– Вы и не увидите, надо слышать. И перестаньте ходить. Езжайте в Аркадию стареньким пятеньким трамваем, садитесь на скамейку, закройте глаза. Ш-ш-ш, – вода накатывается на берег, – ш-ш-ш…
– Внимание! Катер «Бендиченко» отходит на десятую станцию Фонтана…
– «Это очень, очень хорошо…»
– «Ах, лето…»
– Потерялся мальчик пяти-шести лет, зовут Славик. Мальчик находится в радиоузле. Ненормальную мамашу просят подойти откуда угодно.
– Граждане отдыхающие! Пресекайте баловство на воде! Вчера утонула гражданка Кудряшова и только самозабвенными действиями ее удалось спасти.
– Ой, я видела эту сцену. Они все делали, но не с той стороны. А, это искусственное дыхание не с той стороны… Она хохотала, как ненормальная.
– Скажите, в честь чего сегодня помидоры не рубль, а полтора? В честь чего?
– В честь нашей встречи, мадам.
– Остановись, Леня! Что делает эта бабка?
– Она думает, что она перебегает дорогу. Я не буду тормозить.
– У вас есть разбавитель?
– Нету.
– В бутылках.
– Нету.
– В плоских бутылках…
– Нету.
– У вас же был всегда!
– Нету, я сказала!
– Не надо кричать. Вы могли отделаться улыбкой.
– Что ты знаешь! Я не могу с ним ходить по магазинам, он им подсказывает ответ. «Скажите, пива нет?» Они говорят: «Нет». «А рыбы нет?» Они говорят: «Нет». Тридцать лет я с ним мучаюсь. Он газету не может купить. Он говорит: «Газет нет?» Они говорят: «Нет».
– Алло, простите, утром от вас ушел мужчина… Ну, не стесняйтесь, мне другое надо узнать. Каким он был, вы не вспомните? Кольцо, сустав, очки, брюки серые, потрепанные… А, значит, это все-таки был я! Извините.
– Что ты знаешь! У него печень, почки, селезенка… Весь этот ливер он лечит уже шестой год.
– А вы где?
– Я в санатории.
– А нас вчера возили в оперный.
– Внимание! Катер «Маршал Катыков» через десять минут…
– «Если б жизнь твою коровью исковеркали любовью…»
Откройте глаза. 24 марта. Никого. Пустынный пляж. Ветер свободно носится в голых ветвях. Прямые углы новых районов, параллельно, перпендикулярно. Приезжие зябнут в плащах.
– Скажите, где можно увидеть старую Одессу?
– На кладбище.
Наверно, старого кладбища уже тоже пока нет. Есть сквер, молодые деревья на месте старых могил о чем-то символически молчат. Так и живем, не зная, кто от кого произошел, определяя на глаз национальность, сразу думая о нем худшее, вместо того чтобы покопаться…
Вдали трубы заводов, новые районы, по которым сегодня этот город можно отличить от других. Дети из скрипок ушли в фигурное катание, чтоб хоть раз мелькнуть по телевидению. Новый порт, аммиачный завод, ВАЗ-2101, 02,03…
Но закройте глаза. Проступают, отделяются от старых стен, выходят из дикого винограда, из трещин в асфальте и слышны, слышны, слышны…
– Вы же знаете, у него есть счетная машинка, он теперь все подсчитывает. Услышал об урожае, пошевелил губами, достал машинку и что-то подсчитал. То ли разделил урожай на население минус скот, то ли помножил свои дни на количество съедаемого хлеба и сумму подставил под урожай в качестве знаменателя. У него есть счетная машинка, он все время считает, он как бы участвует в управлении страной. Он прикинул количество чугуна на каждую нашу душу. А бюджеты, расходы, займы… У нас же никогда не было времени считать, мы же не могли проверить. Теперь Госплану нужно действовать очень осторожно, потому что он его все время проверяет. Мальчику десять лет, и он такой способный.
– Андруша-а-а!
– Я вам говорю: кто-то ловит рыбу, кто-то ловит дичь, кто-то ищет грибы. Этот ищет деньги и находит дичь, грибы и рыбу.
– Андруша-а-а!…
– Я с женщин ничего не снимаю, жду, пока сойдет само…
– Какой он сатирик? Он же боится написанного самоим собой! Что вы его все время цицируете?
О Боже, сохрани этот город, соедини разбросанных, тех, кто в других местах не может избавиться от своего таланта и своеобразия. Соедини в приветствии к старшему, преклони колени в уважении к годам его, к его имени, обширному, как материк. Многие из нас родились, жили и умерли внутри этого имени. Да, что-то есть в этой нервной почве, рождающей музыкантов, шахматистов, художников, певцов, жуликов и бандитов, так ярко живущих по обе стороны среднего образования! Но нет специального одесского юмора, нет одесской литературы, есть юмор, вызывающий смех, и есть шутки, вызывающие улыбку сострадания. Есть живой человек, степной и горячий, как летний помидор, а есть бледный, созревший под стеклом и дозревший в ящике. Он и поет про свою синтетику, и пишет про написанное. А писать, простите, как и писать, надо, когда уже не можешь. Нет смысла петь, когда нечего сказать, нет смысла танцевать, когда нечего сказать. И если у человека есть его единственное движимое имущество – талант, – он и идет с ним, и поет им, и пишет им, и волнует им, потому что талант – это очень просто, это переживать за других.

