За разведчиков, говорит товарищ Сталин, как друзей, честно и неутомимо служащих своему народу. Несколько позже товарищ Сталин, выступая, говорит, что он хотел бы сказать несколько слов о значении разведки. Он, товарищ Сталин, читал и читает историю разведки. Разведчики — хорошие люди, самоотверженно служащие своему государству. Когда они попадают к противнику, с ними, черт знает, что делают. Из истории военной разведки он, товарищ Сталин, знает один факт, из которого особенно хорошо видно значение разведки.
Как всем известно, во время прошлой Мировой войны англичане хотели произвести операцию по овладению Дарданеллами. Однако союзники отступили, так как они преувеличили силы противника. В действительности же турки и немцы были на волосок от смерти и держали свои чемоданы упакованными. Это было результатом плохой разведки англичан, и если бы они обладали хорошей разведкой в этом районе, то этого бы не случилось».
Вот как об этом же эпизоде вспоминает У. Черчилль в своих мемуарах:
«…Сталин произнес довольно длинную речь в честь „Интеллидженс сервис“, в которой он сделал любопытное упоминание о Дарданеллах в 1915 году, сказав, что англичане победили, а немцы и турки уже отступили, но мы не знали этого потому, что наша разведка была несовершенной. Нарисованная им картина, хотя и была неточной, по-видимому, предназначалась для меня в качестве комплимента».
Ирония Черчилля вполне понятна, так как тост Сталина за британскую разведывательную службу «Интеллидженс сервис» был довольно двусмысленным, и Черчилль, обладавший чувством юмора, назвал его комплиментом. Дело в том, что поскольку пост морского министра в годы Первой мировой войны занимал У. Черчилль, намек Сталина на эту неудачу имел явно негативный подтекст.
В апреле 1945 года на даче во время ужина с членами югославской делегации (по мемуарам руководителя делегации Джиласа) Молотов вспомнил, как Сталин подшутил над Черчиллем. Сталин поднял тост за разведчиков и службу разведки, намекая на неуспех Черчилля в Галлиполи в Первой мировой войне, причиной которого была недостаточная осведомленность британцев.
Теплую и признательную оценку деятельности советской разведки и разведчиков дал Сталин в письме Рузвельту 7 апреля 1945 года. Речь в нем шла о сепаратных переговорах союзников с уполномоченным СС при группе армий «С» в Италии, Карлом Вольфом, об условиях капитуляции германских войск в Северной Италии. Английский посол в Москве 12 марта проинформировал советское руководство об этих переговорах, но когда МИД Англии и Госдепартамент США отклонили советское предложение об участии представителя СССР в этих переговорах, Сталин потребовал их прекращения. В ответ президент США (25 марта) и премьер-министр Англии (5 апреля) заявили, что переговоры прекращены. На наше утверждение, что контакты продолжаются, союзники возразили, что «советские информаторы вводят свое правительство в заблуждение» (в действительности же переговоры продолжались до конца апреля 1945 года).
Сталин незамедлительно отреагировал на ложные утверждения союзников. В письме от 7 апреля он писал: «Мы, русские, думаем, что в нынешней обстановке на фронтах, когда враг стоит перед неизбежностью капитуляции, при любой встрече с немцами по вопросам капитуляции представителей одного из союзников должно быть обеспечено участие в этой встрече представителей другого союзника. Во всяком случае, это безусловно необходимо, если этот союзник добивается участия в такой встрече. Американцы же и англичане думают иначе, считая русскую точку зрения неправильной. Исходя из этого, они отказали русским в праве на участие во встрече с немцами в Швейцарии. Я уже писал Вам и считаю не лишним повторить, что русские при аналогичном положении ни в коем случае не отказали бы американцам и англичанам в праве на участие в такой встрече. Я продолжаю считать русскую точку зрения единственно правильной, так как она исключает всякую возможность взаимных подозрений и не дает противнику возможности сеять среди нас недоверие».
И далее: «Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо». В подтверждение Сталин приводит эпизод, когда в феврале американцы передали Генштабу советских войск неточные сведения о направлении удара, который готовили немцы, а советские разведчики сумели информировать маршала Толбухина, которому «…удалось избегнуть катастрофы и потом разбить немцев наголову… Таким образом, я имел случай еще раз убедиться в аккуратности и осведомленности советских информаторов».
