Энджел посмотрела на переливающуюся гладь воды, в которой отражались облака.— В море кипит жизнь, — возразила она. — Я холодна, как хищная птица. Мертвая. Ты собираешься ехать на рыбалку?— Я предпочел бы сломать тебе шею.— Будет обидно, — безразличным тоном ответила Энджел и повернулась лицом к Хоку. — Это чуть ли не единственная часть моего тела, которая не была ни сломана, ни разбита.Хок приблизился к ней, его голос изменился.— И сердце было разбито? — тихо спросил он.— Сердце мое разбилось задолго до того, как я повстречала тебя.— Ангел.Дыхание Хока щекотало ей виски. Чувства, которые она старательно подавляла, всколыхнулись в ней, угрожая вырваться из-под контроля.— Не называй меня так, — резко оборвала его Энджел.— Почему? Потому что он звал тебя Ангел?— Он?У Хока задрожали ноздри. Он придвинулся еще ближе, так близко, что мог различать запах ее духов.— Парень, которого ты любила. Брат Дерри.Энджел отвернулась, ненавидя исходящее от Хока предательское тепло, которое она ощущала даже через ткань платья.— Если не поторопиться, мы пропустим прилив.— Ты мне не ответила.Энджел отвернулась так внезапно, что крошечные колокольчики вздрогнули и зазвенели. Хок стоял всего в нескольких дюймах от нее, но голос Энджел был так тих, что он едва мог разобрать ее слова.— Грант называл меня Энджи, дорогая, милая, сладкая, любимая. Он говорил, что я — его рассветная заря, что я…— Но ты ведь не спала с ним, — грубо оборвал ее Хок, не желая больше этого слушать.— Нет. Это единственная вещь в жизни, о которой я жалею.Против ее воли слова полились сами. Энджел не могла остановить их, даже если бы это грозило пошатнуть мир, который она с таким трудом воссоздала из осколков прошлого.— Боже, как я сожалею об этом! — хрипло сказала она. — Особенно сейчас!Дыхание Хока стало прерывистым. Он знал, что Энджел вспоминает, как безрадостно она стала женщиной в его руках.Она говорила так тихо, что Хоку приходилось напрягать слух, чтобы услышать каждое ее слово, почувствовать каждый крючочек, вонзавшийся в него, каждую колючку, прорывающуюся сквозь оставленные жизнью шрамы к чувствительной плоти.— Знай я, что он умрет, я бы отдалась ему. — Голос Энджел дрожал от напряжения. — Но я была молода. Я думала, что у нас впереди еще так много времени. Вся жизнь. А Грант…Когда прозвучало это имя, голос ее оборвался, но лишь затем, чтобы обрести спокойствие. Она вновь заговорила — бесстрастно и уверенно.— Грант хотел, чтобы в первый раз все было как в сказке, — сказала Энджел. — В нашем собственном доме, в собственной постели. Чтобы у нас были все законные права не спеша отдаться друг другу, испытывая прекрасное чувство любви.Хок на мгновение прикрыл глаза, вспоминая тот момент, когда, снедаемый похотью и злостью, он овладел Энджел. Что было — то было, и ничего уже не исправишь.Какой смысл терзать себя тем, чего изменить нельзя? Изменить можно только будущее, а в нем — ангел со сломанными крыльями и зелеными глазами, видавшими ад, и ястреб, который так и не познал рая, когда вонзил в теплую плоть ангела свои черные когти.— Ты не ответила на мой вопрос. Почему ты рассердилась, когда я назвал тебя Ангел?— Все зовут меня Энджи. Между нами не произошло ничего такого, что давало бы тебе право называть меня как-то иначе.— В том, что ты отдала мне свою невинность, нет «ничего такого»?— Это должно было стать чем-то важным, — в тон ему с горьким сарказмом промолвила Энджел, — но оставило воспоминаний не больше, чем содранная коленка.