* * *

«Вот время: жен меняют – любовница постоянная».

Коротко о себе

У нас сатириками не рождаются, их делает жизнерадостная публика из любого, ищущего логику на бумаге. А при отсутствии образования, лени, нежелании копаться в архивах и жить бурной жизнью костного хирурга – писать не о чем. Переписывать то, что написано классиками, не получается, ибо нравится как написано. Шутить и хохотать по любому поводу хочется, но уже физически трудно. А тот, кто с размаху падает на тротуар, гремя кастрюлями и разбрызгивая кефир, вызывает сочувствие, а не хохот, что, конечно, плохо отражается на так называемой литературе.
Заметил в себе, тороплюсь оградить тех, кто незаметно стареет, – от мудрости, этого жалкого состояния физического слабосилия, когда истины не знаешь также, как и все, но почему-то стыдишься этого.
А полное отсутствие юмора и большое уважение к собственным словам создают интонацию, которая ее заменяет.
Оглянувшись вокруг и увидев, что многочисленные разоблачения, монологи, фельетоны и указывания пальцем только веселят уважаемую публику, а не приводят к немедленному уничтожению недостатков, он заметно сник, поглупел и стал подумывать о тихом возделывании настоящей малоплодородной почвы, где-нибудь в окрестностях Москвы под Одессой.
После того, как его однажды ошибочно пригласили на большой концерт, а потом попросили не выступать и, когда это состоялось, столь горячо благодарили и так одарили подарками и бутылками, что он задумался: может, с таким огромным успехом и продолжать не выступать при большом стечении народа, а слушать передачу «Наш сад» всей душой с вопросами и письмами, и кормить людей помидорами, а не упреками.

