Заполнив пустое пространство гравием, они положили на него толстые бревна, обстругав и сделав их все совершенно ровными; они связали их друг с другом так, чтобы зазоры были возможно шире; сделав их основанием вместо фундамента, они искусно над ними возвели всю стройку укреплений. Римляне этого не знали и думали сделать подкоп под фундаментом. Вытащив из-под этих бревен, о которых я только что говорил, большое количество земли, они смогли раскачать на большое пространство укрепление, и часть его внезапно опустилась, однако стена не наклонилась ни на ту, ни на другую сторону, и ряды положенных камней не пришли в беспорядок, но полыми и невредимыми быстро опустились, как будто на какой машине, в пустое место, и стали, продолжая охранять старое свое место, только высота стены укрепления стала меньше. Так произошло, что эти бревна, после того как из-под них была вынута земля, опустились здесь книзу со всей стройкой над ними. Даже в таком виде эта стена не давала римлянам возможности подняться на нее. [45]
Так как персов с Мермероем пришла сюда большая толпа, они сделали большую надстройку к прежнему сооружению и вывели таким образом очень высокое укрепление. Когда римляне увидали, что покачнувшаяся стена вновь стоит, они пришли в полное недоумение и не знали, что им делать. Вести дальше подкоп они уже не могли, так как их ров наткнулся на это препятствие, (По другому чтению: «засыпан землею». ) а тараном они никак не могли пользоваться, так как им приходилось сражаться у стен на крутом склоне, а эту машину можно было подтащить к стенам по месту ровному и совершенно гладкому.
Случайно в этом войске римлян было несколько варваров из племени сабиров; находились они здесь по следующей причине. Сабиры являются гуннским племенем; живут они около Кавказских гор. Племя это очень многочисленное, разделенное, как полагается, на много самостоятельных колен. Их начальники издревле вели дружбу одни с римским императором, другие с персидским царем. Из этих властителей каждый обычно посылал своим союзникам известную сумму золота, но не каждый год, а по мере надобности. Так вот и тогда император Юстиниан, призывая своих сторонников из сабиров на войну и прося прислать союзные отряды, отправил к ним некоего человека с деньгами. В виду того, что враждебные им племена занимали все пространство между ними и римлянами и идти в Кавказские горы особенно с деньгами представлялось далеко не безопасным, этот человек, прибыв к Бессу в римский лагерь, где они находились, осаждая Петру, послал к сабирам людей с извещением, чтобы они возможно скорее прибыли к нему за получкой денег. Варвары, выбрав троих из своих начальников, с небольшим отрядом отправили их в область лазов. Прибыв туда, они вместе с римлянами приняли участие в этом нападении на стены Петры. Кода они увидали, что римляне при сложившихся обстоятельствах не знают, что делать, и попали в безвыходное [46] положение, они придумали такое приспособление (машину) какое ни римлянам, ни персам, никому от сотворения мира не приходило в голову, хотя и в том и в другом государстве было всегда, да и теперь есть, большое количество инженеров. Часто в течение всего времени и те и другие пользовались таким сооружением для разрушения стен в местностях, неровных и трудно доступных, но никому из них не пришла такая мысль, которая явилась тогда у этих варваров. С ходом времени у людей появляются новые мысли и новые изобретения для их предприятий. И в данное время сабиры придумали соорудить таран, но не так, как он обычно сооружается, а введя в него новшества следующего рода. На эту машину они не положили ни прямых, ни поперечных бревен, но, сплетя толстые ветки, всюду приделали их вместо бревен; прикрыв машину шкурами, они сохранили форму тарана, подвесив на свободно двигающихся веревках посередине, как обыкновенно, одно только бревно, заостренное и покрытое железом, как острие стрелы, чтобы часто бить им в стены укрепления. И настолько легким сделали они это сооружение, что не было никакой нужды в людях, находящихся внутри, его, чтобы тащить или толкать его, но человек сорок, которые должны были, поднимая