Поэтому Фиби держала свои мысли при себе и сама держалась подальше от майора Лоуренса всякий раз, как он появлялся в таверне что происходило регулярно, и каждый вечер чистила котлы, выносила помои и мыла все кружки и кувшины, надеясь, что, рано или поздно, если только есть Бог на небесах, мистрисс Белл смилостивится и не будет больше взваливать на нее всю грязную работу.
Утешая себя этой мыслью, девушка направлялась по освещенной луной дорожке к уборной, когда перед ней внезапно возник темный силуэт, словно тень демона. Она попыталась закричать, но ее тут же схватили за руку и прижали к чьей-то крепкой груди. Ее мало радовало, что данная грудь, как и рука, заткнувшая ей рот, принадлежала Дункану. Его поведение никак нельзя было назвать дружелюбным. Фиби отбивалась скорее из принципа, на самом же деле она почти желала попасть к нему в плен и быть унесенной в рай восемнадцатого века, где бы он ни находился.
— Молчать! — выдохнул Дункан ей в ухо, утихомиривая ее одной лишь силой своей хватки. — Если нас поймают, не я один буду вздернут на высоком суку. Тебя повесят рядом со мной.
Он был прав. Никто бы не поверил, что Дункан застал ее врасплох, наоборот, все сказали бы, что это заговор, что она была его любовницей и сообщницей, ничуть не меньше его виновной в измене. И так как ей не хотелось умирать а также по нескольким менее существенным причинам, Фиби прекратила сопротивление.
ГЛАВА 6
— Теперь я могу потерять работу, — жаловалась Фиби, пока Дункан тащил ее по темным переулкам, а затем по прогнившей деревянной лестнице в какое-то помещение, где пахло как в погребе. — Я и так на плохом счету, после того как навестила мистера Биллингтона, вместо того чтобы покупать яйца.
Дункан высек огонь с помощью кремня, и во мраке закоптил и разгорелся огонек толстой свечи.
— Ты уже потеряла свое место в «Короне и лилии», — спокойно сообщил Дункан. На его лицо ложился причудливый узор колеблющихся теней и света. — И, могу поспорить, Салли Белл не станет жалеть о тебе.
Фиби сжалась в комок, потому что в тесном мрачном помещении было холодно и промозгло, потому что за дверями погреба, за верхней ступенькой лестницы, расстилался огромный, враждебный и совершенно непредсказуемый мир. Ты можешь спокойно подниматься на лифте и вдруг в следующее мгновение оказаться в другом веке. Читать о теориях Эйнштейна про параллельные измерения одно дело, но проверять их на собственном опыте совсем другое. Она чувствовала себя морской свинкой в космосе.
— Ты должен оставить меня в покое, — заявила девушка, когда Дункан снял свой темный сюртук строгого покроя и осторожно накинул ей на плечи. — Я прекрасно обходилась без тебя.
— Еще бы, — откликнулся Дункан. Определить выражение его лица в мерцающем свете было невозможно, но тон голоса был вполне скептическим. — Настолько прекрасно, что из-за тебя человека чуть не засекли до смерти.
Фиби передернуло. Проведет ли она остаток жизни в этом веке или вернется в свое время, она никогда не забудет, что случилось с сержантом Биллингтоном, и никогда до конца не простит себя за это.
— Это был несчастный случай, — ответила она через минуту, проглотив комок в горле. — Что я могла сделать? Позволить майору Лоуренсу приставать ко мне? Я боролась, сержант пришел мне на выручку, и я очень ему благодарна. Однако я не просила его о помощи и хотела бы, чтобы вы не забывали об этом.
Дункан встал с перевернутого ящика, на котором сидел что касается Фиби, то она примостилась на чем-то вроде трехногого табурета, и открыл буфет, подняв облако пыли. Фиби громко чихнула.
— Тихо, — приказал Дункан, возвращаясь с бутылкой и двумя деревянными чашками. — Мы прячемся, если ты этого еще не поняла. Или, может быть, ты хотела подать сигнал какому-нибудь британцу соотечественнику?
Фиби фыркнула: — Все с самого начала? Дункан Рурк, я — не шпионка.
— Тогда почему ты сбежала с Райского острова без моего разрешения?
— Потому что… — Она помолчала, глядя, как он разливает вино по чашкам, которые торопливо вытер подолом своей льняной рубашки, и взяла одну из них, протянутую ей. — Потому что во мне стали развиваться симптомы зависимого поведения. От тебя.
— Зависимого поведения?
