Конечно, в большинстве своем современные девушки чрезвычайно начитанны и образованны, они знают себе цену и вообще так уверены в себе, что нам, бедным лордам-помещикам, теперь приходится быть изобретательнее…
Адам внезапно умолк и в упор посмотрел на Дженис. Та стояла, боясь вздохнуть или шелохнуться, но не от страха – страх куда-то улетучился, – а скорее от другого непонятного ей чувства, больше всего похожего на жалость.
– Впрочем, против тебя лично я ничего не имею, Джен. Ты, со своими оленьими глазами и ясным лицом, со своими пухлыми детскими губками… – Адам осторожно провел пальцем по ее нижней губе. – В общем, ты особая статья!
Он вдруг снова нахмурился и отступил от нее. Сердце у Дженис тревожно забилось. Никто не держал ее, и тем не менее она по-прежнему ощущала себя кроликом, зачарованно смотрящим на подползающего к ней удава.
В его облике для нее всегда было нечто завораживающее. Умом она понимала, что если не сдвинется с места, не начнет немедленно действовать, то произойдет нечто ужасное и непоправимое, и все равно не могла даже шевельнуться.
– А вот то, что ты сотворила с волосами, мне решительно не нравится, – скривил губы Адам, с усмешкой изучая пучок у нее на затылке. – Чопорно, бездушно, безвкусно! Ни дать ни взять, сельская учительница!
– Адам, – тихо напомнила Дженис, – я и есть сельская учительница.
– А, ну да, конечно! Учительница, согласен, – издевательским тоном произнес он. – Но не после же двенадцати ночи, черт побери! В конце концов, ты сейчас не при исполнении, а посему…
И, прежде чем Дженис успела отпрянуть, длинные пальцы Адама быстро и безошибочно отыскали и выдернули из густых и длинных, собранных в пучок волос шпильки. Отступив на шаг он с неприкрытым удовлетворением наблюдал, как пышной волной рассыпается по плечам ее черная как смоль грива.
– Вот теперь совсем другое дело! – заявил он и, к полному ужасу Дженис, запустил пальцы в ее волосы, приглаживая спутавшиеся пряди с такой нежностью и увлеченностью, что девушка, смежив веки, на мгновение сдалась овладевшей ею истоме и только в самый последний миг спохватилась и удержалась от радостного вздоха.
Адам же снова отступил на шаг, любуясь результатами своих творческих поисков.
– Вот теперь ты и впрямь неотразима, так и хочется сжать тебя в объятиях и расцеловать.
– Нет! – пронзительно вскрикнула Дженис, забиваясь в угол гостиной.
В голове мелькнула мысль, что еще даже месяц назад она была бы более чем благосклонна к такого рода комплиментам со стороны Адама, даже если они и были бы высказаны столь саркастическим тоном, как сейчас. Но сегодня она не могла принять никакой похвалы на свой счет, потому что законным адресатом комплиментов была не она, Дженис Моррисон, а совсем другая женщина.
– Адам! – тихо, но твердо сказала она. – Не нужно говорить того, что ты на самом деле не думаешь.
– А тебе откуда известно, что я думаю, а что нет?! – внезапно огрызнулся Адам. – Давно ли в тебе открылись способности к телепатии?
И он надвинулся на нее, явно намереваясь привести в исполнение угрозу поцелуя.
Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Дженис. Сходство с той, давней, всячески изгонявшейся из памяти сценой стало слишком непереносимым. Остается повторить тот же самый финал, подумала она с глухой злобой.
Мягко отстранив Адама от себя, она со всей язвительностью и холодом, на которые была способна, поинтересовалась:
– Хотелось бы знать, что подумала бы о твоем сегодняшнем посещении твоя невеста?
Эффект этих слов поразил ее. Голова Адама судорожно дернулась, а глаза его спрятались за внезапно опущенными шторами век.
– Кстати, – с тем же ядом в голосе заметила она, – пользуясь случаем, приношу тебе самые горячие поздравления с помолвкой.
По окаменевшему лицу Адама она заключила, что достигла желаемого. Точнее сказать, в цель попала пущенная ею отравленная стрела, потому что желала она совершенно противоположного. Сейчас, когда поток двусмысленных комплиментов, угрожающий вылиться в поцелуй, иссяк, она в полной мере осознала, что больше всего на свете жаждет его ласки, – жаждет с такой неистовостью, что руки сжимаются в кулаки, а ногти до крови впиваются в мякоть ладоней.
