Урсула пошевелилась на стуле.
— Скорее всего, Лили ищет вход, — высказала она свои предположения.
— Белый Дух говорит, что вы должны больше считаться с ее чувствами, — возразила миссис Мэдкрофт. — Она тонкая и чувствительная. И очень похожа на свою дочь.
— С последним замечанием я согласилась бы, — заметила Урсула. — А все остальное чистая чепуха.
— Здесь кто-то есть, кого она очень сильно любит, — продолжала миссис Мэдкрофт.
— Мама! — воскликнула с надеждой Фанни. — Я тоже люблю тебя, мама!
— Нет, нет, это… другая любовь, — сказала медиум. — Это любовь, которую женщина испытывает к мужчине. Это…
Миссис Мэдкрофт открыла глаза и посмотрела на Эдмонда.
— Мистер Ллевелин, — произнесла она. У Салли перехватило дыхание.
— Да, я думаю, что она испытывает что-то к папе, — намеренно вмешалась Урсула. — Что бы мы там ни думали о ней.
— Да, я уверен, что так и было, — заговорил наконец доктор Родес.
Меня его вмешательство в разговор не удивило, он хотел спасти Эдмонда от унижения, которое пережил сам. Но мне показалось, что Эдмонд в этой ситуации держался более уверенно, нежели его будущий родственник Кенет.
— Но миссис Мэдкрофт сказала, что мама любит кого-то из сидящих здесь, — запротестовала Фанни. — Папы здесь нет. Она могла…
— Она могла иметь в виду, что дух твоего папы тоже здесь, — резко сказала Урсула. — Я не удивлена. Он заслуживает своего места за этим столом.
Меня восхитила ее преданность брату. Но даже если бы она не сказала в беседе со мной правду, меня сейчас не смутили бы ее высказывания. Хотелось бы мне знать, заблуждался ли кто-нибудь из присутствующих здесь? Или только сделали вид, что поверили в сказанное Урсулой? Заблуждаться могла только Салли. И то лишь потому, что отказывалась верить в то, что не соответствовало ее представлениям об Эдмонде.
Между тем, меня покорила миссис Мэдкрофт. Ведь она снова не сказала ничего, что не было бы правдой. По крайней мере, на двоих из сидевших за столом ее способности произвели впечатление. Хотя эти двое не хотели ей верить.
Медиум снова закрыла глаза.
— Я чувствую… я чувствую такое сильное дуновение любви, — произнесла она. — Но здесь есть предательство.
Она заколебалась.
— О, Господи, — хотелось закричать мне. — Давайте остановимся на этом. Пусть крыша упадет на нас. Пусть земля расступится под нашими ногами. Пусть еще что-нибудь случится до того, как она скажет хотя бы одно слово. Я затаила дыхание и полностью сконцентрировалась на своем желании молчания. Пусть медиум молчит, пусть молчит, пусть молчит!
Миссис Мэдкрофт открыла рот, чтобы заговорить.
Но ее опередили звуки шагов. Шла женщина. Она шла за пределами зала, достаточно далеко, может быть, даже за пределами здания. У нас, сидящих в зале, сложилось странное восприятие этой необычной походки. Шаги были легкими, женскими, вместе с тем, они отдавались в наших ушах гулко, тяжело.
С каждой секундой они приближались. Вот на несколько мгновений замерли. Я догадалась, что женщина остановилась на лестничной площадке. На той самой, где Лили любила стоять в ожидании гостей, откуда сбегала им навстречу.
Затем шаги зазвучали снова, все ближе и ближе.
Наш маленький кружок замер. Никто не говорил и не шевелился. Кажется, даже ресницы оставались неподвижными на наших бледных лицах. Всех нас сковал страх. Мы боялись даже дышать. Мы до боли стиснули наши и без того крепко сжатые руки. Мистер Ллевелин стиснул мою руку. Он держался спокойно, и все же я чувствовала его волнение. За кого он волновался?
За себя?
Или за кого-нибудь другого среди сидящих здесь, кого он подозревал в убийстве?
А шаги все приближались. Они сопровождались различными звуками. Вот что-то гулко треснуло, будто надломилось кряжистое дерево. А вот раздался какой-то необычный едва уловимый звон, будто бабочка случайно Зацепила крылом туго натянутую паутину. Шаги, треск, легчайший звон — все эти звуки следовали друг за другом, казалось, вытекали один из другого.
Неожиданно близ двери возник аромат розового масла. Сначала он воспринимался лишь очень тонким обонянием и на незначительном удалении. Но постепенно аромат распространялся все шире и ощущался в зале все заметнее. Наконец он наполнил весь зал, его не мог не заметить человек с самым неразвитым обонянием.