— Я хотела заботиться о тебе.
Дункан изящно отпил из своей чашки и только после этого ответил: — И это нехорошо?
— Само по себе, конечно, нет, — сказала Фиби, покраснев и на мгновение отведя взгляд. — Но иные проблемы могут… и должны быть решены только тем, кого они одолевают. — Снова посмотрев на Дункана, она увидела, что он поднял темные брови и внимательно наблюдает за ней поверх чашки.
— И в чем, по твоему мнению, состоит проблема, которую я должен решить? — спросил он.
Фиби вздохнула. — Откуда я знаю? — ответила она с раздражением. — В чем бы она ни состояла, она заставляет вас молотить по клавесину так, будто вы пытаетесь сокрушить потоком звуков райские врата.
— Или врата ада, — с ухмылкой пробормотал Дункан, снова наполняя обе чашки. — Ты права, — согласился он через несколько минут. — Тебе в мои проблемы лучше не вмешиваться. Иначе ты только навредишь себе.
Фиби слегка откинулась назад на табурете очень серьезная и чуть-чуть пьяная. Однако она не чувствовала угрызений совести, а, наоборот, находила дерзкое и даже в чем-то безрассудное удовольствие от опьянения, потому что, в сущности, ей впервые было хорошо после всего, через что она прошла за последние дни. Время для сожалений наступит утром, когда у нее будет головная боль и тошнота. Фиби захотелось оставить дневник для своих наследников, если таковые у нее окажутся, и дать им совет покупать акции Ксерокса, Ай-Би-Эм и Майкрософт. Она моргнула, икнула и протянула Дункану пустую чашку.
Дункан покачал головой, забрал у нее жалкий сосуд и поставил его на бочонок, где сальная свеча пыталась бороться с темнотой.
— Спасибо, — сказал он с бледной улыбкой на губах.
— За что? — спросила Фиби, нахмурившись.
— За заботу, — ответил он. — Фиби, со мной ты в полной безопасности. Сейчас я тебе постелю, а утром мы отправимся в более надежное место.
Фиби, прищурившись, всматривалась в темноту, окутавшую их непроницаемой завесой.
— Ложиться здесь? Рядом с крысами, мышами и пауками? Так не пойдет!
Дункан вздохнул. — Я сам ночую здесь в случае необходимости, — сказал он успокаивающим тоном. — И эти твари меня не тревожат.
Фиби усмехнулась. Либо она выпила явно больше вина, чем ей казалось, или же оно было значительно более крепким, чем то, что она обычно покупала в супермаркете.
— Ты спишь в погребе? Прославленный Дункан Рурк? Ради Бога, скажи, почему?
— Именно потому, что я прославленный и даже, можно сказать, знаменитый Дункан Рурк. А теперь кончай болтовню и ложись спать. Бегство из Куинстауна может оказаться непростым делом, и тебе понадобятся все твои силы.
— Я боюсь! — призналась Фиби.
— Это разумно с твоей стороны, — ответил Дункан. Он поднял свечу, и ее мрачное мерцание выхватило из темноты кровать с веревочной сеткой вместо матраса, изъеденным молью одеялом и подушкой, которая выглядела так, будто уже служила домом для мышиной семьи. — Я думаю, что немножко разумного страха было бы для тебя полезно. Он не даст тебе делать глупости, хотя, признаться, надежда на это невелика.
— Я сюда не лягу, — заявила Фиби. Но она устала от вина и тяжелой работы в таверне мистрисс Белл.
— Ну, вот еще, — ответил Дункан, нежно взяв ее обеими руками за плечи. — Я лягу с тобой. Если появятся крысы, я отгоню их.
— А кто отгонит тебя? — спросила Фиби, подавляя зевок, хотя ее бедра приятно напряглись при мысли о том, чтобы делить постель узкую или широкую с Дунканом.
Он усмехнулся и ответил: — Куинстаунское подразделение армии его величества, если мы не задуем свечу, а ты не прекратишь молоть языком.
Мерцающее пламя погасло, оставив их в полном мраке, но Дункан уверенно положил девушку на кровать и лег сам, прижавшись к ней грудью и бедрами.
Странное возбуждение охватило Фиби в эти мгновения, но с ее сердцем происходило что-то еще более дикое. Переполнявшие ее чувства были столь сильны, что глаза наполнились слезами. Девушка была рада, что лежит спиной к Дункану и в темноте он не может видеть ее лица.