кверху, раскачивать бревно, и бить им в стену, находясь внутри этой машины, прикрытые кожами, могли без всякого труда нести этот таран на плечах. Варвары сделали три таких машины, взяв бревна с железом из тех таранов, которые римляне приготовили и не могли придвинуть к стене. Теперь же, человек сорок римских, воинов, выбранных из самых храбрых, войдя во внутрь каждой из этих машин, без труда поставили эти орудия рядом со стеной. По ту и другую сторону каждой машины стояли другие воины, в панцирях, прикрыв головы со всей тщательностью шлемами, держа в руках шесты, концы которых были снабжены железными крючьями. Это было сделано с той целью, чтобы, когда удары тарана в стену расшатают ряды камней, можно было растаскивать этими [47] шестами рассыпающиеся камни и откидывать их. Римляне принялись за дело, и стена уже стала качаться от частых ударов. Те, которые стояли по обеим сторонам машины, своими шестами с крючьями вытаскивали из кладки сооружения те камни, которые уже расседались, и откидывали их. Казалось, что город вот-вот будет взят. Но персы придумали следующее. Деревянную башню, которая давно у них была сделана, они оставили над стенами и наполнили ее самыми воинственными из своих воинов, одев их в панцири и покрыв голову и остальное тело кожаным оружием с набитыми железными гвоздями. Наполнив сосуды серой, асфальтом и другим снадобьем, которое мидяне называют «навфа» — нефть, а эллины — «маслом Медеи», поджегши их, они стали бросать на эти машины с таранами. Они чуть было все не сгорели. Но те, которые, как я сказал, стояли рядом с этими машинами, своими шестами (о них я только что упоминал), непрерывно подхватывая сосуды, бросаемые со всех сторон, и очищая от них крышу машин,.тотчас же сбрасывали их на землю. Они начинали уже думать, что не смогут долго выдержать такую работу, так как огонь, чего только ни касался, тотчас же все сжигал, если его немедленно не сбрасывали.
Бесс, одетый в панцирь, вооружив так же все остальное войско и велев захватить много лестниц, повел его к той части стены, которая развалилась. И обратившись к своим войскам только со столькими словами поощрения, сколько было нужно, чтобы не потерять такого благоприятного момента, он в дальнейшем своими подвигами заменил слова поощрения. Будучи человеком более семидесяти лет от роду, расцвет сил которого давно остался позади, он первый взошел на лестницу. Тут произошла такая битва и такое проявление доблести со стороны римлян и персов, какого за это время, думаю, нигде не было проявлено. Число варваров равнялось двум тысячам тремстам воинов, а у римлян было до шести тысяч. Из них все и с той и с другой стороны, кто не был убит, были ранены; лишь очень немногим удалось [48] остаться невредимыми. Римляне всеми силами рвались на приступ, персы отражали их с большим трудом. С обеих сторон было много убитых, и была уже близка надежда, что персы отобьются от этого нападения. Самое сильное столкновение шло наверху лестниц; так как враги сражались здесь, нанося удары сверху, то тут погибало больше римлян, в том числе и сам начальник Бесс упал с лестницы на землю. Тогда поднялся ужасный крик с обеих сторон: варвары, сбегаясь со всех сторон, бросали в него свои копья, но его телохранители тотчас же стали вокруг него, с шлемами на головах, все одетые в панцири, сверху защищаясь еще поднятыми щитами; стоя друг с другом бок о бок, они устроили над ним как бы крышу, совершенно скрыв от опасности своего вождя и всемерно отражая оружие, которым поражали враги. Огромный шум стоял от копий, непрерывно бросаемых врагами и ломавшихся о щиты и о другое оружие, все кричали и тяжко дышали; каждый чувствовал тяжесть положения. Римляне, стараясь защитить своего вождя, бросились на стену, не упуская ни одного благоприятного момента, и этим заставили врагов податься назад. Тогда Бесс, не будучи в состоянии подняться (этому мешало и его вооружение, да и телом он был тяжел: он был человек полный и, как я сказал, уже в очень преклонном возрасте), не растерялся, хотя и находился в большой опасности, но тотчас же придумал то, чем мог спасти и себя и все положение римлян. Он велел своим