Но Урсула прямо сидела на стуле с безразличными глазами. Понятно, никакого отношения к пению она не имела.
Не нужно было оглядываться, чтобы понять, что этот новый голос не принадлежал ни Эглантине, ни миссис Мэдкрофт. Тогда кому же?
Между тем, Фанни уже закончила петь, клавиши издавали последние ноты. Но призрачная певица не пропустила ни одной ноты, и песня эхом разносилась около нас, ловя нас в свои силки и дразня нас.
И никто не смел, точнее, не был в состоянии пошевелиться.
Вот отзвучала последняя нота, и в зале наступила хрупкая тишина. Затем где-то в пустоте раздался смех женщины. Он звучал как-то странно, напоминая каскады водопада, где вода, прорываясь сквозь узкие расселины в скалах, падала на нижние выступы и дробилась о них. Но это был не тот беззаботных смех, который мы с Чантрой слышали когда-то на лестнице. Это был смех-атака. В нем явно ощущалась агрессивность, которая стремилась реализовать себя в действии.
И, как ни удивительно, мишенью этой агрессии оказался доктор Родес.
Смех зазвучал совсем близко от него то с одной, то с другой стороны, осыпая его волнами звуков. Для всех нас это было пугающее зрелище, но доктор Родес находился, казалось, в состоянии, близком к обмороку. Он так трясся и крутился, словно у него внезапно раскрылась гноящаяся рана. Когда мы посмотрели на него, его лицо стало необычайно белым. Он метался из стороны в сторону, пытаясь найти хоть какие-нибудь признаки своего мучителя. Но их не было.
Однако отсутствие зримого атакующего не уменьшило интенсивности атак. Они, кстати, уже дали заметные результаты. Да, мы заметили: на шее доктора Родеса появилась краснота. Она стремительно распространялась вверх по шее и выползла на лицо. Не успели мы и глазом моргнуть, как доктор Родес весь стал таким же красным, как бархат задника.
Конечно, это могло быть от смущения. Но это могло быть и результатом действия какой-то странной силы. Но самое удивительное заключалось в том, что доктор Родес вдруг резко помолодел. Казалось, годы ушли от него. Его красивые усы куда-то исчезли, и от них остался только след в виде пушка. Морщинки в уголках глаз совеем пропали, и кожа на лице стала совершенно гладкой. Он выглядел молодым человеком, которому едва минуло восемнадцать. Этот молодой человек почувствовал себя сильно сконфуженным.
А смех Лили становился все громче и жестче. Теперь он был наполнен чувственностью и презрением. Объект этого презрения не кто иной, как молодой человек, который ухаживал за ее падчерицей Урсулой во время предсмертных страданий Лили. Теперь он опустил глаза и не мог заставить себя посмотреть на кого-либо из нас. Между тем, тон смеха вновь изменился, сейчас в нем явно проступало сердитое разочарование. Это напомнило мне случай, когда я, прогуливаясь в парке, наблюдала за скромным мужчиной, пытавшемся запустить змея для сына.
Мальчик был высокомерный и избалованным. Отец изо всех сил старался умиротворить его. Вот ветер, наконец, подхватил змея и понес ввысь. Но внезапно направление ветра изменилось. Змей заметался из стороны в сторону и рухнул на деревья. В мгновение ока он превратился в кусочки ткани и поломанные палочки. Отец был очень огорчен случившимся. А мальчик вдруг стал громко смеяться над ним.
Лили смеялась громко и злорадно, как смеялся тогда тот мальчик. Это был смех злорадствующего забияки над своей незадачливой жертвой.
Я посмотрела на доктора Родеса. Ну, что он мог сделать Лили Ллевелин, чтобы привести ее в такую ярость? Эй что она сердилась на этого мягкого и слегка нервозного поклонника ее падчерицы Урсулы? На милого Кенета Родеса, который терялся в женском обществе. Я могла представить его, пытающимся сделать ей вежливый комплимент и каким-то образом обидевшим неумело сказанной фразой. Можно было представить его пролившим напиток и тем самым испортившим ее платье. Конечно, банальные случаи, но Лили, известно, была женщиной эмоциональной и темпераментной, от нее всего можно ожидать.
Но причиной теперешних страданий доктора Родеса был не промах в светских манерах. Получалось, что связь между Кенетом и Лили была более тесной.
