Алан смутился еще сильнее, но когда узнал его, вздох облегчения вырвался из его груди, а на лице появилась радостная улыбка.
— Николя, я слышал, что ты приехал, но решил все же убедиться в этом собственными глазами, — встряхнув как следует руку Николя, сказал он. — Хорошо, что ты вернулся.
— Спасибо, Алан. Сколько же мы с тобой не виделись? Франсуаза сказала, что ты будешь рад моему приезду. Мне о многом нужно поговорить с тобой.
— Я к твоим услугам, Николя, — с готовностью отозвался Алан и добавил извиняющимся тоном: — Но прежде мне хотелось бы переодеться, чтобы не смущать своим видом даму.
— Ерунда, Я уверен, что Мару твой вид не смутит. — Николя провел его в гостиную и представил Маре.
Алан учтиво и с достоинством поклонился, удивив ее изяществом манер, которые никак не вязались с его внешним обликом.
— По правде говоря, мне бы хотелось поговорить о Бомарэ завтра после того, как верхом объеду поместье. Тогда я буду иметь представление о переменах, происшедших за время моего отсутствия, и наш разговор не получится беспредметным, — сказал Николя, пристально наблюдая за Аланом, на лице которого отразился смертельный ужас. — Хотелось бы прояснить некоторые вещи, пока это еще не поздно.
— Хорошо, можешь располагать мной завтра в любое время. Тебе нужно будет только послать за мной, — отозвался Алан и поднялся со своего места. — А теперь с вашего позволения я откланяюсь. До свидания.
— Алан очень много работает, — укоризненно закивал головой Этьен, глядя на удаляющуюся фигуру сына. — Я был бы рад, если бы он брал с меня пример и позволял себе иногда немного расслабиться и отдохнуть. Но он уверяет меня, что лучшего отдыха, чем объезжать лошадь или помогать теленку народиться на свет, не существует. Хочешь еще бренди, Николя? Так, значит, ты встречался с моей маленькой Франсуазой? Когда же? Расскажи мне, как она там.
— Прошу прошения, — вмешалась Mapa. — Мне бы хотелось пойти к себе и отдохнуть. Я немного устала, да и Пэдди тоже, — добавила она, не обращая внимания на недовольный взгляд, который бросил в ее сторону малыш.
— Да, конечно, — спохватился Николя, вдруг заметив, что под глазами у Мары залегли темные круги. — Я сейчас…
— Нет уж, позволь старику проводить мадемуазель в ее комнату, — перебил его Этьен и вскочил. — Мне редко выпадает такая возможность. Кроме того, уже поздно, а ты собирался что-то сделать, прежде чем стемнеет. Так что если мадемуазель не возражает, я готов предложить ей руку.
— Для меня это большая честь, месье Феррар, — улыбнулась Mapa, подхватывая шляпку и накидку. Джэми проследила за тем, чтобы Пэдди не отставал от них.
— Называйте меня Этьен, прошу вас. В противном случае я отказываюсь отзываться, — обворожительно улыбнулся он.
— Я согласна, если вы тоже будете называть меня по имени, — в тон ему ответила Mapa.
— Чувствует мое стариковское сердце, что мы станем друзьями, — отечески похлопав ее по руке, сказал Этьен. — Я — прекрасно понимаю своего племянника, который потерял из-за вас голову. Вы пленительны, дитя мое. А теперь пойдемте, я покажу вам вашу комнату. — Он повел Мару к двери, не дав ей возможности ответить на такое странное заявление о Николя. — Как вам понравилось Бомарэ? — полюбопытствовал он. — Не правда ли, это самый прекрасный дом, который вы когда-либо видели? — снова опередил ее Этьен.
— Да, здесь очень хорошо, — ответила Mapa. — Впрочем, ничего иного я и не ожидала, поскольку Николя часто и с любовью рассказывал мне о Бомарэ.
— Но ведь вы не разочарованы, не так ли? — задумчиво улыбнулся Этьен, глядя на потемневшие от времени фамильные портреты, которые безмолвно наблюдали за поднимающимися по лестнице людьми. — Еще до того, как моя сестра Даниэла вышла замуж за Филипа, я полюбил этот дом всем сердцем. В нем есть что-то особенное, не так ли? Подумать только, сколько времени прошло, сменилось не одно поколение, а дом продолжает жить! А вот и ваша комната, Mapa. — Он остановился перед дверью и поднес к губам ее руку. — Я от всей души желаю вам приятного времяпрепровождения в Бомарэ.
