Опираясь теперь на оба колена, он продвинулся вперед, приподнимая и разводя ее ноги в стороны, пока они не повисли беспомощно на его бедрах, и всем телом прижал ее к полу.
Энди в ужасе почувствовала, что он возбужден: его вздыбившийся под брюками член терся о ее лобковую кость, причиняя боль. Чтобы не делать ей больно, он чуть сдвинулся вниз. Но Энди считала, что уж лучше боль, чем это вздутие у себя между ногами. Казалось, будто он пытается войти в нее, проткнув ткань своих брюк. Господи, неужели он к тому же ее изнасилует?
Этого она не вынесет. Не вынесет такого оскорбления от него. Из всех мужчин, встречавшихся на ее жизненном пути, только он по-настоящему задел ее чувства, преодолев все защитные барьеры, разбил ей сердце, которое – в этом Энди могла поклясться – до сих пор оставалось девственным. Он, однако, преподал ей тяжелый урок, развеял ее представление о себе как о железной леди. Сознавать, что он убийца, получивший на нее заказ, было очень больно. Но изнасилование гораздо хуже – оно показывает не только равнодушие, но и полное презрение к ней. Так что уж лучше бы он сразу ее убил.
Ее безуспешное сопротивление постепенно ослабевало, бесполезные попытки закричать перешли в сдавленные всхлипы. Из уголков глаз выкатились и, пробежав по вискам, исчезли в волосах слезы. Смотреть на него, даже сквозь туман слез, было невыносимо, и Энди зажмурила глаза.
Как только она затихла, послышался его низкий тихий голос:
– Не бойся. – Его губы двигались возле самого ее уха. – Дреа, успокойся. Я тебя не трону. Ведь я никогда не делал тебе больно.
Поначалу она, как и прежде, с трудом разбирала его слова, но даже когда она их наконец стала различать, их смысл до нее никак не доходил. Что значит не тронет? Убьет без боли? Без мучений?
Очень великодушно.
Спасительная злость пробилась сквозь боль и ужас, и Энди, сделав еще один рывок, вывернула голову в сторону и вонзилась зубами в ту часть его тела, до которой сумела достать. Это оказалась рука – прямо над его могучим запястьем. Во рту взорвался горячий железистый привкус крови, будто там оказалась монетка.
– Черт! – сдавленно, сквозь зубы выругался убийца и другой рукой снова надавил на ее челюсть.
Энди невольно ослабила хватку, и он убрал руку.
– Сделай одолжение, – пробормотал он, – если хочешь сделать мне больно, лучше ударь меня в глаз, только не кусай. Тогда мне по крайней мере не понадобится укол против столбняка.
Энди резко распахнула глаза и в негодовании воззрилась на своего обидчика. Он ответил ей таким же гневным взглядом, однако держась от нее дюймах в десяти, чтобы она по крайней мере, скованная в движениях, как сейчас, не могла дотянуться до него головой. До этого момента Энди представлялось, будто в кухне абсолютно темно, но оказалось, это не так: из гостиной по линолеуму пролегла тусклая дорожка света, позволяя в полумраке разглядеть жесткое лицо убийцы и блеск его темных глаз.
Между ними воцарилось молчание, напряженное, готовое в любую минуту взорваться. Минуту спустя он медленно вдохнул и так же медленно выдохнул.
– Можешь теперь меня выслушать? – наконец он задал вопрос. – Или мне тебя связать и вставить в рот кляп?
В немом удивлении Энди тупо уставилась на него. Если он собирался ее убить, то ему ничто не мешало это сделать. Для этого не нужно связывать и затыкать рот. Она повержена и сдается на милость победителя, если он, конечно, согласен.
Что он хотел сказать?.. Кажется, он не собирается ее убивать.
Чтобы ее убить, сообразила Энди, ему вовсе не нужно было затевать эту заваруху. Если бы он хотел ее порешить, то уж давно бы застрелил. Она долго жила с уверенностью, что именно это его цель, и теперь, когда поняла, что это не так, будто лишилась точки опоры. Но если все не так, как она думала, то что тогда, черт побери, ему от нее нужно?
Если бы он не зажимал ей рот, у нее от удивления отвисла бы челюсть. Медленно и с трудом из-за сковывающих ее движения рук киллера Энди кивнула – одно движение головой вверх и вниз, – а потом так же медленно помотала ею.
Приняв движение ее головы за последовательные ответы на его вопросы, киллер сказал:
– Запомни хорошенько: я не собираюсь причинять тебе боль никоим образом. Ясно? Ты меня понимаешь?