Я неприметно осмотрела сидящих в зале и заметила поджатые губы Урсулы и яркий румянец на ее щеках. Мой ум помимо моего желания объединил дискомфорт, который ощущали сейчас доктор Родес и Урсула, в виде предположения выдал немыслимую вещь. Нечто такое, что не может быть принято леди и благовоспитанным джентльменом.
И, тем не менее, это нелепое предположение перерастало в моем сознании в убежденность. А эта убежденность наглядно подкреплялась и усиливалась личностью Лили, которая, казалось, еще не закончила своей игры.
Неожиданно у меня, сидящей с открытыми глазами, возник зрительный образ, в реальности которого я не сомневалась. Вот женская спальня, и на кровати в неуклюжих позах две обнаженные фигуры. Неужели? Так и есть. Это Лили Ллевелин и Кенет Родес. Она соблазнила поклонника своей падчерицы. А он, неопытный и ужасно застенчивый с женщинами, он не оправдал ее надежд.
Возможно, Урсула знала эту правду. Ей могла сказать сама Лили, и Урсула не смогла простить своему поклоннику его предательство. Вот почему она не давала ответа на его предложение. И он, потеряв терпение, ушел к Фанни.
Был ли это тот самый секрет, который Фанни грозилась выдать в гостиной? Как она могла узнать о тайной связи между Лили и Ренетом? Только в одном случае. Если бесстыжая Лили поведала маленькой дочери подробности своей супружеской измены.
Я посмотрела на шокированные лица остальных, сидящих по обе стороны у меня. И увидела, что они изумлены не меньше меня. Мне стало ясно, что те, кто еще не знал эту историю, пришли к такому же заключению, как и я. Значит, шокирующая сцена в спальне не была плодом моего воображения.
Только Винни выглядел так, словно все это его просто забавляло. Все остальные усиленно пытались подавить в себе чувство стыда и неловкости.
Как только смех Лили прекратился, в музыкальном зале сразу потеплело. Доктор Родес уже в привычном для нас виде встал со стула, пробормотал извинение и торопливо вышел. Урсула начала подниматься, но Эдмонд остановил ее волевым жестом руки. Он сидел хмурый и сосредоточенный.
— Пусть идет, — сухо произнес мистер Ллевелин. — Ему надо побыть одному.
Остальные смотрели друг на друга и, казалось, никто не знал, что сказать. Не говорить же о том, что думал каждый из нас. А все остальные мысли вылетели из головы.
Миссис Мэдкрофт хлопнула рукой по подлокотнику стула.
— Вот! — с пафосом произнесла она, победно оглядев присутствующих. — Я предупреждала вас, не так ли? Мы просто не можем не обращать внимание на преступление, которое здесь совершилось, если хотим, чтобы ее дух успокоился.
Все прекрасно понимали, что это было совсем не то, чего она опасалась. Но никто не стал спорить. Каждый испытывал чувство благодарности к ней за то, что она отвлекла внимание от бедного доктора Родеса.
— А это разве не опасно? — спросила Салли Причард пискливым от страха голосом.
— Только для меня, — заверила миссис Мэдкрофт. — А это не первый раз, когда я рискую жизнью, чтобы помочь другим как на том, так и на этом свете.
— Ничего бы этого не произошло, если бы вы не приехали сюда, — колко вставила Урсула, закрывая веер и вставая на ноги. — Я предлагаю всем забыть то, что сегодня случилось.
— Немного трудновато, вы не думаете так? — заметил Винни, расстегивая пуговицы на своем пиджаке и вытирая носовым платком пот со лба. — Это предполагает, что доктор Родес и Лили были более близки, чем большинство из нас знало.
— Чепуха! — энергично возразила Урсула. — Смешно делать такие выводы, основываясь только на том, что здесь случилось.
— Не только на этом, моя дорогая, — не соглашался Винни. — Но также на таинственном отказе выйти за него замуж, когда все знали, как сильно вы его любили.
Фанни спустилась с возвышения с трагическим выражением лица. Ее завитки выбились из-под синей, как сапфир, ленты и упали на лицо. Машинально она теребила пальцами шелковую розу, приколотую на груди. До этого о ней все как-то забыли, но теперь все присутствующие дружно посмотрели в ее сторону.
— Никто из вас не должен думать, что Кенет убил мою мать, — сказала она грустно. — Он слишком добрый и… мягкий человек.
Фанни, к сожалению, не поймала, что ее характеристика жениха снова вызовет в памяти каждого образ юного Кенета. А ей это было совершенно ни к чему. По выражению наших лиц она поняла, что допустила неуклюжесть, и запнулась.