— Спасибо, Этьен. Мы ведь еще увидимся вечером?
— Конечно, мадемуазель. Хоть я не живу под благословенной крышей этого дома, но всегда обедаю здесь.
— Извините. Я думала, что вы живете в Бомарэ.
— Так и есть, но только не в большом доме, а в пристроенном флигеле. Все холостяки в свое время поселяются там. У меня есть своя прислуга, и живу я с полным комфортом. Алан живет со мной. До свидания, мадемуазель. Комната вашего племянника рядом.
Он откланялся, и Mapa долго смотрела ему вслед. Более обаятельного, милого и незлобивого человека трудно было себе представить.
Пэдди обогнал ее и вбежал в комнату первым. Он ринулся к окну, растворил его и высунулся в галерею.
— Осторожнее, не перегибайтесь слишком сильно через перила, мастер Пэдди, — предупредила его Джэми, входя из смежной комнаты. — У нас с малышом за стеной настоящие апартаменты, — сообщила она Маре. — И все же будет лучше, если вы вернетесь в комнату, мастер Пэдди. Вы напустите внутрь холода и снова заболеете. Что ни говори, а дом у месье Шанталя действительно роскошный! — добавила она, с довольной улыбкой разглядывая комнату Мары с огромной постелью посредине, завешенной тончайшим прозрачным балдахином, подмечая изящество дорогой мебели, живописно расставленной и сочетающейся по цветовой гамме с турецким ковром, который закрывал пол. От ее взгляда не укрылись ни мраморный умывальник, ни небольшой камин, который медленно разгорался, наполняя комнату теплом и уютом.
— А разве ты в этом сомневалась? — снисходительно улыбнулась Mapa, стараясь не подать виду, что сама она поражена роскошной обстановкой.
— Да нет, но согласитесь, было время, когда для этого имелись все основания. Давайте-ка лучше я помогу вам раздеться и ослаблю корсет, а то вы бледны, как привидение.
— Я что-то устала. Если бы мне удалось немного поспать, я почувствовала бы себя много лучше. И, пожалуйста, не затягивай больше корсет так туго! У меня целый день болела спина, — пожаловалась Mapa, поворачиваясь к Джэми спиной, чтобы той было удобнее распустить шнуровку.
— Не выдумывайте, я его затянула как обычно. Наверное, вы просто съели слишком много сегодня за завтраком.
Mapa пожала плечами, не желая вступать в спор. Через минуту она уже смогла свободно вздохнуть, так как корсет перестал сжимать ей грудь. Оставшись в нижней рубашке и чулках, она с радостным стоном плюхнулась на кровать и блаженно вытянулась на покрывале.
Ее голова утопала в шелковой пуховой подушке, а взгляд бесцельно блуждал по комнате. Легкая тень вдруг набежала на ее лицо, а в душу закралось сомнение, которое, впрочем, тут же рассеялось, стоило ей залюбоваться зелеными кронами деревьев, виднеющихся за замысловатыми переплетами французских окон. Как ее жизнь могла так круто измениться? Теперь она совершенно не похожа на то относительно спокойное, размеренное существование, которое они вели вместе с Бренданом в Лондоне. Странно, что так все обернулось. Впрочем, если посмотреть беспристрастно на нынешнюю ситуацию, то она не так уж и плоха… Ее отвлекло от размышлений тихое посапывание Пэдди, который молча стоял возле постели.
— Снимай ботинки и иди сюда. — Mapa хлопнула по покрывалу рядом с собой.
Пэдди не заставил долго себя упрашивать и в один миг сбросил ботинки. Он помялся немного, затем прыгнул на постель и прижался к Маре.
— А он не будет против? — прошептал он ей на ухо.
— Кто?
— Дядя Николя. Ведь обычно он с тобой спит, — заявил Пэдди с детской непосредственностью.
— Здесь, в Бомарэ, он больше не будет этого делать, — изо всех сил стараясь не выказать смущения, ответила Mapa, но почувствовала, как ее лицо и шею заливает румянец.
— Почему?
— Не будет, и все. И вообще я не желаю, чтобы ты говорил на эту тему со мной или с кем бы то ни было еще. Тебе понятно, Пэдди?
— Я никому ничего не скажу, — пообещал малыш и улегся головой на плечо Маре. Его глаза стали понемногу слипаться, и, уже засыпая, он добавил: — И все же мне не хотелось бы, чтобы дядя Николя рассердился, увидев меня на своем месте.