У кассы

Для Р. Карцева и В. Ильченко

– Дайте мне два билета по безналичному расчету, дайте! Мне подождать? Я подожду… Дайте мне два билета по безналичному расчету, дайте мне… Подождать? Я подожду… Дайте мне два билета, дайте!
– А вы кто такой?
– Я Петров, уполномоченный.
– Чем вы докажите, что вы – Петров?
– Вот мое удостоверение! Видите? Вот!
– Мало ли что я вижу. Я все вижу. Вот верю ли я?
– Вот письма на мое имя, вот бланки, читайте, все – Петрову, читайте!
– Можете мне все это не показывать. Чем вы докажете, что вы – Петров?
– Вот моя доверенность!
– А чем докажете, что она ваша?
– Удостоверение, фотокарточка! Сличайте! Сличайте!!
– Похоже, ну и что?
– Это – я!
– А это – я.
– Это мое удостоверение!
– Чем докажете?
– Родинка, видите, вот!
– Ну-ну.
– Видите – родинка?
– Ну.
– И вот родинка. Видите?
– Ну и что?
– Я встану вот так, а вы сличайте меня, сличайте!
– Есть сходство. Доверенность на Петрова?
– Да!
– Вот он придет, я ему и дам.
– Он пришел, я уже здесь!
– Чем докажете, что вы Петров?
– Удостоверение!
– А чем докажете, что это ваше удостоверение?
– Фотокарточка!
– А чем докажете, что это ваша фотокарточка?
– Родинка!
– Чем докажете, что это ваша родинка?
– А чем вы докажете, что вы – кассир? Чем?
– Я – кассир! Вот деньги, билеты, окошко и надпись: «Сидоров – кассир».
– Вы не Сидоров – кассир!
– Нет, я кассир!
– Вы не кассир!
– Нет, я кассир!
– Вы пришли с улицы и сели, а кассира убили! Труп – в сейф!
– Что ты плетешь? Вот сейф пустой, ты что?
– Убрали, успели и сели вместо него. Вы не Сидоров – кассир!
– Да ты что? Вот паспорт на десять лет, дурака валяешь!
– А паспорт отняли!
– А карточка?
– Наклеили!
– А печать?
– Выкрали из милиции. Зарезали паспортистку, достали бланк, заполнили ее рукой, кровь смыли. Вы же смыли всю кровь! Зачем вы смыли кровь?
– Да ты что? Вот, все знают, все подтвердят.
Ребята, кто я?
– Ничего не значит, вы сговорились!
– Да вот мой начальник!
– Это не он.
– Лаптев!
– Врет!
– Константин Петрович!
– Притворяется. Как ты сюда попал, убийца? Ты убил кассира! Ты его… Зачем ты его убил? Что он тебе сделал? Сидел человек, работал, а ты взял да его кокнул. Убийца!
– Да чего ты, чего ты, чего ты?! Я двадцать лет тут сижу работаю, чего ты?
– Я вот тебя сейчас укокошу, сам сяду. Что, я буду Сидоров – кассир?
– А я умею работать, а ты нет!
– Тебя выучили и подготовили.
– Я выдаю деньги и получаю зарплату!
– Ты не кассир!
– Ну а кто я?
– Какой ты кассир?
– Ну а кто я?
– Не кассир, и все!
– Ну а кто я?
– Ты танкист. Я тебя узнал.
– А-а, вот ты и влип! Я же не умею заводить танки!
– Научат!
– Я даже не знаю, как в него влезть.
– Покажут!
– А где эти танки, где они?
– Узнай и приходи!
– Нет, я все-таки Сидоров – кассир!
– Нет!
– Возьми свои два билета, отстань от меня!
– Отойди от меня! (Рвет билеты.) Убийца!!!

* * *

По тому как он плевал, сморкался и икал за столом, было видно, что он старается держаться прилично.

