Вы чрезвычайно обрадовали бы меня, если бы сообщили, что он умер, друг мой. Я был бы тут ни при чем и умыл бы свои руки.
— Он жив, ваше величество.
— Тем хуже.
— Но с ним случилась большая неприятность.
— Неужели! Что же такое с ним случилось?
— Его отколотили.
— Без сомнения, ночью в закоулке и какие-нибудь бродяги.
— Нет, ваше величество, в провинции, и дворяне.
— Это получше, — сказал король.
— В гостинице, где ночевала женщина, которую он хотел похитить.
— А! Понимаю — отколотил муж.
— Нет, государь. Муж этой женщины толстый мещанин, которого Ренэ хотел убить.
— Так кто же в таком случае?
— Два дворянина, мои земляки, государь, вступились за прекрасную мещанку, прибили Ренэ и заперли его в погребе. Как он оттуда вышел — мне неизвестно, но он приехал сегодня вечером в прескверном расположении духа.
Король громко рассмеялся.
— А право, эти дворяне чрезвычайно смелы!
— Они гасконцы, ваше величество.
— Мне хотелось бы увидеть их... — сказал король, как бы идя навстречу тайным желаниям де Пибрака.
— Ей-Богу! Государь, я пришел именно за тем, чтобы просить у вас разрешения представить их вам. Одного из них зовут Ноэ, а другого — де Коарасс. Последний — красивый юноша, и весьма возможно, что он дитя любви покойного короля Антуана Бурбонского.
— Неужели! — воскликнул король.
— Эту тайну я доверяю только вашему величеству.
— Я сохраню ее, Пибрак.
— Де Коарасс прекрасно играет в карты, ваше величество.
— Вот как!
— Он замечательно хорошо играет в ломбер, и если бы вашему величеству угодно было пригласить его сегодня вечером сыграть партию...
— Прекрасно! — сказал король. — Все мои дворяне ничего не смыслят в этой игре. Хорошо играем в нее только вы да я. Даже принц Конде играет плохо.
Так как де Пибрак почтительно молчал, когда Карл IX упомянул о принце, то последний добавил:
— Приведите ко мне ваших гасконцев сегодня вечером. Я страшно скучаю от одной только мысли, что делаю прием и чествую испанского посланника. Бал, освещение, музыка — все это утомляет меня, друг мой Пибрак.
— Я обещаю вам, государь, прекрасную партию в ломбер. А затем, ваше величество, — прибавил гасконец с насмешливой улыбкой, — вы заставите Ренэ пережить несколько очень неприятных минут.
— Каким образом?
— Играя с двумя дворянами, которых он, по всей вероятности, ненавидит.
— Однако, — проворчал Карл, потирая руки, — я имею в конце концов право покровительствовать людям, которые играют со мною. Покровительствует же моя мать этому противному парфюмеру!
Де Пибрак размышлял.
— О чем вы задумались, Пибрак? — спросил король, окончательно развеселившийся с той минуты, как он узнал, что Ренэ поколотили.
— Я хотел бы, чтобы сегодняшний вечер прошел по заранее составленному плану, как разыгрывают мистерии. Даже друг мой Готье Гарвиль не придумал бы лучшего.
— Послушаем, — сказал король.
— Ваше величество имеет обыкновение показываться поздно придворным дамам.
— Очень поздно, Пибрак.
— И часто даже, насколько я помню, стол для игры в карты вашему величеству расставляют здесь. В полночь, когда растворяют двери, придворные и дамы видят ваше величество за игрой.
— Разве вы хотите, чтобы сегодня вечером было иначе?
— Да, ваше величество, и на это у меня есть основание.
— Пусть будет по-вашему, Пибрак.
Король позвонил, вошел камердинер.
— Подайте ужинать! — приказал король и прибавил, обращаясь к Пибраку:
— Хотите поужинать со мною?
— Ваше величество осыпает меня милостями.
— Ах, Пибрак, друг мой, мне страшно скучно ужинать одному.
— Ваше величество могли бы ужинать, если пожелали бы, с королевой.
— Моя жена такая скучная.
— С королевой Екатериной.
— Мать надоедает мне политикой. Она все твердит мне о гугенотах и католиках. Она занимается религией больше, чем папа, а политикой больше меня, хотя я король.
— Ну, так с принцессой Маргаритой и герцогом Алансонским.
— С Маргаритой еще куда ни шло, — сказал король. — Она иногда бывает остроумна, в особенности в присутствии кузена Гиза. Но он в настоящее время в Нанси, и Маргарита сделалась несносна.
