Устав пошел по рукам, каждый параграф обдумывался до мельчайших подробностей, подвергался тщательному разбору на семейных советах, потом собирались несколько соседей и снова все взвешивали, а когда что-нибудь было неясно, шли к Анне или Регуту и просили разъяснения. Кулаки запугивали и продолжали пускать в ход клевету, кое-где по утрам находили грязные листки с угрозами и «добрыми советами»: «Бога ради не вступайте в колхоз, скоро начнется война, и американцы не простят тем, кто вступил в коммуны!» Некоторым крестьянам присылали по почте угрожающие письма. Пугали расплатой: если адресат не послушается и вступит в колхоз – усадьбу сожгут, а самого прикончат.
Так назревало большое событие, которое перевернуло в конце зимы всю жизнь Пурвайской волости. Анна успела поговорить почти со всеми бедняками и середняками волости и знала их мнение. Сорок шесть семей решили объединиться в сельскохозяйственную артель, но только у тридцати двух земли были сосредоточены в одном конце волости, примыкавшем к Змеиному болоту, остальные хозяйства были разбросаны по всей волости подобно маленьким островкам. Все эти крестьяне уже были членами сельскохозяйственной кооперации и успели накопить небольшой опыт совместной работы: кроме своей земли, члены кооператива за прошлый год коллективно обработали поля заброшенных усадеб; товариществу принадлежал старый трактор, несколько косилок и две молотилки.
– По слогам уже разбираем, теперь пора начать читать, – шутил председатель правления сельскохозяйственной кооперации Клуга. – Вот только достать бы хорошую, умную книгу.
…В воскресное утро по всем дорогам к волостному Народному дому потянулись крестьяне – и пешком и на лошадях. Приехали председатель уисполкома Пилаг, второй секретарь укома партии Артур Лидум, а с ними Валентина Сафронова, которой Анна написала о предстоящем важном событии.
Пилаг в начале войны эвакуировался на Урал, а потом вступил добровольцем в Латышскую стрелковую дивизию и стал полковым агитатором.
– Если подумать, товарищи, ведь мы сегодня участники большого исторического события, – сказал Артур, когда в одной из комнат Народного дома собралось все руководство Пурвайской волости. – Первая сельскохозяйственная артель в уезде! Это начало целой революции, и мы имеем счастье быть крестными отцами этого события. А тебе, Валя, суждено увековечить это событие вдохновенной статьей.
– Кто знает, как у меня получится… – улыбнулась Валентина. – Слишком ответственное задание.
Наконец Регут сообщил, что собрание можно начинать:
– Зал переполнен так, что не проскочить и мышонку.
– Тогда пойдемте, – сказал Артур.
Гайда Римша с комсомольцами всю ночь украшали зал. Вдоль стен, на окнах и у дверей стояло много горшков с цветами, в помещении пахло хвоей, и все это навевало праздничное настроение. Через весь зал были протянуты гирлянды красных флажков, над столом президиума сверкали золотыми буквами лозунги.
Анна, Регут, Пилаг, Артур, Финогенов и работники волостного исполкома сели за стол президиума, Валентина зашла в зал и села среди крестьян.
В большом зале, положив на колени натруженные руки с узловатыми пальцами, сидели молодые и старые люди с обветренными лицами, полные напряженного ожидания. Спокойствие и уверенность, светлые надежды и затаенную злобу можно было прочесть на разных лицах. Каждый пришел сюда со своими мыслями и чувствами, и каждый верил в свою правду. «Почему так нужно?» – спрашивала сегодня не одна пара глаз. Предки этих крестьян из поколения в поколение шагали по знакомой дороге, протоптанной отцами и дедами, а теперь, когда впереди открывались неизведанные дали, они пугали их своей новизной. Но большинство не сомневалось, а верило, выносив свою веру за долгие дни и ночи размышлений.
Во взглядах кулаков тлела темная злоба и ненависть. Земля заколебалась под их ногами, трещали устои их мира; они не стояли на распутье – нет, им не суждено было переступить порог новой жизни, а старая была обречена на гибель; гнить, сгинуть – такова теперь была их участь.
