– Это не трюк, – заверила их Гвендолин и в сопровождении Камерона и Неда направилась в коридор.
Камерон распахнул тяжелую дверь и с опаской вышел наружу, как будто до конца не поверил, что небо на самом деле прояснилось. Гвендолин заморгала, ступив в полосу яркого золотистого света. Она недоумевала, почему никто не заметил, что погода явно менялась к лучшему. Очевидно, внимание Макданов было сосредоточено на чем-то другом. Она вспомнила внезапно налетевшую бурю, когда она в лесу делала вид, что колдует, и едва сдержала улыбку.
Просто удивительно, как погода помогает ей.
Глава 7
– «…И с этими смелыми словами Могучий Торвальд вонзил свой меч в шею Мунго и закрыл глаза от горячей струи крови, фонтаном брызнувшей ему в лицо. Голова Мунго покатилась прочь от его извивающегося в конвульсиях тела».
– А что было дальше? – спросил увлеченный рассказом Дэвид. – Наверное, Мунго встал и продолжал сражаться без головы?
– Он попытался, – ответила Гвендолин. – Но пока он слепо шарил в поисках выпавшего меча, Могучий Торвальд вонзил в него меч и одним мощным движением вспорол ему живот, как гнилую зловонную дыню.
– О Боже, Гвендолин, – обеспокоенно сказала Кларинда. – Какая страшная сказка!
– Это еще ерунда, – фыркнул Дэвид. – Ты бы послушала, как она рассказывает о чудовище, которое живет в озере. Оно проглатывает людей, и они остаются живыми в его темном скользком желудке, пока чудовище медленно переваривает их. Иногда они проводят там несколько лет, их тело начинает разлагаться…
– Мне кажется, Кларинде сейчас не хочется слушать об этом, – прервала его Гвендолин. – Может, в другой раз.
– Это всего лишь сказка, – успокоил он Кларинду, решив, что она воспринимает все слишком всерьез.
– Боюсь, мне никогда не привыкнуть к таким ужасным сказкам, – вздохнула Кларинда и вновь переключила внимание на крошечную рубашку, которую она шила. – Может быть, когда родится ребенок, мне перестанет казаться, что это я проглотила кого-то живьем, и ты попытаешься рассказать мне эту сказку еще раз.
– Как это выглядит? – внезапно заинтересовавшись, спросил Дэвид. – Ты представляешь себя чудовищем, а ребенок – это беспомощное существо, которое ты только что проглотила?
Кларинда рассмеялась:
– Думаю, можно описать мои ощущения и так. Но чаще мне кажется, что ребенок ест меня, становясь все больше и больше. И я не знаю, смогу ли удовлетворить его аппетит и дальше!
– Как долго тебе еще носить его, Кларинда? – спросила Гвендолин.
– Точно не знаю. – Она нежно погладила свой выпирающий живот. – Думаю, еще несколько недель. Никогда нельзя сказать заранее: иногда они очень торопятся появиться на свет, а иногда им так нравится там, что, кажется, они вообще не выйдут оттуда.
– Это больно? – спросил Дэвид. – Когда становишься такой толстой?
– Нет. Это так приятно. Вот смотри. – Она поднялась со стула и вразвалку подошла к нему. – Положи руку вот сюда и почувствуешь, как ребенок шевелится.
Она села рядом с мальчиком, взяла его маленькую руку и крепко прижала к своему животу.
Дэвид нахмурился:
– Я ничего не чувствую.
– Немного терпения. Подожди.
– Твой живот ужасно твердый, – неуверенно сказал он. – Я думал, он будет мягким и хлюпающим, как у Алисы.
– Алиса не носит в себе ребенка, – объяснила Гвендолин, улыбаясь. – Она просто любит поесть.
Внезапно Дэвид испуганно охнул и отдернул руку:
– Там что-то шевелится!
– Это ребенок, – объяснила Кларинда, сдерживая смех. – Все в порядке. Подожди, может, он еще раз пошевелится.
Она взяла его руку и вновь прижала к своему животу.
– Вот, сейчас… он толкается… чувствуешь?
Дэвид ошеломленно трогал ее пульсирующий живот.
– Это не больно? – с тревогой спросил он.
– Нет, только немного необычно. Гвендолин, иди посмотри.
