А он отплатил ей, причинив еще большую боль.— Когда ты последний раз промывала рану? — сурово спросил он.Энджел насторожилась.— Я ее не промывала, — ответила она спокойно. — Мне туда не дотянуться.Хок тихо выругался.— Я согрею воду, — сухо сказал он.Энджел собралась возразить, но поняла, что это бессмысленно. Она посмотрела на солнце.«Для рыбалки еще вагон времени, — заверила она себя. — Можно даже вздремнуть».Прошедшую ночь она спала плохо, постоянно прислушиваясь, не идет ли Хок. Она ощущала его присутствие на этом маленьком катере. Впрочем, если бы катер был большим, это ничего бы не изменило. В тот момент сама мысль, что они с Хоком находятся на одном земном шаре, была способна лишить ее сна.Пока Хок кипятил воду, Энджел расстелила одеяло на возвышении, где она спала ночью, и осторожно легла на живот.На ней был только купальник, но холодно не было. Солнце стояло прямо над головой, своим теплом согревая небольшую бухту. Катер, подталкиваемый набегающей волной, слегка покачивался. Время от времени мягкие пальцы ветра расчесывали крону деревьев, заставляя ее дрожать и вздыхать, и эти звуки сливались с журчанием воды.— Ты не спишь? — негромко спросил Хок.— Ммм, — отозвалась Энджел.Она повернула голову к Хоку, слишком умиротворенная, чтобы связно произнести слово, не говоря уж о фразе.Хок смотрел на Энджел с нескрываемой страстью. Ее ресницы отбрасывали загадочные пушистые тени, дрожавшие на ее нежной коже. Солнце пробудило на щеках легкий румянец, внутреннее спокойствие выражалось и в чувственном изгибе губ. Сине-зеленый купальник изумительно сочетался с цветом ее глаз.Она распустила пучок, отбросила волосы набок, и они золотистым дождем заструились по темному одеялу. Хок не отрываясь смотрел на мягкую линию плеч, узкую дорожку позвоночника, нскушающе тонкую талию, переходящую в удивительно округлые бедра и грациозные ноги, длину их подчеркивал короткий купальник.Каждая линия ее тела была так женственна, что Хоку пришлось отвести взгляд, чтобы унять забурлившее в нем желание.Затем он присел рядом и, сосредоточенно обмакнув тряпку в тазике с водой, тщательно отжал ее. Звук струящейся воды успокаивал, как море, и солнце, и случайные ласки ветра.Желание Хока не утихало. Сложив тряпочку, он положил ее на рану:— Скажи, если будет горячо.Энджел прикрыла глаза.— Не больно? — тихо спросил Хок. Его голос слегка дрожал. — Я не хочу снова причинить тебе боль.Энджел медленно выдохнула:— Все хорошо, Хок.— Слава Богу. Я сейчас вернусь.Когда он вернулся, на нем были джинсы. Он снова намочил в тазу тряпку и осторожно приложил к больному месту.— Хорошо? — тихо спросил он.Энджел кивнула, всколыхнув золотистое облако волос.Хок снова присел, задумчиво глядя на Энджел. Каждый раз, когда он окунал в воду тряпку, две ранки на ее спине дразнили его.Никогда в жизни никто не пытался его защитить. Доброта Энджел так же ошеломила его, как и ее невинность.Сейчас он хотел ее, как никогда не хотел еще ни одну женщину. Но еще большим желанием было не причинить ей боль. Она слишком много испытала в жизни и слишком много потеряла.Слишком много печали было в ее прекрасных глазах.«Зачем ты помешала крючку вонзиться в меня?»Хок тогда лишь понял, что сказал это вслух, когда глубокие, как море, глаза Энджел округлились от удивления.— Я не могла иначе, — спокойно ответила она.— Почему? Другие смогли бы.Энджел попыталась ответить, но, не найдя нужных слов, лишь пожала плечами:— Просто не могла. Я знала, чем это кончится, а ты не знал. А если человек не предвидит чего-то, то и защищаться не станет.— Такова жизнь, — саркастически заметил Хок. И более мягко добавил: — Жаль, что я не знал тебя раньше. До того, как…Он внезапно умолк, вновь намочил тряпку и положил Энджел на спину.— До того, как… что? — спросила Энджел.Она смотрела на Хока из-под длинных ресниц, пытаясь угадать, какие воспоминания прошлого придали его лицу холодные черты хищника.— Кто она, Хок?— Их было много.Его голос стал язвительным, взгляд жестким, но руки остались мягкими и заботливыми.— Впрочем, это не совсем правда, — сказал он с ядовитой улыбкой. — На самом деле была только одна женщина. Первая. Она научила меня всему, чему женщина может научить мужчину.— Всему, кроме любви.