– Как ты думаешь, Джордж? Превентивный арест?
– Помешаем ему помешать нам, ты хочешь сказать?
– А потом несчастный случай…
– …Сопротивление аресту…
– …Попытка к бегству…
– …Нападение на полицейского…
– …Много разных несчастий может случиться…
– …Очень несчастный случай…
– …Для него…
– …Но не для нас…
Приказ слетел с губ Алекса как шипение змеи:
– Чего вы ждете?
Полицейские бросились на Джона. Огромная рука Роско протянулась, чтобы схватить мотоцикл за руль, а Джордж нагнулся, ища на широком кожаном поясе наручники. Роско улыбался, как добрый дядюшка.
– Теперь вы нам не доставите хлопот, правда, мистер Джон?
Когда холодный металл наручников коснулся запястья Джона, тот наконец нашел в себе силы действовать.
– Да! – крикнул он и врубил мотор на максимальную мощность. Мотоцикл взбрыкнул, как лошадь, едва не сбросив его. Рванувшись вперед, он наехал на Роско, а Джордж, взвыв от боли, закрутился на месте, как волчок. Джон помчался вперед, спасая жизнь, и исчез в темноте аэродрома.
За спиной он слышал вопли раненого и поток взаимных обвинений и проклятий. В безумной панике он промчался по аэродрому и выскочил с противоположной его стороны. Через несколько секунд мотоцикл врезался в песчаный холмик, поросший жесткой травой, и Джон понял, что падение неминуемо. В следующий миг он слетел с мотоцикла. Казалось, па несколько долгих, мучительных секунд он завис в воздухе, а потом рухнул на землю, боком ударившись о твердую как камень почву.
Он полежал немного, переводя дух, а потом паника охватила его снова. Он лихорадочно вскочил, пытаясь собраться с мыслями.
Думай, пока тебя не поймали! Джон упал далеко от мотоцикла и при падении не потерял сознания, так что дела обстояли не так плохо, как могло быть. И мотоцикл, кажется, в порядке. Он ощупал его в темноте – переднее колесо не погнулось. Мотор завелся с первой попытки. Но левая рука совсем онемела. Падая, Джон ушиб плечо – к счастью, оно не было сломано. А еще болело сердце, может, от виски, и волосы почему-то слиплись…
Думай.
Думай!
Первой мыслью было бежать.
Джон осторожно вскарабкался на седло мотоцикла. Левая рука немного двигалась, он сумеет держать руль, если ехать осторожно. Главное – сторониться больших дорог, где его будут искать, и скрыться там, где полицейский вездеход не проедет.
Так чего же ждать? Вперед!
Джон медленно тронулся в путь. Через несколько метров выключил фары: лучше находить дорогу в свете луны, чем стать легкой мишенью для дальнобойного ружья с прибором ночного видения. Он понимал, что шум мотоцикла до сих пор слышен его врагам. Но в машине они за рокотом собственного мотора его не расслышат. Езжай, езжай, парень, вперед.
Вперед – но куда?
Только не домой, там его будут искать прежде всего. И нельзя навлекать опасность на мать, Джину, Розу и остальных обитателей усадьбы. Нужно найти, где спрятаться, пока он не обдумает, что делать, пока не доберется до радиопередатчика и не позовет на помощь.
Джон задохнулся от смеха.
Позвать на помощь?
Кого – полицию?
Кого звать, если убийцы служат в полиции?
Он попытался собраться с духом. Хватит! Об этом подумаем, когда передатчик окажется в руках. А сейчас… ехать, и все.
Просто ехать.
Ехать.
Как Чарльз бежал к аэропорту, так и он мог направиться только в одну сторону. С детства Джон знал лишь одно безопасное укрытие, в котором никто его не найдет, место, где он мог дать волю мыслям, чувствовал себя свободным, наслаждался уединением и покоем, который достигается только в молчании, терпении и долгом одиночестве.
Надо ехать туда.
Там ему ничто не грозит.
Но, как зверь, пробирающийся в потайную глухую пещеру, Джон хорошо знал, что прямым путем туда ехать нельзя. Джордж и Роско – сыновья этой земли, они здесь выросли, провели всю жизнь, охотясь на людей, они его выследят.
А охотиться за ним будут наверняка. С Роско он свел счеты, когда наехал на него мотоциклом. Если повезло, он и Джорджа вывел из строя. Но когда он рванул прочь, они так вопили, что казалось, будто они скорее напугались, чем серьезно ранены. Нелегко расправиться с парой таких громил в расцвете дьявольских сил.
И еще остается Алекс, он не ранен и драться будет отчаянно, ничем не побрезгует, чтобы свалить врага. Алекс обязан его убить, иначе убийство отца окажется напрасным.