— Это Лили, — со страхом пролепетала Эглантина, прижимаясь к мужу. — Это ее запах. Я всегда говорила, что ее можно почувствовать за пятьдесят ярдов.
Эглантина неприлично тряслась, и ее голос дрожал.
Винни зашевелился на стуле.
— Я думаю, что это не самое подходящее время для оскорблений, — недовольно заметил он.
— Эдмонд, ради Бога, встань и зажги лампу, — умоляющим тоном попросила Урсула.
— Мы не должны разрывать круг, — возразил мистер Квомби. — Это может быть опасно.
— К черту ваш круг! — возмутилась Урсула. — Я просто не перенесу повторное появление этой…
— И Фанни тоже, — добавил доктор Род ее. Однако, несмотря на возмущение доктор Родес не сдвинулся с места. Может быть, не смог, а может быть, не хотел.
В этой нервозной обстановке только Эдмонд владел собой. Он отпустил мою руку и отодвинул свой стул. Но выйти из-за стола ему не удалось, он никак не мог высвободить вторую руку.
— Отпустите меня, миссис Причард! — недовольно потребовал он.
— Я не могу, — захныкала она. — Боже милостивый, я действительно не могу.
Трудно сказать, что ответил бы и как поступил бы мистер Ллевелин, но тут раздались не очень громкие, но отчетливые постукивания в дверь зала. Она открылась и ударилась о стенку. Все мы увидели темный и пустой коридор. Ни за дверью, ни перед дверью никого не было.
Эглантина закричала. Эдмонд забыл о своей борьбе с Салли и успокаивающе положил другую руку на мое плечо. Я подняла ладони, чтобы прикрыть пламя свечей от порыва холодного ветра, который, как мне казалось, должен был вот-вот ворваться в зал.
Но холодный ветер так и не подул.
Температура все же заметно упала.
В зале появилось нечто туманное. Оно закружилось по залу, словно в танце. Постепенно это туманное нечто стало приобретать определенные формы. Вот появилось подобие головы, обозначились очертания изящных в меру покатых женских плеч. Наконец, проступила вся хрупкая фигура с тонкой талией и соблазнительно высокой грудью. Черты лица оставались довольно расплывчатыми, и я скорее почувствовала чем увидела ее дугообразные брови, вздернутый нос и чувствительные губы.
— Ты выдумываешь все это, — сказала я себе.
Но и после этого я не могла избавиться от ощущения присутствующей женщины из тумана.
Лили Ллевелин, если это действительно была она, плыла по воздуху к столу. Я ощутила то холодное прикосновение, которое почувствовала сначала на лестничной площадке, затем в музыкальном зале. Теперь это прикосновение вызвало во мне странные переживания, представляющие причудливую смесь жалости и мрачного предчувствия.
Я исподтишка посмотрела на доктора Родеса. Он сидел бледным, его руки дрожали. Белые руки доктора контрастным пятом выделялись на фоне окружающей нас темноты. Но что бы он там ни чувствовал, ни переживал, все свое внимание он сосредоточил на Фанни. Судя по всему, он готов был при первой необходимости немедленно прийти ей на помощь.
А Фанни будто приросла к своему стулу. Стиснув пальцами руку жениха, она пристальным взглядом следила за приближением призрака.
— Мама, мама, — шептала она время от времени.
Призрак же вместо того, чтобы двинуться напрямую к Фанни, медленно поплыл вокруг стола. Откуда-то до нас донесся горловой, воркующий смех женщины. Так могла смеяться только женщина, получившая от близости с любовником наслаждение, познавшая с ним земное счастье.
Я следила за призраком затаив дыхание, пыталась понять, к кому Лили проявляет особый интерес. Вот она направилась к… Эдмонду? Неужели действительно к Эдмонду?
К моему облегчению и удивлению кое-кого из сидящих за столом привидение остановилось и заколебалось над Винни. Повеяло легким теплом. Оно распространялось по всему залу, обволакивая и укрывая всех нас, будто набрасывая покрывало.
— Господи, — подумала я, — был ли здесь хоть один мужчина, кого эта женщина не соблазнила бы? — Хотя я очень сомневалась, что Винни в свое время отвергал ее внимание. Скорее всего, он сам добивался Лили. Хотя, может быть, не очень настойчиво и не очень долго. Просто с его стороны и не требовалось продолжительных и больших усилий.