— Она сама этого не умела.Энджел закрыла глаза, пытаясь скрыть навернувшиеся слезы. Она не могла вынести прищуренный взгляд его глаз, полных горьких воспоминаний.Кто она?Что такое она сделала, если Хок научился ненавидеть сильнее, чем любить?Когда Энджел открыла глаза, Хока не было.Прежде чем она успела позвать его, он появился из каюты с тазиком в руках, снова сел и, склонившись над ней, с удивительной нежностью коснулся кожи около ранки.Энджел резко вздохнула.— Больно? — спросил Хок, отнимая пальцы.Энджел замотала головой. Не могла же она ему сказать, что его прикосновение доставило ей больше удовольствия, чем боли.Нежность его прикосновений проникала в нее, снимая боль, как горячая вода снимает воспаление. Она снова ощутила на спине прикосновение мокрой салфетки — успокаивающее рану тепло. Испуганно дыша, Энджел расслабилась и отдалась этому приятному ощущению.Хок видел, какие чувства овладевают Энджел при его прикосновениях. Сознание того, что он приносит ей не только боль, пробудило в нем глубоко спрятанное желание. Но желание это, как ему вдруг показалось, было вызвано не только сексуальным голодом.Ему хотелось убедиться, что он может приносить не только боль и разрушение. Ему хотелось верить, что он не нанесет Энджел новых ран, еще более глубоких и болезненных, чем те, что когда-то нанесены были ему самому.Он должен постараться все объяснить Энджел, и тогда, может быть, она поймет, что он не хотел ее обидеть.Он просто поступил с ней так, как поступал всегда со дня своего восемнадцатилетия: использовал женщин бездумно и жестоко, как когда-то использовали его.Хок заговорил, и голос его был тих и спокоен.— Когда умер мой отец, мне было двенадцать лет. Его переехал трактор. Я пытался… но уже ничего нельзя было сделать.Руки Энджел впились в одеяло. Хок говорил о смерти так спокойно, словно это было рядовое событие среди множества других.— Мы с бабушкой не могли вести ферму, а нанять работника не было денег, — продолжал Хок. — У нее была еще внучка, настоящая, как она всегда мне говорила. Дочь ее дочери. — Он помолчал. — Когда Дженна переехала жить к нам, ей было восемнадцать. Она была сильная и холодная, как зимний ветер.Энджел интуитивно поняла, что Дженна и есть та женщина, которая научила Хока ненавидеть всех вокруг. Это было ясно по его полному презрения голосу.— Мы втроем держали ферму на плаву, — сказал Хок. — Это была работа на износ. Бабушка умерла, когда мне было четырнадцать, и Дженна стала, моей опекуншей. — Он в нерешительности умолк, обдумывая то, что ему предстояло рассказать. — Дженна соблазнила меня в ночь после бабушкиных похорон.Энджел не могла скрыть потрясения.— Тебе же было только четырнадцать! — воскликнула она.— Я был вполне сформировавшимся мужчиной, и женщины уже два года вздыхали по мне, но тогда я этого не знал. А Дженна знала. Она все знала о мужчинах. Прирожденная шлюха, хладнокровно вымогающая у них деньги. Но мне все это было невдомек, — продолжал Хок тоном, полным презрения к самому себе. — Телом я был взрослый, но мозги и чувства были еще детские. Я верил, что Дженна — самое совершенное существо из созданных когда-либо Господом Богом.Горький, почти беззвучный смех Хока испугал Энджел.— Но правда выглядела несколько иначе, — сказал Хок. — Правда состояла в том, что я был самый большой дурак из созданных когда-либо Господом Богом.Энджел приподнялась на локтях и повернула голову, чтобы увидеть лицо Хока.— Ты был еще ребенок, — сказала она. — Что ты мог знать о…— О суках? — язвительно подсказал Хок. — Шлюхах? Потаскухах? Я называл Дженну и похлестче. И все эти слова были справедливы, особенно худшие из них.Он прищурился, глаза его превратились в сверкающие коричневые щелочки, но когда заговорил, голос звучал спокойно, почти бесстрастно.— Дженна сказала, что нам нужны деньги, и я стал участвовать во всевозможных гонках: автомобильных, лодочных — словом, там, где важна лишь сила мышц. Я был ловок, силен и по-детски верил, что жизнь моя бесконечна. И выигрывал чаще, чем проигрывал.Энджел ждала, затаив дыхание.— Деньги я отдавал Дженне, — продолжал Хок, — и это позволило нам продержаться в годы засухи. Потом были два удачных года: дожди шли вовремя и в нужном количестве.