— Но... а герцог Алансонский?
— Ах, с ним ни за что! — проворчал с раздражением король. — Знаете, Пибрак, с тех пор, как брат мой герцог Анжуйский сделался польским королем, он вбил себе в голову, что он мой наследник.
— К счастью, ваше величество совершенно здоровы.
— Ах, никто не знает, когда придет час смерти, Пибрак, и мой брат герцог Алансонский все надеется, Что я заболею. Каждый раз, когда он здоровается со Мною, я, кажется, читаю в его глазах: «Король слишком здоров...» Если бы я пригласил его ужинать со мною, то он, пожалуй, пожелал бы, чтобы со мною сделалось несварение желудка. Ужинайте уж лучше со мною вы, Пибрак. Все эти люди мне только надоедают.
— - Ваше величество разрешит мне отлучиться на две минуты?
— Идите, — сказал король.
Де Пибрак бросился искать пажа Рауля и отдал ему приказания насчет принца Наваррского и Ноэ. Затем он вернулся к королю, перед которым уже стоял накрытый на два прибора стол, и на нем были поставлены суп с капустой, заправленный жиром, — любимое кушанье короля, холодная куропатка, кабанья голова и шпинатный соус с крутыми яйцами. Старое гюэнское вино сверкало в большом хрустальном графине.
Де Пибрак был истый гасконец, то есть отличался тонким проницательным умом, был насмешлив без злобы и весел без шутовства, что прельщает холодные умы Севера и помогает составить карьеру замечательным людям, рожденным под солнцем Юга. Он видел — что было редкостью — Карла IX в хорошем расположении духа. Он решился поддержать в нем это хорошее расположение и начал с увлечением рассказывать анекдоты, историйки и сыпал остротами.
Де Пибрак был превосходный рассказчик. Он знал множество приключений из охотничьей жизни, рыбной ловли, войны и уличных происшествий.
Несмотря на свои сорок пять лет, он любил волочиться и знал все скандальные истории, случившиеся при дворе и в городе. Он состоял даже поверенным принцессы Маргариты.
Словом, он рассказывал с таким увлечением, что король несколько раз смеялся до слез, ел и пил, как простой ландскнехт, и наконец сказал гасконцу:
— Ах, честное слово короля, Пибрак, вы очаровательный собеседник.
— Ваше величество слишком милостивы.
— И вы не нагоняете меланхолии.
Пибрак поклонился.
Король взглянул на песочные часы.
— Как! Уже десять часов! — воскликнул он. — Я слышу большой шум в Лувре.
— Это приехал испанский посланник, ваше величество.
— Сестра моя Маргарита уже, вероятно, разрядилась в кружева, и ее придворные дамы уже явились в Лувр.
— Ваше величество, мне кажется, я слышу уже музыку.
— Я тоже ее слышу, — сказал король, — начинается бал. Честное слово короля, бедный мой Пибрак, мать моя распоряжается в Лувре, как будто бы меня здесь нет. Без вас мне пришлось бы ужинать одному. Ну, так мы составим свою компанию. Пошлите за своими дворянами.
— Я жду их, ваше величество.
— И мы вчетвером сыграем в ломбер, не вмешиваясь в то, что делают и говорят остальные.
— Но, государь, не можете же вы не явиться на бал.
— Я и покажусь там. Растворят двери. Я не встану с места, а приехавшие на бал явятся сюда. Ну, значит, будет по-моему?
— Да, ваше величество.
— И если испанский посланник захочет поздороваться со мною, то он подойдет к моему игорному столу.
Де Пибрак встал.
— Пошлите сюда моих пажей, — сказал Карл IX. — Я прикажу подать мне одеться. А затем приходите сами и приведите ваших двух гасконцев.
— Я лечу и скоро вернусь, государь.
Де Пибрак, давший самые подробные наставления Раулю, вернулся в свою комнату и ждал его возвращения.
Было около одиннадцати часов, когда паж и оба молодых человека приехали в Лувр.
Уже двор королевского дворца был полон носилок, пажей, слуг и лошадей в богатой сбруе. Там находилось даже несколько карет — способ передвижения, введенный королевой Екатериной.
Приглашенные являлись толпами. Лестницы были покрыты волнами атласа, кружев и бархата.
Ожидали приезда испанского посланника, который жил в Шатлэ и должен был скоро явиться в сопровождении своей свиты.