Энди снова кивнула, точно повторив движения. Железная хватка киллера не ослабла ни на йоту.
– Хорошо. Отпускаю. Помощь нужна?
Энди помотала головой, хотя, нужна ли ей помощь, точно не знала. Киллер начал постепенно ослаблять хватку, одновременно массируя ей челюсти в тех местах, куда нажимал, чтобы ее утихомирить, затем одним гибким, плавным движением сел на корточки и, поддерживая Энди за плечи, помог ей приподняться.
Окончательно сбитая с толку, она с минуту молча сидела на полу рядом с киллером.
– Ну что, все в порядке? – спросил он, а когда Энди кивнула, встал и, как умел только он, легко и красиво подошел к мойке, включил воду и подставил под струю руку. – Зажги свет, – велел он, не оборачиваясь.
Оторопевшая Энди молча кое-как поднялась и, приблизившись к двери, щелкнула выключателем. Внезапно заливший кухню яркий свет ударил в глаза. Сощурившись, Энди смотрела перед собой и все пыталась переварить тот факт, что человек, наводивший на нее такой ужас, стоит себе у нее в кухне перед мойкой и смывает кровь со своей руки.
Она нерешительно приблизилась к нему и остановилась в нескольких футах: заставить себя подойти ближе, чтобы оказаться в пределах его досягаемости, она не могла. Энди уставилась на его рану с темно-багровыми рваными краями от ее зубов, и у нее закружилась голова. Чтобы не упасть, она оперлась о кухонную стойку. А ведь это ее работа, Энди, которой неведома жестокость.
Адреналин в крови пошел на спад, и Энди начало трясти. Сначала задрожали ноги, потом дрожь охватила все тело. Зубы выбивали дробь – как будто покатились, отскакивая от кирпичной дорожки, детские мраморные шарики. Не поворачивая головы в ее сторону, убийца продолжал лить воду на рану, хотя слышал, как у нее случат зубы. Энди никак не могла согреться – она обхватила себя руками и с силой сжала челюсти, стараясь унять дрожь.
– Те-тебе теперь в самом деле понадобится укол от столбняка? – наконец тихо поинтересовалась она. Почему ей пришло в голову задать именно этот дурацкий вопрос, для нее самой оставалось загадкой.
– Нет. – Киллер был немногословен. – У меня есть все прививки.
Энди снова тупо уставилась на него, в который раз погружаясь в бездну смущения. Ведь не детские же прививки в самом деле – от кори и ветрянки – он имеет в виду. Из других Энди приходили на ум только прививки от бешенства для животных. Ерунда какая-то. Либо она еще не оправилась от шока, либо окончательно утратила связь с реальностью. Последнее вероятнее всего: одно то, что он стоит у нее на кухне, представлялось фантастикой. И еще большей фантастикой – когда он приближался к ней. Он полностью овладел ее вниманием, притягивая его к себе, как магнит железную стружку, не позволяя распыляться ни на что другое.
– П-прививки? – Энди все еще заикалась и стучала зубами – озноб не проходил.
– Для выезда из страны.
Энди почувствовала себя последней дурой. Она, конечно, знала, что у него много «работы» за границей, а умные люди, собираясь в страны «третьего мира», делают себе все необходимые прививки. Она опять почувствовала себя дурой – теперь уже потому, что думала о такой ерунде, как прививки. Дело в том, что она никак не могла осмыслить всю грандиозность произошедших в ее жизни перемен, ее мозг ухватывал только мелочи.
Ее взгляд медленно перемещался по его высокой фигуре, широким мускулистым плечам. Короткие рукава темно-зеленой рубашки поло открывали жилистые, сильные руки, но она и не глядя знала, насколько они крепки. Его внешний вид был безупречен: заправленная с брюки рубашка, на тонкой талии узкий черный ремень. На черных брюках идеальные стрелки, а ботинки на мягкой подошве, несмотря на дождь, чисты. Энди пожирала взглядом его густые темные волосы, по-прежнему коротко остриженные, уже проступившую на подбородке щетину. Нахлынувшие воспоминания отозвались болью и одновременно принесли облегчение.
Энди хорошо помнила запах его кожи, будто, просыпаясь по утрам, видела на подушке рядом с собой его темноволосую голову. Она помнила тембр его голоса, низкий, с хрипотцой. Помнила вкус его мягких, нежных губ. Она жутко боялась его… но даже имени его не знала, даже это он не пожелал ей открыть, поэтому она лучше умрет, но ни за что его больше об этом не спросит. Нет сомнений: он разбил ей сердце. Прежде всего поэтому она боится его, не только потому, что он хладнокровный убийца.