Анна открыла собрание кратким вступительным словом. Она сообщила, что более сорока семей Пурвайской волости выразили желание объединиться в сельскохозяйственную артель, поэтому созвано это собрание. Анна призвала жителей волости всесторонне обсудить этот вопрос и рекомендовала каждому участнику собрания самостоятельно решить за себя – вступить ли в артель, или жить по-старому.
После этого она попросила Регута прочитать текст примерного устава сельскохозяйственной артели.
Регут надел очки и, став на маленькую трибуну, медленно и громко прочел текст устава. Пока он читал, в зале царила глубокая тишина. Крестьяне старались не пропустить ни одного слова. Наморщенные лбы, глубокая серьезность и задумчивость на лицах собравшихся показывали, что каждый из них напряженно обдумывает услышанное. Когда Регут кончил чтение, Анна попросила участников собрания задавать вопросы и высказываться.
– Чего тут долго мудрить? Надо организовать колхоз и приступить к работе! – крикнул с места Алкснис, один из сорока шести крестьян, которые давно уже заявили о готовности объединиться в артель.
– Свинью в стаде не откормишь! – раздался голос из задних рядов. – В старину латыши знали, почему так говорили.
– Потому-то бароны да кулаки могли так долго издеваться над нами, – послышался ответ Индриксона, крестьянина-бедняка.
– А что, жен и детей гоже объединить надо? – послышался вопрос, и присутствующие кулаки сразу зафыркали. – А как с собаками и кошками? У меня дома каждой твари по паре.
– Ты, сосед, наверно, по утрам уши не моешь, потому плохо слышишь, – спокойно заметил ему Регут. – Иначе услышал бы, что в уставе сказано.
– Чего мне слушать эту премудрость! – выкрикнул подогретый кулаками крестьянин. – Я и не подумаю вступать в ваш колхоз.
– Тогда не мешайте говорить тем, кто думает вступать, – сказала Анна. – Иначе собрание может попросить вас оставить помещение.
После этого выкрики прекратились и крестьяне начали задавать деловые вопросы: о размерах приусадебного участка, о личной собственности колхозников, о порядке начисления трудодней на различных работах, каковы обязанности членов семей колхозников в колхозе. Пришлось снова вернуться к уставу, еще раз прочесть некоторые статьи и на примерах пояснить непонятные места. На вопросы отвечали Анна и Регут, а иногда приходили на помощь Пилаг и Артур.
Кулаки тесной кучкой сидели в задних рядах и слушали. Только Кикрейзис несколько раз просил слова и задавал вопросы.
– Если я не желаю вступить в колхоз, что мне за это будет? А если вступлю, сколько мне заплатят за лошадей и машины? У многих есть только полудохлая лошаденка да старый плуг, а у меня четыре хорошие рабочие лошади и разные машины. Я думаю, что имею право на оплату если не за все, то хотя бы за часть.
– Вот что, сосед, – ответил Регут, – прежде всего нужно, чтобы колхоз согласился принять тебя в члены, но навряд ли кто этого захочет. Сельскохозяйственная артель – такое место, куда кулакам вход воспрещен.
По залу прокатился смех. С постным лицом сидел в одном из первых рядов Антон Пацеплис. Он не задавал никаких вопросов, только слушал и думал. Когда собрание осмеяло Кикрейзиса, лицо Пацеплиса осталось серьезным.
– Твоих лошадей, Кикрейзис, и все твои машины помогли тебе приобрести батраки и малоземельные, – продолжал Регут. – Мне самому пришлось два года отбатрачить у тебя. Если передашь лошадей колхозу, это будет справедливо, и об оплате лучше не мечтай.
– А если я не вступлю в колхоз, тогда что? – снова выкрикнул Кикрейзис. – Почему ты не отвечаешь на вопрос, Регут?
– Уговаривать тебя никто не станет, – сказал Регут. – Колхоз обойдется и без тебя.
Затем слово взял Пилаг. Поздравив инициаторов, он рассказал об опыте коллективизации в других Советских республиках, о хитрости и разных уловках кулаков, как они пытались пробраться в колхозы и захватить руководящие должности, чтобы потом разваливать артели изнутри; рассказал о разных перегибах, о борьбе с лодырями, лжеколхозниками, о правильной организации труда. Делая первые шаги и закладывая фундамент новой артели, надо воспользоваться этим опытом, чтобы избежать ошибок. Затем Пилаг остановился на преимуществах социалистического хозяйства перед индивидуальным, говорил о политическом значении коллективизации и об огромных перспективах, раскрывающихся перед крестьянством Латвии.
