— И еще, наверное, обвинили бы меня в нанесении оскорбления фамильной чести.
— Значит, вы уже не благородный джентльмен?
— Кажется, это я уже успел вам доказать, мадемуазель, — назидательно ответил Николя. — Но вы, очевидно, плохо усваиваете уроки. Я навсегда утратил изящество, хорошие манеры и способность изъясняться высоким слогом, когда работал на пароме на Миссисипи. Там я усвоил, что только физическая сила и умение добросовестно трудиться помогут мне выжить, а вовсе не благородная внешность и великолепное образование. Я сознательно американизировал не только свое имя, но и образ мышления. И теперь, окажись я снова в Новом Орлеане, мне будет куда легче найти общий язык с американцами, живущими на Кэнел-стрит, или с ирландцами, чем со своими соплеменниками. — Шанталь говорил с подчеркнутой непринужденностью, не переставая при этом напряженно вглядываться в лицо Мары. — Ирландцы — Богом забытая нация: мужчины пригодны лишь для черной работы на доках, а женщины — для воспроизведения на свет потомства. К тому же мужчины ирландцы очень много пьют, а напившись, таскают за волосы своих жен. Довольно скандальный народ эти ирландцы, вы не согласны, мисс Воган?
Mapa кипела от злости, но предпочитала молчать, опасаясь выдать себя своим выговором. Больше всего на свете ей хотелось сейчас продемонстрировать надменному креолу, насколько скандальными могут быть ирландцы.
— Простите меня, мисс Воган. Ваш кузен, мистер О'Салливан, в некотором роде ирландец, не так ли? Надеюсь, я не нанес ни ему, ни вам обиды, — в голосе Николя звучала откровенная насмешка.
— Я уверена, что Брендан простит вам утрату хороших манер и не станет вызывать на дуэль. Спокойной ночи, господин Шанталь. — Mapa поднялась, намереваясь уйти, но Николя быстро протянул руку и схватил ее за запястье.
— Поскольку у меня больше нет репутации, каковую я мог бы уронить в ваших глазах, надеюсь, что и разочаровать вас повторно мне не удастся, — сказал он и притянул Мару к себе. — Поэтому я грубо извлеку выгоду из близости красивой женщины.
В темноте Mapa не могла разглядеть выражение его лица, но руки, заключившие ее в объятия, были так теплы и сильны, что девушка блаженно прижалась к его широкой груди и почувствовала, как сладкий трепет охватил все ее существо. Шанталь страстно целовал Мару в губы, и их горячие дыхания смешивались, губы Николя все сильнее и настойчивее прижимались к ее рту, и, наконец, девушка с изумлением ощутила, что кончик его языка ласкает ее небо.
Она обвила его шею руками и запустила пальцы в густую курчавую шевелюру. Вспомнив о невысокой оценке, данной ее умению целоваться во время их дневной прогулки верхом, Mapa старалась освоить это искусство, во всем подражая своему партнеру. Чуть позже Mapa поняла, что ей удалось добиться определенных успехов на этом поприще, поскольку дыхание Николя стало неровным и сбивчивым, он сильно, до боли, сжал ее в объятиях и принялся осыпать неистовыми поцелуями лицо и шею.
— Я ошибся, мадемуазель. Вы быстро усваиваете уроки, — услышала она его жаркий шепот.
Mapa злорадно улыбнулась в темноте, убрала руки и легко уперлась кулаком в грудь Николя как раз в тот момент, когда он собирался вновь припасть к ее губам. Шанталь поднял голову, и Mapa без колебаний нанесла удар — звук пощечины эхом пронесся по притихшему и погруженному в сон ранчо.
— Вот вам, надеюсь, не очень болезненный урок на тему «Как неразумно недооценивать своего противника», месье Шанталь, — с дрожью в голосе заявила Mapa.
— Я не предполагал, что мы противники, — холодно отозвался Николя, потирая щеку. — Благодарю за предупреждение.
— Должно пройти какое-то время, чтобы мы могли лучше узнать друг друга, — сказала Mapa, отступая.
— Я учту ваше пожелание, мадемуазель, в ближайшем будущем. У меня мало времени, и я не могу до бесконечности торчать на этом ранчо. И потом, хочется разнообразия, — скучающим тоном заявил Николя и ушел не прощаясь.
Mapa осталась стоять под звездным небом с ощущением, что это она получила сейчас пощечину.
Глава 5
Что видим и что мним себе —
Не более, чем сон во сне.