телохранителям тотчас же оттащить себя и унести возможно дальше от стены. Они так и сделали. Одни его тащили, другие отступали вместе с ним, держа щиты друг над другом, ровняя свой шаг по тому, как его тащили, боясь, чтобы он, оставшись без прикрытия, не был поражен врагами. Когда Бесс оказался в безопасном месте, он поднялся и, обратившись к воинам со словами ободрения, пошел к стене и, взойдя на лестницу, вновь устремился на штурм. Увлеченные им, римляне проявили по отношению к врагам подвиги, исполненные необычайной доблести. Испуганные этим персы [49] просили у своих неприятелей дать им какой-либо срок, чтобы, собрав свои вещи, они смогли выйти из города и сдать его. Но Бесс, подозревая, что они готовят какое-либо коварство, чтобы тем временем укрепить стены, сказал, что натиска удержать он не может; тем же, которые хотят с ним встретиться по вопросу о соглашении, он сказал, что хотя и кипит битва и с той и с другой стороны, но тем не менее, они могут пойти с ним к другой части стены, и при этом указал им одно место. Так как они не приняли его предложения, загорелась еще более сильная битва с большим шумом и напряжением. Когда, казалось, сражение становится нерешительным, случилось, что стена, которую раньше подрыли римляне, в другом еще месте внезапно рухнула. Сюда бросились многие из воинов с обеих сторон. Так как римляне намного превосходили численностью врагов, они, хотя и разделились на две части, все больше и больше поражали их копьями и, очень сильно тесня, наседали на врагов. Персы, теснимые с двух сторон, уже не могли в равной степени отражать римлян, но так как и они разделились на две части, то их малолюдство стало совершенно ясно. Когда оба войска находились еще в таком затруднительном положении, что ни персы не могли заставить отступить наседавших на них римлян, ни римляне не были в состоянии силою проложить себе путь в крепость, один юноша, родом армянин, по имени Иоанн, сын Фомы, прозвище которого было «Гудза», оставил то место, где свалилась стена, и, покинув бой, который там кипел, взял с собой нескольких, очень немногих, из следовавших за ним армян, поднялся по отвесной крутизне, преодолев ее там, где все считали эту крепость неприступной и оттеснил бывших там стражей. Оказавшись наверху стены, он ударом копья убивает одного из персов, охранявших здесь стены, который считался самым воинственным. Таким образом, римлянам удалось подняться здесь на стены.
Между тем персы, когда стояли на деревянной башне, зажгли большое количество огненосных сосудов, чтобы этим [50] большим количеством снарядов сжечь стенобитные машины вместе с находящимися при них людьми, потому что защищающие их воины не смогут, думали они, своими шестами своевременно отбросить все эти сосуды. Вдруг поднялся с большим шумом сильный южный ветер, дувший им в лицо, и каким-то образом зажег у них одно из перекрытий башни. Персы, находящиеся здесь, сразу этого не заметили (все были заняты работой, и в то же время среди ужасного шума охвачены смятением и страхом; поэтому в виду такой крайности у них притупилось чувство внимания), и пламя, понемногу усилившееся благодаря так называемому «маслу Медеи» и всем другим горючим составам, охватило всю башню и сожгло всех находящихся там персов. Все они упали на землю обуглившиеся, одни с внутренней стороны стен, другие — с наружной, туда, где стояли стенобитные машины и окружавшие их римляне. Равным образом и остальные римляне, которые сражались у места разрушившихся стен, так как враги стали отступать и впали в малодушие, оказались внутри укрепления и, таким образом, Петра была окончательно взята. Пятьсот персов бежали в акрополь и, захватив это укрепление, не предпринимали никаких военных действий, всех же остальных, кроме убитых во время сражения, римляне взяли живыми; их всего было приблизительно семьсот тридцать. Из них только семнадцать нашли невредимыми, все же остальные были ранены. И из числа римлян пало много храбрых воинов, в том числе Иоанн, сын Фомы, пораженный кем-то из варваров камнем в голову во время вторжения в город. Этот человек проявил удивительные подвиги храбрости в битве с врагами.