Хок посмотрел на Энджел и обнаружил, что салфетка свалилась у нее со спины.— Ляг, — тихо сказал он.Энджел не шелохнулась. Ей хотелось видеть лицо Хока.Он мягко надавил ей на плечи.Она уступила и снова легла, но ее глаза неотрывно следили за ним. Хок намочил салфетку в горячей воде и осторожно опустил Энджел на спину, но она едва ли заметила это: все ощущения затмило прикосновение его рук.— В основном я участвовал в автогонках, — сказал Хок. — Здесь можно было заработать гораздо больше, чем на ферме. Потом у Дженны родился план продать ферму и купить мне настоящий гоночный автомобиль.Хок говорил почти без выражения, но холодное презрение к себе и Дженне придавало каждому его слову четкость и ясность.— Я не мог поверить своему счастью, — продолжал он. — Я не только обладал самой красивой девушкой во всем Техасе, но и самой доброй — ведь она жертвует свою часть фермы, чтобы я со временем мог купить хороший автомобиль и участвовать в настоящих гонках. Него еще желать такому мальчишке, как я?«Любви», — сказала Энджел.Но сказала про себя. Ей предстояло узнать, почему любовь для Хока обернулась горьким позором.— Мы пошли к юристу и подписали бумаги, — продолжал Хок. — Как только мне исполнится восемнадцать, опека Дженны кончается, и я получаю деньги. Когда мы поженимся, я куплю гоночный автомобиль, и мы заживем долго и счастливо.Хок умолк.Энджел замерла.— И что случилось? — сдавленно спросила она. Глава 22 Сначала Энджел показалось, что Хок решил больше не рассказывать. Но он пожал плечами и продолжил. Голос звучал холодно и отстраненно.— В день своего восемнадцатилетия я вернулся с гонок, улыбаясь, как идиот, со сверкающим призом в руках. В доме никого не было, кроме совершенно незнакомой, молодой и к тому же беременной женщины. При виде меня она удивилась не меньше, чем я.Когда молчание стало невыносимым, Энджел сказала:— Не понимаю.— И я ничего не понимал. Тогда женщина объяснила мне, что ее муж купил у Дженны эту ферму, заплатил наличными и теперь владеет н этим домом, и всем, что внутри.Наступила очень долгая пауза, и Энджел испугалась, что Хок не произнесет больше ни слова. Но он заговорил: ровно, спокойно, словно прошлое лишилось власти над ним и не могло больше причинить ему боль.Но оно причинило боль Энджел. Она не могла забыть мальчика, хранящего в кармане рождественский леденец, как осязаемое напоминание о том, что кто-то хоть чуть-чуть, хоть раз подумал о нем.— Оказалось, что в офисе юриста я подписал бумагу, по которой моя часть фермы переходит Дженне, — сказал Хок. — Оказалось, что Дженна уже давно спала с юристом. Оказалось, что у меня нет никаких средств. А Дженна? Дженна уехала. Ее влекли огни большого города и мужчины, у которых под ногтями не застряла грязь техасских ферм.— И что ты сделал? — тихо спросила Энджел.«Сегодняшний Хок не спустил бы такое Дженне с рук, — подумала она. — Но сегодняшний Хок и не попался бы Дженне в сети».— Я участвовал в гонках, — ответил Хок.Эти слова сказали Энджел больше, чем она хотела узнать. Она увидела Хока, который как одержимый несется в гоночном автомобиле, не заботясь о том, что суждено ему — жизнь или смерть.— И у меня были женщины. Особенно когда выигрывал. А когда попал в аварию, они куда-то делись. Потом я снова начал выигрывать, и они опять налетели, как огромные жужжащие черные мухи.Это снова было сказано голосом, полным презрения и к женщинам, и к себе.— Тебе повезло, что ты не разбился насмерть, — сказала Энджел, когда почувствовала, что может совладать со своим голосом.— Мне понадобилось время, чтобы понять это, — заметил Хок. — Поначалу каждая травма вызывала у меня что-то вроде разочарования.Энджел вздрогнула.— А потом случилась странная вещь. Каждый раз, когда я оказывался на волосок от смерти, жизнь становилась для меня все более ценной. К тому времени, когда мне исполнилось двадцать три, я уже понял, что для взрослого человека гонки — не лучший способ зарабатывать на жизнь. После аварии я полгода приходил в себя, и еще три года ушло на то, чтобы скопить деньги и бросить гонки навсегда.— Чем ты тогда занялся?— Играл на бирже. Купля и продажа земли. У меня на это был нюх. Как и в гонках. И как в гонках, мне было наплевать, выиграю я или проиграю. Главное — расходовать адреналин.