О людях
А теперь о людях, которые вели неблагодарную и рискованную работу разведчиков, и об отношении к ним Сталина.
Февраль 1934 года. Еще жив Киров. Еще не начались массовые репрессии, когда людей сотнями и тысячами хватали и обвиняли в том, что они являются японскими, германскими, польскими, английскими и еще бог знает какими шпионами. Еще в какой-то мере действовала презумпция невиновности, требовались весомые доказательства вины, чтобы снять человека с высокого поста, а тем более засадить его в тюрьму: иной раз требовалось решение самого Сталина.
В этом отношении интересно поступившее к Сталину письмо Г. Ягоды, заместителя председателя ОГПУ, от 17 февраля 1934 года за № 50182. О чем же идет речь?
Ягода пишет: «Препровождая при этом расшифрованную…телеграмму японского военного атташе в Москве, полковника Кавабэ, в адрес японского Генерального штаба от 13 февраля с.г. (подчеркнуто Сталиным) за № 20/а, обращаю Ваше внимание на следующее место в телеграмме:
«…Это предположение основывается на беседах с начальником отдела внешних сношений (штаба РККА. — И.Д.) Смагиным, с которым я непосредственно имею отношение по служебной линии».
Такому сообщению Кавабэ мы придаем серьезное значение ввиду наличия следующих проверенных данных о Смагине:
Смагин В.В., член ВКП(б) с 1920 года, бывший прапорщик, вступивший добровольно в Красную армию в 1918 году на Дальнем Востоке.
До этого Смагин служил в царской армии в Маньчжурии, а затем, во время Гражданской войны, находясь на командных должностях в Красной армии, дважды попадал в плен к японцам, и также находился на нелегальном положении на территории, занятой бандой атамана Семенова, откуда ему удавалось бежать.
С 1926 по 1931 год Смагин был сначала помощником, а затем военным атташе в Японии, и за это время отмечалась его чрезмерная близость с японскими офицерами Генерального штаба.
В период пребывания Смагина в Японии в должности помощника военного атташе имел место установленный лично военным атташе, тов. Примаковым (расстрелян по делу Тухачевского в 1937 году. — И.Д.), следующий случай:
Капитан разведки японского Генштаба Унаи, будучи в состоянии сильного опьянения, назвал в беседе с тов. Примаковым особо законспирированный псевдоним начальника Разведывательного Управления штаба РККА тов. Берзина («Воронов»), по которому адресовалась из Токио совершенно секретная корреспонденция нашего военного атташе. Одновременно тот же капитан Унаи выболтал содержание одного из секретных докладов Примакова в Штаб РККА.
Псевдоним «Воронов» был в нашем военном атташате в Японии известен только тов. Примакову и его помощнику Смагину. Тов. Примаков сообщил об этом случае в Штаб РККА, как о чрезвычайно подозрительном, но по существу это явление расследовано не было.
В июле 1933 года Смагин был назначен начальником Отдела Внешних Сношений Штаба РККА.
Нами точно установлено, что Смагин в январе 1937 года, пользуясь своими личными служебными возможностями, взял у рядового сотрудника IV Управления на дом на три дня 57 карточек секретного агентурного материала о Японии и 29 карточек по Китаю, что к его пекущим служебным обязанностям не имеет никакого отношения.
За время работы Смагина в должности Начальника Отдела Внешних Сношений, связанной с постоянным общением с корпусом военных атташе наблюдается явно выраженная личная близость и симпатии, проявляемые им к представителям японского военного атташата и, в частности, к полковнику Кавабэ.
Это выражалось, между прочим, в неоднократных фактах уединенных бесед Смагина с японскими офицерами, вопреки существующему обычаю, и в оказывании Смагиным японцам всяких преимуществ, по сравнению с остальными военными атташе.
Со своей стороны, состав японского атташата оказывает Смагину исключительное внимание и признаки личной дружбы.