Эдгар Алан По
Надрывные звуки гитары и плач скрипок разносились по всему ранчо. Отблески мерцающего света факелов играли на лицах гостей, собравшихся на заднем дворе и под навесом галереи. Смех и оживленные голоса звенели в прохладном ночном воздухе и поднимались к небу, смешиваясь с ароматами цветущего сада.
В черных глазах дона Луиса сверкали молнии — то ли отражение языков пламени, то ли адский огонь, зажженный дьяволом, — не разберешь. Его взгляд приковал тяжелый золотой крест, усыпанный драгоценными камнями, висевший на массивной цепочке на груди у Мары. Туго затянутый корсет и глубокий вырез зеленого шелкового платья позволяли любоваться нежными округлостями и драгоценным украшением, покоившимся в ложбинке между ними.
Идея продемонстрировать таким образом крест дону Луису принадлежала Брендану, который не мог удержаться от злорадной усмешки, представляя, как калифорниец будет целый вечер мучиться от сознания близости и недостижимости желаемого. Среди всеобщего веселья он будет изгоем, обреченным на медленное самосожжение огнем алчности, не угасающим в его груди. Испанцу придется пережить то, что переживает Брендан, не перестающий безнадежно устремлять свой взор на голубые вершины Сьерра-Невады, понимая, что не скоро сможет до них добраться. Душа Брендана жаждала отмщения!
— Я очень рад, что вы надели крест, Амайя, — прошептал дон Андрес на ухо девушке, лаская взором ее грудь. — Вы вернули ему жизнь.
— Спасибо, Андрес, — ответила она, вглядываясь в глубину его глаз и с удовольствием подмечая в них обожание и покорность судьбе — верные признаки влюбленности.
Mapa бросила взгляд в сторону и увидела Николя Шанталя. Безотчетное желание вдруг увлажнило золото ее глаз, обнаженные плечи распрямились, и на губах заиграла соблазнительная улыбка. Дон Андрес смотрел на Мару как завороженный, силясь понять, что послужило причиной такой волшебной перемены в ее облике.
Охваченный ревностью, дон Андрес поспешил привлечь к себе внимание Мары каким-то остроумным замечанием. Она рассмеялась в ответ, вызвав недоуменный взгляд доньи Исидоры, которая чинно восседала в креслах, прикрывшись кружевной мантильей. От вечерней прохлады женщину надежно защищала китайская шаль с бахромой, расшитая разноцветным шелком. В этот вечер она впервые сменила свое строгое черное одеяние на светлое платье, щедро отделанное кружевами.
Время траура по отцу Фелисианы, вероятно, закончилось, поскольку юная воспитанница дона Андреев также радовала окружающих яркостью и изысканностью туалета. Бледно-голубая блузка с глубоким вырезом, пурпурный шарф, перетягивавший талию, и длинная юбка колоритной расцветки были ей очень к лицу.
Девушка пристально следила за Марой и Андресом. Ее щеки заливал румянец, когда она видела, как мирно беседует эта пара, как легко касается Mapa рукава своего кавалера, стремясь привлечь внимание, как внимательно тот ее слушает, склонив голову и едва не касаясь золотистых волос.
Вдруг оркестр заиграл зажигательную мелодию, и Mapa с Андресом невольно прервали беседу, изумленно обернувшись к центру двора, привлеченные невероятным зрелищем: в свете факелов мелькали обтянутые алым шелком икры Фелисианы, которая, изящно приподняв край юбки, передвигалась по кругу мелкими шажками в такт дробному ритму фанданго.
Она танцевала, подняв обнаженные руки над головой, отчего тончайшая ткань блузки натягивалась и плотно облегала небольшую, но красиво сформировавшуюся грудь. Бахрома на концах опоясавшего ее шарфа разлеталась в стороны, а юбка закручивалась вокруг бедер, подчеркивая плавность их линий, когда Фелисиана кружилась на месте. Откуда-то у нее в руках появился бубен, и четкие звонкие удары разукрасили мелодию танца, придав ему экзотическое своеобразие.
Аудитория безмолвствовала, воздерживаясь от поощрительных оваций и выкриков, которыми обычно сопровождался любой танец. Mapa отметила про себя, что выходка Фелисианы скорее повергла всех в смущенное недоумение, нежели в восторг. Достаточно было взглянуть на Андреса, так и не оправившегося от изумления, и донью Исидору, царственные черты которой выражали праведное негодование.