Но Дункан тут же нашел рукой ее подбородок и повернул ее лицо к себе, и все ее тело предательски подчинилось. Он поцеловал ее не со страстью, а так, словно его притягивала к ней неведомая сила, и он был вынужден прикоснуться своим ртом к ее рту. Стон протеста, одиночества, желания зародился где-то в глубине его груди, и Фиби почувствовала около своего бедра его горячую твердую плоть.
Сначала поцелуй был неуверенным, но затем Дункан крепко прижался к ее губам, выпуская на свободу какие-то стихийные силы, и их языки вступили в борьбу и примирились. Фиби сдалась, хотя чувствовала, что Дункан все еще сопротивляется, все еще пытается сдержаться.
— Я обещал, что ты будешь со мной в безопасности, — произнес он, задыхаясь, когда поцелуй наконец закончился.
Фиби любила Дункана. Она до конца поняла это только сейчас, и если не могла сказать ему это словами, то могла сказать своим телом. Ее руки скользнули под его рубашку, лаская теплое и твердое, как гранит, тело. Он был гладким, мускулистым и очень опасным.
Дункан застонал и опустил голову, чтобы еще раз покорить ее рот. Фиби тихо застонала от отчаяния и нежности и подумала, что если он сейчас же не овладеет ею, то она просто умрет.
Но, хотя Дункан явно желал ее не меньше, чем она его, он не торопился. Он раздевал ее, целуя и лаская каждый изгиб и ложбинку ее тела, и его благоговейные прикосновения зародили в Фиби чувство, что точно так же язычники боготворят своих идолов. Он сжал ее сосок губами и тут же прикрыл ее рот ладонью, заглушив протяжный глухой крик.
Фиби выгнула спину, тихо постанывая и не осознавая ничего, кроме чувств, которые Дункан разбудил в ней. Она не знала и даже в самых буйных фантазиях никогда не воображала, что любовь может быть такой.
Когда Дункан насытился грудью Фиби, а она лежала мокрая и обессиленная, так тяжело и сладко было желать его, стремиться к нему, неосознанно стараться победить его, он скинул с себя одежду и медленно накрыл собой тело девушки. Она почувствовала, как напряглась его плоть, стремясь к ее влажному лону, и издала сладострастный стон, приглушенный его ладонью.
Дункан поцеловал ее в лоб, погладил по спутанным влажным волосам и прошептал:
— Твое тело стремится ко мне, но что говорит твой разум, Фиби Тарлоу? Мне не нужна женщина, которая не хочет мне отдаться.
Одурманенная, она лишь кивнула головой, положила ладони на его ягодицы, побуждая войти в нее, и поцеловала ладонь, закрывающую ее рот. Дункан не стал больше мучить ее, оттягивая момент обладания: он знал, что она ждет его, и овладел ею одним сокрушительным, неистовым рывком.
Хорошо, что он догадался зажать рукой рот Фиби, потому что она не смогла сдержать первобытный, звериный, приветственный крик, который зародился, казалось, в самой глубине ее существа.
— О Боже! — прошептал он. — О Боже! Он двигался все быстрее, погружался в нее все глубже, одновременно покрывая поцелуями щеки, веки, лоб девушки. Фиби дрожала под ним, выгибалась, как туго натянутый лук, то, отталкивая Дункана, то, прижимаясь к нему, отвечая порывом на порыв. Ее тело было мокрым, горячим, сердце переполняли столь древние чувства, что их названия были давно забыты; она стремилась к полному единению, боролась за него каждым бешеным рывком, каждым приглушенным стоном, но одновременно боялась его так, как грешник боится Страшного суда. Безумие освобождения, к которому вел ее Дункан, ослепляло и сжигало ее, ей казалось, что она не выдержит и погибнет. Оргазм обрушился на них гигантским, вселенским катаклизмом. Фиби резко выгнулась над веревочным матрасом и хищно, необузданно поглотила Дункана. Он находился глубоко внутри нее, каждая мышца его тела была напряжена, и Фиби чувствовала, как его жар заполняет ее лоно. Даже посреди этого неистовства она поняла, что именно Старуха прочитала по ее ладони и почему помогла ей бежать с Райского острова. Она догадалась обо всем в то мгновение, когда беспомощно изогнулась под мужчиной, только что овладевшим ею. Восторг освобождения все продолжался, снова и снова охватывая их, когда они думали, что последняя искра наслаждения уже угасла в них. Наконец Дункан вытянулся рядом с Фиби, одна его нога лежала на ее бедрах, словно он заявлял право собственности на нее. Дункан пребывал в сладостном изнеможении, и Фиби улыбнулась во тьме, запустив пальцы в его шелковистые волосы.