— Спи, дурачок. Николя не рассердится, так как никогда не узнает об этом, — прижимая его к себе теснее и закрывая глаза, пробормотала Mapa. Через несколько минут она уже спала крепким сном.
Николя в нерешительности остановился перед входом на семейное кладбище и не сразу толкнул чугунную ажурную калитку, за которой начиналась дорожка, ведущая к могилам. Мать Николя умерла от желтой лихорадки, когда ему было всего двенадцать лет. Двое его братьев родились мертвыми. Николя оглядел мраморный памятник на том месте, где покоился прах Франсуа, затем перешел к самой свежей могиле. Филип де Монтань-Шанталь обрел покой бок о бок со своей первой женой. Какую тайну унес отец с собой в могилу? Николя провел рукой по шершавой поверхности камня, словно стремился на ощупь прочесть таинственный знак, начертанный на нем провидением.
Переводя взгляд с могилы брата на могилу отца, Николя думал о том, кому и зачем понадобилось уложить их обоих в сырую землю. «Кого ты подозревал? — обращал он к отцу мысленный вопрос. — Какая правда, которую ты узнал, стала причиной твоей гибели?»
Николя посмотрел на дом, и его осенила догадка. Бомарэ! Он думал о нем в течение долгих лет бесконечных скитаний в поисках покоя и забвения. В минуты слабости воспоминание о Бомарэ вселяло в него надежду, заставляло не забывать о том, что он не убивал своего брата. Теперь отцовское письмо снимало с него обвинение, но обязывало докопаться до истины.
Кто же мог совершить эти жестокие убийства? Селеста? Она всегда недолюбливала сыновей Даниэлы. Может быть, она надеялась, что ребенок, которого она носила тогда во чреве, окажется мальчиком, и поэтому хотела сделать его наследником Филипа? Но на свет появилась Дамарис. И как только Селеста родила сына, отца не стало. Все сходится, но Селеста не умеет обращаться с оружием и. всегда клялась, что пистолет приводит ее в ужас.
Амариллис, несмотря на свое великолепное воспитание, стреляла без промаха. Но какие у нее могли быть мотивы для убийства? Ведь она была помолвлена с Франсуа, и дело близилось к свадьбе, после которой она не только стала бы хозяйкой Бомарэ, но, присоединив к нему Сандроуз, по праву могла бы считаться самой богатой женщиной в Луизиане. Николя спрашивал себя: не могла ли Амариллис, помня их страстный роман, захотеть убить одного брата, чтобы выйти за другого — своего любовника? Нет, она не способна на такое коварство. По крайней мере хочется верить, что это так.
Если это не Амариллис, тогда кто? Этьен? Николя покачал головой, тут же отвергая это предположение. Этьену не нужно огромное поместье. Он продал свое, чтобы получить деньги и свободу, возможность путешествовать. Он редко задерживался в Бомарэ дольше, чем было необходимо, чтобы отдохнуть и собрать чемоданы для новой поездки. И потом, Этьен человек благородный, он скорее даст отрубить себе руку, чем хоть в мелочи отступит от кодекса чести. Правда, он любит жить красиво и счастлив только тогда, когда его окружает прекрасное. Николя снова бросил взгляд на дом, который нежился в последних лучах закатного солнца и который приводил в восхищение Этьена не меньше, чем его самого. Нет, поверить в то, что это сделал Этьен, невозможно! Так и не придя ни к какому выводу, Николя медленно побрел к дому. Может ли он кому-нибудь здесь доверять? Ведь прошло пятнадцать лет, люди могли измениться за такой огромный срок. — На его губах невольно заиграла насмешливая улыбка при мысли о том, что единственным человеком, на которого он мог положиться вполне, была Mapa О'Флинн. Как бы ее рассмешила эта его мысль, если бы она могла ее подслушать!
Все еще погруженный в размышления, Николя вошел к Маре и обнаружил ее спящей на кровати в обнимку с Пэдди. Он изумился, но подошел поближе, чтобы получше их рассмотреть. До чего же странное создание эта Mapa О'Флинн! Трудно было поверить в то, что она — та самая женщина, которую он когда-то поклялся найти и уничтожить. Особенно невероятным это казалось, когда он сжимал ее в своих объятиях. Николя невольно залюбовался мягкой улыбкой, навеянной приятными сновидениями, которая блуждала по лицу Мары.