12 . На следующий день римляне, осаждая тех из варваров, которые заняли акрополь, стали предлагать им вступить в переговоры, обещая им неприкосновенность и соглашаясь дать в этом слово верности; они ожидали, что таким образом персы сами отдадут себя в их руки. Но персы не шли на их предложения мира, и скорее готовились к отпору. Хотя они [51] не надеялись, что смогут долго противиться в таком тяжелом положении, но собирались погибнуть с доблестью. Желая отвратить их от такого намерения и направить их мысли к жажде спасения, Бесс велел одному из римских воинов подойти возможно ближе к осажденным и обратиться к этим людям со словами увещания. При этом он указал, что бы он хотел сказать им. Этот воин, подойдя очень близко к акрополю, обратился к ним с такими словами: «Что случилось с вами, славные персы, что вы решились на эту гибель, упорно настаивая на своем неразумном стремлении к смерти и столь явно презирая стремление к доблести? Нет храбрости в том, чтобы противиться непреодолимому, нет разумности не хотеть подчиниться победителям. Нет бесславия в том, чтобы жить, подчинившись постигшей вас в данный момент судьбе. Необходимость, раз нет надежды на счастливый конец, справедливо не накладывает бесчестия, если заставляет делать то, что в другое время является позором. Если зло непреодолимо, то оно тем самым ведет к признанию невиновности тех, кто ему подчинился. Поэтому не стремитесь с безумной настойчивостью бороться против явной опасности и свое спасение не сменяйте на пустое хвастовство; подумайте о том, что умершим уже невозможно воскреснуть опять, а оставшись живыми теперь, с течением времени, если это для вас покажется лучше, вы можете наложить на себя руки. Обдумайте еще раз ваше последнее решение и примите во внимание то, что полезно для вас, зная, что из решений должны лучшими считаться те, которые оставляют возможность в них раскаяться и их изменить. Как своих сотоварищей по оружию мы жалеем вас, стремящихся к смерти, мы щадим вас; в том, что на жизнь вы смотрите как на что-то преходящее и относитесь к ней с равнодушием, мы должны сочувствовать вам, так как таков закон и у нас, римлян и христиан. Для вас не будет никакой другой неприятности, кроме того, что вы перемените свой государственный строй на много лучший, получив своим владыкой Юстиниана вместо Хозрова. [52] В этом мы готовы дать вам любое слово верности. Не убивайте же сами себя, если есть для вас возможность спастись! Нет славы и счастья в том, что вы упорно стоите на том, чтобы подвергнуться, совершенно без пользы, самому страшному, так как это вовсе не значит проявлять доблесть, но просто стремиться к смерти. Храбр тот, который твердо выносит всякие ужасы, если он думает, что это сулит ему какую-либо пользу. Люди не одобряют добровольной смерти, если какая-либо надежда на спасение является большей, чем опасность, которая грозит смертью; такое бесполезное лишение себя жизни является явным безумием. Если кто с неразумной дерзостью стремится к смерти, это в глазах разумных является лишь очень пристойным проявлением энергии. Кроме того, следует подумать и о том, как бы не показалось, что вы проявляете неблагодарность к божеству. Если бы оно хотело вас погубить, оно, думаю, не отдало бы вас в руки тех, которые стремятся вас спасти. Таково наше к вам отношение и теперь, конечно, вы сами подумайте о том, чего вы заслуживаете и какую судьбу себе изберете».