И убийство Элли?
И Марка?
Не вспоминай, приказал себе Джон.
Время думать об этом наступит позже. А сейчас нужно поскорее, как лиса нору, найти укрытие, чтобы зализать раны и спастись от охотников.
Боль в голове усилилась, пульсировала с гипнотическим ритмом, жестоко отдаваясь в плече. Джон старался не прислушиваться к боли, боялся, что свалится с мотоцикла. Он запутывал следы – так преследуемый зверь вбегает в ручейки и вылезает на берег в другом месте, чтобы собаки потеряли запах. Он мчался в ночь, беспорядочно петляя, пересекая собственную колею.
Только когда на заре угольно-черный ковш ночи начал опрокидываться, Джон приблизился к убежищу. Покрытый грязью и синяками, с волосами, слипшимися от крови, он наконец в изнеможении остановился на краю источника. Спускаясь к огромной чаше, он вспугнул стайку водяных голубей, которые, тревожно воркуя, принялись летать вокруг него широкими неровными кругами. Изнемогая от усталости и едва не плача от облегчения, он подъехал к берегу и вдоль кромки воды добрался до входа в пещеру. Последним усилием втащил мотоцикл внутрь. Оставалось еще одно дело.
Снова выйдя наружу, Джон поднял эвкалиптовую ветку и, шагая от края зарослей назад, тщательно замел следы мотоцикла. Потом вернулся в черноту пещеры и обессиленно свалился на землю.
Теперь он был в безопасности.
Он это знал.
Осторожно вытянувшись, Джон улегся поудобнее, оберегая поврежденное плечо, и расслабился.
Здесь его никто не найдет. Если он и усвоил что-нибудь из рассказов Дасти, услышанных в детские годы в буше, так именно это. Он бежал, как зверь, но был умнее зверя. Сегодня его не выследил бы даже другой такой же зверь, с невероятным чутьем и глазами, видящими в темноте.
Сегодня он может отдохнуть в покое.
Несколько часов поспать – или хотя бы полежать с закрытыми глазами, – с такой болью в голове и плече удастся разве что задремать… Во всяком случае времени ему хватит, чтобы подумать, куда идти и что делать.
Первым делом завтра он позовет на помощь.
Но к кому обратиться?
К Дасти?
Лучше к Генри Саффолку, разыскать Генри, поехать к нему домой, воспользоваться его передатчиком. Небольшая ферма Саффолков расположена ближе к городу. Сколько в мотоцикле бензина? Хватит ли на дорогу? Наверно.
Или ближе до «Голден Маунтин», соседней фермы, где работала мама? Мама. О Господи.
Мама.
И Чарльз.
Нет, сегодня он этих мыслей не выдержит, только не сегодня. Завтра он покается в своем безумии, ревности, во всем…
Завтра.
Он загладит свою вину завтра.
Джон вытянулся, не было сил даже зевнуть.
Завтра будет новый день.
Он лежал в темноте пещеры, почти обретя покой. Завтра он все уладит, начнет жизнь сначала, с мамой, с Чарльзом, со всеми. А теперь ему нужно только поспать.
Он лежал, вслушиваясь в тишину. За спиной, в темноте, раздался шорох, а затем голос, леденящий кровь в жилах, произнес:
– Привет, Джон.
33
Он не шелохнулся, но от дрожи, пробежавшей по телу, волосы на затылке встали дыбом. – Извини, мне очень жаль, правда жаль. – Голос звучал очень любезно. – Знаешь, ты мне нравишься, в самом деле. И если бы ты не совал нос не в свое дело…
– Ты, пожалуй, вышел бы сухим из воды.
– Я уже было вышел! – Голос кипел от негодования. – Все было шито-крыто!
Джон едва не рассмеялся – такой безумной была эта самонадеянность и ужасающая гордость.
– Идеальное преступление, да?
– Более чем идеальное! Все только того и хотели! Его смерти желали все! – Алекс помолчал, исходя злобой. – И у всех были веские причины!
И такова единственная эпитафия Филиппу? Ох, папа.
Джона охватило сожаление пополам с яростью.
– Кроме меня.
В темноте раздался тихий смех.
– Кроме тебя. Прости, сожалею. Потому что это и привело тебя сюда. К несчастью для тебя. – Вздох. – Потому что, как мне ни жаль, ты отсюда не уйдешь.
Словно на светском ужине, подумал Джон, произошло небольшое недоразумение, и кареты гостей, к несчастью, слегка задержались.
– Ты уверен?
– О, конечно уверен. Посмотри, с чем я пришел…
Джон осторожно попытался сесть. Плечо разболелось так, что он еле шевелился.