– Вдумайтесь, товарищи, во второй параграф примерного устава: «Все межи, разделявшие ранее земельные наделы членов артели, уничтсжаются, а все полевые наделы превращаются в единый земельный массив, находящийся в коллективном пользовании артели». Уничтожив межи ни своих полях, вы уничтожите и все то, что до сих пор разъединяло людей, уничтожите старое и создадите новое, лучшее. Как на полях вашего молодого колхоза скоро заработают тракторы и комбайны, так и в вашей новой жизни начнут действовать новые, доселе вам неведомые силы: единство цели, согласованность стремлений, дружба и товарищество. А когда все это придет, перед вами расступятся горы и не будет таких крепостей, которые вы не смогли бы взять.
– Спасибо Советской власти и партии за нашу новую жизнь! – выкрикнул какой-то новохозяин из середины зала, и его сразу поддержало большинство участников собрания.
Отдельные возгласы слились в мощный хор. К ранее поданным сорока шести заявлениям прибавилось еще двадцать новых.
Каждого вступающего в колхоз обсуждали и оценивали, некоторым нерадивым дали почувствовать, что артель не потерпит в своей среде лодырей и лжеколхозников.
Антон Пацеплис встал и вместе с Кикрейзисом выбрался из зала. Он опасался, как бы Анна перед всем народом не стала допрашивать его, что они думают делать. В Сурумах он мог топнуть на нее ногой и прикрикнуть, чтобы не мешала молиться; здесь так действовать нельзя, лучше вовремя убраться с глаз долой.
Новые колхозники решили назвать свою артель «Ленинский путь». Избрали правление и ревизионную комиссию. Председателем правления, по предложению Анны, единогласно избрали Регута.
Когда собрание уже близилось к концу, к столу президиума подошла пожилая крестьянка.
– Дорогие товарищи, разрешите один вопрос? – обратилась она к президиуму.
– Спрашивайте, не стесняйтесь, тетушка Гандрис… – с улыбкой ответила Анна.
– Теперь вот я вступила в колхоз, – начала Гандриене. – Скажите, а можно будет ходить в церковь и как быть с крещением детей? Ведь нас растили богомольными, и мы с малых лет привыкли к слову божьему.
– Вступить в колхоз – не одно и то же, что вступить в партию или комсомол, – пояснил Артур. – Убеждения члена партии, комсомольца несовместимы с верой в бога, посещением церкви и тому подобными вещами. Ну, а если колхозница не может обойтись без церкви и бога, никто ее за это не осудит. Молитесь себе, только не забудьте, что на колхозной ниве надо работать. За молитвы вам не зачтут ни одного трудодня.
– А, значит, можно! – обрадовалась Гандриене. – Большое спасибо, большое спасибо. Не думайте, что я так сильно верю в этого бога. Только так, немного, по старой привычке. Ведь трудно за один день отвыкнуть. Хочется иногда послушать, что Рейнхарт в своей проповеди скажет. Я коммунистов ужас как люблю и иногда молюсь за них богу, чтоб им все хорошо удавалось. Я и сама ведь такая же божья коммунистка, только вот церковная служба мне еще нравится.
Продолжая благодарить и довольно улыбаясь, она вернулась на свое место и долго что-то горячо рассказывала соседям.
Уже смеркалось, когда Анна проводила до машины Артура, Валентину и Пилага. Усталая, но счастливая, слушала она прощальные приветы отъезжающих крестьян и пожелания дальнейших успехов. Пилаг сел рядом с шофером, а Артур и Валентина – на заднем сиденье. Когда машина скрылась за углом Народного дома, Анна медленно зашагала домой.
2
Первые две недели колхоз существовал только формально. Коллективную работу решили начать с весенней пахоты и сева. Запасов сена не было, и правлению колхоза пришлось оставить лошадей и молочный скот до весны у колхозников, а молочно-товарную ферму организовать, когда скот начнет пастись.