Таково было к ним обращение. Но персы даже краем уха не хотели слушать этих речей: сознательно став глухими, они делали вид, что ничего не слышат. Тогда римляне по приказу начальника бросили огонь в акрополь, думая, что таким способом они заставят врага сдаться. Когда огонь широко распространился по крепости, варвары, хотя смерть была уже перед их глазами, зная что им предстоит очень скоро сгореть и обратиться в прах, не имея никакой надежды, не зная, как, защищаясь, они могли бы спастись, даже и в этом случае не захотели подчиниться, но вместе с акрополем в огне погибли все, вызвав тем величайшее удивление в римском войске. Насколько Хозров считал для себя Лазику важным местом, можно заключить из того, что, отобрав самых славных воинов, он поместил их в гарнизоне Петры и заготовил такое количество оружия, что когда римляне разграбили его, то каждому из солдат досталось снаряжение [53] пяти человек, хотя и в акрополе сгорело его большое количество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Так как персов с Мермероем пришла сюда большая толпа, они сделали большую надстройку к прежнему сооружению и вывели таким образом очень высокое укрепление. Когда римляне увидали, что покачнувшаяся стена вновь стоит, они пришли в полное недоумение и не знали, что им делать. Вести дальше подкоп они уже не могли, так как их ров наткнулся на это препятствие, (По другому чтению: «засыпан землею». ) а тараном они никак не могли пользоваться, так как им приходилось сражаться у стен на крутом склоне, а эту машину можно было подтащить к стенам по месту ровному и совершенно гладкому.
Случайно в этом войске римлян было несколько варваров из племени сабиров; находились они здесь по следующей причине. Сабиры являются гуннским племенем; живут они около Кавказских гор. Племя это очень многочисленное, разделенное, как полагается, на много самостоятельных колен. Их начальники издревле вели дружбу одни с римским императором, другие с персидским царем. Из этих властителей каждый обычно посылал своим союзникам известную сумму золота, но не каждый год, а по мере надобности. Так вот и тогда император Юстиниан, призывая своих сторонников из сабиров на войну и прося прислать союзные отряды, отправил к ним некоего человека с деньгами. В виду того, что враждебные им племена занимали все пространство между ними и римлянами и идти в Кавказские горы особенно с деньгами представлялось далеко не безопасным, этот человек, прибыв к Бессу в римский лагерь, где они находились, осаждая Петру, послал к сабирам людей с извещением, чтобы они возможно скорее прибыли к нему за получкой денег. Варвары, выбрав троих из своих начальников, с небольшим отрядом отправили их в область лазов. Прибыв туда, они вместе с римлянами приняли участие в этом нападении на стены Петры. Кода они увидали, что римляне при сложившихся обстоятельствах не знают, что делать, и попали в безвыходное [46] положение, они придумали такое приспособление (машину) какое ни римлянам, ни персам, никому от сотворения мира не приходило в голову, хотя и в том и в другом государстве было всегда, да и теперь есть, большое количество инженеров. Часто в течение всего времени и те и другие пользовались таким сооружением для разрушения стен в местностях, неровных и трудно доступных, но никому из них не пришла такая мысль, которая явилась тогда у этих варваров. С ходом времени у людей появляются новые мысли и новые изобретения для их предприятий. И в данное время сабиры придумали соорудить таран, но не так, как он обычно сооружается, а введя в него новшества следующего рода. На эту машину они не положили ни прямых, ни поперечных бревен, но, сплетя толстые ветки, всюду приделали их вместо бревен; прикрыв машину шкурами, они сохранили форму тарана, подвесив на свободно двигающихся веревках посередине, как обыкновенно, одно только бревно, заостренное и покрытое железом, как острие стрелы, чтобы часто бить им в стены укрепления. И настолько легким сделали они это сооружение, что не было никакой нужды в людях, находящихся внутри, его, чтобы тащить или толкать его, но человек сорок, которые должны были, поднимая