– Не двигайся! – прозвучала резкая команда. – У меня здесь фонарик и револьвер. Я скажу, когда будет пора идти.
Пора идти.
Очень милые слова вместо «пора умирать». В мозгу, как фейерверк, вспыхивала масса вопросов, но один жег сильнее всех.
– Как ты узнал, что я здесь? Ты не мог выследить меня, никто не мог бы, как ты меня нашел? – Если это последний из вопросов, которые ему суждено задать, он должен узнать, в чем мастерство лесного жителя подвело его.
Снова смех.
– Я и не пытался. Ты дитя буша, Джонно, ты, а не я. Но ты рассуждаешь, как житель буша, ведешь себя, как животное, которое петляет, чтобы сбить со следа другого зверя. Я попытался прикинуть, куда бы ты пошел, где бы тот зверь, что сидит в тебе, стал искать убежища. Не секрет, что во всех окрестностях Кёнигсхауса это место с детства значит для тебя больше всего. Куда бы ты еще направился?
Он рассуждает, как животное, его враг – хищник. Мощная, жестокая сила победила и перехитрила его. Ему суждено было прийти сюда, чтобы встретить свою судьбу, умереть от руки, отнявшей жизнь у отца. Страх, от которого при первых звуках сулящего смерть голоса перехватило дыхание, обернулся против него самого.
– И не забывай, – раздался свистящий шепот, – что я тоже провел детство в Кёнигсхаусе. Это потайное местечко до того, как стало твоим, принадлежало мне. Я любил его не меньше тебя.
– Тогда почему, Алекс, почему ты убил отца? Долгая пауза.
Джон чувствовал, что куда-то проваливается, боль в плече туманила голову, он едва не терял сознание. Но следовало быть начеку!
– Причин много, – ответил Алекс странно беззаботным тоном. – Не знаю, с чего и начать. Во-первых, я хотел получить Кёнигсхаус. Пока не родился ты, Королевство было моим! И я хотел, чтобы оно не досталось тебе, вот вторая причина. Или даже главная.
Два брата, и каждый отталкивает другого от того, что ему причитается. Джон еле сдержал горькую усмешку. Мотив был серьезный. Но он взялся не за то поколение! Он попытался повернуться к невидимой фигуре, скрытой в темноте.
– Как ты это проделал – завещание и все остальное?
– О, без труда.
Алекс словно давал урок по убийству и мошенничеству.
– Я знал, что отец хранит один экземпляр завещания в сейфе. Знал и шифр, он сам мне его сказал, когда я был единственным сыном и наследником, в те давние времена, пока он еще не начал подозревать всех и вся и ненавидеть жен и сыновей. И, само собой, – хихикнул Алекс, – ты, наверно, догадался, что у меня в доме был «крот».
Я проиграл, подумал Джон.
– «Крот»?
– Шпион во вражеском стане. Человек, который работал на меня и сообщал все, что мне нужно.
Разумеется.
Шпионом мог быть только один человек. Перед Джоном возникло маленькое лицо, немного хитрое, немного испуганное, насквозь продажное.
– Элли.
– Угадал! Мисс Элли Хендс! – Алекс осуждающе кашлянул. – Или лучше сказать «миссис». Мисс или миссис, она для меня на все была готова, с пяти лет в меня влюбилась. Мне было нетрудно связаться с ней, когда я понял, что готов сыграть возвращение блудного сына.
Джон застонал.
– Значит, она раздобыла для тебя завещание, ты его изменил, и потом…
– Отправил в этот вшивый банк к Карри, чтобы быть уверенным, что оно в надежных руках и в нужный день всплывет своим чередом.
– А Джордж и Роско?
– Мальчики? – Алекс снова рассмеялся. – Эти два психопата – мои друзья с детства, ребята они хорошие, что угодно для меня сделают. Особенно с тех пор, как заметили, что к ним в руки плывет изрядный кусок Кёнигсхауса. – В голосе его прозвучало сожаление. – И оба многое отдали бы за то, чтобы твоя смерть была гораздо более мучительной, чем та, что я для тебя приготовил, от этой скорострельной пушки. Потому что, извини, что напоминаю, ты им немало хлопот доставил своим мотоциклом. Даже при их своеобразном чувстве юмора им это не понравилось.
– Подонки пошли на это по своей воле! – горячо ответил Джон. – Я бы и снова им влепил!
– Нет, братишка, одного раза хватит. Во всяком случае, хватит, чтобы тебя повесить. Боюсь, бедный Роско провел пренеприятную ночь: он валяется у аэропорта с переломанными ногами. – Алекс говорил обыденным тоном, отчего его слова звучали еще более жутко. – Но Джордж вернется в усадьбу и расскажет совершенно правдивую историю о том, что ты свихнулся, впал в бешенство и без всякой причины набросился на них, умышленно пытаясь убить. Так что, когда я притащу тебя домой, у меня на голове будет пара синяков, которые я сам себе поставлю, а у тебя – новая вентиляционная система между ушей, что даст мне право заявить, что я убил тебя в порядке самообороны.