Единственным человеком, получавшим видимое удовольствие от танца Фелисианы, оказался Брендан, решивший, по всей видимости, что она танцует преимущественно для него. У Брендана были все основания так считать, поскольку Фелисиана время от времени задерживалась рядом с ним и кружилась, изогнув плечо и призывно протягивая к нему руки. Николя остался равнодушным к ее импровизации. Он стоял в одиночестве, прислонившись к колонне, и угрюмо следил за плавными движениями ее бедер.
Фелисиана обратила смеющееся озорное лицо к Андресу и чуть не сбилась с ритма, с изумлением прочитав в его глазах плохо сдерживаемый гнев. Но девушка не смутилась и не оставила попыток покорить опекуна, напротив, очертя голову она бросилась в водоворот танца, отдавая ему всю душу. Ее гибкие руки мелькали все быстрее, черные локоны, выбившиеся из прически, походили на извивающихся змей. В заключительных па танца Фелисиана напоминала безудержный смерч, она, кружась, пронеслась из конца в конец двора и неожиданно замерла на месте. Ее глаза, устремленные на дона Андреса, вызывающе сияли, а грудь под тонким покровом учащенно вздымалась. Впервые в жизни Фелисиана ощутила в себе проявление страстной женской натуры, дремавшей до сих пор, не находя выхода.
Дон Андрес с удивлением обнаружил в своей юной воспитаннице очарование и самоуверенность взрослой женщины, осознавшей свою власть над мужчиной. Он не мог отвести от нее восторженного взгляда, но тут двор потонул в аплодисментах и радостных криках — калифорнийцы по достоинству оценили искусство Фелисианы, несмотря на то что танец противоречил этикету. Mapa оказалась к девушке ближе всех, когда та с благодарностью принимала овации и раскланивалась. Взгляды двух женщин встретились, и Мару обдало таким холодным презрением, вызванным чувством собственного превосходства, что у нее перехватило дыхание от возмущения.
Фелисиана отступила на шаг и присела в книксене.
Mapa первая заметила, как пламя наклонившегося факела лизнуло подол цветастой юбки, и в следующее мгновение пышный ворох воздушных кружев вспыхнул как спичка.
Крик ужаса, вырвавшийся из груди Фелисианы, на одно мгновение парализовал калифорнийцев, этого было достаточно, чтобы несчастная девушка бросилась бежать, надеясь таким образом избавиться от охватившего ее огня.
Не отдавая себе отчета, Mapa кинулась за ней следом и постаралась остановить, поскольку от бега пламя только ярче разгоралось. Однако Фелисиана, обезумевшая от ужаса, вырывалась и не хотела слушать Мару. Тогда девушка применила силу. Она подставила Фелисиане подножку, и та упала посреди двора, где всего несколько минут назад восхищала зрителей своим танцем. Mapa принялась перекатывать ее с боку на бок, чтобы лишить пламя доступа воздуха, и старалась погасить отдельные языки голыми руками. Ее ладони мгновенно покраснели и, казалось, приняли в себя жар огня. И вдруг на девушек обрушился настоящий водопад, превративший то, что осталось от юбки Фелисианы, в дымящуюся груду тлеющей материи, и привел их обеих в чувство. Mapa с благодарностью взглянула в спокойные зеленые глаза Николя Шанталя, когда он протянул ей руку и помог подняться, а затем присел на корточки возле Фелисианы, чтобы проверить, полностью ли потушена ее юбка.
Лежа на земле, Фелисиана тихо стонала, вокруг нее столпились калифорнийцы, шепотом обменивавшиеся замечаниями по поводу происшедшего. Дон Андрес разомкнул тесный круг гостей и поднял пострадавшую на руки. Донья Исидора, как заправский сержант, с завидным хладнокровием раздавала приказания слугам.
Дон Андрес подошел к Маре, держа на руках Фелисиану, и срывающимся от волнения голосом сказал:
— Мы перед вами в неоплатном долгу, Амайя. Вы спасли Фелисиане жизнь. Если бы вы ее не задержали и она убежала со двора, тогда… — Он замолчал, и перед его мысленным взором предстала картина гибели объятой огнем воспитанницы. Он взглянул на Мару полными благодарности глазами, крепче прижал к груди потерявшую сознание девушку и быстрым шагом направился к дому.
Mapa расслабилась, почувствовав, что ее поддерживает за талию сильная мужская рука, прижалась головой к плечу Николя и только тогда нашла в себе силы посмотреть на него.
— Вы смелая женщина, мисс, — сказал он тихо, на этот раз в его голосе не было насмешки. — Люди редко так быстро соображают и действуют. Дон Андрес прав, вы действительно спасли жизнь этой маленькой глупышке.