— И сейчас? — прошептала Энджел.Хок нерешительно поднес руку к ее спине и, не касаясь, провел вдоль позвоночника. Он подумал о всех женщинах, которых взял и потом бросил, о холодной пустоте в своем сердце, о предательстве и разоренном очаге.— Теперь адреналина недостаточно, — сказал он. — Но это не самое страшное.Энджел на мгновение прикрыла глаза, едва сдерживаясь, чтобы не прикоснуться к Хоку и просто по-человечески не приласкать его.Но она все еще боялась его. И себя. А больше всего она боялась горячего желания, которое всколыхнулось в ней при воспоминании о том, как чудесно начиналась их любовь.Однако она не забыла, чем все окончилось: болью, разочарованием и страхом.Легко прикоснувшись к ее нежной коже, Хок снял салфетку и потянулся за мазью с антибиотиком.Он так осторожно втер мазь в рану, что Энджел почти не почувствовала.— Как теперь твоя спина? — спросил он через некоторое время.— Лучше, — сказала Энджел и села. — Болит гораздо меньше.Она старалась говорить уверенно, но голос ее дрожал, и она избегала смотреть ему в глаза.— Ангел!Она медленно покачала головой, и волосы упали ей на лицо, скрыв задрожавшие на ресницах слезы, прежде чем Хок успел их заметить. Но он все понял по ее голосу.— Прости меня, — сказал Хок. — Я не хотел обидеть тебя. Я не знал, что ты совсем не такая, как все.Энджел широко раскрыла глаза, и слезы покатились у нее по щекам.— Теперь я это понимаю, — прошептала она.Хок медленно обнял ее, слегка прижимая к себе сильными руками и бормоча слова утешения. Слезы хлынули у нее из глаз, и она была не в силах остановить их.Как жизнь Хока отличалась от ее собственной! Теперь она знала, почему он стал таким грубым и беспощадным. Хищником, лишенным любви и нежности.Но при этом он хотел любви, нуждался в ней, жаждал ее с такой силой, что Энджел испугалась бы, если бы сама не испытывала то же самое. Слегка дрожащей рукой она коснулась его щеки.— Все в порядке, Хок. Теперь я поняла, что произошло. Ты не знал, что такое любовь, а я не знала, что такое ненависть.— Ангел… — прошептал Хок.Ее губы изогнулись в печальной улыбке.— Неудивительно, что мы так ошиблись друг в друге. Ты думал, что я притворяюсь или играю в любовь. Поэтому ты назвал меня актрисой?Хок закрыл глаза, не в силах видеть печальную дрожащую улыбку на ее губах.— Да, — сказал он.— Я ужасная актриса.— Да, — прошептал он, гладя ладонями ее руки и плечи. — Теперь я знаю это.Энджел смотрела на Хока, пораженная тем, с каким чувством были сказаны эти слова.— Ты не виноват, — решительно сказала она. — Хок, послушай, я не виню тебя за то, что случилось.— А я виню.— Но…— Ты дала мне то, чего не давала ни одному мужчине, — сказал Хок. — А я… я дал тебе то, что давал всем женщинам. Твоя невинность потрясла меня, а твоя правда сокрушила мир, который я себе выстроил. Поэтому я сделал тебе больно. Очень больно. Твоя рана все еще болит.Хок коснулся губами ее руки, плеча, дрожащих разомкнутых губ.— Позволь мне дать тебе что-то, кроме боли, — с нежностью сказал он. — Позволь мне воспользоваться тем, что я знаю и умею. Я лишь коснусь тебя кончиками пальцев, губами, своим дыханием.Энджел посмотрела в удивительно ясные глаза Хока, но увидела в них только свое отражение, свое собственное желание собрать новую прекрасную картину из острых осколков прошлого.Лицо Хока больше не было жестоким. В нем смешались надежда и детская жажда подарка, которого он так и не получил, жажда никогда не изведанной любви.Хок ощутил под своими ладонями теплоту ее кожи, почувствовал, как ровно вздымается при дыхании ее грудь и как дрожь пробежала по ее телу, когда она отдала себя его объятиям.— Хорошо, — прошептала Энджел.Это слово прозвучало для Хока как величайший подарок. Он хотел поблагодарить Энджел за доверие, которого не заслужил, но голос не слушался его.Он нежно прижал Энджел к себе и, прикрыв глаза, стал легонько покачиваться, словно пытался впитать ее всю через свои руки.Теплыми, нежными губами он поцеловал ее висок, глаза, ямочки на щеках, затем зарылся лицом в яркий, как солнце, теплый шелк ее волос, вдыхая аромат ее кожи до тех пор, пока у него не закружилась голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21