В начале второй недели Регута и Анну вызвали в Центральный Комитет Коммунистической партии Латвии. Бюро ЦК заслушало доклад Регута об организации колхоза «Ленинский путь», подробно расспросило нового председателя о хозяйственной базе, о размерах земельной площади, о количестве скота, о сельскохозяйственном инвентаре, числе трудоспособных колхозников и о хозяйственных планах на ближайшее время. Бюро ЦК одобрило организацию колхоза, а Регута, выступление которого произвело хорошее впечатление, утвердило председателем артели, сильно покритиковав и исправив его хозяйственные планы. Правлению колхоза посоветовали незамедлительно организовать конеферму и молочнотоварную ферму.
Вернувшись из Риги, Регут созвал заседание правления и рассказал об указаниях ЦК партии.
– Пока мы будем ковыряться на своих клочках земли, а скот останется в усадьбах, колхозом и пахнуть не будет, – сказал Регут. – Изменится только вывеска, а жизнь пойдет по-старому. Все равно когда-нибудь придется освобождаться от пут единоличной жизни. Так чем скорее, тем лучше. Если дожидаться весны, то мы очутимся у разбитого корыта, доживем до того, что не останется молочного скота для фермы.
– Да ведь колхозу трудно будет прокормить коров, – заметил член правления завхоз Мурниек. – В единоличном хозяйстве легче. Там каждый найдет выход, сумеет вытянуть.
– Вот это и есть неверие в коллектив! – воскликнул Регут. – Я прежде сам так думал, но когда мне в Риге указали на мои ошибки, сразу понял, что так дело не пойдет, что это отсталый взгляд. Что же получается: одиночка может сделать то, что не под силу коллективу! Если это так, тогда не стоило бы и объединяться. Мы объединились, чтобы стать сильнее и чтобы нам было по плечу то, на что раньше не хватало пороху. Как же вдруг колхоз стал таким немощным, а единоличник таким сильным? В каждом их нас все еще сидит этот старый Адам, вот в чем беда. Нам его надо изгнать так, чтобы и духа его не было. А насчет корма коровам не тужите. Будет скот – будет молоко. Сдадим молоко государству, а государство поможет нам сеном и жмыхом, это мне в Риге обещали. Теперь подумаем, где нам устроить фермы и кого поставить заведующим.
– Конеферму можно разместить в Мелдерах, – предложил Клуга, назначенный бригадиром первой полеводческой бригады.
– Но ведь там коннопрокатный пункт! – возразил Мурниек. – Государственное предприятие!
– Коннопрокатный пункт ликвидируют, – пояснил Регут. – Министерство сельского хозяйства согласно пойти нам навстречу. Я говорил с заместителем министра. При организации колхоза эти пункты теряют значение.
– Тогда дело другое, – сдался Мурниек.
– А животноводческую ферму очень хорошо устроить в Стабулниеках, – продолжал Регут. – На первое время помещений хватит. Когда скота прибавится, построим новый коровник. Заведующей фермой рекомендую назначить Ольгу Липстынь. Женщина энергичная и предприимчивая, в молодости немало помесила навоз в кулацких хлевах. Лучшей заведующей и не придумать.
– Ольга Липстынь будет неплохой хозяйкой, – пробасил Мурниек. В глубине души он мечтал видеть заведующей свою жену, но это, вероятно, никуда не годится, если жена и муж будут на руководящих должностях. Сам Мурниек был назначен завхозом. – Она, пожалуй, подойдет, – добавил он. – Только не знаю, как Ольга управится с отчетностью и всей этой арифметикой, а так она честный человек.
На его лице появилось кислое выражение, но остальные члены правления этого, вероятно, не заметили.
– Заведующим конефермой можно назначить молодого Гандриса, – продолжал Регут. – Он большой любитель лошадей; посмотрите, каких коней вырастил на своих двадцати гектарах. Хоть на ипподром посылай состязаться с заводскими.
– Гандрис в кавалерийском полку прослужил полтора года, – добавил Клуга. – У него есть книги по коневодству. Лучшего заведующего фермой мы не найдем.
На этом и порешили. Труднее оказалось найти подходящего человека на должность счетовода. Для такой работы необходимы были хоть небольшие познания по финансовому законодательству и колхозной экономике, а главное, требовался работник, на которого коллектив мог бы всецело положиться. Анна Пацеплис обещала поискать подходящую кандидатуру среди комсомольцев.