Mapa не могла избавиться от неловкости и смущения, когда к ней стали подходить калифорнийцы с искренними изъявлениями благодарности. Она больше привыкла играть героинь на сцене, а не в жизни.
— С вами все в порядке? — тревожно осведомился Николя и, развернув Мару к себе, внимательно оглядел ее руки, плечи и лицо. От нее сильно пахло дымом, и немного обгорели волосы, но никаких других, более серьезных последствий не было.
— Да, — ответила Mapa. — Только платье испорчено и руки в копоти.
Николя предложил девушке руку и повел ее через двор к дому, но тут впереди показался Брендан.
— Я сам позабочусь об Амайе, — не терпящим возражений то ном заявил он и взял Мару за руку повыше локтя. — Пойдем, моя дорогая. Джэми окажет тебе необходимую помощь.
Николя выпустил Мару, отвесил Брендану насмешливый поклон и без слов исчез в темной галерее.
— Можно было бы вести себя и повежливее, Брендан, — набросилась на брата Mapa, несколько разочарованная тем, как легко Николя отступил перед его натиском.
— Господи, Mapa, о чем ты говоришь! — воскликнул Брендан, вытирая холодную испарину со лба. — Да ведь ты могла обгореть или погибнуть! Я постарел на десять лет за то время, пока продолжался этот ужас. Я не поверил собственным глазам, когда ты бросилась за ней. Если честно, я был лучшего мнения о своей сестре. Мне и в голову не приходило, что ты склонна к геройству, это была непростительная опасная глупость. — Брендан предпочел отчитать сестру, вместо того чтобы честно признаться себе в том, что до смерти испугался при виде того, как Mapa голыми руками пыталась погасить огонь. Пожалуй, впервые в жизни он понял, как глубоко и сильно он к ней привязан.
— А что, по-твоему, следовало делать? — возмутилась Mapa. — Стоять и ждать, пока Фелисиана сгорит живьем на моих глазах?
— Разумеется, нет, — неуверенно ответил Брендан с виноватым видом. — Но ведь помочь ей мог кто-нибудь еще. Например, этот француз. Он же всегда оказывается там, где его меньше всего ждут, и сует свой нос в чужие дела, словно имеет на это право. Черт бы его побрал! Я пробовал поговорить с ним о золотых приисках. Он вроде бы там был. И знаешь, что он мне ответил? — раздраженно поинтересовался он.
— Что же тебе ответил Николя? — равнодушно поддержала беседу Mapa.
— Ах вот как! Давно ли ты его так называешь? Ничего не скажешь, француз времени даром не теряет! Надеюсь, ты не позволишь ему зайти слишком далеко? Я знаю, моя дорогая сестренка не так наивна, чтобы подпасть под чары красноречия, не так ли? Так что беспокоиться на этот счет нечего, правда? — пристально глядя ей в глаза, спрашивал Брендан. — Так хочешь знать, что этот нахал заявил мне, Брендану О'Флинну? Я попросил его рассказать о том, как обстоят дела на приисках и много ли золота он добыл. Я высказал предположение, что самое трудное — это добраться сюда, а сколотить состояние проще простого. Так вот, этот высокомерный наглец прищурился, презрительно скривил рот и заявил, что добыча золота на приисках сопряжена с такими нечеловеческими трудностями, которые мне не могут привидеться даже в кошмарном сне. Сезон дождей в горах, снежные бури, изнуряющая работа от зари до зари — все это постепенно превращает людей в животных.
Брендан так разгорячился, что не заметил, как они подошли к комнате Мары, в дверях которой столкнулись с Джэми, нагруженной бинтами и лекарствами. Не обращая на нее никакого внимания Брендан продолжал:
— Очень немногим удается напасть на жилу и разбогатеть, да и те быстро спускают золото в игорных домах, мистер О'Салливан, — говорил он, подражая высокомерной манере француза. — Вы уверены, что даже если вам улыбнется удача, вы устоите от такого соблазна? Видела бы ты, каким наглым взглядом он смерил меня с ног до головы! Кто дал ему право так пренебрежительно обращаться с людьми!
Mapa сидела в кресле и устало смотрела в потолок, вполуха слушая излияния Брендана. Джэми протирала ей лицо и руки смоченным в теплой воде полотенцем.
— Вам бы лучше раздеться, — проворчала служанка. — Мастер Брендан, уж извините, но мне придется опустить занавес прямо посреди вашего величественного монолога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
— Значит, вы уже не благородный джентльмен?