Гвендолин с удивлением взглянула на Кларинду. Ей никогда раньше не приходилось щупать живот беременной женщины. Откровенно говоря, она вообще не могла вспомнить, когда в последний раз касалась другой женщины. Вероятно, ее обнимала и держала на руках мать, но ее сожгли на костре, когда Гвендолин исполнилось всего четыре годика, и девушка почти не помнила родное лицо. С того дня о ней заботился отец, который благодаря все усиливающейся ненависти Максуинов стал ее единственным другом. Никому из детей Максуинов не разрешалось играть с ней, и у нее не было подруги, с которой бы она могла смеяться или делиться своими секретами. Но иногда, лежа ночью без сна, она чувствовала себя одинокой и отверженной и размышляла о том, почему ей суждено прожить всю свою жизнь, испытывая презрение других людей. Именно поэтому предложение Кларинды так смутило ее. Всю жизнь ее боялись и отвергали, и теперь ей казалось непостижимым, что женщина может предложить положить ей руку себе на живот, чтобы почувствовать биение жизни внутри нее.
Кларинда засмеялась:
– Поторопись, Гвендолин. Ребенок дерется, как сумасшедший.
Преодолев смущение, Гвендолин подошла к кровати и села рядом с Клариндой.
– Вот здесь, – сказала молодая женщина, беря ее руку и прижимая к выпуклому животу.
Дэвид был прав, подумала Гвендолин. Живот Кларинды оказался гораздо тверже, чем она ожидала. Он казался большим гладким сводом, не из мышц, а плотным и упругим, как будто что-то раздувало его изнутри.
– О, – выдохнула она, удивленная внезапным толчком под своей ладонью. – Что это?
– Думаю, ножка, – сказала Кларинда и опять засмеялась. – А может, кулачок. Трудно сказать.
– Он очень сильный, – умилилась Гвендолин, опять осторожно прижимая ладонь к животу Кларинды.
– Точно. Такой же сильный, как и его отец. Только боюсь, это будет нелегкая работа – произвести его на свет.
– Я уверена, все будет хорошо, Кларинда, – ободряюще сказала Гвендолин.
– Да, я тоже надеюсь.
– А как ребенок там дышит? – нахмурившись, спросил Дэвид. – Там есть отверстие для воздуха?
– Пока ребенок не родится, он дышит, как рыба в воде – ему не нужен воздух, – объяснила Кларинда.
Дэвид зевнул.
– У него есть жабры?
– Надеюсь, нет! – воскликнула Кларинда. – Иначе Камерон может сказать пару ласковых слов по этому поводу.
Все трое захихикали.
– Думаю, теперь тебе нужно отдохнуть, Дэвид, – сказала Гвендолин, поправляя одеяла. – На обед я собираюсь дать тебе особый бульон.
– Я не устал, – запротестовал мальчик, сдерживая еще один зевок.
– Очень хорошо. – Гвендолин вернулась к своему стулу. – Ты полежи тихонько, а я расскажу тебе еще сказку.
– Я ухожу, – объявила Кларинда. – Так что можете выбирать самую страшную.
– Расскажи мне о громадной двухголовой змее, – попросил Дэвид, устало прикрывая глаза, – которая одновременно проглотила двух девушек, и они застряли у нее в глотке.
– Чудесно, – сказала Гвендолин, не сомневаясь, что мальчик заснет, не дослушав и до середины. – «Давным-давно в дальних краях жила гигантская змея, у которой была не одна, а две ужасные головы. Это громадное чудовище было покрыто толстой зеленой чешуей, твердой, как панцирь. У него были четыре горящих огнем желтых глаза и два скользких раздвоенных языка, которые могли схватить человека за ноги и голову и разорвать его на две…»
По мере того как она рассказывала свою мрачную сказку, голос ее постепенно становился тише, убаюкивая Дэвида если не словами, то интонацией. Гвендолин с удивлением наблюдала, как мальчик боролся со сном, время от времени поднимая отяжелевшие веки, чтобы посмотреть на нее. Он как будто демонстрировал, что по-прежнему слушает ее. Но к тому моменту, когда змея обвила своим скользким языком одну из кричащих девушек, усталость одолела Дэвида. Гвендолин продолжала рассказывать еще минуту, пока ровное дыхание ребенка не убедило ее, что он крепко заснул. Она ласковым движением убрала с его щеки рыжую прядь волос, а затем уселась на стул, чтобы некоторое время понаблюдать за ним.