Но все же она должна знать его имя. Пусть ей будет хуже, но она обязана сделать еще одну попытку. И если он ей не назовет его и в этот раз, что ж, она оставит эту глупую погоню за невозможным. От своих чувств не убежишь, но можно отказаться от напрасных надежд, вынуждающих ее сейчас пялиться на него, как подросток на рок-звезду.
– Я даже не знаю, как тебя зовут, – послышался ее слабый, прерывистый шепот.
Он бросил на нее короткий взгляд, затем оторвал от рулона у мойки бумажное полотенце и стал вытирать руку.
– Саймон Гуднайт.
– Это не твое имя! – воскликнула Энди и чуть не рассмеялась. Однако в следующий миг она уже была готова расплакаться, оттого что он наконец хоть что-то сказал, и смахнула набежавшие на глаза слезы. Он пожал плечами:
– В настоящий момент это мое имя, так же как Энди Пирсон – твое.
– Энди – мое настоящее имя. Ну, то есть Андреа. Меня в детстве всегда звали Энди.
– А мое настоящее имя Саймон, – ответил он, промокая полотенцем кровь, снова выступившую на оставленной ее зубами ране.
Из его слов выходило, что Гуднайт фамилия ненастоящая, и это радовало: ведь фамилия-то черт знает что. Почему он выбрал именно ее? У него такое чувство юмора? А может, он специально сделал это, поскольку она ему так не подходила, что стала как бы дополнительным защитным слоем? Энди снова стало смешно. К черту Смитов и Джонсов. Да здравствуют Баттс и Гуднайт! И уж если не эти фамилии звучат как имена водевильных персонажей, тогда какие?
Энди уставилась на кровь на бумажном полотенце и сразу посерьезнела.
– Тебе нужно наложить швы. Я отвезу тебя в травмпункт.
– Я сам себе наложу швы. Потом, – отмахнулся он.
– Ну, конечно, почему бы не поиграть в Рэмбо? – съязвила Энди и, повернувшись к обшарпанному холодильнику, рывком открыла морозилку. Вытащив оттуда пачку мороженого гороха, она бросила ее Саймону. Но ее бросок не застал его врасплох – он ловко поймал пакет, потому что к тому времени уже смотрел в ее сторону, вероятно, желая убедиться, что она не делает ничего, с его точки зрения, предосудительного. – Приложи к ране, чтобы рука не опухла, иначе не сможешь продемонстрировать, какой ты крутой.
Ее слова, по-видимому, позабавили Саймона. Не то чтобы он улыбнулся, но буквально на секунду в уголках его глаз собрались морщинки.
– Не такой уж и крутой. Обычно я вначале обрабатываю рану обезболивающим спреем.
Значит, зашивать себе раны ему не впервой, подумала Энди, но он прервал ее мысли, кивком указывая на стол:
– Присядь. Нужно поговорить.
Энди хотела было сесть на ближайший стул, но Саймон взял ее одной рукой за запястье, другой поднял с пола стул, опрокинутый на пол, поставил его у стола ближе к стене и подтолкнул к нему Энди. Сам же расположился таким образом, что оказался между Энди и дверью, следуя не только годами выработанной привычке, но на сей раз действуя совершенно осознанно. Но Энди и не думала бежать, потому что не чувствовала ни злости, ни уныния, которые могли бы подтолкнуть ее на этот отчаянный шаг, к тому же у нее просто не было сил.
Обернувшись, он облокотился на спинку стула и сдернул посудное полотенце, висевшее на одной из ручек буфета. Он завернул в него пакет мороженого гороха, положил импровизированный ледник на стол, а поверх водрузил руку.
– Ты уволилась? – спросил он.
– Да, – ответила Энди: у нее не было причин скрывать это. Он благодаря своей потрясающей интуиции просчитывал все ее действия наперед, что ее тревожило и злило – ведь это не игра в шахматы, где определенное количество фигур передвигается по ограниченному пространству доски. Ведь она могла поступить как угодно: например, прямиком отправиться в аэропорт или уехать куда глаза глядят на машине, не заворачивая домой. Но он, поди ж ты, догадался, какой вариант из всех возможных она выберет, и ждал ее здесь.
– Можешь вернуться. – Он сверкнул на нее своими темными опаловыми глазами, и ему про нее все сразу стало ясно. – Ни к чему бросаться в бега. Салинас считает тебя умершей.
