– Я почувствовала, что краснею, но Элен, кажется, не заметила этого, потому что продолжала: – Но, конечно, пока он в Лондоне, вы скучаете по нему, поэтому совершенно естественно...
Я быстро прервала ее.
– Элен, его светлость сказал, что мне нужно взять книгу из библиотеки, но я не могу достать ее с полки с Розой на руках, поэтому оставлю Розу здесь. Вы присмотрите за ней, пока я...
– С удовольствием, – Элен протянула руки и взяла Розу, ласково приговаривая. – А кто у нас тут славная малышка? – Я оставила их, обожающих друг друга.
Я сразу же нашла каталог, в точности там, где сказал Лео. Усевшись с каталогом напротив кресла Лео, я стала перелистывать страницы, но не могла сосредоточиться на них – вместо этого я думала о словах Элен – «он захочет вас для себя», – но, конечно, миссис Чандлер ошиблась. Днем мы никогда не проводили время вместе, Лео интересовался только детьми, не мной. «Вы скучаете по нему», – я чувствовала себя виноватой, потому что не скучала, разве чуть-чуть, вечерами, после ужина. Я взглянула на большое кресло Лео – оно, казалось, упрекало меня. Я сказала вслух: «Тебе не надо было жениться на мне», – и почувствовала себя пристыженной, потому что он не намеревался жениться на мне против моей воли, бедный Лео. Он тоже считал себя виноватым – хотя, по справедливости, это на мне лежала ответственность за наше бракосочетание, это была моя оплошность.
Лео все объяснил мне в тот вечер, когда был пьян, а я осмелилась спросить его: «Почему ты женился на мне?» Он осушил бокал одним глотком, чтобы взбодрить себя перед ответом: «Почему я женился на тебе? Да потому, что ты попросила меня об этом».
Я и не думала просить его о браке, я просто была в полном расстройстве, в полном отчаянии оттого, что мое дитя ждет моя судьба, поэтому и спросила его дедушку: «Неужели вы не можете дать ребенку имя?» И он дал ему имя. Я вспомнила, что говорил мне Лео в тот вечер: «Я подумал – почему бы и нет? Мое имя ничего не значит для меня, но так много значит для нее – так пусть она получит его». Это была просто доброта, и все. А позже, когда он все понял, то предложил мне освободиться, аннулировав брачное соглашение, потому что его нельзя было считать добровольным.
Но от того вечера осталось и другое воспоминание, прорвавшееся наружу: «Не оставляй меня, Эми, пожалуйста, не оставляй меня». Но Лео был пьян, очень пьян, он даже предупредил меня, что трезвый думает и поступает совсем иначе. Так и было. Он хотел тогда, чтобы я ушла, но я не ушла. Я была не Красавицей, у которой была своя семья – мне некуда было уходить. Кроме того, оставалась Флора. Я не могла забрать ее у него, потому что он любил ее, он всегда хотел иметь собственную дочь. И вдруг я поняла – вот почему Лео хотел, чтобы я осталась. Он хотел, чтобы я была ему дочерью. Сказал же он мне в тот вечер, чуть раньше, когда я спрашивала, почему он женился на мне – «Ты сама была еще ребенком». Я для него была только ребенком, потому что он был гораздо старше меня.
Теплая волна облегчения окатила меня – наконец я все поняла. Сначала Лео пригласил жить в Истон свою сноху, мисс Аннабел, но потом поссорился с Фрэнком и потерял ее. Вместо этого он был вынужден взять меня. Я не была его лучшим выбором – да и как это могло быть? Я была необразована, я не могла разговаривать о литературе и театре, Лео просто снизошел до того, чтобы приютить меня. Это я была виновата в том, что позже заставила его выполнить обязанности мужа – желание иметь второго ребенка сделало меня эгоистичной, – но теперь наши отношения вернулись к норме, и Лео ясно дал мне это понять.
Я взяла каталог «Харродса», чтобы просмотреть его наверху, в кровати, вместе с Розой, уютно устроившейся рядом.
На следующее утро я выбрала цвета для своей гостиной и послала за книгами, содержащими образцы обоев, ковров и занавесок. Кроме того, я выбрала две новые шляпки, пару туфель и материал на платье для крестин Розы. Затем я стала беспокоиться – как я договорюсь о крещении? Лео ходил в церковь только на Рождество и на Пасху, а я никогда не разговаривала с истонским пастором.
Все случилось словно в ответ на мои молитвы. Едва Элен увела Флору спать, как мистер Тимс открыл дверь гостиной:
– Мистер Бистон, моя леди. Вы дома?