Она потянулась во сне и, ласково обняв малыша, прижала его к груди. При виде этого обычного, естественного жеста Николя вдруг ощутил приступ странной ревности. Ему ужасно захотелось почувствовать, что испытывает человек, которого любит Mapa О'Флинн. Как она стала бы отвечать на его ласки, если бы делала это по любви, а не просто потому, что загоралась его страстностью? Mapa никогда не шептала ему на ухо слова любви, никогда не смотрела на него, как смотрит на мужчину любящая женщина. Николя встряхнулся и заставил себя выкинуть из головы этот бред. Их отношения слишком сложны и запутанны, осложнены множеством конфликтных ситуаций, чтобы иметь возможность развиться в нежное чувство. И кроме того, разве ему действительно этого хочется?
Николя склонился над Марой и внимательно посмотрел ей в лицо, на котором и следа не осталось ни от тревоги, ни от злобы, ни от раздражения. Ее грудь равномерно колыхалась, и Николя против воли потянулся к ней, но тут же отдернул руку, словно обжегшись. Он вдруг ощутил знакомое чувство обиды и негодования по отношению к ней и в очередной раз подивился тому, что этой прекрасной ирландке удалось проникнуть в его сердце. Она спала, как невинное дитя, не догадываясь даже, какая буря клокотала в груди стоящего рядом Николя, который не хотел, просто не мог допустить того, чтобы кто-нибудь получил власть над ним, тем более Mapa О'Флинн. Николя столько раз расставался с женщинами, равнодушно смотрел вслед им, уходящим навсегда, и ни разу не испытывал укора совести или сожаления. Но с тех пор как он впервые увидел Мару, его затянула в сети какая-то неведомая сила, он перестал узнавать самого себя. Конечно, в той ситуации, в которой он оказался, виноват не кто иной, как он сам. Ведь вынудил же он Мару поехать в Новый Орлеан, а потом и в Бомарэ, хотя она этого и не хотела! Переполнившись отвращением к самому себе, Николя развернулся и тихонько вышел из ее комнаты.
Mapa, ничего не подозревавшая о его чувствах, сидела напротив Николя за обедом и задумчиво поглядывала на него, время от времени отрываясь от супа. Когда их взгляды пересеклись, Mapa недоуменно подметила проблески презрения в его сияющих изумрудных глазах. Она тяжело вздохнула и отвернулась, ее взгляд стал бездумно блуждать по белоснежной скатерти, заставленной хрусталем и фарфором, на которых весело играли блики свечей, вставленных в серебряные канделябры с обоих концов овального обеденного стола. Серванты были заставлены блюдами с самыми разнообразными яствами; цыплята, салат с лобстерами, окорок, устрицы, телятина и фаршированная утка, овощное рагу и бессчетное количество соусов. Огромное блюдо со сладостями, в числе которых были марципаны, конфеты и засахаренные фрукты, пирамидой возвышалось в центре стола и дожидалось своего часа.
— Мадемуазель, какое на вас великолепное платье! — завистливо разглядывая испанские кружева на мягком шелке лилового платья Мары, воскликнула Николь. — Я никогда прежде не видела такого изящного оттенка. Оно из Франции, не так ли? Как вы полагаете, а мне такое пошло бы? Мама, мне непременно нужно сшить точно такое же, — умоляюще взглянула она на Селесту, которая достаточно оправилась после нервного потрясения, чтобы присутствовать за обедом. Правда, она была бледнее, чем обычно, и траур еще более подчеркивал ее бледность, но она полностью владела собой.
— Не стоит капризничать за столом, Николь. Мы обсудим этот вопрос позже. Тем более что у тебя и без того богатый гардероб, — сказала она твердо, невзирая на то, что Николь тут же насупилась и уткнулась в тарелку, — Простите бестактное поведение моей дочери, мадемуазель О'Флинн. Она просто не в себе накануне свадьбы, — извинилась она за дочь и пронзила Николя, который молча потягивал вино, обеспокоенным взглядом. — Николь удалось сделать очень хорошую партию. — Селеста произнесла эту фразу с удивительной решимостью.
— Вступить в брак с кем-нибудь из рода Монтань-Шанталей всегда считалось большой честью, — равнодушно отозвался Николя, пристально глядя на мачеху и пытаясь угадать, что стало причиной ее неожиданной агрессивности в отношении него.
— Времена изменились, Николя, — горько улыбнулась она. — Род Шанталей не утратил былой славы, но этого недостаточно для удачного брака. Теперь гораздо важнее богатство, — заметила она с достоинством. — Если бы не красота Николь, выдать ее замуж было бы очень трудно. Я и так готова была радоваться любому предложению. Вот Дамарис!.. — Она кивнула в сторону младшей дочери, которая потихоньку строила Пэдди смешные рожицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
— Николя, я слышал, что ты приехал, но решил все же убедиться в этом собственными глазами, — встряхнув как следует руку Николя, сказал он. — Хорошо, что ты вернулся.