— Она знала, что это случится, да, знала! — воскликнула Фиби.
Дункан вздрогнул от какого-то запоздалого чувства, и это заставило Фиби тихо и чувственно вздохнуть.
— Могу ли я спросить, о ком ты говоришь? — поинтересовался он, не поднимая головы от ее груди.
— О Старухе, — ответила Фиби, наматывая на палец прядь его волос. — Она посмотрела на мою ладонь, когда я сказала ей, что хочу уехать с Райского острова, и все устроила. — Девушка замолчала, внезапно встревожившись. — Надеюсь, ты не собираешься ее наказывать за то, что она помогла мне сбежать?
Дункан усмехнулся и потянулся губами к ее соску, который затвердел в предчувствии удовольствия.
— Я не осмелюсь. Она произнесет заклинание, и у меня выпадут зубы, волосы, а также отпадут кое-какие органы, которые мне дороги.
Фиби почувствовала, что те безымянные, всесокрушающие чувства снова вскипают в ней, и обеими руками привлекла Дункана к своей груди. Она исступленно обняла его поняв, что он не покинет ее, нежно погладила его волосы и пробормотала что-то, когда он снова лег на нее.
На следующее утро Фиби широко открыла глаза, почувствовав, что кто-то очень осторожно моет ее тело теплой водой. Дункан, конечно. Она хотела было заговорить, но обнаружила, что ее рот завязан полоской ткани.
Дункан усмехнулся, с восхитительной нежностью омывая ее самое сокровенное место.
— Ты, конечно, можешь снять повязку, если хочешь, — сказал он, — но я бы не советовал, принимая во внимание то, что собираюсь с тобой сделать, а зажать тебе рот рукой я сейчас не могу.
Фиби охватило какое-то странное чувство: она была совсем обнаженной если не считать полоски ткани, мешающей ей говорить, беззащитной перед Дунканом, и это было великолепно. В ее жилах медленно закипала кровь, когда она зачарованно наблюдала, как Дункан отставил таз в сторону и развел ее ноги так широко, что они легли по разные стороны кровати. Своими сильными руками моряка он гладил нежную кожу на внутренней стороне ее бедер, и Фиби вздрагивала от каждого восхитительного прикосновения его пальцев.
— Тебе достаточно покачать головой, если ты не хочешь продолжения, — сказал он. Фиби приподнялась на локтях, но больше не сделала ни одного движения. Дункан, не раздеваясь, опустился на колени рядом с кроватью, дразня ее дьявольской улыбкой. Затем нагнулся к ней, словно умирал от жажды, а она была холодным чистым ручьем. Фиби почувствовала его дыхание и задрожала, глядя, ожидая, вздымаясь ему навстречу. И он прикоснулся к ней языком…
Из груди Фиби вырвался стон, и Дункан начал целовать ее. Она умоляюще вздохнула и попыталась приподнять бедра, но он крепко держал их и наслаждался ее плотью, как восхитительной сладостью, удовольствие от которой нужно растянуть подольше.
Фиби, закинув голову, застонала, и тогда Дункан вытянулся в ногах кровати и, сжав щиколотки Фиби, согнул ее ноги в коленях, и она стала совершенно беззащитна перед ним. И ни на мгновение он не отрывал от нее губ. Наслаждение стало невыносимым, по своей силе равным страданию, но оно было соткано из миллиона сверкающих нитей экстаза. Фиби трепетала под его упругими губами, его языком, который приручал и подчинял ее, разжигая в ней все большую и большую страсть.
Когда Дункан понял, что она достигла вершины наслаждения, то чуть отстранился, шепча ласковые слова, успокаивая, умоляя ее подождать. Только когда Фиби бессильно откинулась на спину, задыхаясь и вздрагивая от желания, он снова приник к ней губами и целовал до тех пор, пока она не заметалась под ним, словно норовистая кобыла, пытающаяся сбросить наездника. Испив ее до дна и заставив пропеть все ноты мелодии своего тела, он оторвал голову от ее бедер и, протянув руку, осторожно снял ткань, закрывающую ее рот.
— О-о-о! — Фиби приподняла голову, пытаясь заговорить, и тут же уронила ее на подушку в полном изнеможении.
Дункан встал, сияя так, словно только что вытащил занозу из лапы львицы, и, может быть, так оно и было. Фиби долго подавляла свой сексуальный голод поскольку удовлетворить его была не в состоянии, и в ней явно накопился нерастраченный запас.