Рауль провел молодых людей через эту толпу, но вместо того, чтобы направиться к парадному входу, он повел их по винтовой лестнице, которая вела в малые апартаменты и по которой де Пибрак проводил их к воротам Лувра два часа назад.
Генрих и Ноэ пошли к гасконскому капитану.
— Рауль, мой милый, — сказал де Пибрак, вставший при их появлении и пошедший им навстречу,— ты должен оказать мне услугу.
— Какую, сударь?
— Ты проберешься сейчас на бал и посмотришь, там ли Ренэ-флорентиец.
— Хорошо.
— Если он там, то ты придешь мне сказать.
— Непременно.
— Я буду у короля.
— Очень хорошо.
Рауль ушел.
Де Пибрак посмотрел тогда на принца.
— Право, ваше высочество,— сказал он ему,— вы обворожительны, и этот бледно-голубой кафтан замечательно идет вам. Если бы принцесса Маргарита узнала ваше настоящее имя, то она, конечно, переменила бы свое мнение о неотесанном медведе, как она назвала принца Наваррского.
Генрих чуть заметно улыбнулся.
— А могу я танцевать с нею сегодня вечером?
— Я думаю, что ваше высочество будете иметь возможность делать все, что вам заблагорассудится, потому что вы будете в большой милости у короля.
— Неужели?
— Его величество смеялся до слез, слушая историю Ренэ.
— Как! Вы осмелились рассказать ему! — воскликнул Ноэ.
— Я рассказал все.
— И король не рассердился?
— Он был в восторге, он ненавидит Ренэ.
— Это чудесно,— сказал Генрих Наваррский,— но я тоже, кажется, нашел средство успокоить его.
— Кого, короля?
— Нет, Ренэ. Я составил план, который я сообщу вам, де Пибрак.
— Пожалуйста, ваше высочество, король нас ждет.
— Уже?
— С нетерпением. Я сказал, что вы превосходно играете в ломбер.
— Вы сказали правду,— заметил Ноэ.
Де Пибрак открыл небольшую дверь, выходившую в коридор. Коридор этот вел в кабинет короля. У двери его величества на часах стоял простой солдат-швейцарец.
Швейцарец два раза постучал прикладом ружья по полу. На стук вышел камердинер.
— Доложите, что пришел господин де Пибрак и два его кузена,— сказал гасконец.
Камердинер отворил одну половинку двери и назвал имя де Пибрака.
Король по-прежнему перелистывал рукопись об охоте, но он быстро отбросил ее и с большим любопытством повернул голову.
Де Пибрак вошел под руку с Генрихом. Ноэ шел за ними.
В противоположность многим царственным особам, которые относились враждебно к тем, кто были красивее их, Карл IX очень высоко ценил физические качества и любил видеть вокруг себя красивых людей.
Прекрасный вид и благородная осанка принца сразу очаровали короля. По взгляду, который устремил на него король, Генрих понял, что он ему понравился.
— А, господа!— сказал король, слегка наклоняя голову в ответ на три низких поклона принца и Ноэ.— Милости прошу.
Генрих и Ноэ снова поклонились.
— Кажется, вы отличились,— продолжал король, смеясь.
— Ваше величество,— ответил Генрих Наваррский,— флорентиец заслужил этот урок.
— Но за этот урок вы можете дорого заплатить, господа.
— Но, ваше величество,— возразил Генрих, угадавший, по-видимому, мысль короля,— мы не собираемся покупать у него духи.
Восхищенный тем, что его поняли, король громко рассмеялся. Затем, видя, что молодые люди все еще стоят, держа шляпы в руках, Карл IX сказал:
— Садитесь, господа. Здесь я не король. Я и Пибрак старые друзья, а друзья Пибрака и мои друзья тоже.
И он еще раз взглянул на Генриха.
— Как вас зовут, сударь? — спросил он.
— Генрих де Коарасс, ваше величество.
Король подмигнул и посмотрел на де Пибрака с видом, говорившим:
«Эге! Да вы правы, он похож на покойного короля наваррского, и очень возможно, что он его сын».
Потом он прибавил вслух:
— Вы приехали искать счастья в Париж?
Вашему величеству,— ответил принц,— известно, что в наших горах встречается много камней, но мало денег. Кто родился младшим сыном в гасконской земле, тот должен ехать в другие страны.
— Деньги редки везде,— ответил король.— Королева Екатерина, моя многоуважаемая матушка, говорит, что я самый бедный дворянин во Франции.
— Если бы вашему величеству угодно было разделить свою бедность со мною,— проговорил Генрих, лукаво улыбаясь.