— Спасибо, Алан. Сколько же мы с тобой не виделись? Франсуаза сказала, что ты будешь рад моему приезду. Мне о многом нужно поговорить с тобой.
— Я к твоим услугам, Николя, — с готовностью отозвался Алан и добавил извиняющимся тоном: — Но прежде мне хотелось бы переодеться, чтобы не смущать своим видом даму.
— Ерунда, Я уверен, что Мару твой вид не смутит. — Николя провел его в гостиную и представил Маре.
Алан учтиво и с достоинством поклонился, удивив ее изяществом манер, которые никак не вязались с его внешним обликом.
— По правде говоря, мне бы хотелось поговорить о Бомарэ завтра после того, как верхом объеду поместье. Тогда я буду иметь представление о переменах, происшедших за время моего отсутствия, и наш разговор не получится беспредметным, — сказал Николя, пристально наблюдая за Аланом, на лице которого отразился смертельный ужас. — Хотелось бы прояснить некоторые вещи, пока это еще не поздно.
— Хорошо, можешь располагать мной завтра в любое время. Тебе нужно будет только послать за мной, — отозвался Алан и поднялся со своего места. — А теперь с вашего позволения я откланяюсь. До свидания.
— Алан очень много работает, — укоризненно закивал головой Этьен, глядя на удаляющуюся фигуру сына. — Я был бы рад, если бы он брал с меня пример и позволял себе иногда немного расслабиться и отдохнуть. Но он уверяет меня, что лучшего отдыха, чем объезжать лошадь или помогать теленку народиться на свет, не существует. Хочешь еще бренди, Николя? Так, значит, ты встречался с моей маленькой Франсуазой? Когда же? Расскажи мне, как она там.
— Прошу прошения, — вмешалась Mapa. — Мне бы хотелось пойти к себе и отдохнуть. Я немного устала, да и Пэдди тоже, — добавила она, не обращая внимания на недовольный взгляд, который бросил в ее сторону малыш.
— Да, конечно, — спохватился Николя, вдруг заметив, что под глазами у Мары залегли темные круги. — Я сейчас…
— Нет уж, позволь старику проводить мадемуазель в ее комнату, — перебил его Этьен и вскочил. — Мне редко выпадает такая возможность. Кроме того, уже поздно, а ты собирался что-то сделать, прежде чем стемнеет. Так что если мадемуазель не возражает, я готов предложить ей руку.
— Для меня это большая честь, месье Феррар, — улыбнулась Mapa, подхватывая шляпку и накидку. Джэми проследила за тем, чтобы Пэдди не отставал от них.
— Называйте меня Этьен, прошу вас. В противном случае я отказываюсь отзываться, — обворожительно улыбнулся он.
— Я согласна, если вы тоже будете называть меня по имени, — в тон ему ответила Mapa.
— Чувствует мое стариковское сердце, что мы станем друзьями, — отечески похлопав ее по руке, сказал Этьен. — Я — прекрасно понимаю своего племянника, который потерял из-за вас голову. Вы пленительны, дитя мое. А теперь пойдемте, я покажу вам вашу комнату. — Он повел Мару к двери, не дав ей возможности ответить на такое странное заявление о Николя. — Как вам понравилось Бомарэ? — полюбопытствовал он. — Не правда ли, это самый прекрасный дом, который вы когда-либо видели? — снова опередил ее Этьен.
— Да, здесь очень хорошо, — ответила Mapa. — Впрочем, ничего иного я и не ожидала, поскольку Николя часто и с любовью рассказывал мне о Бомарэ.
— Но ведь вы не разочарованы, не так ли? — задумчиво улыбнулся Этьен, глядя на потемневшие от времени фамильные портреты, которые безмолвно наблюдали за поднимающимися по лестнице людьми. — Еще до того, как моя сестра Даниэла вышла замуж за Филипа, я полюбил этот дом всем сердцем. В нем есть что-то особенное, не так ли? Подумать только, сколько времени прошло, сменилось не одно поколение, а дом продолжает жить! А вот и ваша комната, Mapa. — Он остановился перед дверью и поднес к губам ее руку. — Я от всей души желаю вам приятного времяпрепровождения в Бомарэ.
— Спасибо, Этьен. Мы ведь еще увидимся вечером?