— Я просто в это не поверю, — произнесла она сквозь слезы. — О, Кенет!
Фанни запричитала и с льющимися из глаз слезами выскочила из зала.
Миссис Мэдкрофт в знак солидарности со своей юной покровительницей слегка потерла глаза.
— Бедное дитя, — произнесла она сочувственно. — Но лучше знать правду. А я не уверена, что ее жених виноват.
При этом она многозначительно посмотрела на мистера Ллевелина.
Но он не обратил на нее внимание и повернулся ко мне.
— Мисс Кевери, вы не возражаете, если мы поговорим наедине? — произнес он мягко.
Но когда я посмотрела ему в глаза, то встретила взгляд, который требовал, чтобы я безоговорочно согласилась.
— Если вы этого хотите, — произнесла я даже более спокойно, чем считала нужным.
Миссис Мэдкрофт быстро подошла к мистеру Ллевелину и вцепилась в его рукав.
— Как опекун дитя, я протестую! — энергично возразила она. — Я не в восторге от вашего постоянного внимания к ней. Вы совсем не подходящая личность.
Это ее заявление вызвало испепеляющий взгляд мистера Ллевелина. Но внешне он оставался спокойным.
— Мисс Кевери взрослая, а, согласно сообщению ее адвокатов, у нее нет официального опекуна, — только и сказал он.
— Откуда вы это знаете? — не унималась миссис Мэдкрофт.
— Я этим поинтересовался, — сухо ответил он, глядя ей в глаза.
Отделавшись от миссис Мэдкрофт, он повернулся ко мне.
— Вы готовы, мисс Кевери? — спросил он.
— Со мной все будет в порядке, — заверила я миссис Мэдкрофт и позволила мистеру Ллевелину вывести меня из зала.
Я ожидала, что мы пройдем в его кабинет, но в этот раз он предложил выйти на улицу.
— Вечер очень мягкий, — объяснил мистер Ллевелин. Мне показалось, ему самому очень хотелось выйти из дома. Холоднее, чем в музыкальном зале быть уже не могло. А мысль о свежем воздухе и передышке от гнетущей атмосферы дома не вызвала у меня желание сопротивляться. Я охотно кивнула в знак согласия, и Эдмонд, не меняя сурового выражения лица, провел меня по фойе и вывел на улицу.
На ступеньках ощущалась прохлада. Массивные фонари на чугунных опорах с двух сторон подмигивали, двустворчатой двери, которая отбрасывала танцующий свет на камни.
Мистер Ллевелин прошел под арку башни и остановился в ее тени. Видимо, он не собирался идти дальше. Я прошла вместе с ним и стояла теперь сбоку, не желая отпускать его руку и не уверенная, что он позволит освободиться от него. Его пальцы легким прикосновением погладили мою руку, и легкая дрожь прошла по всему моему телу. Мистер Ллевелин стоял с бесстрастным лицом и то ли делал вид, то ли действительно не замечал, что делала его рука и какое воздействие это произвело на меня.
После продолжительного и трудного молчания он откашлялся.
— Я не верю в духов и тому подобное, мисс Кевери, — произнес он. — Но я был бы дураком, делающим вид, будто ничего не происходит в то время, когда вокруг что-то творится не так.
— Я рада, что вы не собираетесь сейчас утверждать, будто это небылица, придуманная миссис Мэдкрофт, — натянуто ответила я.
Моя натянутость объяснялась тем, что все свое внимание, всю волю я сосредоточила на том, чтобы скрыть от Эдмонда свои земные переживания, которые он вызвал во мне, и которые не имели никакого отношения к жизни духов.
Слава Богу, Эдмонд не заметил моего смятения; так как его внимание было полностью сосредоточено на событиях, произошедших в музыкальном зале.
— Чтобы устроить сегодняшний трюк, нужен талант покрупнее, чем у миссис Мэдкрофт, — размышлял он вслух. — Я вынужден сделать вывод, что через эти смешные сеансы неведомая сила была вызвана в Эбби Хаус.
— Скорее всего, какие-то проблемы были и до нашего приезда? — высказала я предположение.
— Нет! — сказал он выразительно.
Слишком выразительно. И его пальцы остановились у меня на запястье, словно прилипли. Я на это ничего не сказала, ожидая, что он будет делать дальше. Прошло несколько секунд. Эдмонд дальше ничего не делал и, кажется, не собирался.