— У гасконцев чрезвычайно много ума! — сказал король.
— И мало денег,— прибавил де Пибрак.
— Однако,— продолжал Карл IX,— у вас, верно, найдется в кошельке пистолей двадцать, друг мой Пи-брак. Предупреждаю вас, что сегодня я буду играть по крупной.
— Если вашему величеству угодно, то я буду играть на половину своего жалованья.
— Эй! — крикнул король пажу.— Готье, друг мой, приготовь-ка нам стол и принеси карты.
Паж ушел.
Король сел, достал из кармана кошелек и положил его на стол. Затем он начал тасовать карты.
— Господин де Коарасс, я приглашаю вас быть моим партнером.
— Ваше величество слишком милостивы,— ответил Генрих и сел по правую руку короля.
Де Пибрак занял место напротив и пригласил Ноэ сесть по левую руку.
— Постарайтесь, чтобы мы проиграли,— шепнул он ему.— Если король выиграет, то он весь вечер будет в духе, и это почувствует на себе Ренэ-флорентиец.
— Снимите, Пибрак,— сказал король, отдаваясь всецело своей любимой игре.
В эту минуту в залах Лувра начался бал, и король, до слуха которого доносился шум, сказал, сдавая карты:
— Пока эти люди танцуют, король Франции постарается развлечься игрой, как простой ландскнехт, играющий в кости и в бабки. Я родился быть ландскнехтом, господа.
— Ваше величество найдет, если пожелает,— вставил де Пибрак,— кому передать свое звание.
— Но, кажется, этого не угодно Богу,— сказал Карл IX, открывая короля и указывая пальцем на карту.
XIII
Незадолго до того, как король сел играть, и в то время как танцевали первый вальс, новый танец, вывезенный из Германии, только что вошедший в моду при французском дворе, Маргарита Валуа одевалась на бал.
Ей помогала камеристка.
Эта камеристка была прелестнейшая молодая восемнадцатилетняя девушка, белокурая, как Мадонна, и умная, как дьявол. Звали ее Нанси.
Нанси, одевая свою госпожу, болтала без умолку о придворных и дворянах, о пажах и дамах. Она, по-видимому, была прекрасно осведомлена обо всех интригах Лувра и всеми силами старалась развлечь принцессу. Но прекрасное лицо последней было грустно, большие темно-голубые глаза смотрели печально, яркие губы были презрительно сжаты, а вся ее наружность выражала мрачную печаль.
Однако принцесса Маргарита, если судить по внешности, была самая счастливая из принцесс. Король, ее брат, обращался с нею как с избалованным ребенком, придворные ее обожали, добрый город Париж любовался ею, когда она проезжала по улицам верхом на лошади. Притом принцесса Маргарита, казалось, не была заражена ужасной болезнью — скукой, медленно подтачивающей жизнь всех членов ее семьи.
Она прекрасно рисовала, занималась скульптурой, литературой и часто беседовала о поэзии с мессиром Пьером Ронсаром и аббатом де Бурдевилем, сэром Бран-томом, который нередко советовался с нею, когда писал «Жизнь светских женщин».
Принцесса Маргарита занимала самое шикарное помещение, какое когда-либо выпадало на долю французской принцессы, внучки Медичи. Восточные ткани, драгоценные сокровища итальянских музеев, строгое искусство эпохи Возрождения, мрачные картины испанской школы, флорентийская школа со своими яркими красками — все имело здесь превосходные образцы.
Посреди комнаты стояла начатая статуя, а подле статуи были брошены мукшель и резец. В углу, на столе, лежали роскошные издания сочинений Гомера с греческим текстом, перья и пергамент. Немного подальше, на полу, валялись рапиры и маска, а еще дальше стоял мольберт с начатой картиной.
Вся обстановка комнаты свидетельствовала о том, что фея этого жилища была одновременно живописцем, скульптором, поэтом, знала древние языки и умела владеть шпагой не хуже своего первого учителя фехтования герцога Генриха Анжуйского, польского короля.
Затем, если бы вы увидели в большом венецианском зеркале восхитительную черноволосую головку с беленьким личиком, с широким лбом, под которым мыслям было просторно, с большими темно-голубыми глазами, в которых светился ум, с ярко-красными страстными губками, то вы должны были бы признаться, что фея этого жилища была самое очаровательное, самое чудное создание, и что дерзок был бы тот, кто посмел бы вызвать грустную улыбку на этих чудных устах, из которых должны были литься потоки поэзии и слова любви, или заставил бы нахмуриться этот лоб художника.