— Кажется, это я уже успел вам доказать, мадемуазель, — назидательно ответил Николя. — Но вы, очевидно, плохо усваиваете уроки. Я навсегда утратил изящество, хорошие манеры и способность изъясняться высоким слогом, когда работал на пароме на Миссисипи. Там я усвоил, что только физическая сила и умение добросовестно трудиться помогут мне выжить, а вовсе не благородная внешность и великолепное образование. Я сознательно американизировал не только свое имя, но и образ мышления. И теперь, окажись я снова в Новом Орлеане, мне будет куда легче найти общий язык с американцами, живущими на Кэнел-стрит, или с ирландцами, чем со своими соплеменниками. — Шанталь говорил с подчеркнутой непринужденностью, не переставая при этом напряженно вглядываться в лицо Мары. — Ирландцы — Богом забытая нация: мужчины пригодны лишь для черной работы на доках, а женщины — для воспроизведения на свет потомства. К тому же мужчины ирландцы очень много пьют, а напившись, таскают за волосы своих жен. Довольно скандальный народ эти ирландцы, вы не согласны, мисс Воган?
Mapa кипела от злости, но предпочитала молчать, опасаясь выдать себя своим выговором. Больше всего на свете ей хотелось сейчас продемонстрировать надменному креолу, насколько скандальными могут быть ирландцы.
— Простите меня, мисс Воган. Ваш кузен, мистер О'Салливан, в некотором роде ирландец, не так ли? Надеюсь, я не нанес ни ему, ни вам обиды, — в голосе Николя звучала откровенная насмешка.
— Я уверена, что Брендан простит вам утрату хороших манер и не станет вызывать на дуэль. Спокойной ночи, господин Шанталь. — Mapa поднялась, намереваясь уйти, но Николя быстро протянул руку и схватил ее за запястье.
— Поскольку у меня больше нет репутации, каковую я мог бы уронить в ваших глазах, надеюсь, что и разочаровать вас повторно мне не удастся, — сказал он и притянул Мару к себе. — Поэтому я грубо извлеку выгоду из близости красивой женщины.
В темноте Mapa не могла разглядеть выражение его лица, но руки, заключившие ее в объятия, были так теплы и сильны, что девушка блаженно прижалась к его широкой груди и почувствовала, как сладкий трепет охватил все ее существо. Шанталь страстно целовал Мару в губы, и их горячие дыхания смешивались, губы Николя все сильнее и настойчивее прижимались к ее рту, и, наконец, девушка с изумлением ощутила, что кончик его языка ласкает ее небо.
Она обвила его шею руками и запустила пальцы в густую курчавую шевелюру. Вспомнив о невысокой оценке, данной ее умению целоваться во время их дневной прогулки верхом, Mapa старалась освоить это искусство, во всем подражая своему партнеру. Чуть позже Mapa поняла, что ей удалось добиться определенных успехов на этом поприще, поскольку дыхание Николя стало неровным и сбивчивым, он сильно, до боли, сжал ее в объятиях и принялся осыпать неистовыми поцелуями лицо и шею.
— Я ошибся, мадемуазель. Вы быстро усваиваете уроки, — услышала она его жаркий шепот.
Mapa злорадно улыбнулась в темноте, убрала руки и легко уперлась кулаком в грудь Николя как раз в тот момент, когда он собирался вновь припасть к ее губам. Шанталь поднял голову, и Mapa без колебаний нанесла удар — звук пощечины эхом пронесся по притихшему и погруженному в сон ранчо.
— Вот вам, надеюсь, не очень болезненный урок на тему «Как неразумно недооценивать своего противника», месье Шанталь, — с дрожью в голосе заявила Mapa.
— Я не предполагал, что мы противники, — холодно отозвался Николя, потирая щеку. — Благодарю за предупреждение.
— Должно пройти какое-то время, чтобы мы могли лучше узнать друг друга, — сказала Mapa, отступая.
— Я учту ваше пожелание, мадемуазель, в ближайшем будущем. У меня мало времени, и я не могу до бесконечности торчать на этом ранчо. И потом, хочется разнообразия, — скучающим тоном заявил Николя и ушел не прощаясь.
Mapa осталась стоять под звездным небом с ощущением, что это она получила сейчас пощечину.
Глава 5
Что видим и что мним себе —
Не более, чем сон во сне.