— Конечно, мадемуазель. Хоть я не живу под благословенной крышей этого дома, но всегда обедаю здесь.
— Извините. Я думала, что вы живете в Бомарэ.
— Так и есть, но только не в большом доме, а в пристроенном флигеле. Все холостяки в свое время поселяются там. У меня есть своя прислуга, и живу я с полным комфортом. Алан живет со мной. До свидания, мадемуазель. Комната вашего племянника рядом.
Он откланялся, и Mapa долго смотрела ему вслед. Более обаятельного, милого и незлобивого человека трудно было себе представить.
Пэдди обогнал ее и вбежал в комнату первым. Он ринулся к окну, растворил его и высунулся в галерею.
— Осторожнее, не перегибайтесь слишком сильно через перила, мастер Пэдди, — предупредила его Джэми, входя из смежной комнаты. — У нас с малышом за стеной настоящие апартаменты, — сообщила она Маре. — И все же будет лучше, если вы вернетесь в комнату, мастер Пэдди. Вы напустите внутрь холода и снова заболеете. Что ни говори, а дом у месье Шанталя действительно роскошный! — добавила она, с довольной улыбкой разглядывая комнату Мары с огромной постелью посредине, завешенной тончайшим прозрачным балдахином, подмечая изящество дорогой мебели, живописно расставленной и сочетающейся по цветовой гамме с турецким ковром, который закрывал пол. От ее взгляда не укрылись ни мраморный умывальник, ни небольшой камин, который медленно разгорался, наполняя комнату теплом и уютом.
— А разве ты в этом сомневалась? — снисходительно улыбнулась Mapa, стараясь не подать виду, что сама она поражена роскошной обстановкой.
— Да нет, но согласитесь, было время, когда для этого имелись все основания. Давайте-ка лучше я помогу вам раздеться и ослаблю корсет, а то вы бледны, как привидение.
— Я что-то устала. Если бы мне удалось немного поспать, я почувствовала бы себя много лучше. И, пожалуйста, не затягивай больше корсет так туго! У меня целый день болела спина, — пожаловалась Mapa, поворачиваясь к Джэми спиной, чтобы той было удобнее распустить шнуровку.
— Не выдумывайте, я его затянула как обычно. Наверное, вы просто съели слишком много сегодня за завтраком.
Mapa пожала плечами, не желая вступать в спор. Через минуту она уже смогла свободно вздохнуть, так как корсет перестал сжимать ей грудь. Оставшись в нижней рубашке и чулках, она с радостным стоном плюхнулась на кровать и блаженно вытянулась на покрывале.
Ее голова утопала в шелковой пуховой подушке, а взгляд бесцельно блуждал по комнате. Легкая тень вдруг набежала на ее лицо, а в душу закралось сомнение, которое, впрочем, тут же рассеялось, стоило ей залюбоваться зелеными кронами деревьев, виднеющихся за замысловатыми переплетами французских окон. Как ее жизнь могла так круто измениться? Теперь она совершенно не похожа на то относительно спокойное, размеренное существование, которое они вели вместе с Бренданом в Лондоне. Странно, что так все обернулось. Впрочем, если посмотреть беспристрастно на нынешнюю ситуацию, то она не так уж и плоха… Ее отвлекло от размышлений тихое посапывание Пэдди, который молча стоял возле постели.
— Снимай ботинки и иди сюда. — Mapa хлопнула по покрывалу рядом с собой.
Пэдди не заставил долго себя упрашивать и в один миг сбросил ботинки. Он помялся немного, затем прыгнул на постель и прижался к Маре.
— А он не будет против? — прошептал он ей на ухо.
— Кто?
— Дядя Николя. Ведь обычно он с тобой спит, — заявил Пэдди с детской непосредственностью.
— Здесь, в Бомарэ, он больше не будет этого делать, — изо всех сил стараясь не выказать смущения, ответила Mapa, но почувствовала, как ее лицо и шею заливает румянец.
— Почему?
— Не будет, и все. И вообще я не желаю, чтобы ты говорил на эту тему со мной или с кем бы то ни было еще. Тебе понятно, Пэдди?
— Я никому ничего не скажу, — пообещал малыш и улегся головой на плечо Маре. Его глаза стали понемногу слипаться, и, уже засыпая, он добавил: — И все же мне не хотелось бы, чтобы дядя Николя рассердился, увидев меня на своем месте.
— Спи, дурачок. Николя не рассердится, так как никогда не узнает об этом, — прижимая его к себе теснее и закрывая глаза, пробормотала Mapa. Через несколько минут она уже спала крепким сном.