– Некоторые из них закончили среднюю школу, – сказала она. – Если у них и нет специальной подготовки, можно подучить.
– Хотя бы за счет артели, – сказал Регут. – Это окупится. И потом я хотел бы попросить, чтобы уезд прислал знающего агронома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Так назревало большое событие, которое перевернуло в конце зимы всю жизнь Пурвайской волости. Анна успела поговорить почти со всеми бедняками и середняками волости и знала их мнение. Сорок шесть семей решили объединиться в сельскохозяйственную артель, но только у тридцати двух земли были сосредоточены в одном конце волости, примыкавшем к Змеиному болоту, остальные хозяйства были разбросаны по всей волости подобно маленьким островкам. Все эти крестьяне уже были членами сельскохозяйственной кооперации и успели накопить небольшой опыт совместной работы: кроме своей земли, члены кооператива за прошлый год коллективно обработали поля заброшенных усадеб; товариществу принадлежал старый трактор, несколько косилок и две молотилки.
– По слогам уже разбираем, теперь пора начать читать, – шутил председатель правления сельскохозяйственной кооперации Клуга. – Вот только достать бы хорошую, умную книгу.
…В воскресное утро по всем дорогам к волостному Народному дому потянулись крестьяне – и пешком и на лошадях. Приехали председатель уисполкома Пилаг, второй секретарь укома партии Артур Лидум, а с ними Валентина Сафронова, которой Анна написала о предстоящем важном событии.
Пилаг в начале войны эвакуировался на Урал, а потом вступил добровольцем в Латышскую стрелковую дивизию и стал полковым агитатором.
– Если подумать, товарищи, ведь мы сегодня участники большого исторического события, – сказал Артур, когда в одной из комнат Народного дома собралось все руководство Пурвайской волости. – Первая сельскохозяйственная артель в уезде! Это начало целой революции, и мы имеем счастье быть крестными отцами этого события. А тебе, Валя, суждено увековечить это событие вдохновенной статьей.
– Кто знает, как у меня получится… – улыбнулась Валентина. – Слишком ответственное задание.
Наконец Регут сообщил, что собрание можно начинать:
– Зал переполнен так, что не проскочить и мышонку.
– Тогда пойдемте, – сказал Артур.
Гайда Римша с комсомольцами всю ночь украшали зал. Вдоль стен, на окнах и у дверей стояло много горшков с цветами, в помещении пахло хвоей, и все это навевало праздничное настроение. Через весь зал были протянуты гирлянды красных флажков, над столом президиума сверкали золотыми буквами лозунги.
Анна, Регут, Пилаг, Артур, Финогенов и работники волостного исполкома сели за стол президиума, Валентина зашла в зал и села среди крестьян.
В большом зале, положив на колени натруженные руки с узловатыми пальцами, сидели молодые и старые люди с обветренными лицами, полные напряженного ожидания. Спокойствие и уверенность, светлые надежды и затаенную злобу можно было прочесть на разных лицах. Каждый пришел сюда со своими мыслями и чувствами, и каждый верил в свою правду. «Почему так нужно?» – спрашивала сегодня не одна пара глаз. Предки этих крестьян из поколения в поколение шагали по знакомой дороге, протоптанной отцами и дедами, а теперь, когда впереди открывались неизведанные дали, они пугали их своей новизной. Но большинство не сомневалось, а верило, выносив свою веру за долгие дни и ночи размышлений.
Во взглядах кулаков тлела темная злоба и ненависть. Земля заколебалась под их ногами, трещали устои их мира; они не стояли на распутье – нет, им не суждено было переступить порог новой жизни, а старая была обречена на гибель; гнить, сгинуть – такова теперь была их участь.
Анна открыла собрание кратким вступительным словом. Она сообщила, что более сорока семей Пурвайской волости выразили желание объединиться в сельскохозяйственную артель, поэтому созвано это собрание. Анна призвала жителей волости всесторонне обсудить этот вопрос и рекомендовала каждому участнику собрания самостоятельно решить за себя – вступить ли в артель, или жить по-старому.
После этого она попросила Регута прочитать текст примерного устава сельскохозяйственной артели.