Адам вяло качнул головой и, не поднимая век, глухо сказал:
– И как это я забыл, что почта слухов работает в Гринфилде со скоростью света!
– Как ни печально, но это факт.
– А с фактами следует считаться, – безжизненным голосом констатировал Адам. – Хорошо, даю отчет. Пару месяцев назад я сделал предложение Оливии Андерс и сразу же получил ее согласие…
Еще бы! – подумала Дженис, разъедаемая самой дикой, самой жгучей ревностью. У какой женщины хватило бы сил отказать Адаму Лоусону? Для самой Дженис Адам был единственным мужчиной на свете, других не существовало. Хотя для большинства женщин имело значение и то, что, помимо природного обаяния и аристократического происхождения, он обладал изрядным состоянием, которое сам же за последние восемь – десять лет как минимум удвоил. О его проницательности, деловой хватке ходили настоящие легенды – впрочем, не будь этих качеств, едва ли ему удалось бы сделать основанную им фирму по купле-продаже недвижимости столь процветающей.
– Но почему в этом случае ты здесь, а не с ней? – тихо спросила Дженис, чувствуя, как к глазам у нее подступают слезы.
Почему, какого черта, он снова врывается в ее жизнь в тот самый момент, когда сделал выбор, а она почти что успела приготовить себя к неизбежному?
– Не так-то просто, находясь в Англии, общаться с особой, совершающей круиз по островам Полинезии, – сардонически заметил Адам.
Несколько странный выбор для только что помолвленной молодой женщины, озадаченно сказала про себя Дженис. Если бы Адам предложил руку и сердце ей, она бы ни на секунду его не покинула – до конца жизни!.. Если бы да кабы, с досадой подумала она. Снова ее потянуло на скользкую дорожку нереальных и неисполнимых предположений.
– Понимаешь, – чуть встрепенувшись, сказал Адам, – она договорилась с кузеном о путешествии еще до нашей помолвки. Она же не знала, что я сделаю ей предложение!
Дженис почувствовала, что если не хочет и дальше заниматься саморазрушением, то должна положить конец разыгрываемой Адамом комедии признаний. Какое ей дело до его предсвадебных проблем? А может быть, он просто издевается над нею?
– Скажи, Адам, – спросила она, глядя на него в упор, – для чего ты все-таки приехал ко мне посреди ночи?
Широкие плечи под мягкой кожаной курткой приподнялись в равнодушном жесте неопределенности.
– Хотел увидеть старую приятельницу, друга, наконец. Поболтать…
– О чем?
Странный блеск в его на мгновение приоткрывшихся глазах окончательно убедил ее: что-то с ним не все в порядке.
– Не молчи, – настойчиво сказала она. – Ты сказал, что хочешь поговорить со мной, но о чем?
Несколько бесконечно длинных, напряженных секунд он, казалось, размышлял над ее вопросом, после чего, видимо, пришел к решению.
Глаза его тускло блеснули.
– Я хочу поговорить об Оливии, – хрипло вымолвил он. – О моей невесте… Точнее, о бывшей моей невесте, потому что сегодня утром она меня бросила…
2
– Бросила?.. – Дженис не верила своим ушам. Должно быть, ей послышалось. – Оливия?.. Бросила?.. Ты шутишь?
– Меня бросила моя невеста! – с преувеличенным терпением в голосе повторил Адам. – Объявила, что разрывает нашу помолвку, проще говоря, отказывается выходить за меня замуж.
– Ничего не понимаю! Но почему?..
Неужели на свете сыскалась женщина, которая, находясь в здравом уме и твердой памяти, оказалась такой идиоткой, что отвергла предложение такого неотразимого мужчины как Адам, да еще после того, как дала свое предварительное согласие?
– Она нашла себе кого-то другого. – В голосе Адама было столько горечи, что у Дженис невольно защемило сердце. – С кем-то там познакомилась во время круиза. В общем, предпочла мне другого…
– Боже, Адам!..
Повинуясь инстинктивному порыву жалости, Дженис шагнула к нему, чтобы утешить, прийти на помощь, но Адам, уловив ее движение, мгновенно напрягся всем телом, на лице его появилось недоброе, предостерегающее выражение, и она остановилась, как на стенку налетела.
– Кто-то обещал мне кофе, – угрюмо промолвил он, снова пряча глаза.