Прошло уже больше недели с тех пор, как Макданы сожгли ее платье. Все свои силы она отдавала уходу за Дэвидом. Если она не сидела рядом с мальчиком, то в сопровождении Камерона и Неда шла в лес, где искала травы, корни, кору и листья растений, о которых читала в записках матери. Потом она возвращалась к себе в комнату и часами сушила, размалывала, смешивала и настаивала собранные растения, превращая их в порошки и снадобья, описанные матерью. Она попробовала несколько этих эликсиров на Дэвиде, но результат оказался далек от ее ожиданий. Он мог чувствовать себя лучше в течение нескольких часов или даже целого дня, но в конце концов болезнь опять побеждала, и его худенькое тельце снова сотрясалось в конвульсиях от неудержимой рвоты.
Дважды его кожа покрывалась красной зудящей сыпью, причинявшей ему сильные страдания. Когда Гвендолин в первый раз увидела появляющиеся прыщики, ее охватила паника. Она подумала, что это результат действия ее снадобий. Но Марджори и Кларинда заверили ее, что Дэвид и раньше страдал от этой странной кожной болезни, которая хоть и была очень неприятной, но через день или два проходила. Гвендолин искупала Дэвида в прохладной воде и смазала его кожу подсушивающей мазью из мелко помолотого толокна, которая уменьшила зуд и, похоже, залечила болячки.
Ей казалось, что мальчик чувствует себя немного лучше, потому что дышит свежим, чистым воздухом и ему перестали непрерывно давать слабительное и пускать кровь. Но он по-прежнему был пугающе худ и слаб, и каждый новый день, когда его организм отказывался удерживать пищу, все больше усиливал ее тревогу. Мать в своих записях подчеркивала, что тело не может оставаться сильным, если не получает достаточное количество здоровой пищи, и поэтому Гвендолин старалась поддержать силы Дэвида, давая ему молоко, яйца, сыр, мясо и рыбу. И хотя у мальчика совсем не было аппетита, он мужественно пытался есть все это, чтобы сделать приятное Гвендолин. Иногда пища усваивалась, но гораздо чаще Дэвиду становилось так плохо, что девушка начинала сомневаться, помогает она ему или вредит, заставляя есть.
Возможно, члены клана по-прежнему верили, что Гвендолин была причиной страданий ребенка, но никто открыто не осмеливался обвинять ее в этом. Просто большинство Макданов избегали ее. Совершенно очевидно, что они все еще боялись ее, поскольку, завидев девушку, поспешно выходили из комнаты или быстро перебирались в другой конец зала, особенно если на улице было темно или бушевала непогода – это приписывалось ее плохому настроению. Большая часть подданных Макдана, похоже, расценивали ее пребывание в замке как необходимое зло. Только Кларинда, Марджори и Мораг, казалось, не беспокоились, что она может повредить им своими злыми чарами.
Мораг, разумеется, считала себя колдуньей и, вероятно, думала, что поскольку не предвидит никакого вреда от Гвендолин, то общение с ней не представляет никакой опасности. Марджори была предана Дэвиду и хотя сомневалась насчет Гвендолин, но давала ясно понять, что хочет помочь ей ухаживать за мальчиком. В отличие от них Кларинда была загадкой. Она единственная не только не боялась ее, но, похоже, искренне радовалась, когда могла поговорить с ней. Каждый день Кларинда вразвалку входила в комнату Дэвида и непринужденно болтала с ними. При этом молодая женщина шила крошечные рубашонки или вязала маленькие носочки для младенца. Несмотря на то что Гвендолин нравилось разговаривать с ней, она была не настолько простодушна, чтобы думать, будто Кларинда на самом деле считает ее подругой. Люди не заводят дружбу с ведьмами, потому что ведьмы по природе своей злы и им никогда нельзя верить. Но присутствие мягкой и ласковой Кларинды было подобно лучу света в мрачном и темном замке, и Гвендолин с радостью ожидала ее прихода в комнату Дэвида.
Другое дело Макдан.
Она почти не видела его с того дня, когда он в большом зале обращался к клану. Она испытывала облегчение от того, что их пути не пересекались. По ее телу до сих пор пробегала дрожь при воспоминании о том, как он крепко прижимал ее к себе, как его губы касались ее губ, как она обвивала свои руки вокруг него. Она не могла объяснить свое непристойное поведение, когда оставалась наедине с ним в лесу или в комнате. До этого ни один мужчина не осмеливался прикоснуться к ней, страшась, что она может внезапно превратить его в жабу или сделать так, что его мужское достоинство сморщится и отсохнет, как она однажды храбро пообещала это Бродику.