Энди обхватила локти ладонями, пытаясь сохранить тепло. Она все еще мерзла, правда, уже не стучала зубами.
– Тогда зачем ты меня разыскивал? Зачем следил за мной?
– Я тебя не разыскивал. Зачем? – с ледяным спокойствием проговорил Саймон. – Я всегда знал, где ты.
– Всегда? – эхом переспросила Энди. – Как это возможно?
– Когда тебя выписали из больницы, я отправился за тобой следом.
Значит, он постоянно находился рядом? Все это время? Энди удивленно заморгала: свет лампы вдруг показался ей очень ярким. Для Энди все вдруг прояснилось.
– Значит, это ты оплатил мое лечение! – враждебным тоном, будто он вклинился перед ней в очередь в местном «Уол-марте» перед рождественскими праздниками, сказала она.
Саймон небрежно махнул рукой, отвергая ее обвинения как несущественные.
– Зачем? – спросила Энди. – Я вполне могла заплатить сама. Ты же знаешь, средства у меня есть.
– Я не хотел, чтобы ты лечилась на его деньги. – Он вложил в свои слова примерно столько же чувств, как если бы заказывал гамбургер. Но взгляд его темных глаз был снова прикован к ней, и Энди почувствовала его обжигающую силу. Она понятия не имела, о чем он думал, но под его взглядом почувствовала неловкость и оттого даже немного согрелась.
– Но… почему? Ведь он нанял тебя убить меня. Если бы не авария, ты бы… я знаю, что ты это сделал бы, да ты и сам это знаешь! – На последних словах ее голос возвысился, и она уже была готова сорваться и закричать на него и умолкла, чтобы не сделать этого.
– Возможно. Не знаю. – Его губы сложились в строгую линию. – Могу сказать только, что мы с Салинасом окончательно не договорились. В любом случае я не стал бы лгать, но как поступил бы, если б не авария, сказать не могу. Как бы мне ни хотелось сейчас думать, что я этого не стал бы делать, должен признаться, я в этом не уверен на сто процентов.
– Почему ты сразу не договорился с Салинасом? – Энди понимала, что вынуждает его на откровенность, но ей было все равно. Она злилась на него по множеству причин, и одной из них было то, что он, сохраняя хладнокровие, держал себя в руках, тогда как она находилась на пределе и испытывала готовность в любой момент с криками броситься наутек. – Я же для тебя пустое место. Ничто.
Он продолжал молчать и, как обычно, без выражения смотреть на нее, что еще больше злило Энди.
– Он тебе мало предложил? В этом все дело?
– Он предложил мне два миллиона, – ответил Саймон. – Но дело не в деньгах.
Два миллиона! Энди чуть было не задохнулась. Рафаэль предложил ему столько, сколько она украла. При этом он, вероятно, отдавал себе отчет, что похищенных у него денег он не вернет из-за препон в виде банковского и налогового законодательства, следовательно, был готов потерять четыре миллиона. Энди потрясенно воззрилась на Саймона: как это он отказался от таких денег?
– Так в чем же тогда дело? – поинтересовалась она.
Саймон со вздохом поднялся, отодвинул стул и, опершись ладонью о столешницу, другую руку запустил ей в волосы. Затем наклонился и прильнул к ее губам. Все мучившие ее мысли разом куда-то улетучились. Она замерла, продолжая сжимать свои руки, ее голова слегка запрокинулась назад, а рот был зажат его губами. Его язык коснулся ее губ, и они раскрылись ему навстречу.
Саймон выпустил ее и снова сел. Энди, не шелохнувшись, вперилась глазами в столешницу. Воцарилось молчание, нарушаемое лишь тиканьем часов, урчанием холодильника да потрескиванием льдогенератора, бросающего свежие кубики льда в ведерко. Какая ирония: Энди, никогда не пасовавшая перед мужчинами, знавшая к ним подход, всегда умевшая повернуть ситуацию в свою пользу, пребывала в полной растерянности. Она не знала, что сказать этому человеку, которого вряд ли кто-либо мог подмять под себя. Она сидела в беспомощном молчании, отказываясь смотреть на него.
– Насчет «пустого места» ты не права, – неожиданно серьезно проговорил Саймон.