Николя в нерешительности остановился перед входом на семейное кладбище и не сразу толкнул чугунную ажурную калитку, за которой начиналась дорожка, ведущая к могилам. Мать Николя умерла от желтой лихорадки, когда ему было всего двенадцать лет. Двое его братьев родились мертвыми. Николя оглядел мраморный памятник на том месте, где покоился прах Франсуа, затем перешел к самой свежей могиле. Филип де Монтань-Шанталь обрел покой бок о бок со своей первой женой. Какую тайну унес отец с собой в могилу? Николя провел рукой по шершавой поверхности камня, словно стремился на ощупь прочесть таинственный знак, начертанный на нем провидением.
Переводя взгляд с могилы брата на могилу отца, Николя думал о том, кому и зачем понадобилось уложить их обоих в сырую землю. «Кого ты подозревал? — обращал он к отцу мысленный вопрос. — Какая правда, которую ты узнал, стала причиной твоей гибели?»
Николя посмотрел на дом, и его осенила догадка. Бомарэ! Он думал о нем в течение долгих лет бесконечных скитаний в поисках покоя и забвения. В минуты слабости воспоминание о Бомарэ вселяло в него надежду, заставляло не забывать о том, что он не убивал своего брата. Теперь отцовское письмо снимало с него обвинение, но обязывало докопаться до истины.
Кто же мог совершить эти жестокие убийства? Селеста? Она всегда недолюбливала сыновей Даниэлы. Может быть, она надеялась, что ребенок, которого она носила тогда во чреве, окажется мальчиком, и поэтому хотела сделать его наследником Филипа? Но на свет появилась Дамарис. И как только Селеста родила сына, отца не стало. Все сходится, но Селеста не умеет обращаться с оружием и. всегда клялась, что пистолет приводит ее в ужас.
Амариллис, несмотря на свое великолепное воспитание, стреляла без промаха. Но какие у нее могли быть мотивы для убийства? Ведь она была помолвлена с Франсуа, и дело близилось к свадьбе, после которой она не только стала бы хозяйкой Бомарэ, но, присоединив к нему Сандроуз, по праву могла бы считаться самой богатой женщиной в Луизиане. Николя спрашивал себя: не могла ли Амариллис, помня их страстный роман, захотеть убить одного брата, чтобы выйти за другого — своего любовника? Нет, она не способна на такое коварство. По крайней мере хочется верить, что это так.
Если это не Амариллис, тогда кто? Этьен? Николя покачал головой, тут же отвергая это предположение. Этьену не нужно огромное поместье. Он продал свое, чтобы получить деньги и свободу, возможность путешествовать. Он редко задерживался в Бомарэ дольше, чем было необходимо, чтобы отдохнуть и собрать чемоданы для новой поездки. И потом, Этьен человек благородный, он скорее даст отрубить себе руку, чем хоть в мелочи отступит от кодекса чести. Правда, он любит жить красиво и счастлив только тогда, когда его окружает прекрасное. Николя снова бросил взгляд на дом, который нежился в последних лучах закатного солнца и который приводил в восхищение Этьена не меньше, чем его самого. Нет, поверить в то, что это сделал Этьен, невозможно! Так и не придя ни к какому выводу, Николя медленно побрел к дому. Может ли он кому-нибудь здесь доверять? Ведь прошло пятнадцать лет, люди могли измениться за такой огромный срок. — На его губах невольно заиграла насмешливая улыбка при мысли о том, что единственным человеком, на которого он мог положиться вполне, была Mapa О'Флинн. Как бы ее рассмешила эта его мысль, если бы она могла ее подслушать!
Все еще погруженный в размышления, Николя вошел к Маре и обнаружил ее спящей на кровати в обнимку с Пэдди. Он изумился, но подошел поближе, чтобы получше их рассмотреть. До чего же странное создание эта Mapa О'Флинн! Трудно было поверить в то, что она — та самая женщина, которую он когда-то поклялся найти и уничтожить. Особенно невероятным это казалось, когда он сжимал ее в своих объятиях. Николя невольно залюбовался мягкой улыбкой, навеянной приятными сновидениями, которая блуждала по лицу Мары.
