Такое развитие событий шло во вред интересам СССР, но Сталин еще надеялся спасти положение. В своих выступлениях он не был особенно резок. На XVII съезде партии он говорил: «Конечно, мы далеки от того, чтобы восхищаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной…»
В беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом он подчеркнул свое личное дружелюбие к Германии и немецкому народу. Однако резко антисоветские высказывания Гитлера и не менее резкая отповедь, которую давала ему советская пресса (конечно же с ведома Сталина, не желавшего «терять лицо»), не позволяли искать какого-то нового сближения с Германией на официальной основе. Требовалось делать шаги, которые предпринимались бы в обход государственных дипломатических органов.
Именно этим, по заданию Сталина, и должен был заняться Давид Канделаки. В 1935 году он был направлен в Германию в качестве торгового представителя. Чего он должен был добиваться?
В целом — нейтрализовать появление Гитлера на европейской арене. Повернуть Германию к старой «рапалльской» традиции, используя Геринга против Гитлера. Заинтересовать Гитлера советским сырьем, а за это обеспечить заказы и поставки для советской оборонной программы. И конечно же, обеспечить конфиденциальность переговоров, учитывая, что в это же время Советский Союз устанавливал союзнические отношения с Францией и Чехословакией.
Прибыв в Берлин, Канделаки довольно быстро наладил регулярные отношения с крупнейшим банкиром НСДАП, министром финансов Ялмаром Шахтом. Посредником в их переговорах стал референт Шахта Герберт Геринг, двоюродный брат самого Германа Геринга, правой руки Гитлера.
Нарком иностранных дел СССР Литвинов знал о задании, полученном Канделаки от Сталина, но не имел права вмешиваться и относился к этому делу с осторожностью.
На первых порах, весной 1935 года, Шахт много разглагольствовал о необходимости дальнейшего хозяйственного сближения Германии с Советским Союзом. При этом утверждал, что его курс проводится им с ведома и одобрения Гитлера. По распоряжению Сталина была разработана инструкция для Канделаки на предмет его бесед с Шахтом (она хранится в личном архиве Сталина). Канделаки должен был заверить Шахта в отсутствии антигерманских настроений У советского руководства, в готовности развивать с Германией «наилучшие отношения», в том, что советско-французский пакт не носит антигерманского характера.
Несмотря на то что Гитлер в 1935 году не пошел на улучшение отношений с СССР, Канделаки, с ведома Сталина, продолжал свои контакты. В своем докладе в январе 1936 года Канделаки отмечал, что в беседе с ним Шахт обронил такую фразу (а он даром слов на ветер не бросал): «Да! Если бы состоялась встреча Сталина с Гитлером, многое могло бы измениться». На докладе Канделаки Сталин написал: «Интересно. И. Ст.» и ознакомил с ним Ворошилова и Кагановича.
Канделаки зондировал почву о возможности размещения в Германии оборонных заказов на военные суда, подводные лодки, самолеты и химическое оборудование в счет предлагаемого Шах-том 500-миллионного германского кредита, но получил отказ. Ведя разговоры с Канделаки, хитрый Шахт на серьезные вопросы не давал ответов, а адресовал его к министру иностранных дел Нейрату, понимая, что Канделаки избегает официально-дипломатического характера переговоров и не пойдет на них.
Сталин и Политбюро были весьма заинтересованы в улучшении торговых отношений с Германией. Страна остро нуждалась в новом оборудовании и военной технике. На заседаниях Политбюро этот вопрос рассматривался 4 раза в 1934 году и 8 раз в 1935 году.
Канделаки занимался не только торгово-экономическими проблемами. Сталин через него пытался осуществить далеко идущие планы, направленные против Гитлера. Ставка делалась на Шахта и Геринга, якобы лучше, чем Гитлер, относившихся к СССР. Но в том же 1935 году выяснилось, что эти надежды напрасны. Литвинов в докладе Сталину 12 марта 1935 г. отмечал: «…Шахт, которого еще недавно Канделаки предлагал нам поддерживать против Гитлера, поддерживает завоевательные устремления Гитлера на Востоке». Наркому явно не нравился непрофессионализм Канделаки и его авантюристические планы. Знал ли он, что за спиной Канделаки стоит сам вождь?