Ввиду изложенного, полагал бы целесообразным отстранить Смагина В.В. от занимаемой им должности начальника Отдела Внешних Сношений Штаба РККА и начальника 4 отдела IV Управления с тем, чтобы иметь возможность в ближайшее время проверить по существу поведение и роль Смагина в отношении японцев.
Зам. председателя ОГПУ Г. Ягода».
Как же Сталин отреагировал на это письмо? Тонким карандашом в углу письма написано: «Поговорить с… (неразборчиво)». А сверху жирно: «В архив». Вот и все.
Что было дальше со Смагиным, автору, к сожалению, выяснить не удалось. Ясно лишь, что прямого согласия на просьбу Ягоды Сталин тогда не дал, и В.В. Смагин продолжал работать на своем посту до мая 1934 года, когда его сменил комкор А.И. Геккер. В числе репрессированных, а позднее реабилитированных сотрудников Разведуправления фамилия Смагина автору не встретилась. Возможны несколько вариантов: он был переведен из РУ на службу в войска; он был уволен вообще из армии, а впоследствии может быть и арестован; и, наконец, он действительно оказался японским шпионом и был осужден, но не реабилитирован.
А в чем же суть донесения Кавабэ на основе бесед со Смагиным и другими?
Прежде всего, интересна фигура самого военного атташе. Если прежний, Касахара, не только безапелляционно судил обо всех проблемах и поучал японский Генштаб и даже правительство, как себя вести по отношению к России, то это — личность совсем иного плана. О себе он пишет: «Я — лягушка, сидящая на дне колодца», или: «Если мне будет позволено, я сказать должен то-то и то-то». В данном письме он опять занимается самобичеванием: «Я сожалею, что благодаря своей неспособности не могу составить представление о так называемом положении вещей, и лишен возможности дать категорические заключения. Я приложу усилия к тому, чтобы в дальнейшем добиться этой цели. Ниже я хотел бы привести некоторые факты, связанные с Вашими вопросами».
Так и представляешь себе этого маленького, вечно улыбающегося и застенчиво кланяющегося полковника, который, в отличие от лихого кавалерийского подполковника Касахара, снабжает свой штаб не длинными рассуждениями общего плана, а скромными фактами, добытыми посильным трудом. Итак, вот факты, добытые Кавабэ:
«Из Москвы — от военного атташе Кавабэ — в Токио пом. Нач. Генштаба. 13.02.34. № 20/а, б.
1) Не подлежит сомнению, что как военные, так и гражданские противники советской власти единодушно настроены в пользу того, чтобы избежать войны. Из видных военных, которые говорили со мной лично, могу привести начальника Штаба РККА Егорова, инспектора кавалерии Буденного, начальника ВВС Алксниса и других, которые определенно говорили о необходимости установления японо-советской дружбы. Только один Тухачевский, по-видимому, выступает против этой точки зрения — это предположение основывается на моих беседах с начальником Отдела Внешних Сношений Смагиным, с которым я непосредственно имею отношение по служебной пинии».
* * *
Но что там Смагин?! Мелкая сошка, которую Сталин, действуя по принципу «хочу казню, хочу милую», по своему капризу мог и помиловать, рассудив, что начальник Отдела Внешних Сношений по роду работы как раз и должен поддерживать добрые отношения с иностранными военными представителями, а иногда и сообщать им совсем не криминальные новости, получая от них нечто большее.
Неизмеримо более крупной фигурой в те же времена был прямой начальник Смагина — с 1931 года начальник Штаба, а с 1935 года начальник Генштаба Красной армии, заместитель наркома Обороны СССР, один из первой пятерки маршалов Советского Союза, член ЦК ВКП(б) и депутат Верховного Совета, личный друг и соратник Сталина по Гражданской войне, Александр Ильич Егоров. Ему, естественно, подчинялось Разведуправление Генштаба, и он много внимания уделял укреплению кадров военной разведки. Именно по его инициативе руководство военной разведки было укреплено чекистами, пришедшими из ИНО во главе с Артузовым. Сталин высоко ценил Егорова и как военного руководителя, и как разведчика. Об отношении Сталина к нему свидетельствуют необычно теплые слова поздравления, направленного вождем Егорову в день его 50-летия:
«Тов. А.И. Егорову.