— Еще немного, и ты узнаешь, что такое предел моего терпения, — многозначительно предупредил Хок.Энджел сощурилась и едва заметно холодно улыбнулась при мысли о том, что она узнает, где же у Хока предел.И еще оттого, что сделала ему больно.— Допустим, я узнаю, где предел твоего терпения. И что тогда? — небрежно спросила она. — Хок, никогда не угрожай таким людям, как я. Мне нечего терять, а значит, нечего и бояться.— А как насчет Дерри? — ласково спросил Хок, глядя на нее.Энджел разом обуздала пробудившееся в ней желание снова уколоть его. Как могла она забыть, что боль легко может обернуться жестокостью и что острый, словно бритва, язык может ранить до крови?А жестокость порождает еще большую жестокость, калеча людей вокруг, разъедая их души и в конце концов уничтожая тебя самого.Ясное сознание того, что она не извлекла уроков из прошлого, было подобно пощечине.«Чего бы мне это ни стоило, я не потеряю себя из-за Хока, — думала Энджел. — И скорее умру, чем позволю ему причинить боль Дерри».— Я сама стала называть себя Ангелом после автокатастрофы, когда наконец решила, что буду жить, — сказала она.Энджел говорила тихо, спокойно, отрешенно, и Хок чувствовал, как холод сковывает его тело.— Ангел — это живое существо, которое однажды умерло. Как я. Живое, затем мертвое, потом снова живое.Хок отчаянно боролся с желанием заключить Энджел в объятия, но его удерживал страх, что она, как загнанный зверь, бросится на него.Он не винил Энджел. Он жестоко обидел ее и не знал, как залечить эту рану. Он не мог предложить ей ничего, кроме жадного, из глубины души идущего любопытства, требующего ответа на вопрос: что же это за штука такая — хрупкое, иллюзорное и вместе с тем властное чувство, которое зовется любовью?— А ради Дерри ты будешь снова спать со мной? — спросил Хок.В его вопросе Энджел уловила больше любопытства, чем желания.— Ты сам не хочешь меня, — ответила она, — поэтому этот вопрос не возникнет.— С чего ты решила, что я тебя не хочу?Хриплые звуки, сорвавшиеся с губ Энджел, едва ли можно было назвать смехом.— От того мерзкого действа на катере ты получил не больше удовольствия, чем я, — сказала она, — так что не беспокойся. Я не наброшусь на тебя. Никаких спектаклей не будет — обещаю.Энджел склонила голову и посмотрела на золотые часы на руке у Хока.— Прилив начнется через двадцать минут, — деловым тоном сказала она. — Так что, будем ловить рыбу или сматываем удочки?— Конечно, ловить рыбу.Хок наклонился так близко, что сквозь тонкую материю платья почувствовал тепло тела Энджел. Близко, очень близко, но все же не коснулся ее.— Ангел, ты действительно подумала, что влюбилась в меня?Чудесная роза, которую мысленно воссоздала в своей голове Энджел, взорвалась тысячью острых осколков. Энджел вдруг почувствовала, что больше не может выносить близости Хока, повернулась и бросилась к тропе.Каждое ее движение исторгало серебристый крик пришитых к платью колокольчиков. Нежные звуки воспринимались Хоком, как крошечные взрывы, от которых нельзя было увернуться. Они оставляли крошечные ранки, которые кровоточили.Хок бросился за Энджел, боясь, что она поскользнется на узкой тропе и упадет, потому что ее крылья сломаны и она больше не может летать.Но даже когда он догнал и крепко схватил ее, она как бы не заметила этого.Хок больше не задавал вопросов. Он уже знал, что правда, высказанная Энджел, причиняет ему не меньшую боль, чем ей. Глава 17 — Дай-ка я понесу, — сказал Хок.Он взял тяжелую, два на два фута квадратную панель из рук Энджел. Она не возражала. Это не имело смысла, Хок был много сильнее ее.