Миновал 1935 год. В наступившем 1936-м экономические ориентиры Германии несколько сдвинулись: немцам понадобилось русское сырье. Зашла речь даже о свидании с Германом Герингом, возглавившим Верховный комиссариат по валютным и сырьевым вопросам.
20 октября 1936 года Канделаки писал Сталину:
«Дорогой Иосиф Виссарионович
Посылаю Вам краткую информацию о некоторых германских делах.
1. О Геринге.
…По словам Вольфа, в беседе с ним Геринг подчеркивал, что он не выступал против СССР в Нюрнберге (имеется в виду нюрнбергский съезд НСДАП. — И.Д.) и выступать по этому вопросу так, как выступали другие, не намерен».
Далее Канделаки, дабы подкрепить свои позиции, упоминает о том, что делами, связанными с советско-германской торговлей «как в Министерстве Хозяйства, так и в Министерстве Обороны», будет заниматься брат Геринга — Герберт Геринг (связь Канделаки. — И.Д.).
Он также сообщает, что положение Шахта сильно пошатнулось, так как «в кругах германских фашистов очень недовольны его „критикантством“.
В конце декабря 1936 года Канделаки встретился с Шахтом. Из отчета Шахта Нейрату: «Во время беседы я заявил, что оживление торговли между Россией и Германией будет возможно только в том случае, если русское правительство… воздержится от любой политической пропаганды вне России» (имеется в виду антифашистская пропаганда Коминтерна. — И.Д.). Фактически это был ультиматум Сталину, которого он не мог принять.
После встречи с Шахтом Канделаки получил «проект устного ответа», составленный Литвиновым и завизированный Сталиным, Молотовым, Кагановичем, Орджоникидзе, Ворошиловым. Он был составлен в миролюбивых выражениях и кончался заверением, что «…советское правительство не отказывается от прямых переговоров через официальных дипломатических представителей; оно согласно также считать конфиденциальными и не предавать огласке как наши последние беседы, так и дальнейшие разговоры, если германское правительство настаивает на этом». Это показывает, что Сталин шел на все, лишь бы сохранить мирное развитие событий.
Но в самом советском руководстве в оценке переговоров Канделаки не все были единодушны. 14 января Литвинов направил личное письмо послу Сурицу, из которого следует, что в первоначальном варианте, составленном им самим, говорилось: переговоры должны вестись на уровне Суриц — Нейрат. Сталин же внес поправку, подтверждавшую, что переговоры Канделаки — Шахт могут быть продолжены. В этом же письме Литвинов писал: «Изменения сделаны, несмотря на то, что т. Ст. вторично подтвердил, что ни в коем случае нельзя поручать переговоры К. ввиду его дипломатической неопытности, и согласился со мною, что вести переговоры придется Вам».
29 января 1937 года Канделаки вновь встретился с Шахтом. Тот не преминул доложить о встрече Нейрату, сопроводив свой доклад рекомендацией ответить русским так: «Германия готова вести переговоры с Москвой после „ясно выраженной декларации…“ об отмежевании СССР от коминтерновской пропаганды».
Нейрат ответил Шахту: «Вчера во время личного доклада фюреру я говорил ему о ваших беседах с Канделаки и особенно о заявлении, сделанном вам от имени Сталина и Молотова… Я согласен с фюрером, что в настоящее время они (переговоры) не приведут ни к каким результатам… Совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться дальше в направлении д е с п о тизма на военной основе (разрядка моя. — И.Д.). В этом случае мы, конечно, не упустим случая снова вступить в контакт с Россией…»
Сталин конечно не был знаком с этим письмом. Иначе его непременно заинтересовали бы слова о «деспотизме на военной основе». Что это? Намек на заговор генералов? Или надежда на то, что Сталин откажется от услуг Коминтерна и союза с ним и твердо возьмет в свои руки власть в России, не пытаясь распространить ее на весь мир? Так или иначе, время для этого, по мнению обеих сторон, пришло два года спустя, в 1939 году.