кверху, раскачивать бревно, и бить им в стену, находясь внутри этой машины, прикрытые кожами, могли без всякого труда нести этот таран на плечах. Варвары сделали три таких машины, взяв бревна с железом из тех таранов, которые римляне приготовили и не могли придвинуть к стене. Теперь же, человек сорок римских, воинов, выбранных из самых храбрых, войдя во внутрь каждой из этих машин, без труда поставили эти орудия рядом со стеной. По ту и другую сторону каждой машины стояли другие воины, в панцирях, прикрыв головы со всей тщательностью шлемами, держа в руках шесты, концы которых были снабжены железными крючьями. Это было сделано с той целью, чтобы, когда удары тарана в стену расшатают ряды камней, можно было растаскивать этими [47] шестами рассыпающиеся камни и откидывать их. Римляне принялись за дело, и стена уже стала качаться от частых ударов. Те, которые стояли по обеим сторонам машины, своими шестами с крючьями вытаскивали из кладки сооружения те камни, которые уже расседались, и откидывали их. Казалось, что город вот-вот будет взят. Но персы придумали следующее. Деревянную башню, которая давно у них была сделана, они оставили над стенами и наполнили ее самыми воинственными из своих воинов, одев их в панцири и покрыв голову и остальное тело кожаным оружием с набитыми железными гвоздями. Наполнив сосуды серой, асфальтом и другим снадобьем, которое мидяне называют «навфа» — нефть, а эллины — «маслом Медеи», поджегши их, они стали бросать на эти машины с таранами. Они чуть было все не сгорели. Но те, которые, как я сказал, стояли рядом с этими машинами, своими шестами (о них я только что упоминал), непрерывно подхватывая сосуды, бросаемые со всех сторон, и очищая от них крышу машин,.тотчас же сбрасывали их на землю. Они начинали уже думать, что не смогут долго выдержать такую работу, так как огонь, чего только ни касался, тотчас же все сжигал, если его немедленно не сбрасывали.
Бесс, одетый в панцирь, вооружив так же все остальное войско и велев захватить много лестниц, повел его к той части стены, которая развалилась. И обратившись к своим войскам только со столькими словами поощрения, сколько было нужно, чтобы не потерять такого благоприятного момента, он в дальнейшем своими подвигами заменил слова поощрения. Будучи человеком более семидесяти лет от роду, расцвет сил которого давно остался позади, он первый взошел на лестницу. Тут произошла такая битва и такое проявление доблести со стороны римлян и персов, какого за это время, думаю, нигде не было проявлено. Число варваров равнялось двум тысячам тремстам воинов, а у римлян было до шести тысяч. Из них все и с той и с другой стороны, кто не был убит, были ранены; лишь очень немногим удалось [48] остаться невредимыми. Римляне всеми силами рвались на приступ, персы отражали их с большим трудом. С обеих сторон было много убитых, и была уже близка надежда, что персы отобьются от этого нападения. Самое сильное столкновение шло наверху лестниц; так как враги сражались здесь, нанося удары сверху, то тут погибало больше римлян, в том числе и сам начальник Бесс упал с лестницы на землю. Тогда поднялся ужасный крик с обеих сторон: варвары, сбегаясь со всех сторон, бросали в него свои копья, но его телохранители тотчас же стали вокруг него, с шлемами на головах, все одетые в панцири, сверху защищаясь еще поднятыми щитами; стоя друг с другом бок о бок, они устроили над ним как бы крышу, совершенно скрыв от опасности своего вождя и всемерно отражая оружие, которым поражали враги. Огромный шум стоял от копий, непрерывно бросаемых врагами и ломавшихся о щиты и о другое оружие, все кричали и тяжко дышали; каждый чувствовал тяжесть положения. Римляне, стараясь защитить своего вождя, бросились на стену, не упуская ни одного благоприятного момента, и этим заставили врагов податься назад. Тогда Бесс, не будучи в состоянии подняться (этому мешало и его вооружение, да и телом он был тяжел: он был человек полный и, как я сказал, уже в очень преклонном возрасте), не растерялся, хотя и находился в большой опасности, но тотчас же придумал то, чем мог спасти и себя и все положение римлян. Он велел своим