— Несколько холодных сквозняков и необъяснимые шумы — вещи характерные для старых домов, — бесстрастным тоном произнес он. — Но нас не беспокоили призраки до тех пор, пока вы не приехали.
— И все-таки, кто-то или что-то приветствовало нас, когда мы прибыли.
— Мы должны считаться с этим заключением миссис Мэдкрофт? Или нет?
— Мне очень неловко, но я должна сказать, что это было мое собственное впечатление.
— Это другое дело. Простите меня, но трудно признать, что был дважды неправ в течение одного дня. Тем не менее, я рад, что впечатление принадлежало вам. Хотя это, может быть, предубеждение, но я больше склонен верить все же вам.
— Почему вы должны полагаться на мои реакции? Я сама не очень-то на них полагаюсь.
— Думаю, что я прав, считая, что вы были первой, кто ощутил ее присутствие сегодня.
— Что заставило вас так думать? Он посмотрел на меня с высоты своего огромного роста. В его глазах появились признаки легкого оживления. По-моему, он подумал о том, что я очень наивная женщина. А я вдруг почувствовала волну сердечного тепла, которая стала исходить от него. Того долгожданного тепла, от которого у меня все затрепетало внутри. Это было непередаваемо приятное чувство.
— Никому другому не было холодно, — объяснил он. — Только вам. Ваши чувства оказались более восприимчивы, чем наши.
— Но миссис Мэдкрофт, — возразила я.
— Какие-то способности у нее, несомненно, есть, — согласился он. — Но какие бы они ни были, я не заставлю себя довериться ей и не буду искать помощи у нее.
— И все же, у нее было много успехов, — не согласилась я.
Мой гнев поднимался, и я уже жалела о том, что потеряла те незримые, дорогие мне узы, которые ненадолго соединили нас.
Эдмонд устало вздохнул.
— Полагаю, что вы говорите это с ее слов?
— Да; И многие газетные сообщения подтверждают их. Она сохранила газетные вырезки за долгие годы.
— Действительно? Это дело требует исследования. Мое сердце невольно сжалось. Если он попросит посмотреть альбомы с вырезками, то, безусловно, узнает о связи моей матери с миссис Мэдкрофт. И я снова буду считаться «особой с сомнительной репутацией». И Фанни будет отказано в дружбе со мной. Я затаила дыхание в ожидании неизбежного.
К моему облегчению, вместо того, чтобы расследовать это дело, Эдмонд сжал мою руку.
— Мисс Кевери, вы действительно считаете, что моя мать была убита?
— Да.
— А вы имеете представление, кто может быть убийцей?
Он взглядом искал на моем лице следы того, о чем я могла думать. Но я уже убедилась, что он не может читать мои мысли, и это меня успокоило. Я уверенно покачала головой.
— И никаких подозрений? — не отступался он, чувствуя, что я что-то скрываю. — Не нужно быть вежливой со мной. Я сознаю, что у меня есть довольно уважительная причина желать ей смерти».
— Как, теперь это видно, у доктора Родеса и Урсулы, — добавила я.
Кто знал, до какой степени агрессивности дойдет она со своей раненой гордостью? Ее образ поющей вместе с Фанни все еще отчетливо стоял в моем воображении. Я посмотрела вверх и увидела, что брови мистера Ллевелина резко вскинулись. Я покраснела. Особые причины Кенета и Урсулы для убийства Лили находятся вне понимания для любой хорошо воспитанной и незамужней молодой женщины. Тем более, не стоит об этом упоминать в присутствии мужчины. Он наклонил голову и тихо кашлянул в руку, вежливо притворяясь, что думает о другом и его не интересует мое легкое бормотанье.
— В доме тогда были и другие, не так ли? — спросила я, испытывая чувство благодарности за эту маленькую игру.
— Винни, Эглантина и Фанни, хотя ей было всего лет десять, — ответил он.
— И ваш отец, я полагаю? — уточнила я.
— Он был в то время прикован к постели, — припомнил Эдмонд.
— И у него не было причин желать ей вреда? — все любопытствовала я.
— Наоборот, — сухо ответил он. — Вообще, любой, кто входил в контакт с моей матерью, имел причины желать ей вреда.
Все мускулы его тела, казалось, предельно напряглись. Я ощущала это исходившее от него напряжение, оно электризовало даже воздух вокруг. Мое обычное спокойствие улетучилось еще тогда, когда он взял меня в зале за руку, чтобы вывести на улицу. Все время после того момента я была переполнена чувствами, которые могли выплеснуться из меня в любую секунду. И эта секунда наступила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Не нужно было оглядываться, чтобы понять, что этот новый голос не принадлежал ни Эглантине, ни миссис Мэдкрофт. Тогда кому же?