Выдающемуся полководцу Гражданской войны, одному из организаторов блестящих побед Красной армии на Южном и Юго-Западном фронтах, первому начальнику Генштаба РККА — шлю в день его 50-летия большевистский привет!
Желаю Вам, дорогой Александр Ильич, здоровья и сил на благо нашей родной Красной армии, на страх ее врагам.
Вспоминая проведенные вместе боевые дни на фронтах, верю, что Ваши военные знания и организаторские способности и в дальнейшем будут с успехом служить на благо нашей родины.
Крепко жму Вашу руку. И. Сталин».
«Правда» № 310. 11 ноября 1935 г.
Никогда и никому ни до, ни после Сталин не направлял таких теплых и лично-дружеских приветствий. Обычно они носили формально-казенный характер (их он отправил множество).
Это, однако, не помешало Сталину в 1938 году дать санкцию на арест маршала Егорова. В отличие от Тухачевского, об аресте Егорова и суде над ним не появилось никаких сообщений в печати, и он не был публично заклеймен и проклят, как «враг народа» и «шпион иностранных разведок». По некоторым данным, он даже не был судим, а был замучен в застенках НКВД.
* * *
Почти так же давно, как Егорова, Сталин лично знал и замечательного разведчика Артура Христиановича Артузова. Их встречи неоднократно происходили на заседаниях Политбюро. Протоколы бесстрастно зафиксировали повестки дня этих заседаний и вопросы, по которым выступал Артузов. Вот лишь несколько из них.
«Протокол заседания ПБ ЦЕКА РКП от 1.12.1921. Присутствуют Ленин, Троцкий, Сталин и др.
Слушали:
…17. Об арестованных военморах Балтфлота т.т. Зоф (бывший связной Ленина. — И.Д.), Артузов, Дзержинский.
Постановили:
Назначить комиссию в составе т.т. Курского (с правом замены юристом, кандидатура которого лично будет одобрена ЦК), Зофа, Галкина и Артузова, с задачей просмотреть все данные об освобожденных 26.11. с. г. 360 военморах Балтфлота с точки зрения их политической благонадежности и возможности вернуть их целиком или частью как на морскую работу вообще, так и в Балтфлот. Срок: недельный».
Кстати, поскольку речь здесь идет об участниках Кронштадского мятежа, это решение опровергает утверждение многих авторов, что все его участники были расстреляны.
Еще одно заседание ПБ от 10.11.1925 г. с участием Каменева, Рыкова, Сталина, Троцкого и др. На нем докладчиками выступили Литвинов, Менжинский, Артузов по вопросу об отношениях с немцами.
В ряде заседаний ПБ Артузов участвовал, хотя и не выступал с отдельным докладом.
В основу постановления ПБ ЦК РКП(б) от 18 сентября 1924 года был положен проект, подготовленный Артузовым. В постановлении говорилось:
«О Савинкове. 1. Дать директиву отделу печати … а) Савинкова лично не унижать, не отнимать у него надежды, что он может еще выйти в люди; б) Влиять в сторону побуждения его к разоблачениям путем того, что мы не возбуждаем сомнений в его искренности…»
Активное участие Артузов принимал и в историческом заседании Политбюро 5 февраля 1930 года, когда были приняты основополагающие принципы деятельности ИНО.
В конце 1920— начале 1930-х годов наша военная разведка пережила череду неудач и провалов. Они следовали один за другим. Сталин решил принять срочные меры и, в частности, с учетом просьбы начальника Штаба РККА Егорова обновить руководство Разведупра.
25 мая 1934 года Артузов был вызван в Кремль. В 13 часов 20 минут он вошел в кабинет Сталина, где уже были Ворошилов и Ягода. Подробная обстоятельная беседа длилась шесть часов. Артузову предложили перейти в Разведупр.