И на этот раз попытка Канделаки закончилась ничем, о чем он личным письмом доложил Сталину. Он, в частности, писал: «До 16 марта мы никакого сообщения от Шахта не получали. 16 марта меня пригласил к себе известный Вам Герберт Геринг, который заявил: „…главное заключается в том, что немецкая сторона не видит в настоящее время различия между советским правительством и Коминтерном. Вследствие этого немецкая сторона не считает целесообразным продолжать переговоры…“
Это уже было прямым вызовом Сталину. Ни о каких дальнейших контактах речи быть больше не могло. Миссия Канделаки провалилась. Через две недели он был отозван в Москву и назначен заместителем наркома внешней торговли СССР. Но это было лишь отвлекающим ходом. Вскоре он был арестован и расстрелян.
Стремясь развеять слухи о советско-германских переговорах, утечку которых специально допустил Гитлер, 17 апреля 1937 года Литвинов выступил с официальным опровержением. «Мы не вели и не ведем… никаких переговоров с немцами».
Говоря о судьбе Канделаки, хочется напомнить древнюю английскую мудрость: «Когда монарх доверяет подданному государственную тайну, тот не должен удивляться, услышав по себе колокольный звон».
* * *
Вскоре после отъезда Канделаки из Берлина туда прибыл советник полпредства Георгий Александрович Астахов. С весны 1939 года он стал временным поверенным в делах СССР. Прошло всего чуть больше двух лет после резкого ответа немцев на миролюбивые зондажи Сталина, как Гитлер, видимо решив, что в Москве наступила эпоха «деспотизма на военной основе», вернулся к идее переговоров с Россией.
Знающий немецкий язык, общительный и интеллигентный Астахов стал человеком, через которого немцы могли направить русским необходимые сигналы. Случилось так, что его невольными «информаторами» стали важные мидовские чиновники: статс-секретарь Эрнст фон Вайцзеккер, заместитель заведующего отделом печати Браун фон Штумм, заведующий восточноевропейской референтурой Карл Шнурре. Немцы игнорировали полпреда Мерекалова, у которого Астахов вначале был простым переводчиком.
Шифровки с кратким изложением своих бесед с этими лицами, а иногда и с самим Риббентропом, Астахов слал Молотову. Одновременно Астахов направлял лично Сталину через дипкурьера полный текст бесед.
Из сообщений Астахова, которые он представлял, видна эволюция в высказываниях немецких представителей. Если в начале 1939 года они лишь намеками касались возможности улучшения советско-германских отношений, то уже 30 мая Вайцзеккер сделал Астахову прямое предложение о советско-германском компромиссе. В ту же ночь Сталин читал шифровку об этой беседе, а на другой день ее текст с резолюцией Сталина: «Вне очереди» был разослан Ворошилову, Молотову, Микояну, другим членам Политбюро.
С каждой новой встречей с немцами характер их высказываний становится все более «дружественным». Астахов регулярно информировал о них Сталина и Молотова, но вот что удивительно: Москва никак не реагировала. Сталин, видимо, обдумывал складывающуюся ситуацию. К тому же не надо забывать, что уже наступило лето 1939 года— время переговоров с английской и французской делегациями. Сталин выжидал.
Наконец, 29 июля 1939 года Астахов получил указание выяснить подробности германских предложений. Ему сообщили, что на основании его доклада Молотов будет вести переговоры с послом Шуленбургом в Москве.
2 августа состоялась беседа Астахова с Вайцзеккером и Риббентропом, о которой Астахов немедленно информировал Сталина. Она явилась решающим этапом в развитии событий 1939 года.
Риббентроп довольно подробно изложил германскую точку зрения на отношения с СССР, подчеркнув, что теперь, когда, по мнению фюрера, «национальные» идеи советского руководства начали преобладать над «интернациональными», наступила пора сближения между двумя странами. Он просил довести до Москвы германские предложения о проведении переговоров на высоком уровне, особенно подчеркнув их конфиденциальный характер.
19 августа, за 4 дня до подписания пакта, Астахов был отозван в Москву, теперь он не был нужен Сталину. Астахов был уволен из Наркоминдела, а 27 февраля 1940 года арестован. Ему предъявили традиционное обвинение в участии в антисоветском заговоре и работе на «иностранную разведку». Несколько позже уточнили: «на польскую (?) разведку». В июле 1941 года его осудили на 15 лет. Он умер в лагере в феврале 1942 года.