Регут надел очки и, став на маленькую трибуну, медленно и громко прочел текст устава. Пока он читал, в зале царила глубокая тишина. Крестьяне старались не пропустить ни одного слова. Наморщенные лбы, глубокая серьезность и задумчивость на лицах собравшихся показывали, что каждый из них напряженно обдумывает услышанное. Когда Регут кончил чтение, Анна попросила участников собрания задавать вопросы и высказываться.
– Чего тут долго мудрить? Надо организовать колхоз и приступить к работе! – крикнул с места Алкснис, один из сорока шести крестьян, которые давно уже заявили о готовности объединиться в артель.
– Свинью в стаде не откормишь! – раздался голос из задних рядов. – В старину латыши знали, почему так говорили.
– Потому-то бароны да кулаки могли так долго издеваться над нами, – послышался ответ Индриксона, крестьянина-бедняка.
– А что, жен и детей гоже объединить надо? – послышался вопрос, и присутствующие кулаки сразу зафыркали. – А как с собаками и кошками? У меня дома каждой твари по паре.
– Ты, сосед, наверно, по утрам уши не моешь, потому плохо слышишь, – спокойно заметил ему Регут. – Иначе услышал бы, что в уставе сказано.
– Чего мне слушать эту премудрость! – выкрикнул подогретый кулаками крестьянин. – Я и не подумаю вступать в ваш колхоз.
– Тогда не мешайте говорить тем, кто думает вступать, – сказала Анна. – Иначе собрание может попросить вас оставить помещение.
После этого выкрики прекратились и крестьяне начали задавать деловые вопросы: о размерах приусадебного участка, о личной собственности колхозников, о порядке начисления трудодней на различных работах, каковы обязанности членов семей колхозников в колхозе. Пришлось снова вернуться к уставу, еще раз прочесть некоторые статьи и на примерах пояснить непонятные места. На вопросы отвечали Анна и Регут, а иногда приходили на помощь Пилаг и Артур.
Кулаки тесной кучкой сидели в задних рядах и слушали. Только Кикрейзис несколько раз просил слова и задавал вопросы.
– Если я не желаю вступить в колхоз, что мне за это будет? А если вступлю, сколько мне заплатят за лошадей и машины? У многих есть только полудохлая лошаденка да старый плуг, а у меня четыре хорошие рабочие лошади и разные машины. Я думаю, что имею право на оплату если не за все, то хотя бы за часть.
– Вот что, сосед, – ответил Регут, – прежде всего нужно, чтобы колхоз согласился принять тебя в члены, но навряд ли кто этого захочет. Сельскохозяйственная артель – такое место, куда кулакам вход воспрещен.
По залу прокатился смех. С постным лицом сидел в одном из первых рядов Антон Пацеплис. Он не задавал никаких вопросов, только слушал и думал. Когда собрание осмеяло Кикрейзиса, лицо Пацеплиса осталось серьезным.
– Твоих лошадей, Кикрейзис, и все твои машины помогли тебе приобрести батраки и малоземельные, – продолжал Регут. – Мне самому пришлось два года отбатрачить у тебя. Если передашь лошадей колхозу, это будет справедливо, и об оплате лучше не мечтай.
– А если я не вступлю в колхоз, тогда что? – снова выкрикнул Кикрейзис. – Почему ты не отвечаешь на вопрос, Регут?
– Уговаривать тебя никто не станет, – сказал Регут. – Колхоз обойдется и без тебя.
Затем слово взял Пилаг. Поздравив инициаторов, он рассказал об опыте коллективизации в других Советских республиках, о хитрости и разных уловках кулаков, как они пытались пробраться в колхозы и захватить руководящие должности, чтобы потом разваливать артели изнутри; рассказал о разных перегибах, о борьбе с лодырями, лжеколхозниками, о правильной организации труда. Делая первые шаги и закладывая фундамент новой артели, надо воспользоваться этим опытом, чтобы избежать ошибок. Затем Пилаг остановился на преимуществах социалистического хозяйства перед индивидуальным, говорил о политическом значении коллективизации и об огромных перспективах, раскрывающихся перед крестьянством Латвии.