Эдгар Алан По
Надрывные звуки гитары и плач скрипок разносились по всему ранчо. Отблески мерцающего света факелов играли на лицах гостей, собравшихся на заднем дворе и под навесом галереи. Смех и оживленные голоса звенели в прохладном ночном воздухе и поднимались к небу, смешиваясь с ароматами цветущего сада.
В черных глазах дона Луиса сверкали молнии — то ли отражение языков пламени, то ли адский огонь, зажженный дьяволом, — не разберешь. Его взгляд приковал тяжелый золотой крест, усыпанный драгоценными камнями, висевший на массивной цепочке на груди у Мары. Туго затянутый корсет и глубокий вырез зеленого шелкового платья позволяли любоваться нежными округлостями и драгоценным украшением, покоившимся в ложбинке между ними.
Идея продемонстрировать таким образом крест дону Луису принадлежала Брендану, который не мог удержаться от злорадной усмешки, представляя, как калифорниец будет целый вечер мучиться от сознания близости и недостижимости желаемого. Среди всеобщего веселья он будет изгоем, обреченным на медленное самосожжение огнем алчности, не угасающим в его груди. Испанцу придется пережить то, что переживает Брендан, не перестающий безнадежно устремлять свой взор на голубые вершины Сьерра-Невады, понимая, что не скоро сможет до них добраться. Душа Брендана жаждала отмщения!
— Я очень рад, что вы надели крест, Амайя, — прошептал дон Андрес на ухо девушке, лаская взором ее грудь. — Вы вернули ему жизнь.
— Спасибо, Андрес, — ответила она, вглядываясь в глубину его глаз и с удовольствием подмечая в них обожание и покорность судьбе — верные признаки влюбленности.
Mapa бросила взгляд в сторону и увидела Николя Шанталя. Безотчетное желание вдруг увлажнило золото ее глаз, обнаженные плечи распрямились, и на губах заиграла соблазнительная улыбка. Дон Андрес смотрел на Мару как завороженный, силясь понять, что послужило причиной такой волшебной перемены в ее облике.
Охваченный ревностью, дон Андрес поспешил привлечь к себе внимание Мары каким-то остроумным замечанием. Она рассмеялась в ответ, вызвав недоуменный взгляд доньи Исидоры, которая чинно восседала в креслах, прикрывшись кружевной мантильей. От вечерней прохлады женщину надежно защищала китайская шаль с бахромой, расшитая разноцветным шелком. В этот вечер она впервые сменила свое строгое черное одеяние на светлое платье, щедро отделанное кружевами.
Время траура по отцу Фелисианы, вероятно, закончилось, поскольку юная воспитанница дона Андреев также радовала окружающих яркостью и изысканностью туалета. Бледно-голубая блузка с глубоким вырезом, пурпурный шарф, перетягивавший талию, и длинная юбка колоритной расцветки были ей очень к лицу.
Девушка пристально следила за Марой и Андресом. Ее щеки заливал румянец, когда она видела, как мирно беседует эта пара, как легко касается Mapa рукава своего кавалера, стремясь привлечь внимание, как внимательно тот ее слушает, склонив голову и едва не касаясь золотистых волос.
Вдруг оркестр заиграл зажигательную мелодию, и Mapa с Андресом невольно прервали беседу, изумленно обернувшись к центру двора, привлеченные невероятным зрелищем: в свете факелов мелькали обтянутые алым шелком икры Фелисианы, которая, изящно приподняв край юбки, передвигалась по кругу мелкими шажками в такт дробному ритму фанданго.
Она танцевала, подняв обнаженные руки над головой, отчего тончайшая ткань блузки натягивалась и плотно облегала небольшую, но красиво сформировавшуюся грудь. Бахрома на концах опоясавшего ее шарфа разлеталась в стороны, а юбка закручивалась вокруг бедер, подчеркивая плавность их линий, когда Фелисиана кружилась на месте. Откуда-то у нее в руках появился бубен, и четкие звонкие удары разукрасили мелодию танца, придав ему экзотическое своеобразие.
Аудитория безмолвствовала, воздерживаясь от поощрительных оваций и выкриков, которыми обычно сопровождался любой танец. Mapa отметила про себя, что выходка Фелисианы скорее повергла всех в смущенное недоумение, нежели в восторг. Достаточно было взглянуть на Андреса, так и не оправившегося от изумления, и донью Исидору, царственные черты которой выражали праведное негодование.