Между тем, Фанни уже закончила петь, клавиши издавали последние ноты. Но призрачная певица не пропустила ни одной ноты, и песня эхом разносилась около нас, ловя нас в свои силки и дразня нас.
И никто не смел, точнее, не был в состоянии пошевелиться.
Вот отзвучала последняя нота, и в зале наступила хрупкая тишина. Затем где-то в пустоте раздался смех женщины. Он звучал как-то странно, напоминая каскады водопада, где вода, прорываясь сквозь узкие расселины в скалах, падала на нижние выступы и дробилась о них. Но это был не тот беззаботных смех, который мы с Чантрой слышали когда-то на лестнице. Это был смех-атака. В нем явно ощущалась агрессивность, которая стремилась реализовать себя в действии.
И, как ни удивительно, мишенью этой агрессии оказался доктор Родес.
Смех зазвучал совсем близко от него то с одной, то с другой стороны, осыпая его волнами звуков. Для всех нас это было пугающее зрелище, но доктор Родес находился, казалось, в состоянии, близком к обмороку. Он так трясся и крутился, словно у него внезапно раскрылась гноящаяся рана. Когда мы посмотрели на него, его лицо стало необычайно белым. Он метался из стороны в сторону, пытаясь найти хоть какие-нибудь признаки своего мучителя. Но их не было.
Однако отсутствие зримого атакующего не уменьшило интенсивности атак. Они, кстати, уже дали заметные результаты. Да, мы заметили: на шее доктора Родеса появилась краснота. Она стремительно распространялась вверх по шее и выползла на лицо. Не успели мы и глазом моргнуть, как доктор Родес весь стал таким же красным, как бархат задника.
Конечно, это могло быть от смущения. Но это могло быть и результатом действия какой-то странной силы. Но самое удивительное заключалось в том, что доктор Родес вдруг резко помолодел. Казалось, годы ушли от него. Его красивые усы куда-то исчезли, и от них остался только след в виде пушка. Морщинки в уголках глаз совеем пропали, и кожа на лице стала совершенно гладкой. Он выглядел молодым человеком, которому едва минуло восемнадцать. Этот молодой человек почувствовал себя сильно сконфуженным.
А смех Лили становился все громче и жестче. Теперь он был наполнен чувственностью и презрением. Объект этого презрения не кто иной, как молодой человек, который ухаживал за ее падчерицей Урсулой во время предсмертных страданий Лили. Теперь он опустил глаза и не мог заставить себя посмотреть на кого-либо из нас. Между тем, тон смеха вновь изменился, сейчас в нем явно проступало сердитое разочарование. Это напомнило мне случай, когда я, прогуливаясь в парке, наблюдала за скромным мужчиной, пытавшемся запустить змея для сына.
Мальчик был высокомерный и избалованным. Отец изо всех сил старался умиротворить его. Вот ветер, наконец, подхватил змея и понес ввысь. Но внезапно направление ветра изменилось. Змей заметался из стороны в сторону и рухнул на деревья. В мгновение ока он превратился в кусочки ткани и поломанные палочки. Отец был очень огорчен случившимся. А мальчик вдруг стал громко смеяться над ним.
Лили смеялась громко и злорадно, как смеялся тогда тот мальчик. Это был смех злорадствующего забияки над своей незадачливой жертвой.
Я посмотрела на доктора Родеса. Ну, что он мог сделать Лили Ллевелин, чтобы привести ее в такую ярость? Эй что она сердилась на этого мягкого и слегка нервозного поклонника ее падчерицы Урсулы? На милого Кенета Родеса, который терялся в женском обществе. Я могла представить его, пытающимся сделать ей вежливый комплимент и каким-то образом обидевшим неумело сказанной фразой. Можно было представить его пролившим напиток и тем самым испортившим ее платье. Конечно, банальные случаи, но Лили, известно, была женщиной эмоциональной и темпераментной, от нее всего можно ожидать.
Но причиной теперешних страданий доктора Родеса был не промах в светских манерах. Получалось, что связь между Кенетом и Лили была более тесной.
Я неприметно осмотрела сидящих в зале и заметила поджатые губы Урсулы и яркий румянец на ее щеках. Мой ум помимо моего желания объединил дискомфорт, который ощущали сейчас доктор Родес и Урсула, в виде предположения выдал немыслимую вещь. Нечто такое, что не может быть принято леди и благовоспитанным джентльменом.