– Вдумайтесь, товарищи, во второй параграф примерного устава: «Все межи, разделявшие ранее земельные наделы членов артели, уничтсжаются, а все полевые наделы превращаются в единый земельный массив, находящийся в коллективном пользовании артели». Уничтожив межи ни своих полях, вы уничтожите и все то, что до сих пор разъединяло людей, уничтожите старое и создадите новое, лучшее. Как на полях вашего молодого колхоза скоро заработают тракторы и комбайны, так и в вашей новой жизни начнут действовать новые, доселе вам неведомые силы: единство цели, согласованность стремлений, дружба и товарищество. А когда все это придет, перед вами расступятся горы и не будет таких крепостей, которые вы не смогли бы взять.
– Спасибо Советской власти и партии за нашу новую жизнь! – выкрикнул какой-то новохозяин из середины зала, и его сразу поддержало большинство участников собрания.
Отдельные возгласы слились в мощный хор. К ранее поданным сорока шести заявлениям прибавилось еще двадцать новых.
Каждого вступающего в колхоз обсуждали и оценивали, некоторым нерадивым дали почувствовать, что артель не потерпит в своей среде лодырей и лжеколхозников.
Антон Пацеплис встал и вместе с Кикрейзисом выбрался из зала. Он опасался, как бы Анна перед всем народом не стала допрашивать его, что они думают делать. В Сурумах он мог топнуть на нее ногой и прикрикнуть, чтобы не мешала молиться; здесь так действовать нельзя, лучше вовремя убраться с глаз долой.
Новые колхозники решили назвать свою артель «Ленинский путь». Избрали правление и ревизионную комиссию. Председателем правления, по предложению Анны, единогласно избрали Регута.
Когда собрание уже близилось к концу, к столу президиума подошла пожилая крестьянка.
– Дорогие товарищи, разрешите один вопрос? – обратилась она к президиуму.
– Спрашивайте, не стесняйтесь, тетушка Гандрис… – с улыбкой ответила Анна.
– Теперь вот я вступила в колхоз, – начала Гандриене. – Скажите, а можно будет ходить в церковь и как быть с крещением детей? Ведь нас растили богомольными, и мы с малых лет привыкли к слову божьему.
– Вступить в колхоз – не одно и то же, что вступить в партию или комсомол, – пояснил Артур. – Убеждения члена партии, комсомольца несовместимы с верой в бога, посещением церкви и тому подобными вещами. Ну, а если колхозница не может обойтись без церкви и бога, никто ее за это не осудит. Молитесь себе, только не забудьте, что на колхозной ниве надо работать. За молитвы вам не зачтут ни одного трудодня.
– А, значит, можно! – обрадовалась Гандриене. – Большое спасибо, большое спасибо. Не думайте, что я так сильно верю в этого бога. Только так, немного, по старой привычке. Ведь трудно за один день отвыкнуть. Хочется иногда послушать, что Рейнхарт в своей проповеди скажет. Я коммунистов ужас как люблю и иногда молюсь за них богу, чтоб им все хорошо удавалось. Я и сама ведь такая же божья коммунистка, только вот церковная служба мне еще нравится.
Продолжая благодарить и довольно улыбаясь, она вернулась на свое место и долго что-то горячо рассказывала соседям.
Уже смеркалось, когда Анна проводила до машины Артура, Валентину и Пилага. Усталая, но счастливая, слушала она прощальные приветы отъезжающих крестьян и пожелания дальнейших успехов. Пилаг сел рядом с шофером, а Артур и Валентина – на заднем сиденье. Когда машина скрылась за углом Народного дома, Анна медленно зашагала домой.
2
Первые две недели колхоз существовал только формально. Коллективную работу решили начать с весенней пахоты и сева. Запасов сена не было, и правлению колхоза пришлось оставить лошадей и молочный скот до весны у колхозников, а молочно-товарную ферму организовать, когда скот начнет пастись.
В начале второй недели Регута и Анну вызвали в Центральный Комитет Коммунистической партии Латвии. Бюро ЦК заслушало доклад Регута об организации колхоза «Ленинский путь», подробно расспросило нового председателя о хозяйственной базе, о размерах земельной площади, о количестве скота, о сельскохозяйственном инвентаре, числе трудоспособных колхозников и о хозяйственных планах на ближайшее время. Бюро ЦК одобрило организацию колхоза, а Регута, выступление которого произвело хорошее впечатление, утвердило председателем артели, сильно покритиковав и исправив его хозяйственные планы. Правлению колхоза посоветовали незамедлительно организовать конеферму и молочнотоварную ферму.