Кстати, Берия мог бы причислить Астахова и к своей «личной агентуре». В одном из прошений, направленном Астаховым из тюрьмы в ЦК и наркому Берии, Астахов, требуя справедливости, напоминал, что ему пришлось работать «под наблюдением» Берии, и он «обеспечил полную тайну переговоров с Германией с 1939 года». Более того, он даже напомнил, что был на приеме у Гитлера, факт, который не вошел в историю подготовки пакта.
Что следует из этого письма? То, что Астахов выполнял не только НКВДовские поручения и отчитывался перед самим Сталиным, но что он выполнял и поручения Берии (может быть даже в обход Сталина?). Конечно, такого свидетеля оставлять на свободе и даже в живых было нельзя. Так что и по нему прозвучал «колокольный звон».
* * *
Еще одним человеком, добросовестно пытавшимся выполнить конфиденциальное поручение Сталина, стал кадровый разведчик Рыбкин Борис Аркадьевич (Ярцев, псевдоним Кин, муж разведчицы и писательницы Зои Воскресенской) (1899—1947). В 1920— 1921 годах Рыбкин служил в РККА, с 1921 — в органах ВЧК— ОГПУ, с 1930 года — во внешней разведке. Под дипломатическим прикрытием работал в Иране, Финляндии, Швеции.
Примерно с 1930 года в Финляндии начали расти профашистские настроения, и сама страна все больше скатывалась к фашизму. Увеличивалось количество военизированных формирований, подавлялись малейшие проявления революционного рабочего движения. Постоянно поддерживались и нагнетались антисоветские настроения, чувство напряженности, ожидания смертельной угрозы «с Востока». Любой самый маленький конфликт раздувался прессой до необъятных размеров, постоянно следовали затрагивающие СССР обращения в Лигу Наций.
Широкое распространение получил лозунг «Великой Финляндии», призывавший, в частности, к присоединению к Финляндии огромных советских территорий. Раздувались шовинистические страсти.
Настроения на «финском плацдарме» не могли остаться незамеченными. В агрессивных планах англо-американского и германского империализма тогдашняя Финляндия заняла «достойное» место.
Правда, учитывая рост мощи и влияния своего восточного соседа в международных делах, Финляндия в 1932 году подписала с СССР пакт о ненападении, в 1933 году— конвенцию об определении агрессора, а в 1934 году — протокол о продлении пакта о ненападении на 10 лет.
В начале февраля 1937 года состоялся визит министра иностранных дел Холсти в Москву. Он заверял советских руководителей, что Финляндия желает жить в мире со своим восточным соседом.
В переговорах участвовал Ворошилов. Он ответил Холсти, что добрые пожелания отнюдь не обеспечат сохранения мира на севере Европы, и Советскому Союзу надо бы получить хотя бы какую-нибудь гарантию в отношении действий Финляндии на случай, если третье государство, не испрашивая разрешения Финляндии, использует ее территорию против Советского Союза. Однако ни Холсти в Москве, ни правительство Финляндии позднее ответа на этот вопрос не дали.
Тем временем обстановка в Европе все ухудшалась. 12 марта 1938 года Гитлер осуществил «аншлюс» Австрии, после чего ему открылась дорога к уничтожению независимости Чехословакии.
Поскольку ответа на запрос Ворошилова не поступало, Советское правительство решило предпринять новые шаги и пойти на проведение секретных переговоров с Финляндией. Они были поручены советскому разведчику Б.А. Рыбкину, занимавшему в то время (под фамилией Ярцев) пост второго секретаря полпредства СССР в Финляндии. Никто в полпредстве, включая советского полпреда в Хельсинки В.К. Деревянского, ничего не знал не только о содержании переговоров, но и о самом факте их ведения.