— Наверно, ты хочешь, чтобы я встала и оделась, — пробормотала она. Эти простые действия казались ей совершенно невозможными:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Утешая себя этой мыслью, девушка направлялась по освещенной луной дорожке к уборной, когда перед ней внезапно возник темный силуэт, словно тень демона. Она попыталась закричать, но ее тут же схватили за руку и прижали к чьей-то крепкой груди. Ее мало радовало, что данная грудь, как и рука, заткнувшая ей рот, принадлежала Дункану. Его поведение никак нельзя было назвать дружелюбным. Фиби отбивалась скорее из принципа, на самом же деле она почти желала попасть к нему в плен и быть унесенной в рай восемнадцатого века, где бы он ни находился.
— Молчать! — выдохнул Дункан ей в ухо, утихомиривая ее одной лишь силой своей хватки. — Если нас поймают, не я один буду вздернут на высоком суку. Тебя повесят рядом со мной.
Он был прав. Никто бы не поверил, что Дункан застал ее врасплох, наоборот, все сказали бы, что это заговор, что она была его любовницей и сообщницей, ничуть не меньше его виновной в измене. И так как ей не хотелось умирать а также по нескольким менее существенным причинам, Фиби прекратила сопротивление.
ГЛАВА 6
— Теперь я могу потерять работу, — жаловалась Фиби, пока Дункан тащил ее по темным переулкам, а затем по прогнившей деревянной лестнице в какое-то помещение, где пахло как в погребе. — Я и так на плохом счету, после того как навестила мистера Биллингтона, вместо того чтобы покупать яйца.
Дункан высек огонь с помощью кремня, и во мраке закоптил и разгорелся огонек толстой свечи.
— Ты уже потеряла свое место в «Короне и лилии», — спокойно сообщил Дункан. На его лицо ложился причудливый узор колеблющихся теней и света. — И, могу поспорить, Салли Белл не станет жалеть о тебе.
Фиби сжалась в комок, потому что в тесном мрачном помещении было холодно и промозгло, потому что за дверями погреба, за верхней ступенькой лестницы, расстилался огромный, враждебный и совершенно непредсказуемый мир. Ты можешь спокойно подниматься на лифте и вдруг в следующее мгновение оказаться в другом веке. Читать о теориях Эйнштейна про параллельные измерения одно дело, но проверять их на собственном опыте совсем другое. Она чувствовала себя морской свинкой в космосе.
— Ты должен оставить меня в покое, — заявила девушка, когда Дункан снял свой темный сюртук строгого покроя и осторожно накинул ей на плечи. — Я прекрасно обходилась без тебя.
— Еще бы, — откликнулся Дункан. Определить выражение его лица в мерцающем свете было невозможно, но тон голоса был вполне скептическим. — Настолько прекрасно, что из-за тебя человека чуть не засекли до смерти.
Фиби передернуло. Проведет ли она остаток жизни в этом веке или вернется в свое время, она никогда не забудет, что случилось с сержантом Биллингтоном, и никогда до конца не простит себя за это.
— Это был несчастный случай, — ответила она через минуту, проглотив комок в горле. — Что я могла сделать? Позволить майору Лоуренсу приставать ко мне? Я боролась, сержант пришел мне на выручку, и я очень ему благодарна. Однако я не просила его о помощи и хотела бы, чтобы вы не забывали об этом.
Дункан встал с перевернутого ящика, на котором сидел что касается Фиби, то она примостилась на чем-то вроде трехногого табурета, и открыл буфет, подняв облако пыли. Фиби громко чихнула.
— Тихо, — приказал Дункан, возвращаясь с бутылкой и двумя деревянными чашками. — Мы прячемся, если ты этого еще не поняла. Или, может быть, ты хотела подать сигнал какому-нибудь британцу соотечественнику?
Фиби фыркнула: — Все с самого начала? Дункан Рурк, я — не шпионка.
— Тогда почему ты сбежала с Райского острова без моего разрешения?
— Потому что… — Она помолчала, глядя, как он разливает вино по чашкам, которые торопливо вытер подолом своей льняной рубашки, и взяла одну из них, протянутую ей. — Потому что во мне стали развиваться симптомы зависимого поведения. От тебя.
— Зависимого поведения?
— Я хотела заботиться о тебе.
Дункан изящно отпил из своей чашки и только после этого ответил: — И это нехорошо?