Вернувшись из Риги, Регут созвал заседание правления и рассказал об указаниях ЦК партии.
– Пока мы будем ковыряться на своих клочках земли, а скот останется в усадьбах, колхозом и пахнуть не будет, – сказал Регут. – Изменится только вывеска, а жизнь пойдет по-старому. Все равно когда-нибудь придется освобождаться от пут единоличной жизни. Так чем скорее, тем лучше. Если дожидаться весны, то мы очутимся у разбитого корыта, доживем до того, что не останется молочного скота для фермы.
– Да ведь колхозу трудно будет прокормить коров, – заметил член правления завхоз Мурниек. – В единоличном хозяйстве легче. Там каждый найдет выход, сумеет вытянуть.
– Вот это и есть неверие в коллектив! – воскликнул Регут. – Я прежде сам так думал, но когда мне в Риге указали на мои ошибки, сразу понял, что так дело не пойдет, что это отсталый взгляд. Что же получается: одиночка может сделать то, что не под силу коллективу! Если это так, тогда не стоило бы и объединяться. Мы объединились, чтобы стать сильнее и чтобы нам было по плечу то, на что раньше не хватало пороху. Как же вдруг колхоз стал таким немощным, а единоличник таким сильным? В каждом их нас все еще сидит этот старый Адам, вот в чем беда. Нам его надо изгнать так, чтобы и духа его не было. А насчет корма коровам не тужите. Будет скот – будет молоко. Сдадим молоко государству, а государство поможет нам сеном и жмыхом, это мне в Риге обещали. Теперь подумаем, где нам устроить фермы и кого поставить заведующим.
– Конеферму можно разместить в Мелдерах, – предложил Клуга, назначенный бригадиром первой полеводческой бригады.
– Но ведь там коннопрокатный пункт! – возразил Мурниек. – Государственное предприятие!
– Коннопрокатный пункт ликвидируют, – пояснил Регут. – Министерство сельского хозяйства согласно пойти нам навстречу. Я говорил с заместителем министра. При организации колхоза эти пункты теряют значение.
– Тогда дело другое, – сдался Мурниек.
– А животноводческую ферму очень хорошо устроить в Стабулниеках, – продолжал Регут. – На первое время помещений хватит. Когда скота прибавится, построим новый коровник. Заведующей фермой рекомендую назначить Ольгу Липстынь. Женщина энергичная и предприимчивая, в молодости немало помесила навоз в кулацких хлевах. Лучшей заведующей и не придумать.
– Ольга Липстынь будет неплохой хозяйкой, – пробасил Мурниек. В глубине души он мечтал видеть заведующей свою жену, но это, вероятно, никуда не годится, если жена и муж будут на руководящих должностях. Сам Мурниек был назначен завхозом. – Она, пожалуй, подойдет, – добавил он. – Только не знаю, как Ольга управится с отчетностью и всей этой арифметикой, а так она честный человек.
На его лице появилось кислое выражение, но остальные члены правления этого, вероятно, не заметили.
– Заведующим конефермой можно назначить молодого Гандриса, – продолжал Регут. – Он большой любитель лошадей; посмотрите, каких коней вырастил на своих двадцати гектарах. Хоть на ипподром посылай состязаться с заводскими.
– Гандрис в кавалерийском полку прослужил полтора года, – добавил Клуга. – У него есть книги по коневодству. Лучшего заведующего фермой мы не найдем.
На этом и порешили. Труднее оказалось найти подходящего человека на должность счетовода. Для такой работы необходимы были хоть небольшие познания по финансовому законодательству и колхозной экономике, а главное, требовался работник, на которого коллектив мог бы всецело положиться. Анна Пацеплис обещала поискать подходящую кандидатуру среди комсомольцев.
– Некоторые из них закончили среднюю школу, – сказала она. – Если у них и нет специальной подготовки, можно подучить.
– Хотя бы за счет артели, – сказал Регут. – Это окупится. И потом я хотел бы попросить, чтобы уезд прислал знающего агронома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72