О том, при каких обстоятельствах Рыбкину было дано задание на ведение переговоров, автору рассказала его жена и соратница З.И. Рыбкина (Воскресенская):
— В начале апреля 1938 года Рыбкин (Ярцев) был вторым секретарем полпредства, заведующим отделом. В это время полпред Асмус был отозван в Москву, а вслед за ним и первый секретарь Аустрин. Поверенным в делах был назначен Рыбкин. В апреле 1938 года Рыбкин был срочно вызван в Москву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
В беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом он подчеркнул свое личное дружелюбие к Германии и немецкому народу. Однако резко антисоветские высказывания Гитлера и не менее резкая отповедь, которую давала ему советская пресса (конечно же с ведома Сталина, не желавшего «терять лицо»), не позволяли искать какого-то нового сближения с Германией на официальной основе. Требовалось делать шаги, которые предпринимались бы в обход государственных дипломатических органов.
Именно этим, по заданию Сталина, и должен был заняться Давид Канделаки. В 1935 году он был направлен в Германию в качестве торгового представителя. Чего он должен был добиваться?
В целом — нейтрализовать появление Гитлера на европейской арене. Повернуть Германию к старой «рапалльской» традиции, используя Геринга против Гитлера. Заинтересовать Гитлера советским сырьем, а за это обеспечить заказы и поставки для советской оборонной программы. И конечно же, обеспечить конфиденциальность переговоров, учитывая, что в это же время Советский Союз устанавливал союзнические отношения с Францией и Чехословакией.
Прибыв в Берлин, Канделаки довольно быстро наладил регулярные отношения с крупнейшим банкиром НСДАП, министром финансов Ялмаром Шахтом. Посредником в их переговорах стал референт Шахта Герберт Геринг, двоюродный брат самого Германа Геринга, правой руки Гитлера.
Нарком иностранных дел СССР Литвинов знал о задании, полученном Канделаки от Сталина, но не имел права вмешиваться и относился к этому делу с осторожностью.
На первых порах, весной 1935 года, Шахт много разглагольствовал о необходимости дальнейшего хозяйственного сближения Германии с Советским Союзом. При этом утверждал, что его курс проводится им с ведома и одобрения Гитлера. По распоряжению Сталина была разработана инструкция для Канделаки на предмет его бесед с Шахтом (она хранится в личном архиве Сталина). Канделаки должен был заверить Шахта в отсутствии антигерманских настроений У советского руководства, в готовности развивать с Германией «наилучшие отношения», в том, что советско-французский пакт не носит антигерманского характера.
Несмотря на то что Гитлер в 1935 году не пошел на улучшение отношений с СССР, Канделаки, с ведома Сталина, продолжал свои контакты. В своем докладе в январе 1936 года Канделаки отмечал, что в беседе с ним Шахт обронил такую фразу (а он даром слов на ветер не бросал): «Да! Если бы состоялась встреча Сталина с Гитлером, многое могло бы измениться». На докладе Канделаки Сталин написал: «Интересно. И. Ст.» и ознакомил с ним Ворошилова и Кагановича.
Канделаки зондировал почву о возможности размещения в Германии оборонных заказов на военные суда, подводные лодки, самолеты и химическое оборудование в счет предлагаемого Шах-том 500-миллионного германского кредита, но получил отказ. Ведя разговоры с Канделаки, хитрый Шахт на серьезные вопросы не давал ответов, а адресовал его к министру иностранных дел Нейрату, понимая, что Канделаки избегает официально-дипломатического характера переговоров и не пойдет на них.
Сталин и Политбюро были весьма заинтересованы в улучшении торговых отношений с Германией. Страна остро нуждалась в новом оборудовании и военной технике. На заседаниях Политбюро этот вопрос рассматривался 4 раза в 1934 году и 8 раз в 1935 году.
Канделаки занимался не только торгово-экономическими проблемами. Сталин через него пытался осуществить далеко идущие планы, направленные против Гитлера. Ставка делалась на Шахта и Геринга, якобы лучше, чем Гитлер, относившихся к СССР. Но в том же 1935 году выяснилось, что эти надежды напрасны. Литвинов в докладе Сталину 12 марта 1935 г. отмечал: «…Шахт, которого еще недавно Канделаки предлагал нам поддерживать против Гитлера, поддерживает завоевательные устремления Гитлера на Востоке». Наркому явно не нравился непрофессионализм Канделаки и его авантюристические планы. Знал ли он, что за спиной Канделаки стоит сам вождь?