Глава 27
В иных обстоятельствах это неохотное признание в нежных чувствах привело бы Энди в восторг, но теперь она была в растерянности: «Почему сейчас?» Почему он объявился сейчас, когда она все для себя решила. Она решила, что присутствие мужчины, тем более этого, в ее жизни не предполагается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Энди в ужасе почувствовала, что он возбужден: его вздыбившийся под брюками член терся о ее лобковую кость, причиняя боль. Чтобы не делать ей больно, он чуть сдвинулся вниз. Но Энди считала, что уж лучше боль, чем это вздутие у себя между ногами. Казалось, будто он пытается войти в нее, проткнув ткань своих брюк. Господи, неужели он к тому же ее изнасилует?
Этого она не вынесет. Не вынесет такого оскорбления от него. Из всех мужчин, встречавшихся на ее жизненном пути, только он по-настоящему задел ее чувства, преодолев все защитные барьеры, разбил ей сердце, которое – в этом Энди могла поклясться – до сих пор оставалось девственным. Он, однако, преподал ей тяжелый урок, развеял ее представление о себе как о железной леди. Сознавать, что он убийца, получивший на нее заказ, было очень больно. Но изнасилование гораздо хуже – оно показывает не только равнодушие, но и полное презрение к ней. Так что уж лучше бы он сразу ее убил.
Ее безуспешное сопротивление постепенно ослабевало, бесполезные попытки закричать перешли в сдавленные всхлипы. Из уголков глаз выкатились и, пробежав по вискам, исчезли в волосах слезы. Смотреть на него, даже сквозь туман слез, было невыносимо, и Энди зажмурила глаза.
Как только она затихла, послышался его низкий тихий голос:
– Не бойся. – Его губы двигались возле самого ее уха. – Дреа, успокойся. Я тебя не трону. Ведь я никогда не делал тебе больно.
Поначалу она, как и прежде, с трудом разбирала его слова, но даже когда она их наконец стала различать, их смысл до нее никак не доходил. Что значит не тронет? Убьет без боли? Без мучений?
Очень великодушно.
Спасительная злость пробилась сквозь боль и ужас, и Энди, сделав еще один рывок, вывернула голову в сторону и вонзилась зубами в ту часть его тела, до которой сумела достать. Это оказалась рука – прямо над его могучим запястьем. Во рту взорвался горячий железистый привкус крови, будто там оказалась монетка.
– Черт! – сдавленно, сквозь зубы выругался убийца и другой рукой снова надавил на ее челюсть.
Энди невольно ослабила хватку, и он убрал руку.
– Сделай одолжение, – пробормотал он, – если хочешь сделать мне больно, лучше ударь меня в глаз, только не кусай. Тогда мне по крайней мере не понадобится укол против столбняка.
Энди резко распахнула глаза и в негодовании воззрилась на своего обидчика. Он ответил ей таким же гневным взглядом, однако держась от нее дюймах в десяти, чтобы она по крайней мере, скованная в движениях, как сейчас, не могла дотянуться до него головой. До этого момента Энди представлялось, будто в кухне абсолютно темно, но оказалось, это не так: из гостиной по линолеуму пролегла тусклая дорожка света, позволяя в полумраке разглядеть жесткое лицо убийцы и блеск его темных глаз.
Между ними воцарилось молчание, напряженное, готовое в любую минуту взорваться. Минуту спустя он медленно вдохнул и так же медленно выдохнул.
– Можешь теперь меня выслушать? – наконец он задал вопрос. – Или мне тебя связать и вставить в рот кляп?
В немом удивлении Энди тупо уставилась на него. Если он собирался ее убить, то ему ничто не мешало это сделать. Для этого не нужно связывать и затыкать рот. Она повержена и сдается на милость победителя, если он, конечно, согласен.
Что он хотел сказать?.. Кажется, он не собирается ее убивать.
Чтобы ее убить, сообразила Энди, ему вовсе не нужно было затевать эту заваруху. Если бы он хотел ее порешить, то уж давно бы застрелил. Она долго жила с уверенностью, что именно это его цель, и теперь, когда поняла, что это не так, будто лишилась точки опоры. Но если все не так, как она думала, то что тогда, черт побери, ему от нее нужно?
Если бы он не зажимал ей рот, у нее от удивления отвисла бы челюсть. Медленно и с трудом из-за сковывающих ее движения рук киллера Энди кивнула – одно движение головой вверх и вниз, – а потом так же медленно помотала ею.
Приняв движение ее головы за последовательные ответы на его вопросы, киллер сказал:
– Запомни хорошенько: я не собираюсь причинять тебе боль никоим образом. Ясно? Ты меня понимаешь?