– Да, конечно, буквально через пару минут! – покорно отозвалась Дженис.
Так было даже лучше – поскорее ретироваться на кухню. Ей не хотелось, чтобы любимый ею мужчина видел, какой болью отдалось в ней известие о пережитой им драме. Строго говоря, ей следовало бы радоваться такому повороту событий, но боль Адама была и ее болью, а потому необходимо было собраться с духом, переварить то, что она услышала, и попытаться понять, как же ей самой вести себя в создавшейся ситуации.
Сухой тон, которым Адам известил ее о разрыве с невестой, и его ерничанье со всей очевидностью говорили, что он не нуждается в ее сочувствии и поддержке, наоборот, они еще больше унижают его самолюбие. Однако оставить Адама наедине с его страданием в этот критический для него момент она не могла.
Погруженная в свои мысли, Дженис долго возилась с кофеваркой и вдруг поняла, что в дверях кто-то стоит. Вздрогнув, она оглянулась и облегченно перевела дух: это был Адам.
Скрестив на груди руки, он стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, смотрел на нее и молчал.
– Представляю, – сказала она, чтобы как-то разрядить повисшую в воздухе напряженность, – как больно тебе было услышать это известие!
Она и в самом деле это представляла, потому что такой же болью отдалась в ее сердце весть о предстоящей женитьбе Адама. Вообще-то умом она понимала, что рано или поздно тот свяжет себя матримониальными узами. Но одно дело – знать, и совсем другое – столкнуться с этим воочию.
– Скорее это оказалось ударом по моему самолюбию, – каким-то неестественным, деревянным смехом рассмеялся Адам и лихорадочно потер лоб. – По самолюбию, по гордыне…
– Если тебе от этого станет легче, расскажи мне обо всем, выскажись вслух, – откликнулась Дженис, не отводя глаз от плиты (глаза в такие моменты выдают больше, чем хочется). – Психологи уверяют, что в отдельных случаях откровенное излияние чувств способно снять стресс.
– Нет, нет и нет! – Голос у Адама зазвенел, и стало ясно, что легче сдвинуть скалу, чем заставить его признаваться в своих страданиях… – Не желаю никаких разговоров об Оливии, о движущих мотивах ее поступка… А вот о чем бы я охотно поговорил, так это о тебе, Джен.
– Обо мне? – Дженис от неожиданности чуть не выронила на пол блюдца, которые доставала из буфета. – Ну что ты, что интересного может быть во мне, чтобы делать из меня тему разговора?
– Ну, отчего же, – возразил Адам, возвращаясь вместе с ней в гостиную. – Тем более что ты совсем не та Дженис, которую я запомнил. Ты удивительно изменилась.
– Это и понятно, ведь мы не виделись уже несколько лет. Было бы странно, если бы я за это время не изменилась. Я повзрослела, Адам. Перед тобой уже не та маленькая девчушка, которую ты когда-то знал…
– Определенно не маленькая и определенно не девчушка, – согласился он. – Для того, чтобы это понять, хватило одного взгляда…
Дженис почувствовала, как на щеках у нее выступает румянец.
– Ты хочешь сказать, – опережая Адама, заговорила она, – что я уже не та угловатая и костлявая школьница, без конца, по нужде и без нужды, вертевшаяся на хозяйской кухне? (И как последняя дурочка грезившая – да что там, верившая! – будто брошенные им слово или взгляд означают нечто большее, чем мимолетный интерес к дочери одной из работниц поместья Лоусонов.)
– Во всяком случае, – негромко заметил Адам, – сегодня ни у кого не повернется язык назвать тебя угловатой и костлявой. Ты расцвела так, что на тебя невозможно смотреть без вожделения. Единственное, что тебя не красит, так это твоя дурацкая манера скручивать свои роскошные волосы в мерзкий стародевический пучок.
– Но я и есть старая дева, Адам! Сказано это было в запальчивости, и лишь спустя несколько секунд до Дженис дошла бесцеремонность его замечания по части ее внешности, и она возмутилась. Впрочем, и в гневе своем она была непоследовательной. В прошлом, например, она бы отдала все на свете за одно-единственное слово одобрения, за самый пустой и поверхностный комплимент с его стороны – и не дождалась даже намека на похвалу. Зато теперь, когда он со щедростью Креза рассыпал ей самые лестные комплименты относительно ее внешности, она оказалась в тупике, не представляя, как расценивать такое великодушие с его стороны.