Миновал 1935 год. В наступившем 1936-м экономические ориентиры Германии несколько сдвинулись: немцам понадобилось русское сырье. Зашла речь даже о свидании с Германом Герингом, возглавившим Верховный комиссариат по валютным и сырьевым вопросам.
20 октября 1936 года Канделаки писал Сталину:
«Дорогой Иосиф Виссарионович
Посылаю Вам краткую информацию о некоторых германских делах.
1. О Геринге.
…По словам Вольфа, в беседе с ним Геринг подчеркивал, что он не выступал против СССР в Нюрнберге (имеется в виду нюрнбергский съезд НСДАП. — И.Д.) и выступать по этому вопросу так, как выступали другие, не намерен».
Далее Канделаки, дабы подкрепить свои позиции, упоминает о том, что делами, связанными с советско-германской торговлей «как в Министерстве Хозяйства, так и в Министерстве Обороны», будет заниматься брат Геринга — Герберт Геринг (связь Канделаки. — И.Д.).
Он также сообщает, что положение Шахта сильно пошатнулось, так как «в кругах германских фашистов очень недовольны его „критикантством“.
В конце декабря 1936 года Канделаки встретился с Шахтом. Из отчета Шахта Нейрату: «Во время беседы я заявил, что оживление торговли между Россией и Германией будет возможно только в том случае, если русское правительство… воздержится от любой политической пропаганды вне России» (имеется в виду антифашистская пропаганда Коминтерна. — И.Д.). Фактически это был ультиматум Сталину, которого он не мог принять.
После встречи с Шахтом Канделаки получил «проект устного ответа», составленный Литвиновым и завизированный Сталиным, Молотовым, Кагановичем, Орджоникидзе, Ворошиловым. Он был составлен в миролюбивых выражениях и кончался заверением, что «…советское правительство не отказывается от прямых переговоров через официальных дипломатических представителей; оно согласно также считать конфиденциальными и не предавать огласке как наши последние беседы, так и дальнейшие разговоры, если германское правительство настаивает на этом». Это показывает, что Сталин шел на все, лишь бы сохранить мирное развитие событий.
Но в самом советском руководстве в оценке переговоров Канделаки не все были единодушны. 14 января Литвинов направил личное письмо послу Сурицу, из которого следует, что в первоначальном варианте, составленном им самим, говорилось: переговоры должны вестись на уровне Суриц — Нейрат. Сталин же внес поправку, подтверждавшую, что переговоры Канделаки — Шахт могут быть продолжены. В этом же письме Литвинов писал: «Изменения сделаны, несмотря на то, что т. Ст. вторично подтвердил, что ни в коем случае нельзя поручать переговоры К. ввиду его дипломатической неопытности, и согласился со мною, что вести переговоры придется Вам».
29 января 1937 года Канделаки вновь встретился с Шахтом. Тот не преминул доложить о встрече Нейрату, сопроводив свой доклад рекомендацией ответить русским так: «Германия готова вести переговоры с Москвой после „ясно выраженной декларации…“ об отмежевании СССР от коминтерновской пропаганды».
Нейрат ответил Шахту: «Вчера во время личного доклада фюреру я говорил ему о ваших беседах с Канделаки и особенно о заявлении, сделанном вам от имени Сталина и Молотова… Я согласен с фюрером, что в настоящее время они (переговоры) не приведут ни к каким результатам… Совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться дальше в направлении д е с п о тизма на военной основе (разрядка моя. — И.Д.). В этом случае мы, конечно, не упустим случая снова вступить в контакт с Россией…»
Сталин конечно не был знаком с этим письмом. Иначе его непременно заинтересовали бы слова о «деспотизме на военной основе». Что это? Намек на заговор генералов? Или надежда на то, что Сталин откажется от услуг Коминтерна и союза с ним и твердо возьмет в свои руки власть в России, не пытаясь распространить ее на весь мир? Так или иначе, время для этого, по мнению обеих сторон, пришло два года спустя, в 1939 году.