Единственным человеком, получавшим видимое удовольствие от танца Фелисианы, оказался Брендан, решивший, по всей видимости, что она танцует преимущественно для него. У Брендана были все основания так считать, поскольку Фелисиана время от времени задерживалась рядом с ним и кружилась, изогнув плечо и призывно протягивая к нему руки. Николя остался равнодушным к ее импровизации. Он стоял в одиночестве, прислонившись к колонне, и угрюмо следил за плавными движениями ее бедер.
Фелисиана обратила смеющееся озорное лицо к Андресу и чуть не сбилась с ритма, с изумлением прочитав в его глазах плохо сдерживаемый гнев. Но девушка не смутилась и не оставила попыток покорить опекуна, напротив, очертя голову она бросилась в водоворот танца, отдавая ему всю душу. Ее гибкие руки мелькали все быстрее, черные локоны, выбившиеся из прически, походили на извивающихся змей. В заключительных па танца Фелисиана напоминала безудержный смерч, она, кружась, пронеслась из конца в конец двора и неожиданно замерла на месте. Ее глаза, устремленные на дона Андреса, вызывающе сияли, а грудь под тонким покровом учащенно вздымалась. Впервые в жизни Фелисиана ощутила в себе проявление страстной женской натуры, дремавшей до сих пор, не находя выхода.
Дон Андрес с удивлением обнаружил в своей юной воспитаннице очарование и самоуверенность взрослой женщины, осознавшей свою власть над мужчиной. Он не мог отвести от нее восторженного взгляда, но тут двор потонул в аплодисментах и радостных криках — калифорнийцы по достоинству оценили искусство Фелисианы, несмотря на то что танец противоречил этикету. Mapa оказалась к девушке ближе всех, когда та с благодарностью принимала овации и раскланивалась. Взгляды двух женщин встретились, и Мару обдало таким холодным презрением, вызванным чувством собственного превосходства, что у нее перехватило дыхание от возмущения.
Фелисиана отступила на шаг и присела в книксене.
Mapa первая заметила, как пламя наклонившегося факела лизнуло подол цветастой юбки, и в следующее мгновение пышный ворох воздушных кружев вспыхнул как спичка.
Крик ужаса, вырвавшийся из груди Фелисианы, на одно мгновение парализовал калифорнийцев, этого было достаточно, чтобы несчастная девушка бросилась бежать, надеясь таким образом избавиться от охватившего ее огня.
Не отдавая себе отчета, Mapa кинулась за ней следом и постаралась остановить, поскольку от бега пламя только ярче разгоралось. Однако Фелисиана, обезумевшая от ужаса, вырывалась и не хотела слушать Мару. Тогда девушка применила силу. Она подставила Фелисиане подножку, и та упала посреди двора, где всего несколько минут назад восхищала зрителей своим танцем. Mapa принялась перекатывать ее с боку на бок, чтобы лишить пламя доступа воздуха, и старалась погасить отдельные языки голыми руками. Ее ладони мгновенно покраснели и, казалось, приняли в себя жар огня. И вдруг на девушек обрушился настоящий водопад, превративший то, что осталось от юбки Фелисианы, в дымящуюся груду тлеющей материи, и привел их обеих в чувство. Mapa с благодарностью взглянула в спокойные зеленые глаза Николя Шанталя, когда он протянул ей руку и помог подняться, а затем присел на корточки возле Фелисианы, чтобы проверить, полностью ли потушена ее юбка.
Лежа на земле, Фелисиана тихо стонала, вокруг нее столпились калифорнийцы, шепотом обменивавшиеся замечаниями по поводу происшедшего. Дон Андрес разомкнул тесный круг гостей и поднял пострадавшую на руки. Донья Исидора, как заправский сержант, с завидным хладнокровием раздавала приказания слугам.
Дон Андрес подошел к Маре, держа на руках Фелисиану, и срывающимся от волнения голосом сказал:
— Мы перед вами в неоплатном долгу, Амайя. Вы спасли Фелисиане жизнь. Если бы вы ее не задержали и она убежала со двора, тогда… — Он замолчал, и перед его мысленным взором предстала картина гибели объятой огнем воспитанницы. Он взглянул на Мару полными благодарности глазами, крепче прижал к груди потерявшую сознание девушку и быстрым шагом направился к дому.
Mapa расслабилась, почувствовав, что ее поддерживает за талию сильная мужская рука, прижалась головой к плечу Николя и только тогда нашла в себе силы посмотреть на него.
— Вы смелая женщина, мисс, — сказал он тихо, на этот раз в его голосе не было насмешки. — Люди редко так быстро соображают и действуют. Дон Андрес прав, вы действительно спасли жизнь этой маленькой глупышке.
