! – закричал он вслед, когда она опрометью кинулась из ванной, обо что-то споткнувшись на бегу. – Ну, – продолжил он, когда Дженис уже лежала под теплым одеялом, высунув наружу один лишь нос, и чувствовала себя хоть в относительной, но безопасности, – не желает леди выпить что-нибудь, кофе, например?
– Ты хочешь, чтобы меня стошнило прямо на одеяло? – с содроганием откликнулась Дженис. – А именно это и произойдет, если я почувствую в этой комнате хотя бы запах… не хочу вслух произносить этого слова! Впрочем, могу согласиться на слабозаваренный чай, ну, и на пару тостов в придачу.
– Хорошо, пять – десять минут – и я вернусь… Нам надо о многом поговорить.
«О многом поговорить!» – эхом отзывались в голове Дженис слова Адама, пока она, свернувшись клубочком, вслушивалась в удаляющиеся шаги на лестнице. Она представления не имела, о чем именно хотел с ней поговорить Адам, и, кажется, совершенно не желала этого знать.
– Между прочим, как ты попал в дом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16