И на этот раз попытка Канделаки закончилась ничем, о чем он личным письмом доложил Сталину. Он, в частности, писал: «До 16 марта мы никакого сообщения от Шахта не получали. 16 марта меня пригласил к себе известный Вам Герберт Геринг, который заявил: „…главное заключается в том, что немецкая сторона не видит в настоящее время различия между советским правительством и Коминтерном. Вследствие этого немецкая сторона не считает целесообразным продолжать переговоры…“
Это уже было прямым вызовом Сталину. Ни о каких дальнейших контактах речи быть больше не могло. Миссия Канделаки провалилась. Через две недели он был отозван в Москву и назначен заместителем наркома внешней торговли СССР. Но это было лишь отвлекающим ходом. Вскоре он был арестован и расстрелян.
Стремясь развеять слухи о советско-германских переговорах, утечку которых специально допустил Гитлер, 17 апреля 1937 года Литвинов выступил с официальным опровержением. «Мы не вели и не ведем… никаких переговоров с немцами».
Говоря о судьбе Канделаки, хочется напомнить древнюю английскую мудрость: «Когда монарх доверяет подданному государственную тайну, тот не должен удивляться, услышав по себе колокольный звон».
* * *
Вскоре после отъезда Канделаки из Берлина туда прибыл советник полпредства Георгий Александрович Астахов. С весны 1939 года он стал временным поверенным в делах СССР. Прошло всего чуть больше двух лет после резкого ответа немцев на миролюбивые зондажи Сталина, как Гитлер, видимо решив, что в Москве наступила эпоха «деспотизма на военной основе», вернулся к идее переговоров с Россией.
Знающий немецкий язык, общительный и интеллигентный Астахов стал человеком, через которого немцы могли направить русским необходимые сигналы. Случилось так, что его невольными «информаторами» стали важные мидовские чиновники: статс-секретарь Эрнст фон Вайцзеккер, заместитель заведующего отделом печати Браун фон Штумм, заведующий восточноевропейской референтурой Карл Шнурре. Немцы игнорировали полпреда Мерекалова, у которого Астахов вначале был простым переводчиком.
Шифровки с кратким изложением своих бесед с этими лицами, а иногда и с самим Риббентропом, Астахов слал Молотову. Одновременно Астахов направлял лично Сталину через дипкурьера полный текст бесед.
Из сообщений Астахова, которые он представлял, видна эволюция в высказываниях немецких представителей. Если в начале 1939 года они лишь намеками касались возможности улучшения советско-германских отношений, то уже 30 мая Вайцзеккер сделал Астахову прямое предложение о советско-германском компромиссе. В ту же ночь Сталин читал шифровку об этой беседе, а на другой день ее текст с резолюцией Сталина: «Вне очереди» был разослан Ворошилову, Молотову, Микояну, другим членам Политбюро.
С каждой новой встречей с немцами характер их высказываний становится все более «дружественным». Астахов регулярно информировал о них Сталина и Молотова, но вот что удивительно: Москва никак не реагировала. Сталин, видимо, обдумывал складывающуюся ситуацию. К тому же не надо забывать, что уже наступило лето 1939 года— время переговоров с английской и французской делегациями. Сталин выжидал.
Наконец, 29 июля 1939 года Астахов получил указание выяснить подробности германских предложений. Ему сообщили, что на основании его доклада Молотов будет вести переговоры с послом Шуленбургом в Москве.
2 августа состоялась беседа Астахова с Вайцзеккером и Риббентропом, о которой Астахов немедленно информировал Сталина. Она явилась решающим этапом в развитии событий 1939 года.
Риббентроп довольно подробно изложил германскую точку зрения на отношения с СССР, подчеркнув, что теперь, когда, по мнению фюрера, «национальные» идеи советского руководства начали преобладать над «интернациональными», наступила пора сближения между двумя странами. Он просил довести до Москвы германские предложения о проведении переговоров на высоком уровне, особенно подчеркнув их конфиденциальный характер.
19 августа, за 4 дня до подписания пакта, Астахов был отозван в Москву, теперь он не был нужен Сталину. Астахов был уволен из Наркоминдела, а 27 февраля 1940 года арестован. Ему предъявили традиционное обвинение в участии в антисоветском заговоре и работе на «иностранную разведку». Несколько позже уточнили: «на польскую (?) разведку». В июле 1941 года его осудили на 15 лет. Он умер в лагере в феврале 1942 года.