Что же сделалось с принцессой Маргаритой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
— Он жив, ваше величество.
— Тем хуже.
— Но с ним случилась большая неприятность.
— Неужели! Что же такое с ним случилось?
— Его отколотили.
— Без сомнения, ночью в закоулке и какие-нибудь бродяги.
— Нет, ваше величество, в провинции, и дворяне.
— Это получше, — сказал король.
— В гостинице, где ночевала женщина, которую он хотел похитить.
— А! Понимаю — отколотил муж.
— Нет, государь. Муж этой женщины толстый мещанин, которого Ренэ хотел убить.
— Так кто же в таком случае?
— Два дворянина, мои земляки, государь, вступились за прекрасную мещанку, прибили Ренэ и заперли его в погребе. Как он оттуда вышел — мне неизвестно, но он приехал сегодня вечером в прескверном расположении духа.
Король громко рассмеялся.
— А право, эти дворяне чрезвычайно смелы!
— Они гасконцы, ваше величество.
— Мне хотелось бы увидеть их... — сказал король, как бы идя навстречу тайным желаниям де Пибрака.
— Ей-Богу! Государь, я пришел именно за тем, чтобы просить у вас разрешения представить их вам. Одного из них зовут Ноэ, а другого — де Коарасс. Последний — красивый юноша, и весьма возможно, что он дитя любви покойного короля Антуана Бурбонского.
— Неужели! — воскликнул король.
— Эту тайну я доверяю только вашему величеству.
— Я сохраню ее, Пибрак.
— Де Коарасс прекрасно играет в карты, ваше величество.
— Вот как!
— Он замечательно хорошо играет в ломбер, и если бы вашему величеству угодно было пригласить его сегодня вечером сыграть партию...
— Прекрасно! — сказал король. — Все мои дворяне ничего не смыслят в этой игре. Хорошо играем в нее только вы да я. Даже принц Конде играет плохо.
Так как де Пибрак почтительно молчал, когда Карл IX упомянул о принце, то последний добавил:
— Приведите ко мне ваших гасконцев сегодня вечером. Я страшно скучаю от одной только мысли, что делаю прием и чествую испанского посланника. Бал, освещение, музыка — все это утомляет меня, друг мой Пибрак.
— Я обещаю вам, государь, прекрасную партию в ломбер. А затем, ваше величество, — прибавил гасконец с насмешливой улыбкой, — вы заставите Ренэ пережить несколько очень неприятных минут.
— Каким образом?
— Играя с двумя дворянами, которых он, по всей вероятности, ненавидит.
— Однако, — проворчал Карл, потирая руки, — я имею в конце концов право покровительствовать людям, которые играют со мною. Покровительствует же моя мать этому противному парфюмеру!
Де Пибрак размышлял.
— О чем вы задумались, Пибрак? — спросил король, окончательно развеселившийся с той минуты, как он узнал, что Ренэ поколотили.
— Я хотел бы, чтобы сегодняшний вечер прошел по заранее составленному плану, как разыгрывают мистерии. Даже друг мой Готье Гарвиль не придумал бы лучшего.
— Послушаем, — сказал король.
— Ваше величество имеет обыкновение показываться поздно придворным дамам.
— Очень поздно, Пибрак.
— И часто даже, насколько я помню, стол для игры в карты вашему величеству расставляют здесь. В полночь, когда растворяют двери, придворные и дамы видят ваше величество за игрой.
— Разве вы хотите, чтобы сегодня вечером было иначе?
— Да, ваше величество, и на это у меня есть основание.
— Пусть будет по-вашему, Пибрак.
Король позвонил, вошел камердинер.
— Подайте ужинать! — приказал король и прибавил, обращаясь к Пибраку:
— Хотите поужинать со мною?
— Ваше величество осыпает меня милостями.
— Ах, Пибрак, друг мой, мне страшно скучно ужинать одному.
— Ваше величество могли бы ужинать, если пожелали бы, с королевой.
— Моя жена такая скучная.
— С королевой Екатериной.
— Мать надоедает мне политикой. Она все твердит мне о гугенотах и католиках. Она занимается религией больше, чем папа, а политикой больше меня, хотя я король.
— Ну, так с принцессой Маргаритой и герцогом Алансонским.
— С Маргаритой еще куда ни шло, — сказал король. — Она иногда бывает остроумна, в особенности в присутствии кузена Гиза. Но он в настоящее время в Нанси, и Маргарита сделалась несносна.
— Но... а герцог Алансонский?