– Самообороны!
Настал черед Джона рассмеяться.
– По этой же причине ты убил и Элли?
– Конечно! Мне нужно было защититься от нее, она могла погубить все дело! Я думал, что все выйдет как надо, обещал ей проследить, чтобы с ней все было путем. Я хотел убрать Розу и отдать ей Розино место, но, когда появилась Триша, в нее словно бес вселился. Пришлось от девчонки избавиться. Я велел ей прийти вечером к источнику, мы там часто встречались до того, как я вернулся. Убить ее оказалось гораздо легче, чем я думал. Я уложил ее на землю, забрался на нее и, целуя, задушил. Шея хрустнула вот так! – Алекс прищелкнул пальцами. – Как цыплячья косточка.
Джон старался, чтобы голос не дрожал от ужаса.
– А Марк?
– О, о нем ребятки позаботились, с ним было еще легче, раз плюнуть, они говорили! Они просто поймали его в буше, усадили под дерево и влили в него столько самогона, сколько уместилось. Поили его день и ночь, пока печень не отказала. Ублюдок не мог поверить в свое счастье, был на седьмом небе, таким он и представлял себе рай. – Алекс засмеялся. – И она тоже, когда я ее трахал! По крайней мере, можешь считать, что оба умерли счастливыми!
Джон не мог больше терпеть.
– Попробуй только сказать это об отце, мерзавец! – прорычал он. – Хочешь убедить меня, что, когда у него на руках и ногах сидели твои боровы, а ты высыпал ему на лицо сумку ядовитых змей, он был счастлив?
– Нет, приятель.
Голос Алекса резко изменился.
– Нет, не скажу, что он умер счастливым. Но я этого и не хотел. Я хотел, чтобы он умер в муках. Хотел, чтобы он понимал, что происходит и кто с ним это сделал. Хотел, чтобы он смотрел мне в лицо и знал, что я пришел за ним.
– Но почему? Почему?
– Как, дружище, ты еще не понял?
Голос, звучащий в темноте, был старым, как вековечная скорбь, и юным, как недавнее горе. Раз дался шорох, словно что-то искали ощупью, потом щелкнул выключатель. Свет фонарика залил крошечную пещеру, и Джон увидел тягостно сгорбившегося Алекса и его огромную тень на покрытой рисунками стене.
– Я хотел, чтобы он умер в муках и знал, кто его убил! Хотел, чтобы он знал: единственный человек на свете, который должен его любить, оберегать и заботиться о нем, против него восстал. Как мать! И как он сам, когда повернулся против нее! – Алекс резко, на вдохе, вскрикнул. – Я так решил, потому что хотел, чтобы он умер насильственной смертью, как и моя мать, погибшая от его руки.
– Может, поспишь немного?
Бессвязно болтающую, вдребезги пьяную Тришу увели в дом для гостей, миссис Мацуда и Бакли отказались выпить на ночь кофе с сыром и печеньем и легли спать, даже Роза удалилась к себе с бутылкой успокоительного. Ни о ком из мужчин сообщений не поступало. Но Элен как-то умудрялась сохранять власть над собой и при этом даже улыбаться, хоть улыбка и выходила натянутой.
Сейчас, в последнюю ночь в Кёнигсхаусе, ей отчаянно хотелось лечь в постель. Она понимала, что не уснет, пока не вернутся Джон, Чарльз, Алекс или Бен и она не узнает, что произошло, но, раз она больше ничего не может сделать, ей хотелось побыть одной. Она повернулась к Джине, по-прежнему завернутой в алую ткань и с остатками мертвенно-белой краски на щеках.
– Я ужасно хочу лечь. Разве ты не устала?
Джина покачала головой.
– Подожду мужчин.
Слова сорвались с губ Элен, она не успела их сдержать.
– Всех мужчин? Или только Джона?
Девушка, защищаясь, вскинула голову.
– Отца и Джона! – ответила она.
Элен вздохнула.
– Ох, милая, не знаю, что у тебя на уме, на что ты надеешься, но я бы на твоем месте не взваливала на Джона сейчас слишком много…
Ее голос смолк.
Что она могла сказать? Мне кажется, мой сын сошел с ума?
Не очень-то прилично матери произносить такое! Но эта девочка-женщина с худенькими плечами и болью в глазах, как когда-то Джон, бросала вызов ее материнскому чувству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33