Мысль об истинных мотивах его теперешнего поведения свербела в мозгу, отравляя радость от общения с ним. В конце концов, он сказал сперва, что хотел бы поговорить с ней о разорванной помолвке, почему же так внезапно сменил тему?
– Старая дева, – задумчиво повторил Адам. – Формально, может быть, и да, но если подходить к вопросу по существу, то я не уверен в приемлемости такого определения в отношении девушки, три года проучившейся в колледже. Уверен, что ты шутишь.
– Обо мне – вполне приемлемо, – упрямо стояла на своем Дженис. – Что делать, если я такая старомодная?
Она почувствовала, как краска набегает ей на щеки.
И снова Адам играючи выбил ее из оборонительных редутов – просто взял и расхохотался во весь голос, так что Дженис оставалось лишь растерянно моргать глазами.
– Все что угодно, только не старомодная! – сказал он, отсмеявшись. – Не сомневаюсь, что тебя осаждают толпы поклонников!
– Насчет толп сильно сказано.
– Но ведь кто-то был, должен был быть! Ни за что не поверю, чтобы за три года учебы в колледже никто не пригласил тебя прогуляться, сходить в кино, в ресторан, на вечеринку! Или там вместо парней сплошные зомби, запрограммированные на одну зубрежку?
– Ну, отчего же, парней в колледже было хоть отбавляй, – рассмеялась Дженис почти искренне, разве что чуть громковато: хотелось разрядить напряженность, которая по-прежнему витала в воздухе. – Но ни с кем ничего так и не сложилось…
Да и как могло что-то сложиться, если мужчина, которого она любила больше всех в мире, сидел сейчас напротив нее, так близко, что она могла дотянуться до него рукой, – прикоснуться к небритой щеке, убрать со лба выбившуюся прядь шелковистых темных волос?..
Дженис осознала вдруг, что пронзительно-голубые глаза Адама неотрывно следят за ней, и усилием воли заставила себя вернуться в реальность.
– Неужели, – подал голос Адам, – ни одному из них так и не улыбнулась удача?
– Если под улыбкой удачи подразумевается интимная близость, то нет. – Дженис загремела ложкой, яростно размешивая сахар в кофе, после чего со звоном опустила чашку на блюдце и бросила ложку на стол. – И вообще, заладил об одном и том же, будто больше не о чем говорить! Сказано, что я старомодная, значит, старомодная!
– Во-первых, во мне говорит самый обыкновенный мужской интерес. Во-вторых, «старомодная» – не совсем то слово, – саркастически заметил Адам. – По-моему, это чистой воды пуританство: блюсти себя душевно и телесно и ждать, пока не явится рыцарь на белом коне. Смотри, его ведь можно так и не дождаться!
Дженис прикусила губу: настолько близко, сам того не подозревая, Адам подошел к истине. Вообще ее тактика оказалась заведомо порочной: вместо того чтобы остудить пламень его любопытства, она своими уклончивыми ответами лишь раздувала его. Надо было принимать какие-то другие меры.
– Ну, хорошо, – возвысила она голос. – Был один такой парень – Феликс. Мы учились на одном курсе и некоторое время были… довольно близки.
Сам Феликс вряд ли согласился бы с такой характеристикой их отношений, поскольку под близостью понимал нечто большее, чем дружеские симпатии. Они провели вместе несколько довольно приятных вечеров, которые, как он надеялся, должны были увенчаться вполне определенной развязкой, но для Дженис эти встречи оставались не более чем пустячным досугом в обществе привлекательного парня. Мимолетные поцелуи, которыми они обменивались при встречах, носили чисто приятельский характер и не содержали в себе даже намека на те волнующие чувства, которые могло пробудить самое случайное, самое легкое соприкосновение с Адамом.
– Ага, ну наконец-то ты раскололась! – встрепенулся Адам. – Вы встречались, а значит, у тебя с ним что-нибудь обязательно было…
– И вовсе нет! – сухо оборвала его Дженис. Как ни соблазнительно было разыграть сейчас якобы имевший место, а возможно, все еще продолжающийся страстный любовный роман с беднягой Феликсом в качестве объекта страсти, но соврать в таком вопросе, да еще перед Адамом, она не могла. – Когда мы закончили колледж и покинули Лидс, он нашел себе работу в Глазго.