Но миссис Мэдкрофт говорила о другой любви. Пока что ничего другого не было, кроме удовлетворения страсти.
Чисто физического удовлетворения.
В тишине зала стали слышны какие-то прикосновения к рыжевато-коричневым волосам Винни. Невидимые пальцы? Или невидимые губы? Кончики ушей Винни покраснели. Это было хорошо видно даже при слабом свете свечей. Но Винни держался молодцом. Только его неестественно прямая спина говорила о том, как неуютно чувствовал он себя в эти минуты. Да, призрачные ласки призрачной любовницы, видно, не то же самое, что страстные ласки реальной, живой любовницы, страстной женщины.
В зале прозвучал мягкий смех с ироническим оттенком. Теперь Лили смеялась уже не над Винни, а над доктором Родосом. Источник смеха стал кружить вокруг головы Кенета. В какой-то момент смех вдруг изменил свое содержание. Хотя в нем по-прежнему звучала ирония, но теперь она была адресована уже не Кенету, а Эглантине. И Лили как бы приглашала Кенета принять участие в ее иронических шутках, так же как он принимал участие в подобных шутках прежде.
Это новое значение смеха Лили дошло не только до меня, но и до Энглантины.
Эглантина вскочила с криком и накинулась на призрак. Она яростно рвала в клочья, била и топтала колеблющееся сгущение тумана. Пятидесятилетняя ширококостная, физически тренированная женщина, Эглантина в порыве, гнева могла бы доставить немало неприятностей даже такому дюжему мужчине как Эдмонд. Но она оказалась бессильной против призрака. От ее ударов туманное сгущение лишь слегка расступалось или смещалось немного в сторону. Затем оно принимало прежний вид, возвращалось на прежнее место.
Теперь Лили откровенно издевалась над Эглантиной. Ее смех стал громче и злее. Он превратился в откровенный сарказм и заполнил собой весь зал. Казалось, неосторожный подмастерье опрокинул на живописное полотно ведро с черной краской, и чернота залила, затопила на полотне все другие краски.
— Ради Бога, прекрати! — взмолился Винни. — Ты же делаешь еще хуже.
Но не тут-то было. Эглантина так разошлась, что даже такому крепкому мужчине как Винни оказалось не под силу сразу остановить ее. Винни схватил жену за руки, но она вырвалась. И лишь со второго раза, стиснув запястье жены, Винни сумел обуздать ее гнев. Слезы нерастраченной злости брызнули из глаз Эглантины, и она расслабленно опустилась на стул.
— Буль ты проклята, Лили! — крикнула Эглантина сквозь рыдания. — Почему мертвая ты не можешь остановиться? Ты никогда не любила его. Ты только хотела мучить меня, так же как ты мучила любую другую женщину, у которой хватало ума презирать тебя. Так же как ты мучила свою падчерицу, отобрав у нее…
— Хватит, Эглантина, достаточно! — прикрикнула Урсула. — Успокойся, это ее любимая игра. И тебе не следует делать то, что ей хочется.
Чтобы Эглантина смогла услышать голос Урсулы сквозь свои рыдания и смех Лили, Урсуле пришлось сильно напрячь голосовые связки, но, кажется, напрасно.
— Почему я должна успокоиться? — не унималась Эглантина. — Она играла в эту игру с моим мужем более десяти лет, с того самого дня, как пришла в Эбби Хаус. И не прикидывайся, что это не так.
— Ты совершенно напрасно расстраиваешь себя, — миролюбиво произнес Винни, между прочим, не отрицая обвинение жены.
— Напрасно? — возмутилась Эглантина. — Она украла тебя у меня, но даже не хотела тебя как мужчину, когда вы оставались наедине. Мне все известно. Она вдруг расхотела тебя после того, как узнала, что у тебя нет денег кроме тех, которые дал мой отец.
Эглантина презрительно посмотрела на мужа, видимо, решая, достаточно ли сказала или еще следует добавить.
Лили резко прекратила смех. Туманное сгущение поблекло и исчезло. В зале остался лишь легкий запах розового масла, напоминая о том, что здесь происходило что-то необычное.
Салли застонала и с закрытыми глазами привалилась к Эдмонду.
Если бы она упала в другую сторону, к ее обмороку отнеслись бы, наверное, более серьезно. Но у всех терпение и без того было на исходе, никто не был настроен иметь дело еще с одной женской напастью. Тем более, что вор догадывались об истинной причине плохого самочувствия Салли — обратить на себя внимание Эдмонда.
Мистеру Ллевелину было сейчас, судя по всему, не до женских каприз. С трудом скрывая раздражение, он усадил Салли на стуле.