Уходить в другой наркомат, хотя и на родственную работу, с понижением в должности и без всяких перспектив не хотелось. Артузов понимал, что как штатский человек он никогда не станет начальником Разведупра. Но слова Сталина, сказанные во время беседы: «Еще при Ленине в нашей партии завелся порядок, в силу которого коммунист не должен отказываться работать на том посту, который ему предлагается», — исключали выражение недовольства в любой форме. Как послушный член партии, Артузов не мог спорить с Генеральным секретарем. Единственное, что он попросил — взять с собой группу сотрудников, которых отлично знал по работе в ИНО.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Как всем известно, во время прошлой Мировой войны англичане хотели произвести операцию по овладению Дарданеллами. Однако союзники отступили, так как они преувеличили силы противника. В действительности же турки и немцы были на волосок от смерти и держали свои чемоданы упакованными. Это было результатом плохой разведки англичан, и если бы они обладали хорошей разведкой в этом районе, то этого бы не случилось».
Вот как об этом же эпизоде вспоминает У. Черчилль в своих мемуарах:
«…Сталин произнес довольно длинную речь в честь „Интеллидженс сервис“, в которой он сделал любопытное упоминание о Дарданеллах в 1915 году, сказав, что англичане победили, а немцы и турки уже отступили, но мы не знали этого потому, что наша разведка была несовершенной. Нарисованная им картина, хотя и была неточной, по-видимому, предназначалась для меня в качестве комплимента».
Ирония Черчилля вполне понятна, так как тост Сталина за британскую разведывательную службу «Интеллидженс сервис» был довольно двусмысленным, и Черчилль, обладавший чувством юмора, назвал его комплиментом. Дело в том, что поскольку пост морского министра в годы Первой мировой войны занимал У. Черчилль, намек Сталина на эту неудачу имел явно негативный подтекст.
В апреле 1945 года на даче во время ужина с членами югославской делегации (по мемуарам руководителя делегации Джиласа) Молотов вспомнил, как Сталин подшутил над Черчиллем. Сталин поднял тост за разведчиков и службу разведки, намекая на неуспех Черчилля в Галлиполи в Первой мировой войне, причиной которого была недостаточная осведомленность британцев.
Теплую и признательную оценку деятельности советской разведки и разведчиков дал Сталин в письме Рузвельту 7 апреля 1945 года. Речь в нем шла о сепаратных переговорах союзников с уполномоченным СС при группе армий «С» в Италии, Карлом Вольфом, об условиях капитуляции германских войск в Северной Италии. Английский посол в Москве 12 марта проинформировал советское руководство об этих переговорах, но когда МИД Англии и Госдепартамент США отклонили советское предложение об участии представителя СССР в этих переговорах, Сталин потребовал их прекращения. В ответ президент США (25 марта) и премьер-министр Англии (5 апреля) заявили, что переговоры прекращены. На наше утверждение, что контакты продолжаются, союзники возразили, что «советские информаторы вводят свое правительство в заблуждение» (в действительности же переговоры продолжались до конца апреля 1945 года).
Сталин незамедлительно отреагировал на ложные утверждения союзников. В письме от 7 апреля он писал: «Мы, русские, думаем, что в нынешней обстановке на фронтах, когда враг стоит перед неизбежностью капитуляции, при любой встрече с немцами по вопросам капитуляции представителей одного из союзников должно быть обеспечено участие в этой встрече представителей другого союзника. Во всяком случае, это безусловно необходимо, если этот союзник добивается участия в такой встрече. Американцы же и англичане думают иначе, считая русскую точку зрения неправильной. Исходя из этого, они отказали русским в праве на участие во встрече с немцами в Швейцарии. Я уже писал Вам и считаю не лишним повторить, что русские при аналогичном положении ни в коем случае не отказали бы американцам и англичанам в праве на участие в такой встрече. Я продолжаю считать русскую точку зрения единственно правильной, так как она исключает всякую возможность взаимных подозрений и не дает противнику возможности сеять среди нас недоверие».
И далее: «Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо». В подтверждение Сталин приводит эпизод, когда в феврале американцы передали Генштабу советских войск неточные сведения о направлении удара, который готовили немцы, а советские разведчики сумели информировать маршала Толбухина, которому «…удалось избегнуть катастрофы и потом разбить немцев наголову… Таким образом, я имел случай еще раз убедиться в аккуратности и осведомленности советских информаторов».
О людях
А теперь о людях, которые вели неблагодарную и рискованную работу разведчиков, и об отношении к ним Сталина.