— Ах, с ним ни за что! — проворчал с раздражением король. — Знаете, Пибрак, с тех пор, как брат мой герцог Анжуйский сделался польским королем, он вбил себе в голову, что он мой наследник.
— К счастью, ваше величество совершенно здоровы.
— Ах, никто не знает, когда придет час смерти, Пибрак, и мой брат герцог Алансонский все надеется, Что я заболею. Каждый раз, когда он здоровается со Мною, я, кажется, читаю в его глазах: «Король слишком здоров...» Если бы я пригласил его ужинать со мною, то он, пожалуй, пожелал бы, чтобы со мною сделалось несварение желудка. Ужинайте уж лучше со мною вы, Пибрак. Все эти люди мне только надоедают.
— - Ваше величество разрешит мне отлучиться на две минуты?
— Идите, — сказал король.
Де Пибрак бросился искать пажа Рауля и отдал ему приказания насчет принца Наваррского и Ноэ. Затем он вернулся к королю, перед которым уже стоял накрытый на два прибора стол, и на нем были поставлены суп с капустой, заправленный жиром, — любимое кушанье короля, холодная куропатка, кабанья голова и шпинатный соус с крутыми яйцами. Старое гюэнское вино сверкало в большом хрустальном графине.
Де Пибрак был истый гасконец, то есть отличался тонким проницательным умом, был насмешлив без злобы и весел без шутовства, что прельщает холодные умы Севера и помогает составить карьеру замечательным людям, рожденным под солнцем Юга. Он видел — что было редкостью — Карла IX в хорошем расположении духа. Он решился поддержать в нем это хорошее расположение и начал с увлечением рассказывать анекдоты, историйки и сыпал остротами.
Де Пибрак был превосходный рассказчик. Он знал множество приключений из охотничьей жизни, рыбной ловли, войны и уличных происшествий.
Несмотря на свои сорок пять лет, он любил волочиться и знал все скандальные истории, случившиеся при дворе и в городе. Он состоял даже поверенным принцессы Маргариты.
Словом, он рассказывал с таким увлечением, что король несколько раз смеялся до слез, ел и пил, как простой ландскнехт, и наконец сказал гасконцу:
— Ах, честное слово короля, Пибрак, вы очаровательный собеседник.
— Ваше величество слишком милостивы.
— И вы не нагоняете меланхолии.
Пибрак поклонился.
Король взглянул на песочные часы.
— Как! Уже десять часов! — воскликнул он. — Я слышу большой шум в Лувре.
— Это приехал испанский посланник, ваше величество.
— Сестра моя Маргарита уже, вероятно, разрядилась в кружева, и ее придворные дамы уже явились в Лувр.
— Ваше величество, мне кажется, я слышу уже музыку.
— Я тоже ее слышу, — сказал король, — начинается бал. Честное слово короля, бедный мой Пибрак, мать моя распоряжается в Лувре, как будто бы меня здесь нет. Без вас мне пришлось бы ужинать одному. Ну, так мы составим свою компанию. Пошлите за своими дворянами.
— Я жду их, ваше величество.
— И мы вчетвером сыграем в ломбер, не вмешиваясь в то, что делают и говорят остальные.
— Но, государь, не можете же вы не явиться на бал.
— Я и покажусь там. Растворят двери. Я не встану с места, а приехавшие на бал явятся сюда. Ну, значит, будет по-моему?
— Да, ваше величество.
— И если испанский посланник захочет поздороваться со мною, то он подойдет к моему игорному столу.
Де Пибрак встал.
— Пошлите сюда моих пажей, — сказал Карл IX. — Я прикажу подать мне одеться. А затем приходите сами и приведите ваших двух гасконцев.
— Я лечу и скоро вернусь, государь.
Де Пибрак, давший самые подробные наставления Раулю, вернулся в свою комнату и ждал его возвращения.
Было около одиннадцати часов, когда паж и оба молодых человека приехали в Лувр.
Уже двор королевского дворца был полон носилок, пажей, слуг и лошадей в богатой сбруе. Там находилось даже несколько карет — способ передвижения, введенный королевой Екатериной.
Приглашенные являлись толпами. Лестницы были покрыты волнами атласа, кружев и бархата.
Ожидали приезда испанского посланника, который жил в Шатлэ и должен был скоро явиться в сопровождении своей свиты.
Рауль провел молодых людей через эту толпу, но вместо того, чтобы направиться к парадному входу, он повел их по винтовой лестнице, которая вела в малые апартаменты и по которой де Пибрак проводил их к воротам Лувра два часа назад.