– И что, это не тот самый случай, когда разлука лишь разжигает страсть и прочнее всяких оков соединяет влюбленных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Адам внезапно умолк и в упор посмотрел на Дженис. Та стояла, боясь вздохнуть или шелохнуться, но не от страха – страх куда-то улетучился, – а скорее от другого непонятного ей чувства, больше всего похожего на жалость.
– Впрочем, против тебя лично я ничего не имею, Джен. Ты, со своими оленьими глазами и ясным лицом, со своими пухлыми детскими губками… – Адам осторожно провел пальцем по ее нижней губе. – В общем, ты особая статья!
Он вдруг снова нахмурился и отступил от нее. Сердце у Дженис тревожно забилось. Никто не держал ее, и тем не менее она по-прежнему ощущала себя кроликом, зачарованно смотрящим на подползающего к ней удава.
В его облике для нее всегда было нечто завораживающее. Умом она понимала, что если не сдвинется с места, не начнет немедленно действовать, то произойдет нечто ужасное и непоправимое, и все равно не могла даже шевельнуться.
– А вот то, что ты сотворила с волосами, мне решительно не нравится, – скривил губы Адам, с усмешкой изучая пучок у нее на затылке. – Чопорно, бездушно, безвкусно! Ни дать ни взять, сельская учительница!
– Адам, – тихо напомнила Дженис, – я и есть сельская учительница.
– А, ну да, конечно! Учительница, согласен, – издевательским тоном произнес он. – Но не после же двенадцати ночи, черт побери! В конце концов, ты сейчас не при исполнении, а посему…
И, прежде чем Дженис успела отпрянуть, длинные пальцы Адама быстро и безошибочно отыскали и выдернули из густых и длинных, собранных в пучок волос шпильки. Отступив на шаг он с неприкрытым удовлетворением наблюдал, как пышной волной рассыпается по плечам ее черная как смоль грива.
– Вот теперь совсем другое дело! – заявил он и, к полному ужасу Дженис, запустил пальцы в ее волосы, приглаживая спутавшиеся пряди с такой нежностью и увлеченностью, что девушка, смежив веки, на мгновение сдалась овладевшей ею истоме и только в самый последний миг спохватилась и удержалась от радостного вздоха.
Адам же снова отступил на шаг, любуясь результатами своих творческих поисков.
– Вот теперь ты и впрямь неотразима, так и хочется сжать тебя в объятиях и расцеловать.
– Нет! – пронзительно вскрикнула Дженис, забиваясь в угол гостиной.
В голове мелькнула мысль, что еще даже месяц назад она была бы более чем благосклонна к такого рода комплиментам со стороны Адама, даже если они и были бы высказаны столь саркастическим тоном, как сейчас. Но сегодня она не могла принять никакой похвалы на свой счет, потому что законным адресатом комплиментов была не она, Дженис Моррисон, а совсем другая женщина.
– Адам! – тихо, но твердо сказала она. – Не нужно говорить того, что ты на самом деле не думаешь.
– А тебе откуда известно, что я думаю, а что нет?! – внезапно огрызнулся Адам. – Давно ли в тебе открылись способности к телепатии?
И он надвинулся на нее, явно намереваясь привести в исполнение угрозу поцелуя.
Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Дженис. Сходство с той, давней, всячески изгонявшейся из памяти сценой стало слишком непереносимым. Остается повторить тот же самый финал, подумала она с глухой злобой.
Мягко отстранив Адама от себя, она со всей язвительностью и холодом, на которые была способна, поинтересовалась:
– Хотелось бы знать, что подумала бы о твоем сегодняшнем посещении твоя невеста?
Эффект этих слов поразил ее. Голова Адама судорожно дернулась, а глаза его спрятались за внезапно опущенными шторами век.
– Кстати, – с тем же ядом в голосе заметила она, – пользуясь случаем, приношу тебе самые горячие поздравления с помолвкой.
По окаменевшему лицу Адама она заключила, что достигла желаемого. Точнее сказать, в цель попала пущенная ею отравленная стрела, потому что желала она совершенно противоположного. Сейчас, когда поток двусмысленных комплиментов, угрожающий вылиться в поцелуй, иссяк, она в полной мере осознала, что больше всего на свете жаждет его ласки, – жаждет с такой неистовостью, что руки сжимаются в кулаки, а ногти до крови впиваются в мякоть ладоней.