Я, запнувшись, согласилась. Толстый мистер Бистон семенящей походкой вошел в гостиную. По его лбу текли струйки пота, а рука была совершенно мокрой, когда, он пожал мою. Я поняла, что он волнуется не меньше, чем я. Видимо, Лео написал ему и сообщил, когда состоятся крестины.
– Этот срок удобен вам, мистер Бистон? – спросила я. Он удивленно взглянул на меня и ответил:
– Ну, если сам лорд Ворминстер назначил эту дату... – его голос нервно сорвался.
– Да, конечно, если его светлость так сказал... – поспешно ответила я. Мы обменялись робкими взглядами – было очевидно, что никто из нас не посмеет противоречить Лео, и дата была принята.
– А как она, малышка? – когда я обернулась к кроватке, мистер Бистон воскликнул: – Ах, она здесь, с вами! Можно взглянуть? – кажется, Роза ему понравилась. – Что за прекрасное дитя – такая, пухленькая и здоровенькая. Ах, эти невинные младенцы приносят в дом столько радости.
– Да, мистер Бистон, да, она меня радует, – мы взглянули друг на друга. – А у вас есть дети?
– Боюсь, ни одна молодая леди не оценила моего сердца, – с сожалением ответил мистер Бистон. – Сестра делит со мной мое скромное жилище, – затем на его лице проступила смесь тревоги и гордости, – но с нами поселился наш кузен Сирил – хотя сейчас из-за этой ужасной войны он во Франции.
– Ох, мистер Бистон, это, наверное, тревожит вас.
– Так, леди Ворминстер, так. Сирил всегда был дорог нам как сын. Но, конечно, сейчас он исполняет свой долг – вот только... – мистер Бистон наклонился ко мне, – у него слабые почки. В детстве он перенес скарлатину. – Он покачал головой. – Страшная болезнь, леди Ворминстер, страшная, из-за нее у мальчика склонность к нефриту. Этой зимой мы с Люсиндой не могли радоваться теплу домашнего очага, зная, что наш дорогой Сирил там, в сырых окопах.
Я пожала ему руку в знак симпатии, и он благодарно пожал мою в ответ.
– Дорогая леди Ворминстер, вы так добры, – мистер Бистон распрямил свою короткую спину. – Но мы гордимся Сирилом, очень гордимся. – Роза что-то залепетала, и он улыбнулся ей. – Ах, ваша малышка проснулась. Я расскажу Люсинде, что видел ее. Если окажетесь в деревне, навещайте нас. Мы, знаете, люди не церемонные.
Мистер Бистон ушел, а я снова взялась за наперсток. Вскоре мистер Тимс появился во второй раз:
– Леди Бартон, моя леди.
В гостиную вплыла леди Бартон, в облаке своего обычного запаха фиалок.
– Сиди-сиди, дорогая! Как я рада тебя видеть! – она опустилась на диван. – Как ты себя чувствуешь? Совсем поправилась после тяжелого испытания? Ты выглядишь цветущей, просто цветущей. Но жалко, что ребенок – девочка. Ничего, в следующий раз... – леди Бартон улыбнулась. – А как малышка? – она встала и подошла к кроватке. – Роза – самое подходящее имя для этой малышки. Они лучше всего выглядят, когда спят, правда? И забот с ними гораздо меньше. Конечно, она еще не ходит, а это так утомительно, когда дети отнимают все время! – она опять улыбнулась. – Больше всего я обожала, когда мой дорогой Джордж был со мной в гостиной во время чая, и дорогая Джоан, и Элен, и Цинтия, конечно. Девочки ведут себя вдвое приличнее... – она запнулась и спросила. – На чем я остановилась, дорогая?
– Сэр Джордж, его приносили вам в гостиную на время чая.
– Ах да, как умно с твоей стороны напомнить... – ты тогда еще и не родилась – но все-таки какое было облегчение, когда Нэнни снова уносила его наверх, – леди Бартон вернулась на диван. – Так зачем я сюда приехала? Ах да, вспомнила – сказать, что мы оба, конечно, будем здесь двадцать первого. Леонидас виделся с Джорджем в городе и спросил, когда ему будет удобнее. Джордж, сказал, чтобы тот обратился к нему после обсуждения точной даты с пастором, но Леонидас не нашел в этом необходимости.
– Лео послал ему письмо.
– Лео? Вот как ты зовешь его? Забавно, до чего обманчивы, бывают имена. Например, бедняжка Бистон совсем не похож на зверя, особенно, если нужно иметь дело с Леонидасом – хотя Леонидас порой бывает ужасающе грубым, – она остро взглянула на меня. – Уж тебе-то это известно, дорогая.