Энди снова кивнула, точно повторив движения. Железная хватка киллера не ослабла ни на йоту.
– Хорошо. Отпускаю. Помощь нужна?
Энди помотала головой, хотя, нужна ли ей помощь, точно не знала. Киллер начал постепенно ослаблять хватку, одновременно массируя ей челюсти в тех местах, куда нажимал, чтобы ее утихомирить, затем одним гибким, плавным движением сел на корточки и, поддерживая Энди за плечи, помог ей приподняться.
Окончательно сбитая с толку, она с минуту молча сидела на полу рядом с киллером.
– Ну что, все в порядке? – спросил он, а когда Энди кивнула, встал и, как умел только он, легко и красиво подошел к мойке, включил воду и подставил под струю руку. – Зажги свет, – велел он, не оборачиваясь.
Оторопевшая Энди молча кое-как поднялась и, приблизившись к двери, щелкнула выключателем. Внезапно заливший кухню яркий свет ударил в глаза. Сощурившись, Энди смотрела перед собой и все пыталась переварить тот факт, что человек, наводивший на нее такой ужас, стоит себе у нее в кухне перед мойкой и смывает кровь со своей руки.
Она нерешительно приблизилась к нему и остановилась в нескольких футах: заставить себя подойти ближе, чтобы оказаться в пределах его досягаемости, она не могла. Энди уставилась на его рану с темно-багровыми рваными краями от ее зубов, и у нее закружилась голова. Чтобы не упасть, она оперлась о кухонную стойку. А ведь это ее работа, Энди, которой неведома жестокость.
Адреналин в крови пошел на спад, и Энди начало трясти. Сначала задрожали ноги, потом дрожь охватила все тело. Зубы выбивали дробь – как будто покатились, отскакивая от кирпичной дорожки, детские мраморные шарики. Не поворачивая головы в ее сторону, убийца продолжал лить воду на рану, хотя слышал, как у нее случат зубы. Энди никак не могла согреться – она обхватила себя руками и с силой сжала челюсти, стараясь унять дрожь.
– Те-тебе теперь в самом деле понадобится укол от столбняка? – наконец тихо поинтересовалась она. Почему ей пришло в голову задать именно этот дурацкий вопрос, для нее самой оставалось загадкой.
– Нет. – Киллер был немногословен. – У меня есть все прививки.
Энди снова тупо уставилась на него, в который раз погружаясь в бездну смущения. Ведь не детские же прививки в самом деле – от кори и ветрянки – он имеет в виду. Из других Энди приходили на ум только прививки от бешенства для животных. Ерунда какая-то. Либо она еще не оправилась от шока, либо окончательно утратила связь с реальностью. Последнее вероятнее всего: одно то, что он стоит у нее на кухне, представлялось фантастикой. И еще большей фантастикой – когда он приближался к ней. Он полностью овладел ее вниманием, притягивая его к себе, как магнит железную стружку, не позволяя распыляться ни на что другое.
– П-прививки? – Энди все еще заикалась и стучала зубами – озноб не проходил.
– Для выезда из страны.
Энди почувствовала себя последней дурой. Она, конечно, знала, что у него много «работы» за границей, а умные люди, собираясь в страны «третьего мира», делают себе все необходимые прививки. Она опять почувствовала себя дурой – теперь уже потому, что думала о такой ерунде, как прививки. Дело в том, что она никак не могла осмыслить всю грандиозность произошедших в ее жизни перемен, ее мозг ухватывал только мелочи.
Ее взгляд медленно перемещался по его высокой фигуре, широким мускулистым плечам. Короткие рукава темно-зеленой рубашки поло открывали жилистые, сильные руки, но она и не глядя знала, насколько они крепки. Его внешний вид был безупречен: заправленная с брюки рубашка, на тонкой талии узкий черный ремень. На черных брюках идеальные стрелки, а ботинки на мягкой подошве, несмотря на дождь, чисты. Энди пожирала взглядом его густые темные волосы, по-прежнему коротко остриженные, уже проступившую на подбородке щетину. Нахлынувшие воспоминания отозвались болью и одновременно принесли облегчение.
Энди хорошо помнила запах его кожи, будто, просыпаясь по утрам, видела на подушке рядом с собой его темноволосую голову. Она помнила тембр его голоса, низкий, с хрипотцой. Помнила вкус его мягких, нежных губ. Она жутко боялась его… но даже имени его не знала, даже это он не пожелал ей открыть, поэтому она лучше умрет, но ни за что его больше об этом не спросит. Нет сомнений: он разбил ей сердце. Прежде всего поэтому она боится его, не только потому, что он хладнокровный убийца.