И, тем не менее, это нелепое предположение перерастало в моем сознании в убежденность. А эта убежденность наглядно подкреплялась и усиливалась личностью Лили, которая, казалось, еще не закончила своей игры.
Неожиданно у меня, сидящей с открытыми глазами, возник зрительный образ, в реальности которого я не сомневалась. Вот женская спальня, и на кровати в неуклюжих позах две обнаженные фигуры. Неужели? Так и есть. Это Лили Ллевелин и Кенет Родес. Она соблазнила поклонника своей падчерицы. А он, неопытный и ужасно застенчивый с женщинами, он не оправдал ее надежд.
Возможно, Урсула знала эту правду. Ей могла сказать сама Лили, и Урсула не смогла простить своему поклоннику его предательство. Вот почему она не давала ответа на его предложение. И он, потеряв терпение, ушел к Фанни.
Был ли это тот самый секрет, который Фанни грозилась выдать в гостиной? Как она могла узнать о тайной связи между Лили и Ренетом? Только в одном случае. Если бесстыжая Лили поведала маленькой дочери подробности своей супружеской измены.
Я посмотрела на шокированные лица остальных, сидящих по обе стороны у меня. И увидела, что они изумлены не меньше меня. Мне стало ясно, что те, кто еще не знал эту историю, пришли к такому же заключению, как и я. Значит, шокирующая сцена в спальне не была плодом моего воображения.
Только Винни выглядел так, словно все это его просто забавляло. Все остальные усиленно пытались подавить в себе чувство стыда и неловкости.
Как только смех Лили прекратился, в музыкальном зале сразу потеплело. Доктор Родес уже в привычном для нас виде встал со стула, пробормотал извинение и торопливо вышел. Урсула начала подниматься, но Эдмонд остановил ее волевым жестом руки. Он сидел хмурый и сосредоточенный.
— Пусть идет, — сухо произнес мистер Ллевелин. — Ему надо побыть одному.
Остальные смотрели друг на друга и, казалось, никто не знал, что сказать. Не говорить же о том, что думал каждый из нас. А все остальные мысли вылетели из головы.
Миссис Мэдкрофт хлопнула рукой по подлокотнику стула.
— Вот! — с пафосом произнесла она, победно оглядев присутствующих. — Я предупреждала вас, не так ли? Мы просто не можем не обращать внимание на преступление, которое здесь совершилось, если хотим, чтобы ее дух успокоился.
Все прекрасно понимали, что это было совсем не то, чего она опасалась. Но никто не стал спорить. Каждый испытывал чувство благодарности к ней за то, что она отвлекла внимание от бедного доктора Родеса.
— А это разве не опасно? — спросила Салли Причард пискливым от страха голосом.
— Только для меня, — заверила миссис Мэдкрофт. — А это не первый раз, когда я рискую жизнью, чтобы помочь другим как на том, так и на этом свете.
— Ничего бы этого не произошло, если бы вы не приехали сюда, — колко вставила Урсула, закрывая веер и вставая на ноги. — Я предлагаю всем забыть то, что сегодня случилось.
— Немного трудновато, вы не думаете так? — заметил Винни, расстегивая пуговицы на своем пиджаке и вытирая носовым платком пот со лба. — Это предполагает, что доктор Родес и Лили были более близки, чем большинство из нас знало.
— Чепуха! — энергично возразила Урсула. — Смешно делать такие выводы, основываясь только на том, что здесь случилось.
— Не только на этом, моя дорогая, — не соглашался Винни. — Но также на таинственном отказе выйти за него замуж, когда все знали, как сильно вы его любили.
Фанни спустилась с возвышения с трагическим выражением лица. Ее завитки выбились из-под синей, как сапфир, ленты и упали на лицо. Машинально она теребила пальцами шелковую розу, приколотую на груди. До этого о ней все как-то забыли, но теперь все присутствующие дружно посмотрели в ее сторону.
— Никто из вас не должен думать, что Кенет убил мою мать, — сказала она грустно. — Он слишком добрый и… мягкий человек.
Фанни, к сожалению, не поймала, что ее характеристика жениха снова вызовет в памяти каждого образ юного Кенета. А ей это было совершенно ни к чему. По выражению наших лиц она поняла, что допустила неуклюжесть, и запнулась.