Mapa не могла избавиться от неловкости и смущения, когда к ней стали подходить калифорнийцы с искренними изъявлениями благодарности. Она больше привыкла играть героинь на сцене, а не в жизни.
— С вами все в порядке? — тревожно осведомился Николя и, развернув Мару к себе, внимательно оглядел ее руки, плечи и лицо. От нее сильно пахло дымом, и немного обгорели волосы, но никаких других, более серьезных последствий не было.
— Да, — ответила Mapa. — Только платье испорчено и руки в копоти.
Николя предложил девушке руку и повел ее через двор к дому, но тут впереди показался Брендан.
— Я сам позабочусь об Амайе, — не терпящим возражений то ном заявил он и взял Мару за руку повыше локтя. — Пойдем, моя дорогая. Джэми окажет тебе необходимую помощь.
Николя выпустил Мару, отвесил Брендану насмешливый поклон и без слов исчез в темной галерее.
— Можно было бы вести себя и повежливее, Брендан, — набросилась на брата Mapa, несколько разочарованная тем, как легко Николя отступил перед его натиском.
— Господи, Mapa, о чем ты говоришь! — воскликнул Брендан, вытирая холодную испарину со лба. — Да ведь ты могла обгореть или погибнуть! Я постарел на десять лет за то время, пока продолжался этот ужас. Я не поверил собственным глазам, когда ты бросилась за ней. Если честно, я был лучшего мнения о своей сестре. Мне и в голову не приходило, что ты склонна к геройству, это была непростительная опасная глупость. — Брендан предпочел отчитать сестру, вместо того чтобы честно признаться себе в том, что до смерти испугался при виде того, как Mapa голыми руками пыталась погасить огонь. Пожалуй, впервые в жизни он понял, как глубоко и сильно он к ней привязан.
— А что, по-твоему, следовало делать? — возмутилась Mapa. — Стоять и ждать, пока Фелисиана сгорит живьем на моих глазах?
— Разумеется, нет, — неуверенно ответил Брендан с виноватым видом. — Но ведь помочь ей мог кто-нибудь еще. Например, этот француз. Он же всегда оказывается там, где его меньше всего ждут, и сует свой нос в чужие дела, словно имеет на это право. Черт бы его побрал! Я пробовал поговорить с ним о золотых приисках. Он вроде бы там был. И знаешь, что он мне ответил? — раздраженно поинтересовался он.
— Что же тебе ответил Николя? — равнодушно поддержала беседу Mapa.
— Ах вот как! Давно ли ты его так называешь? Ничего не скажешь, француз времени даром не теряет! Надеюсь, ты не позволишь ему зайти слишком далеко? Я знаю, моя дорогая сестренка не так наивна, чтобы подпасть под чары красноречия, не так ли? Так что беспокоиться на этот счет нечего, правда? — пристально глядя ей в глаза, спрашивал Брендан. — Так хочешь знать, что этот нахал заявил мне, Брендану О'Флинну? Я попросил его рассказать о том, как обстоят дела на приисках и много ли золота он добыл. Я высказал предположение, что самое трудное — это добраться сюда, а сколотить состояние проще простого. Так вот, этот высокомерный наглец прищурился, презрительно скривил рот и заявил, что добыча золота на приисках сопряжена с такими нечеловеческими трудностями, которые мне не могут привидеться даже в кошмарном сне. Сезон дождей в горах, снежные бури, изнуряющая работа от зари до зари — все это постепенно превращает людей в животных.
Брендан так разгорячился, что не заметил, как они подошли к комнате Мары, в дверях которой столкнулись с Джэми, нагруженной бинтами и лекарствами. Не обращая на нее никакого внимания Брендан продолжал:
— Очень немногим удается напасть на жилу и разбогатеть, да и те быстро спускают золото в игорных домах, мистер О'Салливан, — говорил он, подражая высокомерной манере француза. — Вы уверены, что даже если вам улыбнется удача, вы устоите от такого соблазна? Видела бы ты, каким наглым взглядом он смерил меня с ног до головы! Кто дал ему право так пренебрежительно обращаться с людьми!
Mapa сидела в кресле и устало смотрела в потолок, вполуха слушая излияния Брендана. Джэми протирала ей лицо и руки смоченным в теплой воде полотенцем.
— Вам бы лучше раздеться, — проворчала служанка. — Мастер Брендан, уж извините, но мне придется опустить занавес прямо посреди вашего величественного монолога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63