Февраль 1934 года. Еще жив Киров. Еще не начались массовые репрессии, когда людей сотнями и тысячами хватали и обвиняли в том, что они являются японскими, германскими, польскими, английскими и еще бог знает какими шпионами. Еще в какой-то мере действовала презумпция невиновности, требовались весомые доказательства вины, чтобы снять человека с высокого поста, а тем более засадить его в тюрьму: иной раз требовалось решение самого Сталина.
В этом отношении интересно поступившее к Сталину письмо Г. Ягоды, заместителя председателя ОГПУ, от 17 февраля 1934 года за № 50182. О чем же идет речь?
Ягода пишет: «Препровождая при этом расшифрованную…телеграмму японского военного атташе в Москве, полковника Кавабэ, в адрес японского Генерального штаба от 13 февраля с.г. (подчеркнуто Сталиным) за № 20/а, обращаю Ваше внимание на следующее место в телеграмме:
«…Это предположение основывается на беседах с начальником отдела внешних сношений (штаба РККА. — И.Д.) Смагиным, с которым я непосредственно имею отношение по служебной линии».
Такому сообщению Кавабэ мы придаем серьезное значение ввиду наличия следующих проверенных данных о Смагине:
Смагин В.В., член ВКП(б) с 1920 года, бывший прапорщик, вступивший добровольно в Красную армию в 1918 году на Дальнем Востоке.
До этого Смагин служил в царской армии в Маньчжурии, а затем, во время Гражданской войны, находясь на командных должностях в Красной армии, дважды попадал в плен к японцам, и также находился на нелегальном положении на территории, занятой бандой атамана Семенова, откуда ему удавалось бежать.
С 1926 по 1931 год Смагин был сначала помощником, а затем военным атташе в Японии, и за это время отмечалась его чрезмерная близость с японскими офицерами Генерального штаба.
В период пребывания Смагина в Японии в должности помощника военного атташе имел место установленный лично военным атташе, тов. Примаковым (расстрелян по делу Тухачевского в 1937 году. — И.Д.), следующий случай:
Капитан разведки японского Генштаба Унаи, будучи в состоянии сильного опьянения, назвал в беседе с тов. Примаковым особо законспирированный псевдоним начальника Разведывательного Управления штаба РККА тов. Берзина («Воронов»), по которому адресовалась из Токио совершенно секретная корреспонденция нашего военного атташе. Одновременно тот же капитан Унаи выболтал содержание одного из секретных докладов Примакова в Штаб РККА.
Псевдоним «Воронов» был в нашем военном атташате в Японии известен только тов. Примакову и его помощнику Смагину. Тов. Примаков сообщил об этом случае в Штаб РККА, как о чрезвычайно подозрительном, но по существу это явление расследовано не было.
В июле 1933 года Смагин был назначен начальником Отдела Внешних Сношений Штаба РККА.
Нами точно установлено, что Смагин в январе 1937 года, пользуясь своими личными служебными возможностями, взял у рядового сотрудника IV Управления на дом на три дня 57 карточек секретного агентурного материала о Японии и 29 карточек по Китаю, что к его пекущим служебным обязанностям не имеет никакого отношения.
За время работы Смагина в должности Начальника Отдела Внешних Сношений, связанной с постоянным общением с корпусом военных атташе наблюдается явно выраженная личная близость и симпатии, проявляемые им к представителям японского военного атташата и, в частности, к полковнику Кавабэ.
Это выражалось, между прочим, в неоднократных фактах уединенных бесед Смагина с японскими офицерами, вопреки существующему обычаю, и в оказывании Смагиным японцам всяких преимуществ, по сравнению с остальными военными атташе.
Со своей стороны, состав японского атташата оказывает Смагину исключительное внимание и признаки личной дружбы.
Ввиду изложенного, полагал бы целесообразным отстранить Смагина В.В. от занимаемой им должности начальника Отдела Внешних Сношений Штаба РККА и начальника 4 отдела IV Управления с тем, чтобы иметь возможность в ближайшее время проверить по существу поведение и роль Смагина в отношении японцев.
Зам. председателя ОГПУ Г. Ягода».