телохранителям тотчас же оттащить себя и унести возможно дальше от стены. Они так и сделали. Одни его тащили, другие отступали вместе с ним, держа щиты друг над другом, ровняя свой шаг по тому, как его тащили, боясь, чтобы он, оставшись без прикрытия, не был поражен врагами. Когда Бесс оказался в безопасном месте, он поднялся и, обратившись к воинам со словами ободрения, пошел к стене и, взойдя на лестницу, вновь устремился на штурм. Увлеченные им, римляне проявили по отношению к врагам подвиги, исполненные необычайной доблести. Испуганные этим персы [49] просили у своих неприятелей дать им какой-либо срок, чтобы, собрав свои вещи, они смогли выйти из города и сдать его. Но Бесс, подозревая, что они готовят какое-либо коварство, чтобы тем временем укрепить стены, сказал, что натиска удержать он не может; тем же, которые хотят с ним встретиться по вопросу о соглашении, он сказал, что хотя и кипит битва и с той и с другой стороны, но тем не менее, они могут пойти с ним к другой части стены, и при этом указал им одно место. Так как они не приняли его предложения, загорелась еще более сильная битва с большим шумом и напряжением. Когда, казалось, сражение становится нерешительным, случилось, что стена, которую раньше подрыли римляне, в другом еще месте внезапно рухнула. Сюда бросились многие из воинов с обеих сторон. Так как римляне намного превосходили численностью врагов, они, хотя и разделились на две части, все больше и больше поражали их копьями и, очень сильно тесня, наседали на врагов. Персы, теснимые с двух сторон, уже не могли в равной степени отражать римлян, но так как и они разделились на две части, то их малолюдство стало совершенно ясно. Когда оба войска находились еще в таком затруднительном положении, что ни персы не могли заставить отступить наседавших на них римлян, ни римляне не были в состоянии силою проложить себе путь в крепость, один юноша, родом армянин, по имени Иоанн, сын Фомы, прозвище которого было «Гудза», оставил то место, где свалилась стена, и, покинув бой, который там кипел, взял с собой нескольких, очень немногих, из следовавших за ним армян, поднялся по отвесной крутизне, преодолев ее там, где все считали эту крепость неприступной и оттеснил бывших там стражей. Оказавшись наверху стены, он ударом копья убивает одного из персов, охранявших здесь стены, который считался самым воинственным. Таким образом, римлянам удалось подняться здесь на стены.
Между тем персы, когда стояли на деревянной башне, зажгли большое количество огненосных сосудов, чтобы этим [50] большим количеством снарядов сжечь стенобитные машины вместе с находящимися при них людьми, потому что защищающие их воины не смогут, думали они, своими шестами своевременно отбросить все эти сосуды. Вдруг поднялся с большим шумом сильный южный ветер, дувший им в лицо, и каким-то образом зажег у них одно из перекрытий башни. Персы, находящиеся здесь, сразу этого не заметили (все были заняты работой, и в то же время среди ужасного шума охвачены смятением и страхом; поэтому в виду такой крайности у них притупилось чувство внимания), и пламя, понемногу усилившееся благодаря так называемому «маслу Медеи» и всем другим горючим составам, охватило всю башню и сожгло всех находящихся там персов. Все они упали на землю обуглившиеся, одни с внутренней стороны стен, другие — с наружной, туда, где стояли стенобитные машины и окружавшие их римляне. Равным образом и остальные римляне, которые сражались у места разрушившихся стен, так как враги стали отступать и впали в малодушие, оказались внутри укрепления и, таким образом, Петра была окончательно взята. Пятьсот персов бежали в акрополь и, захватив это укрепление, не предпринимали никаких военных действий, всех же остальных, кроме убитых во время сражения, римляне взяли живыми; их всего было приблизительно семьсот тридцать. Из них только семнадцать нашли невредимыми, все же остальные были ранены. И из числа римлян пало много храбрых воинов, в том числе Иоанн, сын Фомы, пораженный кем-то из варваров камнем в голову во время вторжения в город. Этот человек проявил удивительные подвиги храбрости в битве с врагами.