Генрих и Ноэ пошли к гасконскому капитану.
— Рауль, мой милый, — сказал де Пибрак, вставший при их появлении и пошедший им навстречу,— ты должен оказать мне услугу.
— Какую, сударь?
— Ты проберешься сейчас на бал и посмотришь, там ли Ренэ-флорентиец.
— Хорошо.
— Если он там, то ты придешь мне сказать.
— Непременно.
— Я буду у короля.
— Очень хорошо.
Рауль ушел.
Де Пибрак посмотрел тогда на принца.
— Право, ваше высочество,— сказал он ему,— вы обворожительны, и этот бледно-голубой кафтан замечательно идет вам. Если бы принцесса Маргарита узнала ваше настоящее имя, то она, конечно, переменила бы свое мнение о неотесанном медведе, как она назвала принца Наваррского.
Генрих чуть заметно улыбнулся.
— А могу я танцевать с нею сегодня вечером?
— Я думаю, что ваше высочество будете иметь возможность делать все, что вам заблагорассудится, потому что вы будете в большой милости у короля.
— Неужели?
— Его величество смеялся до слез, слушая историю Ренэ.
— Как! Вы осмелились рассказать ему! — воскликнул Ноэ.
— Я рассказал все.
— И король не рассердился?
— Он был в восторге, он ненавидит Ренэ.
— Это чудесно,— сказал Генрих Наваррский,— но я тоже, кажется, нашел средство успокоить его.
— Кого, короля?
— Нет, Ренэ. Я составил план, который я сообщу вам, де Пибрак.
— Пожалуйста, ваше высочество, король нас ждет.
— Уже?
— С нетерпением. Я сказал, что вы превосходно играете в ломбер.
— Вы сказали правду,— заметил Ноэ.
Де Пибрак открыл небольшую дверь, выходившую в коридор. Коридор этот вел в кабинет короля. У двери его величества на часах стоял простой солдат-швейцарец.
Швейцарец два раза постучал прикладом ружья по полу. На стук вышел камердинер.
— Доложите, что пришел господин де Пибрак и два его кузена,— сказал гасконец.
Камердинер отворил одну половинку двери и назвал имя де Пибрака.
Король по-прежнему перелистывал рукопись об охоте, но он быстро отбросил ее и с большим любопытством повернул голову.
Де Пибрак вошел под руку с Генрихом. Ноэ шел за ними.
В противоположность многим царственным особам, которые относились враждебно к тем, кто были красивее их, Карл IX очень высоко ценил физические качества и любил видеть вокруг себя красивых людей.
Прекрасный вид и благородная осанка принца сразу очаровали короля. По взгляду, который устремил на него король, Генрих понял, что он ему понравился.
— А, господа!— сказал король, слегка наклоняя голову в ответ на три низких поклона принца и Ноэ.— Милости прошу.
Генрих и Ноэ снова поклонились.
— Кажется, вы отличились,— продолжал король, смеясь.
— Ваше величество,— ответил Генрих Наваррский,— флорентиец заслужил этот урок.
— Но за этот урок вы можете дорого заплатить, господа.
— Но, ваше величество,— возразил Генрих, угадавший, по-видимому, мысль короля,— мы не собираемся покупать у него духи.
Восхищенный тем, что его поняли, король громко рассмеялся. Затем, видя, что молодые люди все еще стоят, держа шляпы в руках, Карл IX сказал:
— Садитесь, господа. Здесь я не король. Я и Пибрак старые друзья, а друзья Пибрака и мои друзья тоже.
И он еще раз взглянул на Генриха.
— Как вас зовут, сударь? — спросил он.
— Генрих де Коарасс, ваше величество.
Король подмигнул и посмотрел на де Пибрака с видом, говорившим:
«Эге! Да вы правы, он похож на покойного короля наваррского, и очень возможно, что он его сын».
Потом он прибавил вслух:
— Вы приехали искать счастья в Париж?
Вашему величеству,— ответил принц,— известно, что в наших горах встречается много камней, но мало денег. Кто родился младшим сыном в гасконской земле, тот должен ехать в другие страны.
— Деньги редки везде,— ответил король.— Королева Екатерина, моя многоуважаемая матушка, говорит, что я самый бедный дворянин во Франции.
— Если бы вашему величеству угодно было разделить свою бедность со мною,— проговорил Генрих, лукаво улыбаясь.
— У гасконцев чрезвычайно много ума! — сказал король.