Но все же она должна знать его имя. Пусть ей будет хуже, но она обязана сделать еще одну попытку. И если он ей не назовет его и в этот раз, что ж, она оставит эту глупую погоню за невозможным. От своих чувств не убежишь, но можно отказаться от напрасных надежд, вынуждающих ее сейчас пялиться на него, как подросток на рок-звезду.
– Я даже не знаю, как тебя зовут, – послышался ее слабый, прерывистый шепот.
Он бросил на нее короткий взгляд, затем оторвал от рулона у мойки бумажное полотенце и стал вытирать руку.
– Саймон Гуднайт.
– Это не твое имя! – воскликнула Энди и чуть не рассмеялась. Однако в следующий миг она уже была готова расплакаться, оттого что он наконец хоть что-то сказал, и смахнула набежавшие на глаза слезы. Он пожал плечами:
– В настоящий момент это мое имя, так же как Энди Пирсон – твое.
– Энди – мое настоящее имя. Ну, то есть Андреа. Меня в детстве всегда звали Энди.
– А мое настоящее имя Саймон, – ответил он, промокая полотенцем кровь, снова выступившую на оставленной ее зубами ране.
Из его слов выходило, что Гуднайт фамилия ненастоящая, и это радовало: ведь фамилия-то черт знает что. Почему он выбрал именно ее? У него такое чувство юмора? А может, он специально сделал это, поскольку она ему так не подходила, что стала как бы дополнительным защитным слоем? Энди снова стало смешно. К черту Смитов и Джонсов. Да здравствуют Баттс и Гуднайт! И уж если не эти фамилии звучат как имена водевильных персонажей, тогда какие?
Энди уставилась на кровь на бумажном полотенце и сразу посерьезнела.
– Тебе нужно наложить швы. Я отвезу тебя в травмпункт.
– Я сам себе наложу швы. Потом, – отмахнулся он.
– Ну, конечно, почему бы не поиграть в Рэмбо? – съязвила Энди и, повернувшись к обшарпанному холодильнику, рывком открыла морозилку. Вытащив оттуда пачку мороженого гороха, она бросила ее Саймону. Но ее бросок не застал его врасплох – он ловко поймал пакет, потому что к тому времени уже смотрел в ее сторону, вероятно, желая убедиться, что она не делает ничего, с его точки зрения, предосудительного. – Приложи к ране, чтобы рука не опухла, иначе не сможешь продемонстрировать, какой ты крутой.
Ее слова, по-видимому, позабавили Саймона. Не то чтобы он улыбнулся, но буквально на секунду в уголках его глаз собрались морщинки.
– Не такой уж и крутой. Обычно я вначале обрабатываю рану обезболивающим спреем.
Значит, зашивать себе раны ему не впервой, подумала Энди, но он прервал ее мысли, кивком указывая на стол:
– Присядь. Нужно поговорить.
Энди хотела было сесть на ближайший стул, но Саймон взял ее одной рукой за запястье, другой поднял с пола стул, опрокинутый на пол, поставил его у стола ближе к стене и подтолкнул к нему Энди. Сам же расположился таким образом, что оказался между Энди и дверью, следуя не только годами выработанной привычке, но на сей раз действуя совершенно осознанно. Но Энди и не думала бежать, потому что не чувствовала ни злости, ни уныния, которые могли бы подтолкнуть ее на этот отчаянный шаг, к тому же у нее просто не было сил.
Обернувшись, он облокотился на спинку стула и сдернул посудное полотенце, висевшее на одной из ручек буфета. Он завернул в него пакет мороженого гороха, положил импровизированный ледник на стол, а поверх водрузил руку.
– Ты уволилась? – спросил он.
– Да, – ответила Энди: у нее не было причин скрывать это. Он благодаря своей потрясающей интуиции просчитывал все ее действия наперед, что ее тревожило и злило – ведь это не игра в шахматы, где определенное количество фигур передвигается по ограниченному пространству доски. Ведь она могла поступить как угодно: например, прямиком отправиться в аэропорт или уехать куда глаза глядят на машине, не заворачивая домой. Но он, поди ж ты, догадался, какой вариант из всех возможных она выберет, и ждал ее здесь.
– Можешь вернуться. – Он сверкнул на нее своими темными опаловыми глазами, и ему про нее все сразу стало ясно. – Ни к чему бросаться в бега. Салинас считает тебя умершей.