Она потянулась во сне и, ласково обняв малыша, прижала его к груди. При виде этого обычного, естественного жеста Николя вдруг ощутил приступ странной ревности. Ему ужасно захотелось почувствовать, что испытывает человек, которого любит Mapa О'Флинн. Как она стала бы отвечать на его ласки, если бы делала это по любви, а не просто потому, что загоралась его страстностью? Mapa никогда не шептала ему на ухо слова любви, никогда не смотрела на него, как смотрит на мужчину любящая женщина. Николя встряхнулся и заставил себя выкинуть из головы этот бред. Их отношения слишком сложны и запутанны, осложнены множеством конфликтных ситуаций, чтобы иметь возможность развиться в нежное чувство. И кроме того, разве ему действительно этого хочется?
Николя склонился над Марой и внимательно посмотрел ей в лицо, на котором и следа не осталось ни от тревоги, ни от злобы, ни от раздражения. Ее грудь равномерно колыхалась, и Николя против воли потянулся к ней, но тут же отдернул руку, словно обжегшись. Он вдруг ощутил знакомое чувство обиды и негодования по отношению к ней и в очередной раз подивился тому, что этой прекрасной ирландке удалось проникнуть в его сердце. Она спала, как невинное дитя, не догадываясь даже, какая буря клокотала в груди стоящего рядом Николя, который не хотел, просто не мог допустить того, чтобы кто-нибудь получил власть над ним, тем более Mapa О'Флинн. Николя столько раз расставался с женщинами, равнодушно смотрел вслед им, уходящим навсегда, и ни разу не испытывал укора совести или сожаления. Но с тех пор как он впервые увидел Мару, его затянула в сети какая-то неведомая сила, он перестал узнавать самого себя. Конечно, в той ситуации, в которой он оказался, виноват не кто иной, как он сам. Ведь вынудил же он Мару поехать в Новый Орлеан, а потом и в Бомарэ, хотя она этого и не хотела! Переполнившись отвращением к самому себе, Николя развернулся и тихонько вышел из ее комнаты.
Mapa, ничего не подозревавшая о его чувствах, сидела напротив Николя за обедом и задумчиво поглядывала на него, время от времени отрываясь от супа. Когда их взгляды пересеклись, Mapa недоуменно подметила проблески презрения в его сияющих изумрудных глазах. Она тяжело вздохнула и отвернулась, ее взгляд стал бездумно блуждать по белоснежной скатерти, заставленной хрусталем и фарфором, на которых весело играли блики свечей, вставленных в серебряные канделябры с обоих концов овального обеденного стола. Серванты были заставлены блюдами с самыми разнообразными яствами; цыплята, салат с лобстерами, окорок, устрицы, телятина и фаршированная утка, овощное рагу и бессчетное количество соусов. Огромное блюдо со сладостями, в числе которых были марципаны, конфеты и засахаренные фрукты, пирамидой возвышалось в центре стола и дожидалось своего часа.
— Мадемуазель, какое на вас великолепное платье! — завистливо разглядывая испанские кружева на мягком шелке лилового платья Мары, воскликнула Николь. — Я никогда прежде не видела такого изящного оттенка. Оно из Франции, не так ли? Как вы полагаете, а мне такое пошло бы? Мама, мне непременно нужно сшить точно такое же, — умоляюще взглянула она на Селесту, которая достаточно оправилась после нервного потрясения, чтобы присутствовать за обедом. Правда, она была бледнее, чем обычно, и траур еще более подчеркивал ее бледность, но она полностью владела собой.
— Не стоит капризничать за столом, Николь. Мы обсудим этот вопрос позже. Тем более что у тебя и без того богатый гардероб, — сказала она твердо, невзирая на то, что Николь тут же насупилась и уткнулась в тарелку, — Простите бестактное поведение моей дочери, мадемуазель О'Флинн. Она просто не в себе накануне свадьбы, — извинилась она за дочь и пронзила Николя, который молча потягивал вино, обеспокоенным взглядом. — Николь удалось сделать очень хорошую партию. — Селеста произнесла эту фразу с удивительной решимостью.
— Вступить в брак с кем-нибудь из рода Монтань-Шанталей всегда считалось большой честью, — равнодушно отозвался Николя, пристально глядя на мачеху и пытаясь угадать, что стало причиной ее неожиданной агрессивности в отношении него.
— Времена изменились, Николя, — горько улыбнулась она. — Род Шанталей не утратил былой славы, но этого недостаточно для удачного брака. Теперь гораздо важнее богатство, — заметила она с достоинством. — Если бы не красота Николь, выдать ее замуж было бы очень трудно. Я и так готова была радоваться любому предложению. Вот Дамарис!.. — Она кивнула в сторону младшей дочери, которая потихоньку строила Пэдди смешные рожицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63