Как же Сталин отреагировал на это письмо? Тонким карандашом в углу письма написано: «Поговорить с… (неразборчиво)». А сверху жирно: «В архив». Вот и все.
Что было дальше со Смагиным, автору, к сожалению, выяснить не удалось. Ясно лишь, что прямого согласия на просьбу Ягоды Сталин тогда не дал, и В.В. Смагин продолжал работать на своем посту до мая 1934 года, когда его сменил комкор А.И. Геккер. В числе репрессированных, а позднее реабилитированных сотрудников Разведуправления фамилия Смагина автору не встретилась. Возможны несколько вариантов: он был переведен из РУ на службу в войска; он был уволен вообще из армии, а впоследствии может быть и арестован; и, наконец, он действительно оказался японским шпионом и был осужден, но не реабилитирован.
А в чем же суть донесения Кавабэ на основе бесед со Смагиным и другими?
Прежде всего, интересна фигура самого военного атташе. Если прежний, Касахара, не только безапелляционно судил обо всех проблемах и поучал японский Генштаб и даже правительство, как себя вести по отношению к России, то это — личность совсем иного плана. О себе он пишет: «Я — лягушка, сидящая на дне колодца», или: «Если мне будет позволено, я сказать должен то-то и то-то». В данном письме он опять занимается самобичеванием: «Я сожалею, что благодаря своей неспособности не могу составить представление о так называемом положении вещей, и лишен возможности дать категорические заключения. Я приложу усилия к тому, чтобы в дальнейшем добиться этой цели. Ниже я хотел бы привести некоторые факты, связанные с Вашими вопросами».
Так и представляешь себе этого маленького, вечно улыбающегося и застенчиво кланяющегося полковника, который, в отличие от лихого кавалерийского подполковника Касахара, снабжает свой штаб не длинными рассуждениями общего плана, а скромными фактами, добытыми посильным трудом. Итак, вот факты, добытые Кавабэ:
«Из Москвы — от военного атташе Кавабэ — в Токио пом. Нач. Генштаба. 13.02.34. № 20/а, б.
1) Не подлежит сомнению, что как военные, так и гражданские противники советской власти единодушно настроены в пользу того, чтобы избежать войны. Из видных военных, которые говорили со мной лично, могу привести начальника Штаба РККА Егорова, инспектора кавалерии Буденного, начальника ВВС Алксниса и других, которые определенно говорили о необходимости установления японо-советской дружбы. Только один Тухачевский, по-видимому, выступает против этой точки зрения — это предположение основывается на моих беседах с начальником Отдела Внешних Сношений Смагиным, с которым я непосредственно имею отношение по служебной пинии».
* * *
Но что там Смагин?! Мелкая сошка, которую Сталин, действуя по принципу «хочу казню, хочу милую», по своему капризу мог и помиловать, рассудив, что начальник Отдела Внешних Сношений по роду работы как раз и должен поддерживать добрые отношения с иностранными военными представителями, а иногда и сообщать им совсем не криминальные новости, получая от них нечто большее.
Неизмеримо более крупной фигурой в те же времена был прямой начальник Смагина — с 1931 года начальник Штаба, а с 1935 года начальник Генштаба Красной армии, заместитель наркома Обороны СССР, один из первой пятерки маршалов Советского Союза, член ЦК ВКП(б) и депутат Верховного Совета, личный друг и соратник Сталина по Гражданской войне, Александр Ильич Егоров. Ему, естественно, подчинялось Разведуправление Генштаба, и он много внимания уделял укреплению кадров военной разведки. Именно по его инициативе руководство военной разведки было укреплено чекистами, пришедшими из ИНО во главе с Артузовым. Сталин высоко ценил Егорова и как военного руководителя, и как разведчика. Об отношении Сталина к нему свидетельствуют необычно теплые слова поздравления, направленного вождем Егорову в день его 50-летия:
«Тов. А.И. Егорову.
Выдающемуся полководцу Гражданской войны, одному из организаторов блестящих побед Красной армии на Южном и Юго-Западном фронтах, первому начальнику Генштаба РККА — шлю в день его 50-летия большевистский привет!