На складе

Для Р. Карцева и В. Ильченко

Главная мечта нашего человека – попасть на склад. Внутрь базы. В середину.
– Скажите, это склад? Тот самый?
– Да.
– Слава Богу. Я пока к вам попал… Ни вывески, ничего. Мне сказали, что здесь все есть. Я не верю, конечно.
– Что вам?
– Вот это я могу… вот это что?
– Сколько?
– Одну можно?
– Сколько?
– Полторы.
– Дальше.
– А у вас есть?… Подождите, а можно с женой? Я мигом. Я только здесь.
– Пропуск на одного.
– А позвонить?
– Отсюда нельзя.
– А сюда?
– И сюда нельзя. Быстрее. У меня кончается рабочий день.
– А завтра?
– Пропуск на сегодня.
– А вы мне поможете?
– Я не знаю, что вам нужно.
– Ну, что мне нужно, ну, что мне нужно? Мне нужно… Ой, ой… ой, ну, что мне нужно, Господи? А что у вас есть?
– Что вам нужно?
– Ну, что мне нужно?… Ну, лекарства какие-нибудь.
– Какие?
– А какие у вас есть?
– А какие вам нужно?
– Ну… (всхлип) пирамидон.
– Сколько?
– Да что пирамидон! Ну, что вы, в самом деле? Мне нужно… Ой… Ну, что пирамидон… Ну, пирамидон тоже… Ой…
– Сколько?
– Ну, десять… Что я с пирамидоном?…
– Восемь?
– Да. Десять, десять.
– Пожалуйста.
– Пятнадцать.
– Пожалуйста.
– А можно еще две?
– Можно.
– И еще одну.
– Хорошо. Дальше.
– А что у вас есть?
– Что вам нужно?
– Что мне нужно? Что вы пристали? Мне сказали – в порядке исключения для поощрения.
– Так вы отказываетесь?
– Что-о! Кто? Я?!… Из одежды что-нибудь?
– Что?
– Шапки.
– Одна.
– Да. Две.
– Дальше.
– И еще одна.
– Три. Дальше.
– Пишите четвертую.
– Так. Обувь?
– Сандалий импортных нет?
– Есть.
– Белые.
– Сколько?
– Белые!
– Сколько?
– Они белые?
– Белые.
– Две.
– Пары?
– Одна и джинсы.
– Белые?
– Синие одни. А что, и белые есть? То есть белые две и сандалии две.
– Пары?
– Одна… Нет, две и джинсы. Две и джинсы одна.
– Пары?
– Две.
– Две?
– Три.
– Три.
– Четыре, и будет как раз, потому что мне не только. Я хотел… тут надо для…
– Нет.
– Меня… но я просто сбегаю… А что у вас из продуктов питания?
– Что вас интересует?
– Меня интересует, ну, поесть что-нибудь. Вот, например, ну хотя бы, допустим, колбаса.
– Батон?
– Два. А хорошая?
– Два.
– Три. А какая?
– Какая вас интересует?
– Ну, такая… покрепче…
– Значит, три.
– А что, есть? Четыре.
– Четыре.
– Пять.
– Ну…
– Ясно… Четыре, а один чуть раньше.
– Значит, пять.
– Почему – пять? Один раньше.
– Дальше.
– Что есть?
– Что вас интересует?
– Что? Ну, вот эти… Как их? Крабы есть?
– Сколько? Одна?
– Две.
– Две.
– Три.
– Три.
– Четыре.
– Четыре… Ну?
– Ясно… Я слышал, такие бывают языки… такие оленьи… Я понимаю, что…
– Сколько?
– Кило.
– Они в банках.
– Одна… Нет, две… Или три… Чтоб уже сразу. Ну, если вам все равно – четыре.
– Вы их не будете есть. Они своеобразного посола.
– Тогда одну.
– Одна.
– Две. Себе и на работе.
– Нельзя. Только вам.
– Ну, да, я съем сам. Вы сможете посмотреть.
– Одна.
– Нет. Две. Вдруг подойдет. Я тут же – вторую.
– Две.
– Нет, одна. Денег не хватит. Скажите, а вот, допустим, рыба.
– Сколько?
– Нет. А вот свежая.
– Живая, что ли?
– А что? Вот живая.
– Какая?
– Живая-живая.
– Какая вас интересует?
– Кого, меня? Меня интересует… сазан.
– Сколько?
– А сом?
– Сколько?
– Тогда стерлядь.
– Сколько?
– Форель.
– Ну?
– Есть?
– Сколько?
– Три.
– Три.
– Четыре.
– Четыре.
– Четыре и стерлядь.
– Пять.
– И сом.
– Испортится он у вас.
– Тогда один.
– Пишу сразу два. Но они испортятся.
– Пишите три… пусть портятся. Вобла.
– Сколько?
– И пиво.
– Какое?
– А какое есть?
– Какое вас интересует? У нас восемь сортов.
– А какое меня интересует? Жигулевское. Оно вроде получше.
– Ящик?
– Бутылку.
– Все?
– Все. Водка есть?
– Какая?
– «Московская».
– Сколько?
– Сто.
– Бутылок?
– Грамм.
– Здесь?
– Да. А у вас есть? (Шепчет.)
– Сколько?
– Два.
– Потечет.
– Заткну. А есть? (Шепчет.) Живой?…
– Сколько?
– Два.
– Два.
– Четыре.
– Мы гоним только до ворот. Там гоните сами.
– А есть (шепчет) для?…
– Мужской, женский?
– Я думал, он общий.
– Ну?
– Тогда женский.
– Один?
– И мужской.
– Один?
– По два.
– По два.
– По три и… детский.
– Детских не бывает. Это же дети. Вы соображаете?
– Тогда по четыре и еще один мужской и один женский.
– Значит, по пять.
– Значит, по пять и еще по одному.
– Да вы их не израсходуете за десять лет.
– Тогда все. Тогда по шесть и еще по одному потом, и все.
– Значит, по семь.
– И еще по одному потом. А я слышал… (шепчет) бывают американские против… невозможного… а мне… (шепчет), а мне… (шепчет), очень… (шепчет) я с детства… (шепчет), врожденное… (шепчет), говорят, чудеса, а мне… (шепчет) она…
– Сколько?
– Что, у вас есть?!
– Сколько?
– Двести.
– Это мазь.
– Десять.
– Определенное количество на курс.
– Сколько?
– Не знаю, может, сто.
– Сто пятьдесят, здесь намажу и возьму с собой.
– Хорошо, сто пятьдесят.
– Валенки есть?
– Сколько?
– Не нужно, это я так.
– Все?
– Мне еще хотелось бы…
– Все.
– Ну, пожалуйста.
– Все! (Лязгает железом.) Сами повезете заказ?
– А что, вы можете?
– Адрес?
– Все положите? Может, я помогу?
– Куда везти?
– На Чехова… то есть на Толбухина. А в другой город можете?
– Адрес?
– Нет, лучше ко мне. Хотя там сейчас… Давай на Красноярскую. Нет, тоже вцепятся. Давай к Жорке. Хотя это сука. А ночью можно?
– Кто ж ночью повезет?
– Тогда замаскируйте под куст.
– Не производим.
– Тогда брезентом. Я палку найду под орудие – и на вокзал. Слушай, двух солдат при орудии…
– Не имеем.
– А настоящее орудие дадите для сопровождения тоже под брезентом?
– Так что, два орудия поволокешь?
– А что? Два орудия – никто не обратит… А если колбасу… Ну, хоть пулемет?
– Это гражданский склад. Севзапэнерго-дальразведка.
– Мне до вокзала. Там на платформу, сам охраняю и – на Север.
– Ты же здесь живешь.
– Теперь я уже не смогу. Не дадут. Плохо – живи. А хорошо… Не дадут.