Кстати, Берия мог бы причислить Астахова и к своей «личной агентуре». В одном из прошений, направленном Астаховым из тюрьмы в ЦК и наркому Берии, Астахов, требуя справедливости, напоминал, что ему пришлось работать «под наблюдением» Берии, и он «обеспечил полную тайну переговоров с Германией с 1939 года». Более того, он даже напомнил, что был на приеме у Гитлера, факт, который не вошел в историю подготовки пакта.
Что следует из этого письма? То, что Астахов выполнял не только НКВДовские поручения и отчитывался перед самим Сталиным, но что он выполнял и поручения Берии (может быть даже в обход Сталина?). Конечно, такого свидетеля оставлять на свободе и даже в живых было нельзя. Так что и по нему прозвучал «колокольный звон».
* * *
Еще одним человеком, добросовестно пытавшимся выполнить конфиденциальное поручение Сталина, стал кадровый разведчик Рыбкин Борис Аркадьевич (Ярцев, псевдоним Кин, муж разведчицы и писательницы Зои Воскресенской) (1899—1947). В 1920— 1921 годах Рыбкин служил в РККА, с 1921 — в органах ВЧК— ОГПУ, с 1930 года — во внешней разведке. Под дипломатическим прикрытием работал в Иране, Финляндии, Швеции.
Примерно с 1930 года в Финляндии начали расти профашистские настроения, и сама страна все больше скатывалась к фашизму. Увеличивалось количество военизированных формирований, подавлялись малейшие проявления революционного рабочего движения. Постоянно поддерживались и нагнетались антисоветские настроения, чувство напряженности, ожидания смертельной угрозы «с Востока». Любой самый маленький конфликт раздувался прессой до необъятных размеров, постоянно следовали затрагивающие СССР обращения в Лигу Наций.
Широкое распространение получил лозунг «Великой Финляндии», призывавший, в частности, к присоединению к Финляндии огромных советских территорий. Раздувались шовинистические страсти.
Настроения на «финском плацдарме» не могли остаться незамеченными. В агрессивных планах англо-американского и германского империализма тогдашняя Финляндия заняла «достойное» место.
Правда, учитывая рост мощи и влияния своего восточного соседа в международных делах, Финляндия в 1932 году подписала с СССР пакт о ненападении, в 1933 году— конвенцию об определении агрессора, а в 1934 году — протокол о продлении пакта о ненападении на 10 лет.
В начале февраля 1937 года состоялся визит министра иностранных дел Холсти в Москву. Он заверял советских руководителей, что Финляндия желает жить в мире со своим восточным соседом.
В переговорах участвовал Ворошилов. Он ответил Холсти, что добрые пожелания отнюдь не обеспечат сохранения мира на севере Европы, и Советскому Союзу надо бы получить хотя бы какую-нибудь гарантию в отношении действий Финляндии на случай, если третье государство, не испрашивая разрешения Финляндии, использует ее территорию против Советского Союза. Однако ни Холсти в Москве, ни правительство Финляндии позднее ответа на этот вопрос не дали.
Тем временем обстановка в Европе все ухудшалась. 12 марта 1938 года Гитлер осуществил «аншлюс» Австрии, после чего ему открылась дорога к уничтожению независимости Чехословакии.
Поскольку ответа на запрос Ворошилова не поступало, Советское правительство решило предпринять новые шаги и пойти на проведение секретных переговоров с Финляндией. Они были поручены советскому разведчику Б.А. Рыбкину, занимавшему в то время (под фамилией Ярцев) пост второго секретаря полпредства СССР в Финляндии. Никто в полпредстве, включая советского полпреда в Хельсинки В.К. Деревянского, ничего не знал не только о содержании переговоров, но и о самом факте их ведения.
О том, при каких обстоятельствах Рыбкину было дано задание на ведение переговоров, автору рассказала его жена и соратница З.И. Рыбкина (Воскресенская):
— В начале апреля 1938 года Рыбкин (Ярцев) был вторым секретарем полпредства, заведующим отделом. В это время полпред Асмус был отозван в Москву, а вслед за ним и первый секретарь Аустрин. Поверенным в делах был назначен Рыбкин. В апреле 1938 года Рыбкин был срочно вызван в Москву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54