— Само по себе, конечно, нет, — сказала Фиби, покраснев и на мгновение отведя взгляд. — Но иные проблемы могут… и должны быть решены только тем, кого они одолевают. — Снова посмотрев на Дункана, она увидела, что он поднял темные брови и внимательно наблюдает за ней поверх чашки.
— И в чем, по твоему мнению, состоит проблема, которую я должен решить? — спросил он.
Фиби вздохнула. — Откуда я знаю? — ответила она с раздражением. — В чем бы она ни состояла, она заставляет вас молотить по клавесину так, будто вы пытаетесь сокрушить потоком звуков райские врата.
— Или врата ада, — с ухмылкой пробормотал Дункан, снова наполняя обе чашки. — Ты права, — согласился он через несколько минут. — Тебе в мои проблемы лучше не вмешиваться. Иначе ты только навредишь себе.
Фиби слегка откинулась назад на табурете очень серьезная и чуть-чуть пьяная. Однако она не чувствовала угрызений совести, а, наоборот, находила дерзкое и даже в чем-то безрассудное удовольствие от опьянения, потому что, в сущности, ей впервые было хорошо после всего, через что она прошла за последние дни. Время для сожалений наступит утром, когда у нее будет головная боль и тошнота. Фиби захотелось оставить дневник для своих наследников, если таковые у нее окажутся, и дать им совет покупать акции Ксерокса, Ай-Би-Эм и Майкрософт. Она моргнула, икнула и протянула Дункану пустую чашку.
Дункан покачал головой, забрал у нее жалкий сосуд и поставил его на бочонок, где сальная свеча пыталась бороться с темнотой.
— Спасибо, — сказал он с бледной улыбкой на губах.
— За что? — спросила Фиби, нахмурившись.
— За заботу, — ответил он. — Фиби, со мной ты в полной безопасности. Сейчас я тебе постелю, а утром мы отправимся в более надежное место.
Фиби, прищурившись, всматривалась в темноту, окутавшую их непроницаемой завесой.
— Ложиться здесь? Рядом с крысами, мышами и пауками? Так не пойдет!
Дункан вздохнул. — Я сам ночую здесь в случае необходимости, — сказал он успокаивающим тоном. — И эти твари меня не тревожат.
Фиби усмехнулась. Либо она выпила явно больше вина, чем ей казалось, или же оно было значительно более крепким, чем то, что она обычно покупала в супермаркете.
— Ты спишь в погребе? Прославленный Дункан Рурк? Ради Бога, скажи, почему?
— Именно потому, что я прославленный и даже, можно сказать, знаменитый Дункан Рурк. А теперь кончай болтовню и ложись спать. Бегство из Куинстауна может оказаться непростым делом, и тебе понадобятся все твои силы.
— Я боюсь! — призналась Фиби.
— Это разумно с твоей стороны, — ответил Дункан. Он поднял свечу, и ее мрачное мерцание выхватило из темноты кровать с веревочной сеткой вместо матраса, изъеденным молью одеялом и подушкой, которая выглядела так, будто уже служила домом для мышиной семьи. — Я думаю, что немножко разумного страха было бы для тебя полезно. Он не даст тебе делать глупости, хотя, признаться, надежда на это невелика.
— Я сюда не лягу, — заявила Фиби. Но она устала от вина и тяжелой работы в таверне мистрисс Белл.
— Ну, вот еще, — ответил Дункан, нежно взяв ее обеими руками за плечи. — Я лягу с тобой. Если появятся крысы, я отгоню их.
— А кто отгонит тебя? — спросила Фиби, подавляя зевок, хотя ее бедра приятно напряглись при мысли о том, чтобы делить постель узкую или широкую с Дунканом.
Он усмехнулся и ответил: — Куинстаунское подразделение армии его величества, если мы не задуем свечу, а ты не прекратишь молоть языком.
Мерцающее пламя погасло, оставив их в полном мраке, но Дункан уверенно положил девушку на кровать и лег сам, прижавшись к ней грудью и бедрами.
Странное возбуждение охватило Фиби в эти мгновения, но с ее сердцем происходило что-то еще более дикое. Переполнявшие ее чувства были столь сильны, что глаза наполнились слезами. Девушка была рада, что лежит спиной к Дункану и в темноте он не может видеть ее лица.
Но Дункан тут же нашел рукой ее подбородок и повернул ее лицо к себе, и все ее тело предательски подчинилось. Он поцеловал ее не со страстью, а так, словно его притягивала к ней неведомая сила, и он был вынужден прикоснуться своим ртом к ее рту. Стон протеста, одиночества, желания зародился где-то в глубине его груди, и Фиби почувствовала около своего бедра его горячую твердую плоть.