Энди обхватила локти ладонями, пытаясь сохранить тепло. Она все еще мерзла, правда, уже не стучала зубами.
– Тогда зачем ты меня разыскивал? Зачем следил за мной?
– Я тебя не разыскивал. Зачем? – с ледяным спокойствием проговорил Саймон. – Я всегда знал, где ты.
– Всегда? – эхом переспросила Энди. – Как это возможно?
– Когда тебя выписали из больницы, я отправился за тобой следом.
Значит, он постоянно находился рядом? Все это время? Энди удивленно заморгала: свет лампы вдруг показался ей очень ярким. Для Энди все вдруг прояснилось.
– Значит, это ты оплатил мое лечение! – враждебным тоном, будто он вклинился перед ней в очередь в местном «Уол-марте» перед рождественскими праздниками, сказала она.
Саймон небрежно махнул рукой, отвергая ее обвинения как несущественные.
– Зачем? – спросила Энди. – Я вполне могла заплатить сама. Ты же знаешь, средства у меня есть.
– Я не хотел, чтобы ты лечилась на его деньги. – Он вложил в свои слова примерно столько же чувств, как если бы заказывал гамбургер. Но взгляд его темных глаз был снова прикован к ней, и Энди почувствовала его обжигающую силу. Она понятия не имела, о чем он думал, но под его взглядом почувствовала неловкость и оттого даже немного согрелась.
– Но… почему? Ведь он нанял тебя убить меня. Если бы не авария, ты бы… я знаю, что ты это сделал бы, да ты и сам это знаешь! – На последних словах ее голос возвысился, и она уже была готова сорваться и закричать на него и умолкла, чтобы не сделать этого.
– Возможно. Не знаю. – Его губы сложились в строгую линию. – Могу сказать только, что мы с Салинасом окончательно не договорились. В любом случае я не стал бы лгать, но как поступил бы, если б не авария, сказать не могу. Как бы мне ни хотелось сейчас думать, что я этого не стал бы делать, должен признаться, я в этом не уверен на сто процентов.
– Почему ты сразу не договорился с Салинасом? – Энди понимала, что вынуждает его на откровенность, но ей было все равно. Она злилась на него по множеству причин, и одной из них было то, что он, сохраняя хладнокровие, держал себя в руках, тогда как она находилась на пределе и испытывала готовность в любой момент с криками броситься наутек. – Я же для тебя пустое место. Ничто.
Он продолжал молчать и, как обычно, без выражения смотреть на нее, что еще больше злило Энди.
– Он тебе мало предложил? В этом все дело?
– Он предложил мне два миллиона, – ответил Саймон. – Но дело не в деньгах.
Два миллиона! Энди чуть было не задохнулась. Рафаэль предложил ему столько, сколько она украла. При этом он, вероятно, отдавал себе отчет, что похищенных у него денег он не вернет из-за препон в виде банковского и налогового законодательства, следовательно, был готов потерять четыре миллиона. Энди потрясенно воззрилась на Саймона: как это он отказался от таких денег?
– Так в чем же тогда дело? – поинтересовалась она.
Саймон со вздохом поднялся, отодвинул стул и, опершись ладонью о столешницу, другую руку запустил ей в волосы. Затем наклонился и прильнул к ее губам. Все мучившие ее мысли разом куда-то улетучились. Она замерла, продолжая сжимать свои руки, ее голова слегка запрокинулась назад, а рот был зажат его губами. Его язык коснулся ее губ, и они раскрылись ему навстречу.
Саймон выпустил ее и снова сел. Энди, не шелохнувшись, вперилась глазами в столешницу. Воцарилось молчание, нарушаемое лишь тиканьем часов, урчанием холодильника да потрескиванием льдогенератора, бросающего свежие кубики льда в ведерко. Какая ирония: Энди, никогда не пасовавшая перед мужчинами, знавшая к ним подход, всегда умевшая повернуть ситуацию в свою пользу, пребывала в полной растерянности. Она не знала, что сказать этому человеку, которого вряд ли кто-либо мог подмять под себя. Она сидела в беспомощном молчании, отказываясь смотреть на него.
– Насчет «пустого места» ты не права, – неожиданно серьезно проговорил Саймон.
Глава 27
В иных обстоятельствах это неохотное признание в нежных чувствах привело бы Энди в восторг, но теперь она была в растерянности: «Почему сейчас?» Почему он объявился сейчас, когда она все для себя решила. Она решила, что присутствие мужчины, тем более этого, в ее жизни не предполагается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33