— Я просто в это не поверю, — произнесла она сквозь слезы. — О, Кенет!
Фанни запричитала и с льющимися из глаз слезами выскочила из зала.
Миссис Мэдкрофт в знак солидарности со своей юной покровительницей слегка потерла глаза.
— Бедное дитя, — произнесла она сочувственно. — Но лучше знать правду. А я не уверена, что ее жених виноват.
При этом она многозначительно посмотрела на мистера Ллевелина.
Но он не обратил на нее внимание и повернулся ко мне.
— Мисс Кевери, вы не возражаете, если мы поговорим наедине? — произнес он мягко.
Но когда я посмотрела ему в глаза, то встретила взгляд, который требовал, чтобы я безоговорочно согласилась.
— Если вы этого хотите, — произнесла я даже более спокойно, чем считала нужным.
Миссис Мэдкрофт быстро подошла к мистеру Ллевелину и вцепилась в его рукав.
— Как опекун дитя, я протестую! — энергично возразила она. — Я не в восторге от вашего постоянного внимания к ней. Вы совсем не подходящая личность.
Это ее заявление вызвало испепеляющий взгляд мистера Ллевелина. Но внешне он оставался спокойным.
— Мисс Кевери взрослая, а, согласно сообщению ее адвокатов, у нее нет официального опекуна, — только и сказал он.
— Откуда вы это знаете? — не унималась миссис Мэдкрофт.
— Я этим поинтересовался, — сухо ответил он, глядя ей в глаза.
Отделавшись от миссис Мэдкрофт, он повернулся ко мне.
— Вы готовы, мисс Кевери? — спросил он.
— Со мной все будет в порядке, — заверила я миссис Мэдкрофт и позволила мистеру Ллевелину вывести меня из зала.
Я ожидала, что мы пройдем в его кабинет, но в этот раз он предложил выйти на улицу.
— Вечер очень мягкий, — объяснил мистер Ллевелин. Мне показалось, ему самому очень хотелось выйти из дома. Холоднее, чем в музыкальном зале быть уже не могло. А мысль о свежем воздухе и передышке от гнетущей атмосферы дома не вызвала у меня желание сопротивляться. Я охотно кивнула в знак согласия, и Эдмонд, не меняя сурового выражения лица, провел меня по фойе и вывел на улицу.
На ступеньках ощущалась прохлада. Массивные фонари на чугунных опорах с двух сторон подмигивали, двустворчатой двери, которая отбрасывала танцующий свет на камни.
Мистер Ллевелин прошел под арку башни и остановился в ее тени. Видимо, он не собирался идти дальше. Я прошла вместе с ним и стояла теперь сбоку, не желая отпускать его руку и не уверенная, что он позволит освободиться от него. Его пальцы легким прикосновением погладили мою руку, и легкая дрожь прошла по всему моему телу. Мистер Ллевелин стоял с бесстрастным лицом и то ли делал вид, то ли действительно не замечал, что делала его рука и какое воздействие это произвело на меня.
После продолжительного и трудного молчания он откашлялся.
— Я не верю в духов и тому подобное, мисс Кевери, — произнес он. — Но я был бы дураком, делающим вид, будто ничего не происходит в то время, когда вокруг что-то творится не так.
— Я рада, что вы не собираетесь сейчас утверждать, будто это небылица, придуманная миссис Мэдкрофт, — натянуто ответила я.
Моя натянутость объяснялась тем, что все свое внимание, всю волю я сосредоточила на том, чтобы скрыть от Эдмонда свои земные переживания, которые он вызвал во мне, и которые не имели никакого отношения к жизни духов.
Слава Богу, Эдмонд не заметил моего смятения; так как его внимание было полностью сосредоточено на событиях, произошедших в музыкальном зале.
— Чтобы устроить сегодняшний трюк, нужен талант покрупнее, чем у миссис Мэдкрофт, — размышлял он вслух. — Я вынужден сделать вывод, что через эти смешные сеансы неведомая сила была вызвана в Эбби Хаус.
— Скорее всего, какие-то проблемы были и до нашего приезда? — высказала я предположение.
— Нет! — сказал он выразительно.
Слишком выразительно. И его пальцы остановились у меня на запястье, словно прилипли. Я на это ничего не сказала, ожидая, что он будет делать дальше. Прошло несколько секунд. Эдмонд дальше ничего не делал и, кажется, не собирался.
— Несколько холодных сквозняков и необъяснимые шумы — вещи характерные для старых домов, — бесстрастным тоном произнес он. — Но нас не беспокоили призраки до тех пор, пока вы не приехали.