Адам вяло качнул головой и, не поднимая век, глухо сказал:
– И как это я забыл, что почта слухов работает в Гринфилде со скоростью света!
– Как ни печально, но это факт.
– А с фактами следует считаться, – безжизненным голосом констатировал Адам. – Хорошо, даю отчет. Пару месяцев назад я сделал предложение Оливии Андерс и сразу же получил ее согласие…
Еще бы! – подумала Дженис, разъедаемая самой дикой, самой жгучей ревностью. У какой женщины хватило бы сил отказать Адаму Лоусону? Для самой Дженис Адам был единственным мужчиной на свете, других не существовало. Хотя для большинства женщин имело значение и то, что, помимо природного обаяния и аристократического происхождения, он обладал изрядным состоянием, которое сам же за последние восемь – десять лет как минимум удвоил. О его проницательности, деловой хватке ходили настоящие легенды – впрочем, не будь этих качеств, едва ли ему удалось бы сделать основанную им фирму по купле-продаже недвижимости столь процветающей.
– Но почему в этом случае ты здесь, а не с ней? – тихо спросила Дженис, чувствуя, как к глазам у нее подступают слезы.
Почему, какого черта, он снова врывается в ее жизнь в тот самый момент, когда сделал выбор, а она почти что успела приготовить себя к неизбежному?
– Не так-то просто, находясь в Англии, общаться с особой, совершающей круиз по островам Полинезии, – сардонически заметил Адам.
Несколько странный выбор для только что помолвленной молодой женщины, озадаченно сказала про себя Дженис. Если бы Адам предложил руку и сердце ей, она бы ни на секунду его не покинула – до конца жизни!.. Если бы да кабы, с досадой подумала она. Снова ее потянуло на скользкую дорожку нереальных и неисполнимых предположений.
– Понимаешь, – чуть встрепенувшись, сказал Адам, – она договорилась с кузеном о путешествии еще до нашей помолвки. Она же не знала, что я сделаю ей предложение!
Дженис почувствовала, что если не хочет и дальше заниматься саморазрушением, то должна положить конец разыгрываемой Адамом комедии признаний. Какое ей дело до его предсвадебных проблем? А может быть, он просто издевается над нею?
– Скажи, Адам, – спросила она, глядя на него в упор, – для чего ты все-таки приехал ко мне посреди ночи?
Широкие плечи под мягкой кожаной курткой приподнялись в равнодушном жесте неопределенности.
– Хотел увидеть старую приятельницу, друга, наконец. Поболтать…
– О чем?
Странный блеск в его на мгновение приоткрывшихся глазах окончательно убедил ее: что-то с ним не все в порядке.
– Не молчи, – настойчиво сказала она. – Ты сказал, что хочешь поговорить со мной, но о чем?
Несколько бесконечно длинных, напряженных секунд он, казалось, размышлял над ее вопросом, после чего, видимо, пришел к решению.
Глаза его тускло блеснули.
– Я хочу поговорить об Оливии, – хрипло вымолвил он. – О моей невесте… Точнее, о бывшей моей невесте, потому что сегодня утром она меня бросила…
2
– Бросила?.. – Дженис не верила своим ушам. Должно быть, ей послышалось. – Оливия?.. Бросила?.. Ты шутишь?
– Меня бросила моя невеста! – с преувеличенным терпением в голосе повторил Адам. – Объявила, что разрывает нашу помолвку, проще говоря, отказывается выходить за меня замуж.
– Ничего не понимаю! Но почему?..
Неужели на свете сыскалась женщина, которая, находясь в здравом уме и твердой памяти, оказалась такой идиоткой, что отвергла предложение такого неотразимого мужчины как Адам, да еще после того, как дала свое предварительное согласие?
– Она нашла себе кого-то другого. – В голосе Адама было столько горечи, что у Дженис невольно защемило сердце. – С кем-то там познакомилась во время круиза. В общем, предпочла мне другого…
– Боже, Адам!..
Повинуясь инстинктивному порыву жалости, Дженис шагнула к нему, чтобы утешить, прийти на помощь, но Адам, уловив ее движение, мгновенно напрягся всем телом, на лице его появилось недоброе, предостерегающее выражение, и она остановилась, как на стенку налетела.
– Кто-то обещал мне кофе, – угрюмо промолвил он, снова пряча глаза.
– Да, конечно, буквально через пару минут! – покорно отозвалась Дженис.