– Лео, не грубит мне, – встряхнула я головой.
– Как же мудро ты умеешь обходиться с ним! – леди Бартон не позволила мне возражать. – Вот в чем была ошибка нашей дорогой бедняжки Жанетты, – она понизила голос, – знаешь, его первой жены. Такая милая девушка, но не умела обходиться с ним, и он вел ее, как в танце – так, как он танцует с его короткой ногой, понимаешь? – кивнула она. – Ему повезло с тем несчастным случаем – сейчас он почти не хромает, а ведь раньше с рождения носил один ботинок на высокой подошве. Да, о чем я? Ах, о Жанетте. Может быть, и он был не прав – возможно, проблема была в том, что он слишком заботился о ней, – она остановилась, я ждала, насторожив уши. – Да, – вспомнила леди Бартон, – он глаз с нее не спускал, он все время был рядом с ней. Жене нужно немножко времени и для себя – заботиться о каждой мелочи хорошо во время помолвки, но после замужества вполне достаточно умеренной любви. Но Леонидас никогда не знал меры, он мог делать такие из ряда вон выходящие вещи, как... – она резко оборвала фразу. – Ну, тебе это известно, дорогая. Как малышка Флора? Когда я видела ее в последний раз, она была точной копией бабушки – ничего удивительного, что Леонидас думает только о ней, такой прелестной малышке. Но ваша Роза – просто поразительно, если учесть, что один из вас... – она светло улыбнулась. – Впрочем, твоей красоты хватит на двоих.
– Лео был бы красивым мужчиной, если бы не был горбатым, – твердо сказала я.
– Но он ведь такой, дорогая? Горбатый, я имею в виду.
Я глубоко вздохнула.
– Леди Квинхэм сказала однажды, что если бы, у Лео не было горба, он был бы похож на актера – мистера Фобеса Робертсона.
Леди Бартон недоверчиво развела пухлыми, одетыми в перчатки руками.
– Но мистер Робертсон – такой красивый мужчина! Я припоминаю, что видела его в роли Юлия Цезаря, его профиль... – она запнулась и удивленно повысила голос. – Знаешь, она права. Эти благородные густые брови и мощная челюсть... Нос Леонидаса, чуть побольше, – сильнее, я бы сказала, но эти пронзительные серые глаза... Да, я представляю его в тоге и лавровом венке – я просто должна рассказать это Джорджу, как только увижусь с ним! Какая умница Аннабел – заметила сходство. Джордж говорил мне, что она развозит раненых по госпиталям – такая смелая молодая женщина, не сидит дома. Конечно, у тебя все по-другому, дорогая. Да, который час? Мне пора лететь! – она обдала нас с Розой запахом фиалок. – Какой прелестный ребенок – не волнуйся, в следующий раз будет мальчик. Понятно, что ты гораздо благоразумнее нашей бедной дорогой Жанетты, но разве молодые мужчины смотрят на это? Они просто влюбляются! До свиданья, дорогая, до двадцать первого.
Вскоре вниз спустилась Флора. Глядя на ее голубые глаза и светлые локоны, я вспомнила французскую графиню, первую жену Лео. Я видела ее только однажды, но никогда не забывала ее. Он тоже ее помнил, я знала это – потому что любил ее.
Глава восьмая
Мой заказ из «Харродса» прибыл к тому времени, когда я закончила крестильную одежду Розы, поэтому я начертила выкройку платья, которое собиралась сама надеть на крестины. Я выбрала платье-костюм из густорозовой шерсти. Сверху был короткий облегающий жакет с большим отложным воротником и длинными манжетами, отделанный спереди бледно-розовым атласом. Я заказала атлас в мелкую тканую полоску, чтобы вырезать лиф по косой с отделкой из десяти пуговиц по центру, где встречаются полоски. Юбка облегала талию и бедра, чуть расширяясь книзу, длиной только до середины икры – так как юбки стали гораздо короче с начала войны. Раз мои щиколотки были выставлены напоказ, я решила надеть шелковые чулки, и купила две пары, на случай, если одна порвется. Так как Лео приказал мне быть расточительной, я заказала пару гладких кожаных туфель, на самых высоких каблуках, которые мне когда-либо приходилось носить, и лайковые перчатки в дополнение к ним. Сначала я не могла выбрать шляпку – все они казались слишком разукрашенными – но наконец, остановилась на шляпке из гладкой соломки с широкими изогнутыми полями, а к ней заказала ленту и две атласные розы в тон костюму. Я решила сама выполнить ее отделку.