— И все-таки, кто-то или что-то приветствовало нас, когда мы прибыли.
— Мы должны считаться с этим заключением миссис Мэдкрофт? Или нет?
— Мне очень неловко, но я должна сказать, что это было мое собственное впечатление.
— Это другое дело. Простите меня, но трудно признать, что был дважды неправ в течение одного дня. Тем не менее, я рад, что впечатление принадлежало вам. Хотя это, может быть, предубеждение, но я больше склонен верить все же вам.
— Почему вы должны полагаться на мои реакции? Я сама не очень-то на них полагаюсь.
— Думаю, что я прав, считая, что вы были первой, кто ощутил ее присутствие сегодня.
— Что заставило вас так думать? Он посмотрел на меня с высоты своего огромного роста. В его глазах появились признаки легкого оживления. По-моему, он подумал о том, что я очень наивная женщина. А я вдруг почувствовала волну сердечного тепла, которая стала исходить от него. Того долгожданного тепла, от которого у меня все затрепетало внутри. Это было непередаваемо приятное чувство.
— Никому другому не было холодно, — объяснил он. — Только вам. Ваши чувства оказались более восприимчивы, чем наши.
— Но миссис Мэдкрофт, — возразила я.
— Какие-то способности у нее, несомненно, есть, — согласился он. — Но какие бы они ни были, я не заставлю себя довериться ей и не буду искать помощи у нее.
— И все же, у нее было много успехов, — не согласилась я.
Мой гнев поднимался, и я уже жалела о том, что потеряла те незримые, дорогие мне узы, которые ненадолго соединили нас.
Эдмонд устало вздохнул.
— Полагаю, что вы говорите это с ее слов?
— Да; И многие газетные сообщения подтверждают их. Она сохранила газетные вырезки за долгие годы.
— Действительно? Это дело требует исследования. Мое сердце невольно сжалось. Если он попросит посмотреть альбомы с вырезками, то, безусловно, узнает о связи моей матери с миссис Мэдкрофт. И я снова буду считаться «особой с сомнительной репутацией». И Фанни будет отказано в дружбе со мной. Я затаила дыхание в ожидании неизбежного.
К моему облегчению, вместо того, чтобы расследовать это дело, Эдмонд сжал мою руку.
— Мисс Кевери, вы действительно считаете, что моя мать была убита?
— Да.
— А вы имеете представление, кто может быть убийцей?
Он взглядом искал на моем лице следы того, о чем я могла думать. Но я уже убедилась, что он не может читать мои мысли, и это меня успокоило. Я уверенно покачала головой.
— И никаких подозрений? — не отступался он, чувствуя, что я что-то скрываю. — Не нужно быть вежливой со мной. Я сознаю, что у меня есть довольно уважительная причина желать ей смерти».
— Как, теперь это видно, у доктора Родеса и Урсулы, — добавила я.
Кто знал, до какой степени агрессивности дойдет она со своей раненой гордостью? Ее образ поющей вместе с Фанни все еще отчетливо стоял в моем воображении. Я посмотрела вверх и увидела, что брови мистера Ллевелина резко вскинулись. Я покраснела. Особые причины Кенета и Урсулы для убийства Лили находятся вне понимания для любой хорошо воспитанной и незамужней молодой женщины. Тем более, не стоит об этом упоминать в присутствии мужчины. Он наклонил голову и тихо кашлянул в руку, вежливо притворяясь, что думает о другом и его не интересует мое легкое бормотанье.
— В доме тогда были и другие, не так ли? — спросила я, испытывая чувство благодарности за эту маленькую игру.
— Винни, Эглантина и Фанни, хотя ей было всего лет десять, — ответил он.
— И ваш отец, я полагаю? — уточнила я.
— Он был в то время прикован к постели, — припомнил Эдмонд.
— И у него не было причин желать ей вреда? — все любопытствовала я.
— Наоборот, — сухо ответил он. — Вообще, любой, кто входил в контакт с моей матерью, имел причины желать ей вреда.
Все мускулы его тела, казалось, предельно напряглись. Я ощущала это исходившее от него напряжение, оно электризовало даже воздух вокруг. Мое обычное спокойствие улетучилось еще тогда, когда он взял меня в зале за руку, чтобы вывести на улицу. Все время после того момента я была переполнена чувствами, которые могли выплеснуться из меня в любую секунду. И эта секунда наступила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46