Сначала поцелуй был неуверенным, но затем Дункан крепко прижался к ее губам, выпуская на свободу какие-то стихийные силы, и их языки вступили в борьбу и примирились. Фиби сдалась, хотя чувствовала, что Дункан все еще сопротивляется, все еще пытается сдержаться.
— Я обещал, что ты будешь со мной в безопасности, — произнес он, задыхаясь, когда поцелуй наконец закончился.
Фиби любила Дункана. Она до конца поняла это только сейчас, и если не могла сказать ему это словами, то могла сказать своим телом. Ее руки скользнули под его рубашку, лаская теплое и твердое, как гранит, тело. Он был гладким, мускулистым и очень опасным.
Дункан застонал и опустил голову, чтобы еще раз покорить ее рот. Фиби тихо застонала от отчаяния и нежности и подумала, что если он сейчас же не овладеет ею, то она просто умрет.
Но, хотя Дункан явно желал ее не меньше, чем она его, он не торопился. Он раздевал ее, целуя и лаская каждый изгиб и ложбинку ее тела, и его благоговейные прикосновения зародили в Фиби чувство, что точно так же язычники боготворят своих идолов. Он сжал ее сосок губами и тут же прикрыл ее рот ладонью, заглушив протяжный глухой крик.
Фиби выгнула спину, тихо постанывая и не осознавая ничего, кроме чувств, которые Дункан разбудил в ней. Она не знала и даже в самых буйных фантазиях никогда не воображала, что любовь может быть такой.
Когда Дункан насытился грудью Фиби, а она лежала мокрая и обессиленная, так тяжело и сладко было желать его, стремиться к нему, неосознанно стараться победить его, он скинул с себя одежду и медленно накрыл собой тело девушки. Она почувствовала, как напряглась его плоть, стремясь к ее влажному лону, и издала сладострастный стон, приглушенный его ладонью.
Дункан поцеловал ее в лоб, погладил по спутанным влажным волосам и прошептал:
— Твое тело стремится ко мне, но что говорит твой разум, Фиби Тарлоу? Мне не нужна женщина, которая не хочет мне отдаться.
Одурманенная, она лишь кивнула головой, положила ладони на его ягодицы, побуждая войти в нее, и поцеловала ладонь, закрывающую ее рот. Дункан не стал больше мучить ее, оттягивая момент обладания: он знал, что она ждет его, и овладел ею одним сокрушительным, неистовым рывком.
Хорошо, что он догадался зажать рукой рот Фиби, потому что она не смогла сдержать первобытный, звериный, приветственный крик, который зародился, казалось, в самой глубине ее существа.
— О Боже! — прошептал он. — О Боже! Он двигался все быстрее, погружался в нее все глубже, одновременно покрывая поцелуями щеки, веки, лоб девушки. Фиби дрожала под ним, выгибалась, как туго натянутый лук, то, отталкивая Дункана, то, прижимаясь к нему, отвечая порывом на порыв. Ее тело было мокрым, горячим, сердце переполняли столь древние чувства, что их названия были давно забыты; она стремилась к полному единению, боролась за него каждым бешеным рывком, каждым приглушенным стоном, но одновременно боялась его так, как грешник боится Страшного суда. Безумие освобождения, к которому вел ее Дункан, ослепляло и сжигало ее, ей казалось, что она не выдержит и погибнет. Оргазм обрушился на них гигантским, вселенским катаклизмом. Фиби резко выгнулась над веревочным матрасом и хищно, необузданно поглотила Дункана. Он находился глубоко внутри нее, каждая мышца его тела была напряжена, и Фиби чувствовала, как его жар заполняет ее лоно. Даже посреди этого неистовства она поняла, что именно Старуха прочитала по ее ладони и почему помогла ей бежать с Райского острова. Она догадалась обо всем в то мгновение, когда беспомощно изогнулась под мужчиной, только что овладевшим ею. Восторг освобождения все продолжался, снова и снова охватывая их, когда они думали, что последняя искра наслаждения уже угасла в них. Наконец Дункан вытянулся рядом с Фиби, одна его нога лежала на ее бедрах, словно он заявлял право собственности на нее. Дункан пребывал в сладостном изнеможении, и Фиби улыбнулась во тьме, запустив пальцы в его шелковистые волосы.
— Она знала, что это случится, да, знала! — воскликнула Фиби.