— И мало денег,— прибавил де Пибрак.
— Однако,— продолжал Карл IX,— у вас, верно, найдется в кошельке пистолей двадцать, друг мой Пи-брак. Предупреждаю вас, что сегодня я буду играть по крупной.
— Если вашему величеству угодно, то я буду играть на половину своего жалованья.
— Эй! — крикнул король пажу.— Готье, друг мой, приготовь-ка нам стол и принеси карты.
Паж ушел.
Король сел, достал из кармана кошелек и положил его на стол. Затем он начал тасовать карты.
— Господин де Коарасс, я приглашаю вас быть моим партнером.
— Ваше величество слишком милостивы,— ответил Генрих и сел по правую руку короля.
Де Пибрак занял место напротив и пригласил Ноэ сесть по левую руку.
— Постарайтесь, чтобы мы проиграли,— шепнул он ему.— Если король выиграет, то он весь вечер будет в духе, и это почувствует на себе Ренэ-флорентиец.
— Снимите, Пибрак,— сказал король, отдаваясь всецело своей любимой игре.
В эту минуту в залах Лувра начался бал, и король, до слуха которого доносился шум, сказал, сдавая карты:
— Пока эти люди танцуют, король Франции постарается развлечься игрой, как простой ландскнехт, играющий в кости и в бабки. Я родился быть ландскнехтом, господа.
— Ваше величество найдет, если пожелает,— вставил де Пибрак,— кому передать свое звание.
— Но, кажется, этого не угодно Богу,— сказал Карл IX, открывая короля и указывая пальцем на карту.
XIII
Незадолго до того, как король сел играть, и в то время как танцевали первый вальс, новый танец, вывезенный из Германии, только что вошедший в моду при французском дворе, Маргарита Валуа одевалась на бал.
Ей помогала камеристка.
Эта камеристка была прелестнейшая молодая восемнадцатилетняя девушка, белокурая, как Мадонна, и умная, как дьявол. Звали ее Нанси.
Нанси, одевая свою госпожу, болтала без умолку о придворных и дворянах, о пажах и дамах. Она, по-видимому, была прекрасно осведомлена обо всех интригах Лувра и всеми силами старалась развлечь принцессу. Но прекрасное лицо последней было грустно, большие темно-голубые глаза смотрели печально, яркие губы были презрительно сжаты, а вся ее наружность выражала мрачную печаль.
Однако принцесса Маргарита, если судить по внешности, была самая счастливая из принцесс. Король, ее брат, обращался с нею как с избалованным ребенком, придворные ее обожали, добрый город Париж любовался ею, когда она проезжала по улицам верхом на лошади. Притом принцесса Маргарита, казалось, не была заражена ужасной болезнью — скукой, медленно подтачивающей жизнь всех членов ее семьи.
Она прекрасно рисовала, занималась скульптурой, литературой и часто беседовала о поэзии с мессиром Пьером Ронсаром и аббатом де Бурдевилем, сэром Бран-томом, который нередко советовался с нею, когда писал «Жизнь светских женщин».
Принцесса Маргарита занимала самое шикарное помещение, какое когда-либо выпадало на долю французской принцессы, внучки Медичи. Восточные ткани, драгоценные сокровища итальянских музеев, строгое искусство эпохи Возрождения, мрачные картины испанской школы, флорентийская школа со своими яркими красками — все имело здесь превосходные образцы.
Посреди комнаты стояла начатая статуя, а подле статуи были брошены мукшель и резец. В углу, на столе, лежали роскошные издания сочинений Гомера с греческим текстом, перья и пергамент. Немного подальше, на полу, валялись рапиры и маска, а еще дальше стоял мольберт с начатой картиной.
Вся обстановка комнаты свидетельствовала о том, что фея этого жилища была одновременно живописцем, скульптором, поэтом, знала древние языки и умела владеть шпагой не хуже своего первого учителя фехтования герцога Генриха Анжуйского, польского короля.
Затем, если бы вы увидели в большом венецианском зеркале восхитительную черноволосую головку с беленьким личиком, с широким лбом, под которым мыслям было просторно, с большими темно-голубыми глазами, в которых светился ум, с ярко-красными страстными губками, то вы должны были бы признаться, что фея этого жилища была самое очаровательное, самое чудное создание, и что дерзок был бы тот, кто посмел бы вызвать грустную улыбку на этих чудных устах, из которых должны были литься потоки поэзии и слова любви, или заставил бы нахмуриться этот лоб художника.
Что же сделалось с принцессой Маргаритой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21