Я сметывала клинья юбки, когда пришел мистер Тимс и сказал, что мистер Селби хочет сделать мне сообщение. Войдя, мистер Селби удивленно взглянул на один из огромных столов большой гостиной, где было расстелено шерстяное одеяло, а сверху лежали куски розовой ткани, но он был слишком вежлив, чтобы высказаться по этому поводу. Он просто сказал мне, что завтра приедут оформители, поэтому мне нужно распорядиться, чтобы миссис Джонстон подготовила для них мою будущую личную гостиную.
Я упала духом, но это было нужно сделать, поэтому я попросила мистера Тимса позвать домоправительницу ко мне. Она пришла, поджав губы, а когда увидела, чем я занимаюсь, поджала их еще плотнее. Выслушав меня, она сначала ничего не ответила, затем сказала:
– Первая леди Ворминстер обычно сидела здесь, в большой гостиной, – она выжидательно смотрела на меня.
– Его светлость сказал, что мне можно сидеть наверху, – ответила я.
Миссис Джонстон было нечего на это ответить, но она была не из тех, кто отступает вежливо. Она взглянула на мое шитье, ее ноздри зашевелились, словно от дурного запаха.
– Она сидела здесь за вышиванием, ее тонкая иголка сновала вверх-вниз, – миссис Джонстон указала на кресло: – А там сидел его светлость и смотрел на нее, – подойдя ближе, она прошипела мне в самое ухо. – Знаете, она была великой любовью в его жизни. Еще бы, я помню день, когда она умерла...
– Но, миссис Джонстон, – осмелилась я прервать ее, – она умерла не здесь, а во Франции. Она уехала из Истона задолго до этого.
Она ядовито взглянула на меня:
– Я помню тот день, когда пришла телеграмма, сообщавшая, что эта прекрасная леди ушла на небеса, которых, конечно, заслуживала. Тем вечером его светлость пришел в ее спальню, спальню графини – в комнату, в которой вы сейчас спите, – ну, мистер Уоллис, камердинер, пошел к нему, как обычно, и увидел, что он стоит там, словно громом пораженный.
– Но они разъехались, – снова сказала я. – Она вернулась во Францию. Клара рассказала мне...
– Это не имело значения для его светлости, – миссис Джонстон вцепилась мне в руку словно когтями. – Он любил ее, любит, и будет любить всегда. Вы уж мне поверьте. – Я верила этому. Ее каркающий голос усилился: – Когда она уехала во Францию, все здесь осталось, как было, ничего не было тронуто – так приказал его светлость. Одежда в шкафу, книги на полке, шкатулка с драгоценностями на туалетном столике. Она уехала в такой спешке, что взяла с собой только расчески. Драгоценности, которые он дарил ей, – а он щедро дарил ей их, – все осталось, все осталось точно так, будто она еще жила здесь. А в ночь, когда она умерла, он пришел сюда, открыл ее шкаф и гладил ее одежды, будто она все еще носила их. Жутко это было, говорил мистер Уоллис – словно его светлость разговаривал с ее призраком.
Я стояла, впитывая каждое слово миссис Джонстон, пока до нее не дошло, что она разговаривает с презираемой второй женой. Она остановилась и сказала:
– Ну, если вы уверены, что его светлость хочет, чтобы вы сидели наверху...
Я не удержалась от вопроса, я должна была это узнать.
– А что он сделал с ними, с ее одеждой и вещами? Она заколебалась, но не могла устоять перед соблазном закончить историю.
– В тот же вечер он приказал упаковать все ее вещи и убрать в кладовку. Сказал, чтобы это сделали сразу же, прямо сейчас – несмотря на то, что было время ужина слуг, – с обидой сказала она. – Мне не хотелось пропускать ужин, поэтому я послала Клару, она это видела. – Глаза миссис Джонстон устремились на меня, ожидая возражений. Я ничего не ответила, и она ушла, торжествуя.
Я не могла выкинуть эту историю из головы. Когда пришла Клара, чтобы сообщить, что они с Бертой после обеда подготовят мою будущую гостиную для декораторов, я спросила:
– Миссис Джонстон говорит, что, у ее светлости – первой ее светлости – никогда не было личной гостиной.
– Это правда, обычно она сидела здесь.
– Миссис Джонстон сказала, что ты убирала вещи ее светлости после смерти.
– Да. Это должна была сделать миссис Джи, но вы же знаете, в каком состоянии она бывает по вечерам, – мы обменялись улыбками. Мне больше не потребовалось побуждать Клару к разговору, та была, очень настроена поболтать. – Она не посмела бы послать меня на эту работу, если бы его светлость не ушел. Он не возвращался всю ночь. Наутро все его ботинки были в грязи – столько работы мистеру Уоллису – это была известковая грязь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31