12 . На следующий день римляне, осаждая тех из варваров, которые заняли акрополь, стали предлагать им вступить в переговоры, обещая им неприкосновенность и соглашаясь дать в этом слово верности; они ожидали, что таким образом персы сами отдадут себя в их руки. Но персы не шли на их предложения мира, и скорее готовились к отпору. Хотя они [51] не надеялись, что смогут долго противиться в таком тяжелом положении, но собирались погибнуть с доблестью. Желая отвратить их от такого намерения и направить их мысли к жажде спасения, Бесс велел одному из римских воинов подойти возможно ближе к осажденным и обратиться к этим людям со словами увещания. При этом он указал, что бы он хотел сказать им. Этот воин, подойдя очень близко к акрополю, обратился к ним с такими словами: «Что случилось с вами, славные персы, что вы решились на эту гибель, упорно настаивая на своем неразумном стремлении к смерти и столь явно презирая стремление к доблести? Нет храбрости в том, чтобы противиться непреодолимому, нет разумности не хотеть подчиниться победителям. Нет бесславия в том, чтобы жить, подчинившись постигшей вас в данный момент судьбе. Необходимость, раз нет надежды на счастливый конец, справедливо не накладывает бесчестия, если заставляет делать то, что в другое время является позором. Если зло непреодолимо, то оно тем самым ведет к признанию невиновности тех, кто ему подчинился. Поэтому не стремитесь с безумной настойчивостью бороться против явной опасности и свое спасение не сменяйте на пустое хвастовство; подумайте о том, что умершим уже невозможно воскреснуть опять, а оставшись живыми теперь, с течением времени, если это для вас покажется лучше, вы можете наложить на себя руки. Обдумайте еще раз ваше последнее решение и примите во внимание то, что полезно для вас, зная, что из решений должны лучшими считаться те, которые оставляют возможность в них раскаяться и их изменить. Как своих сотоварищей по оружию мы жалеем вас, стремящихся к смерти, мы щадим вас; в том, что на жизнь вы смотрите как на что-то преходящее и относитесь к ней с равнодушием, мы должны сочувствовать вам, так как таков закон и у нас, римлян и христиан. Для вас не будет никакой другой неприятности, кроме того, что вы перемените свой государственный строй на много лучший, получив своим владыкой Юстиниана вместо Хозрова. [52] В этом мы готовы дать вам любое слово верности. Не убивайте же сами себя, если есть для вас возможность спастись! Нет славы и счастья в том, что вы упорно стоите на том, чтобы подвергнуться, совершенно без пользы, самому страшному, так как это вовсе не значит проявлять доблесть, но просто стремиться к смерти. Храбр тот, который твердо выносит всякие ужасы, если он думает, что это сулит ему какую-либо пользу. Люди не одобряют добровольной смерти, если какая-либо надежда на спасение является большей, чем опасность, которая грозит смертью; такое бесполезное лишение себя жизни является явным безумием. Если кто с неразумной дерзостью стремится к смерти, это в глазах разумных является лишь очень пристойным проявлением энергии. Кроме того, следует подумать и о том, как бы не показалось, что вы проявляете неблагодарность к божеству. Если бы оно хотело вас погубить, оно, думаю, не отдало бы вас в руки тех, которые стремятся вас спасти. Таково наше к вам отношение и теперь, конечно, вы сами подумайте о том, чего вы заслуживаете и какую судьбу себе изберете».
Таково было к ним обращение. Но персы даже краем уха не хотели слушать этих речей: сознательно став глухими, они делали вид, что ничего не слышат. Тогда римляне по приказу начальника бросили огонь в акрополь, думая, что таким способом они заставят врага сдаться. Когда огонь широко распространился по крепости, варвары, хотя смерть была уже перед их глазами, зная что им предстоит очень скоро сгореть и обратиться в прах, не имея никакой надежды, не зная, как, защищаясь, они могли бы спастись, даже и в этом случае не захотели подчиниться, но вместе с акрополем в огне погибли все, вызвав тем величайшее удивление в римском войске. Насколько Хозров считал для себя Лазику важным местом, можно заключить из того, что, отобрав самых славных воинов, он поместил их в гарнизоне Петры и заготовил такое количество оружия, что когда римляне разграбили его, то каждому из солдат досталось снаряжение [53] пяти человек, хотя и в акрополе сгорело его большое количество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72