Так было даже лучше – поскорее ретироваться на кухню. Ей не хотелось, чтобы любимый ею мужчина видел, какой болью отдалось в ней известие о пережитой им драме. Строго говоря, ей следовало бы радоваться такому повороту событий, но боль Адама была и ее болью, а потому необходимо было собраться с духом, переварить то, что она услышала, и попытаться понять, как же ей самой вести себя в создавшейся ситуации.
Сухой тон, которым Адам известил ее о разрыве с невестой, и его ерничанье со всей очевидностью говорили, что он не нуждается в ее сочувствии и поддержке, наоборот, они еще больше унижают его самолюбие. Однако оставить Адама наедине с его страданием в этот критический для него момент она не могла.
Погруженная в свои мысли, Дженис долго возилась с кофеваркой и вдруг поняла, что в дверях кто-то стоит. Вздрогнув, она оглянулась и облегченно перевела дух: это был Адам.
Скрестив на груди руки, он стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, смотрел на нее и молчал.
– Представляю, – сказала она, чтобы как-то разрядить повисшую в воздухе напряженность, – как больно тебе было услышать это известие!
Она и в самом деле это представляла, потому что такой же болью отдалась в ее сердце весть о предстоящей женитьбе Адама. Вообще-то умом она понимала, что рано или поздно тот свяжет себя матримониальными узами. Но одно дело – знать, и совсем другое – столкнуться с этим воочию.
– Скорее это оказалось ударом по моему самолюбию, – каким-то неестественным, деревянным смехом рассмеялся Адам и лихорадочно потер лоб. – По самолюбию, по гордыне…
– Если тебе от этого станет легче, расскажи мне обо всем, выскажись вслух, – откликнулась Дженис, не отводя глаз от плиты (глаза в такие моменты выдают больше, чем хочется). – Психологи уверяют, что в отдельных случаях откровенное излияние чувств способно снять стресс.
– Нет, нет и нет! – Голос у Адама зазвенел, и стало ясно, что легче сдвинуть скалу, чем заставить его признаваться в своих страданиях… – Не желаю никаких разговоров об Оливии, о движущих мотивах ее поступка… А вот о чем бы я охотно поговорил, так это о тебе, Джен.
– Обо мне? – Дженис от неожиданности чуть не выронила на пол блюдца, которые доставала из буфета. – Ну что ты, что интересного может быть во мне, чтобы делать из меня тему разговора?
– Ну, отчего же, – возразил Адам, возвращаясь вместе с ней в гостиную. – Тем более что ты совсем не та Дженис, которую я запомнил. Ты удивительно изменилась.
– Это и понятно, ведь мы не виделись уже несколько лет. Было бы странно, если бы я за это время не изменилась. Я повзрослела, Адам. Перед тобой уже не та маленькая девчушка, которую ты когда-то знал…
– Определенно не маленькая и определенно не девчушка, – согласился он. – Для того, чтобы это понять, хватило одного взгляда…
Дженис почувствовала, как на щеках у нее выступает румянец.
– Ты хочешь сказать, – опережая Адама, заговорила она, – что я уже не та угловатая и костлявая школьница, без конца, по нужде и без нужды, вертевшаяся на хозяйской кухне? (И как последняя дурочка грезившая – да что там, верившая! – будто брошенные им слово или взгляд означают нечто большее, чем мимолетный интерес к дочери одной из работниц поместья Лоусонов.)
– Во всяком случае, – негромко заметил Адам, – сегодня ни у кого не повернется язык назвать тебя угловатой и костлявой. Ты расцвела так, что на тебя невозможно смотреть без вожделения. Единственное, что тебя не красит, так это твоя дурацкая манера скручивать свои роскошные волосы в мерзкий стародевический пучок.
– Но я и есть старая дева, Адам! Сказано это было в запальчивости, и лишь спустя несколько секунд до Дженис дошла бесцеремонность его замечания по части ее внешности, и она возмутилась. Впрочем, и в гневе своем она была непоследовательной. В прошлом, например, она бы отдала все на свете за одно-единственное слово одобрения, за самый пустой и поверхностный комплимент с его стороны – и не дождалась даже намека на похвалу. Зато теперь, когда он со щедростью Креза рассыпал ей самые лестные комплименты относительно ее внешности, она оказалась в тупике, не представляя, как расценивать такое великодушие с его стороны.