Дункан вздрогнул от какого-то запоздалого чувства, и это заставило Фиби тихо и чувственно вздохнуть.
— Могу ли я спросить, о ком ты говоришь? — поинтересовался он, не поднимая головы от ее груди.
— О Старухе, — ответила Фиби, наматывая на палец прядь его волос. — Она посмотрела на мою ладонь, когда я сказала ей, что хочу уехать с Райского острова, и все устроила. — Девушка замолчала, внезапно встревожившись. — Надеюсь, ты не собираешься ее наказывать за то, что она помогла мне сбежать?
Дункан усмехнулся и потянулся губами к ее соску, который затвердел в предчувствии удовольствия.
— Я не осмелюсь. Она произнесет заклинание, и у меня выпадут зубы, волосы, а также отпадут кое-какие органы, которые мне дороги.
Фиби почувствовала, что те безымянные, всесокрушающие чувства снова вскипают в ней, и обеими руками привлекла Дункана к своей груди. Она исступленно обняла его поняв, что он не покинет ее, нежно погладила его волосы и пробормотала что-то, когда он снова лег на нее.
На следующее утро Фиби широко открыла глаза, почувствовав, что кто-то очень осторожно моет ее тело теплой водой. Дункан, конечно. Она хотела было заговорить, но обнаружила, что ее рот завязан полоской ткани.
Дункан усмехнулся, с восхитительной нежностью омывая ее самое сокровенное место.
— Ты, конечно, можешь снять повязку, если хочешь, — сказал он, — но я бы не советовал, принимая во внимание то, что собираюсь с тобой сделать, а зажать тебе рот рукой я сейчас не могу.
Фиби охватило какое-то странное чувство: она была совсем обнаженной если не считать полоски ткани, мешающей ей говорить, беззащитной перед Дунканом, и это было великолепно. В ее жилах медленно закипала кровь, когда она зачарованно наблюдала, как Дункан отставил таз в сторону и развел ее ноги так широко, что они легли по разные стороны кровати. Своими сильными руками моряка он гладил нежную кожу на внутренней стороне ее бедер, и Фиби вздрагивала от каждого восхитительного прикосновения его пальцев.
— Тебе достаточно покачать головой, если ты не хочешь продолжения, — сказал он. Фиби приподнялась на локтях, но больше не сделала ни одного движения. Дункан, не раздеваясь, опустился на колени рядом с кроватью, дразня ее дьявольской улыбкой. Затем нагнулся к ней, словно умирал от жажды, а она была холодным чистым ручьем. Фиби почувствовала его дыхание и задрожала, глядя, ожидая, вздымаясь ему навстречу. И он прикоснулся к ней языком…
Из груди Фиби вырвался стон, и Дункан начал целовать ее. Она умоляюще вздохнула и попыталась приподнять бедра, но он крепко держал их и наслаждался ее плотью, как восхитительной сладостью, удовольствие от которой нужно растянуть подольше.
Фиби, закинув голову, застонала, и тогда Дункан вытянулся в ногах кровати и, сжав щиколотки Фиби, согнул ее ноги в коленях, и она стала совершенно беззащитна перед ним. И ни на мгновение он не отрывал от нее губ. Наслаждение стало невыносимым, по своей силе равным страданию, но оно было соткано из миллиона сверкающих нитей экстаза. Фиби трепетала под его упругими губами, его языком, который приручал и подчинял ее, разжигая в ней все большую и большую страсть.
Когда Дункан понял, что она достигла вершины наслаждения, то чуть отстранился, шепча ласковые слова, успокаивая, умоляя ее подождать. Только когда Фиби бессильно откинулась на спину, задыхаясь и вздрагивая от желания, он снова приник к ней губами и целовал до тех пор, пока она не заметалась под ним, словно норовистая кобыла, пытающаяся сбросить наездника. Испив ее до дна и заставив пропеть все ноты мелодии своего тела, он оторвал голову от ее бедер и, протянув руку, осторожно снял ткань, закрывающую ее рот.
— О-о-о! — Фиби приподняла голову, пытаясь заговорить, и тут же уронила ее на подушку в полном изнеможении.
Дункан встал, сияя так, словно только что вытащил занозу из лапы львицы, и, может быть, так оно и было. Фиби долго подавляла свой сексуальный голод поскольку удовлетворить его была не в состоянии, и в ней явно накопился нерастраченный запас.
— Наверно, ты хочешь, чтобы я встала и оделась, — пробормотала она. Эти простые действия казались ей совершенно невозможными:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34