Желаю Вам, дорогой Александр Ильич, здоровья и сил на благо нашей родной Красной армии, на страх ее врагам.
Вспоминая проведенные вместе боевые дни на фронтах, верю, что Ваши военные знания и организаторские способности и в дальнейшем будут с успехом служить на благо нашей родины.
Крепко жму Вашу руку. И. Сталин».
«Правда» № 310. 11 ноября 1935 г.
Никогда и никому ни до, ни после Сталин не направлял таких теплых и лично-дружеских приветствий. Обычно они носили формально-казенный характер (их он отправил множество).
Это, однако, не помешало Сталину в 1938 году дать санкцию на арест маршала Егорова. В отличие от Тухачевского, об аресте Егорова и суде над ним не появилось никаких сообщений в печати, и он не был публично заклеймен и проклят, как «враг народа» и «шпион иностранных разведок». По некоторым данным, он даже не был судим, а был замучен в застенках НКВД.
* * *
Почти так же давно, как Егорова, Сталин лично знал и замечательного разведчика Артура Христиановича Артузова. Их встречи неоднократно происходили на заседаниях Политбюро. Протоколы бесстрастно зафиксировали повестки дня этих заседаний и вопросы, по которым выступал Артузов. Вот лишь несколько из них.
«Протокол заседания ПБ ЦЕКА РКП от 1.12.1921. Присутствуют Ленин, Троцкий, Сталин и др.
Слушали:
…17. Об арестованных военморах Балтфлота т.т. Зоф (бывший связной Ленина. — И.Д.), Артузов, Дзержинский.
Постановили:
Назначить комиссию в составе т.т. Курского (с правом замены юристом, кандидатура которого лично будет одобрена ЦК), Зофа, Галкина и Артузова, с задачей просмотреть все данные об освобожденных 26.11. с. г. 360 военморах Балтфлота с точки зрения их политической благонадежности и возможности вернуть их целиком или частью как на морскую работу вообще, так и в Балтфлот. Срок: недельный».
Кстати, поскольку речь здесь идет об участниках Кронштадского мятежа, это решение опровергает утверждение многих авторов, что все его участники были расстреляны.
Еще одно заседание ПБ от 10.11.1925 г. с участием Каменева, Рыкова, Сталина, Троцкого и др. На нем докладчиками выступили Литвинов, Менжинский, Артузов по вопросу об отношениях с немцами.
В ряде заседаний ПБ Артузов участвовал, хотя и не выступал с отдельным докладом.
В основу постановления ПБ ЦК РКП(б) от 18 сентября 1924 года был положен проект, подготовленный Артузовым. В постановлении говорилось:
«О Савинкове. 1. Дать директиву отделу печати … а) Савинкова лично не унижать, не отнимать у него надежды, что он может еще выйти в люди; б) Влиять в сторону побуждения его к разоблачениям путем того, что мы не возбуждаем сомнений в его искренности…»
Активное участие Артузов принимал и в историческом заседании Политбюро 5 февраля 1930 года, когда были приняты основополагающие принципы деятельности ИНО.
В конце 1920— начале 1930-х годов наша военная разведка пережила череду неудач и провалов. Они следовали один за другим. Сталин решил принять срочные меры и, в частности, с учетом просьбы начальника Штаба РККА Егорова обновить руководство Разведупра.
25 мая 1934 года Артузов был вызван в Кремль. В 13 часов 20 минут он вошел в кабинет Сталина, где уже были Ворошилов и Ягода. Подробная обстоятельная беседа длилась шесть часов. Артузову предложили перейти в Разведупр.
Уходить в другой наркомат, хотя и на родственную работу, с понижением в должности и без всяких перспектив не хотелось. Артузов понимал, что как штатский человек он никогда не станет начальником Разведупра. Но слова Сталина, сказанные во время беседы: «Еще при Ленине в нашей партии завелся порядок, в силу которого коммунист не должен отказываться работать на том посту, который ему предлагается», — исключали выражение недовольства в любой форме. Как послушный член партии, Артузов не мог спорить с Генеральным секретарем. Единственное, что он попросил — взять с собой группу сотрудников, которых отлично знал по работе в ИНО.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54