— Кенет, ты не посмотришь ее? — обратился он к доктору Родесу.
— Безусловно, — ответил тот. Однако, чувствовалось, Кенет неохотно оставлял невесту.
— Фанни, ты хорошо себя чувствуешь, — спросил он, пристально глядя на девушку.
Она немного помолчала, затем улыбнулась какой-то странной улыбкой и с раздражением оттолкнула руку жениха.
— Ты глуп, Кенет, — сказала она с неприкрытой иронией. — Со мной ничего не случилось.
Ни слова не сказав на это, доктор Родес встал и направился к Салли. С минуту он смотрел на ее розовые щеки.
— Миссис Мэдкрофт, у вас нет под рукой той самой нюхательной соли? — обратился он к медиуму.
У Салли, кажется, не было желания иметь дело с нюхательной солью.
— Где я? — спросила она, открывая глаза и бросив выжидательный взгляд на мистера Ллевелина.
Но Эдмонд как раз зажигал лампу на столе и стоял к Салли спиной. Он воспользовался этим и сделал вид, что ничего не слышал, ничего не понял.
Между тем, молчание, затянувшееся после вопроса Салли, стало ощущаться за столом. Урсула нашла выход из положения.
— Фанни, так как ты не расстроена сегодняшней встречей, будь добра, помоги Кенету отвести Салли в ее комнату, — обратилась она к сестре.
Фанни собралась было дать отпор, но Урсула уже отвернулась от нее.
— Вы думаете, Лили действительно ушла? — спросила Урсула тут же Эдмонда. — Что-то не верится.
— У нее нет оснований оставаться, — ответил он.
— Что ты имеешь в виду? — попросил уточнить Винни.
Эдмонд осмотрел сидящих за столом с плохо скрываемой усмешкой.
— Она сделала то, ради чего приходила, — произнес он с плохо скрываемой иронией. — Полагаю, мы слышали ее в последний раз. Сегодня, по крайней мере.
— А для чего, вы думаете, она приходила? — спросил мистер Квомби.
Миссис Мэдкрофт с надеждой посмотрела на Эглантину и Винни.
— Конечно, она хотела назвать убийцу, — высказала медиум свое мнение.
— Наоборот, — возразил Эдмонд. — Лили любила провоцировать и ссорить людей. Она не закончит своего спектакля, пока не будет уверена, что до капли испила то наслаждение, которое может получить здесь, создавая среди нас обстановку взаимной подозрительности.
— Но она должна назвать, — твердо стояла на своем миссис Мэдкрофт. — Она просто обязана это сделать теперь. Не могу же я поддерживать с ней связь бесконечно. Может быть, она уже прервалась.
Левой рукой миссис Мэдкрофт машинально поглаживала висевший у нее на шее янтарь.
— Мы не будем терять надежду на будущее, — с издевкой сказала Урсула. — Кто-нибудь хочет чашку чая?
В эту ночь мы разошлись опять уже под утро.
Перед тем, как расстаться, мистер Ллевелин посмотрел на меня задумчиво, словно надеялся поговорить со мной наедине, но миссис Мэдкрофт поспешно повела меня наверх. Мне ничего не оставалось делать, как следовать молча за ней. Единственное, что я могла позволить себе, так это оглянуться на Эдмонда через плечо.
Наши взгляды встретились, и я сердцем почувствовала существующую между нами неразрывную связь. Да, мы были связаны единым устремлением, единым желанием, единым чувством. Мое сердце сжалось и непривычно защемило. Я ощутила дуновение отчаяния. Мне захотелось окликнуть Эдмонда и что-то сказать ему, что-то услышать от него. Но вокруг было полно людей.
Но если бы мы оказались одни, что бы я сказала ему? Что я благодарна ему за спасение моей жизни? Это он уже знал. Что мне не хочется называть его мистером Ллевелином, а хочется Эдмондом? Что мы после всего того, что произошло в пещере, уже немного больше, чем чужие друг другу? Что я пытаюсь заставить себя относиться к нему так же, как относилась раньше, но у меня ничего из этого не получается? Конечно, я могла бы сказать ему все это. Но я боялась его ответа. Боялась тех жестких слов, которые умел произносить мистер Ллевелин и которые теперь превратили бы меня в ничто. Пусть мои чувства и переживания будут при мне. Пока.
Миссис Мэдкрофт прислонилась к моей двери, теребя жемчужные бусы.
— Ты даже не представляешь, как я полюбила тебя за то короткое время, что мы вместе, — произнесла она с пафосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46