Играет румынская музыка

Играет румынская легкая, очень легкая, мелкая, легкая музыка. На работе страшно на него накричали. Дома ужасно на него накричали. По дороге домой просто жутко на него накричали. Где только на него не кричали. Он был слабый человек. А день был роскошный, весенний. Он был слабый человек. Небо стало серым и подуло свежестью. Он был слабый человек. Он не знал, что делать. Он искал тех, кто ему советовал срочно изменить образ жизни, но их уже не было… Пробежал куда-то мужчина с обрывком веревки на шее. Видимо, только оборвал и бежал безо всякого маршрута… Не то, чтобы куда-то, а просто откуда-то. Он искал тех, кто требовал, чтобы он решился. Ну, он решился… Он был слабый человек… Тут что-то надо было решать… И (еще хуже) что-то надо было делать. А решать он не умел.
Он трогал свою веревку. Он любил ее натягивать и трогать. Она басовито гудела. Он даже научился себе аккомпанировать. И пел, пел южными ночами о своем внутреннем мире. И песни эти становились все уверенней…

* * *

На вопрос: «как живешь?» – завыл матерно, напился, набил рожу вопрошавшему, долго бился головой об стенку… В общем, ушел от ответа.

Диалог с зеркалом

Загадка ты для меня… Чего ты хочешь от этой жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30