Изоляция, в которой она находилась с детства, полностью разрушила иллюзии, что она когда-нибудь может выйти замуж и иметь семью. Ни один мужчина не захотел бы взять ее в жены. Кроме того, ей была невыносима мысль, что она обречет невинного ребенка на существование, подобное ее собственному, когда его будут считать дьявольским отродьем. Отсутствие мужского внимания очень устраивало ее. Лучше жить одинокой и целомудренной, когда ни о ком не нужно беспокоиться, кроме себя самой. Раньше она мучилась мыслью, какая судьба ждет отца, если с ней что-нибудь случится. Теперь некому будет оплакать ее смерть, и никто не проронит и слезинки на ее могиле. Как ни горько было это сознавать, но в этом заключалась какая-то свобода.
Она ни за кого не отвечала.
В отличие от нее обязанности Макдана по отношению к своему клану не знали границ. Он был постоянно занят со своими людьми: разрешал споры, осматривал посевы и скот, наблюдал за строительством новых укреплений, руководил изготовлением оружия, следил за запасами продовольствия и, конечно, обучал воинскому искусству. Его воины регулярно отрабатывали нападение на замок, анализируя возможные слабые места в оборонительных сооружениях крепости и изыскивая способы их укрепления. Сначала Гвендолин считала эти упражнения частью обычных тренировок клана. Но однажды она случайно подслушала, как два воина жаловались на новый суровый режим, установленный Макданом, и говорили, что виновато во всем ее присутствие.
Это было безжалостным напоминанием, что Роберт непременно придет за ней.
Вначале она думала, что тяжелый груз обязанностей по поддержанию благополучия клана не дает Макдану проводить время с сыном. Он виделся с Дэвидом один раз в день; визит его был краток и странно формален. Макдан спокойно спрашивал Гвендолин, как себя чувствует его сын, а потом несколько секунд пристально смотрел на мальчика, будто не вполне доверяя ее словам. Убедившись, что в данный момент жизни сына ничего не угрожает, он резко поворачивался и уходил, подчеркивая, что его вниманием владели более важные дела. Ни разу Гвендолин не слышала, чтобы он сказал хоть одно ласковое слово сыну, нежно провел ладонью по его щеке или наклонился и поцеловал его гладкий лоб. Такое суровое обращение с сыном вызывало у Гвендолин недоумение. Она вспоминала мелькнувшую в его взгляде боль, когда он впервые показал ей своего больного ребенка. Тогда она верила в его необыкновенную привязанность к Дэвиду. Но дни шли, и визиты Макдана становились все более краткими и сдержанными. Она начинала думать, что твердая решимость Макдана спасти сына была вызвана не любовью, а прагматическими соображениями необходимости сохранить жизнь следующему лэрду.
– Добрый день, Гвендолин, – поздоровалась Ровена, входя в комнату с подносом в руках. – Я пришла проведать Дэвида.
Подобно Макдану, у Ровены тоже вошло в привычку один раз в день навещать Дэвида. Казалось, она очень любит мальчика и беспокоится о его здоровье. Несмотря на то что Ровена с самого начала объявила о несогласии с методами Гвендолин, она, похоже, примирилась с приказом Макдана возложить заботу о Дэвиде на Гвендолин и была неизменно вежлива с ней.
– Он спит, – тихо сказала Гвендолин Ровене, которая опустила поднос на стол.
– Как он?
– В данный момент все в порядке, – осторожно ответила Гвендолин. – Я хочу, чтобы он еще немного отдохнул, а затем попытаюсь уговорить его что-нибудь съесть.
Ровена подошла к кровати и внимательно оглядела мальчика.
– Он выглядит ужасно бледным.
– Он болеет уже много месяцев, а на улицу не выходил с ранней весны, – заметила Гвендолин. – Неудивительно, что у него такой цвет лица.
– Возможно, – согласилась Ровена. Она поправила одеяло, подтянув его к самому носу Дэвида, а затем подошла к подносу. – Кларинда сказала мне, что ты ничего не ела с раннего утра. Я принесла немного хлеба и фруктов.
Гвендолин с удивлением смотрела на нее. Ровена не имела обыкновения заботиться о ней.
– Хлеб испекли сегодня утром, так что он еще мягкий, – продолжала она, наполняя кубок вином.
– Спасибо за заботу.
Ровена улыбнулась и протянула ей кубок.
– Вот, возьми.
Но прежде чем Гвендолин успела взять в руку сосуд, он выскользнул и упал ей на колени, облив вином.
– О! – вскрикнула Ровена. – Прости меня, Гвендолин.
Гвендолин встала и печально уставилась на огромное алое пятно на золотистой ткани платья.
– Если ты сразу же снимешь платье и прополощешь его в холодной воде, вино не успеет впитаться, – дала полезный совет Ровена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39