Мысль об истинных мотивах его теперешнего поведения свербела в мозгу, отравляя радость от общения с ним. В конце концов, он сказал сперва, что хотел бы поговорить с ней о разорванной помолвке, почему же так внезапно сменил тему?
– Старая дева, – задумчиво повторил Адам. – Формально, может быть, и да, но если подходить к вопросу по существу, то я не уверен в приемлемости такого определения в отношении девушки, три года проучившейся в колледже. Уверен, что ты шутишь.
– Обо мне – вполне приемлемо, – упрямо стояла на своем Дженис. – Что делать, если я такая старомодная?
Она почувствовала, как краска набегает ей на щеки.
И снова Адам играючи выбил ее из оборонительных редутов – просто взял и расхохотался во весь голос, так что Дженис оставалось лишь растерянно моргать глазами.
– Все что угодно, только не старомодная! – сказал он, отсмеявшись. – Не сомневаюсь, что тебя осаждают толпы поклонников!
– Насчет толп сильно сказано.
– Но ведь кто-то был, должен был быть! Ни за что не поверю, чтобы за три года учебы в колледже никто не пригласил тебя прогуляться, сходить в кино, в ресторан, на вечеринку! Или там вместо парней сплошные зомби, запрограммированные на одну зубрежку?
– Ну, отчего же, парней в колледже было хоть отбавляй, – рассмеялась Дженис почти искренне, разве что чуть громковато: хотелось разрядить напряженность, которая по-прежнему витала в воздухе. – Но ни с кем ничего так и не сложилось…
Да и как могло что-то сложиться, если мужчина, которого она любила больше всех в мире, сидел сейчас напротив нее, так близко, что она могла дотянуться до него рукой, – прикоснуться к небритой щеке, убрать со лба выбившуюся прядь шелковистых темных волос?..
Дженис осознала вдруг, что пронзительно-голубые глаза Адама неотрывно следят за ней, и усилием воли заставила себя вернуться в реальность.
– Неужели, – подал голос Адам, – ни одному из них так и не улыбнулась удача?
– Если под улыбкой удачи подразумевается интимная близость, то нет. – Дженис загремела ложкой, яростно размешивая сахар в кофе, после чего со звоном опустила чашку на блюдце и бросила ложку на стол. – И вообще, заладил об одном и том же, будто больше не о чем говорить! Сказано, что я старомодная, значит, старомодная!
– Во-первых, во мне говорит самый обыкновенный мужской интерес. Во-вторых, «старомодная» – не совсем то слово, – саркастически заметил Адам. – По-моему, это чистой воды пуританство: блюсти себя душевно и телесно и ждать, пока не явится рыцарь на белом коне. Смотри, его ведь можно так и не дождаться!
Дженис прикусила губу: настолько близко, сам того не подозревая, Адам подошел к истине. Вообще ее тактика оказалась заведомо порочной: вместо того чтобы остудить пламень его любопытства, она своими уклончивыми ответами лишь раздувала его. Надо было принимать какие-то другие меры.
– Ну, хорошо, – возвысила она голос. – Был один такой парень – Феликс. Мы учились на одном курсе и некоторое время были… довольно близки.
Сам Феликс вряд ли согласился бы с такой характеристикой их отношений, поскольку под близостью понимал нечто большее, чем дружеские симпатии. Они провели вместе несколько довольно приятных вечеров, которые, как он надеялся, должны были увенчаться вполне определенной развязкой, но для Дженис эти встречи оставались не более чем пустячным досугом в обществе привлекательного парня. Мимолетные поцелуи, которыми они обменивались при встречах, носили чисто приятельский характер и не содержали в себе даже намека на те волнующие чувства, которые могло пробудить самое случайное, самое легкое соприкосновение с Адамом.
– Ага, ну наконец-то ты раскололась! – встрепенулся Адам. – Вы встречались, а значит, у тебя с ним что-нибудь обязательно было…
– И вовсе нет! – сухо оборвала его Дженис. Как ни соблазнительно было разыграть сейчас якобы имевший место, а возможно, все еще продолжающийся страстный любовный роман с беднягой Феликсом в качестве объекта страсти, но соврать в таком вопросе, да еще перед Адамом, она не могла. – Когда мы закончили колледж и покинули Лидс, он нашел себе работу в Глазго.
– И что, это не тот самый случай, когда разлука лишь разжигает страсть и прочнее всяких оков соединяет влюбленных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16