Он равнодушным взглядом окинул подарок, предназначавшийся миссис Карей. В холл проникал слабый, словно сумеречный свет. Кусочки стекла казались темными, почти бесцветными, как обычный карандашный рисунок на дешевой бумаге.Но вот Хок вошел в полосу света, заливавшего ступени, и панель в его руках засверкала, краски ожили, поражая буйством цветов.Хок остановился, захваченный игрой цвета. Прошла минута, вторая, третья, он все стоял, не в силах пошевелиться, не замечая времени. Он наклонял панель так и эдак, пораженный волшебным многообразием красок, собранных в его руках.Подняв наконец глаза, он увидел, что Энджел смотрит на него.— Вот за что я люблю цветное стекло, — сказала она, глядя, как переливаются краски в руках Хока. — Это как жизнь. Все зависит от того, в каком свете ты ее видишь.Не успели эти слова сорваться с ее губ, как Энджел поняла, что они предназначаются Хоку. Она быстро повернулась, чтобы запереть за ним дверь, надеясь, что он не осознает этого.— Ты хочешь сказать, что я вижу жизнь в черном свете? — спросил Хок.Ясно было, что он прекрасно понял смысл ее слов.Впрочем, этого следовало ожидать. Хок был на редкость умен и сообразителен.— Нет, — возразила Энджел. — Мое замечание касалось лишь природы цветного стекла и света.Не глядя на Хока, она направилась к машине. В эти три дня, что прошли с момента их разговора на берегу, Энджел старательно избегала всего, что касалось личной темы.— То есть общие рассуждения? — спросил Хок, приподняв бровь.— Именно так. Общие рассуждения.Энджел открыла, багажник машины, встряхнула старое одеяло и жестом показала Хоку, чтобы он завернул в него панель.— Сколько стоит такая штука? — спросил Хок.Энджел с завистью смотрела, с какой легкостью он управляется с тяжелой панелью. Его сильное, гибкое, упругое тело двигалось с грациозностью, всякий раз заново удивлявшей ее. Хок непрерывно менялся, словно витраж при разном освещении.И, как мозаичное стекло, он мог серьезно ранить при неосторожном движении.— Маленькие панели вроде этой стоят от ста до двухсот долларов, — сказала Энджел, помогая уложить витраж в машину. — Минус комиссионные галереи, ну и, конечно, стоимость материала. Хорошее стекло очень дорого.Она закрыла крышку багажника.— И сколько таких штук у тебя было на выставке в Ванкувере? — не унимался Хок.— Тридцать две. — Энджел открыла сумочку и порылась в поисках ключей.— И все проданы?Энджел посмотрела на Хока и встретила пронзительный взгляд его карих, ясных, как кристалл, глаз.— Кроме трех, — ответила она.— А проданы маленькие?— Нет, довольно крупные, а что?Хок проигнорировал ее вопрос:— Сколько выставок ты устраиваешь за год?Энджел достала из сумочки ключи и уставилась на Хока, недоумевая, зачем ему это знать. Впрочем, легче было ответить, чем спорить с ним. Да к тому же деньги — тема вполне безопасная.— Три выставки в год, — сказала Энджел. — По одной в Сиэтле, в Портленде и в Ванкувере.— И все удачные?— Да.— Тогда тебе действительно не нужны деньги от продажи Игл-Хед, — заметил Хок.— Да.— А Дерри нужны.— Да.— Зачем?Энджел замялась, пожала плечами. В конце концов Хок всегда может узнать это у самого Дерри. Да и нет тут никакого секрета.— Дерри хочет стать хирургом — объяснила она. — А для этого надо учиться от шести до десяти лет. Его приняли в Гарвард, но стипендии не дали, так как формально он не нуждается.— Игл-Хед?— Да.— Понятно.— Правда? — спросила Энджел, бросив быстрый взгляд на Хока. — На этот раз, похоже, ты видишь все в правильном свете.Она прерывисто вдохнула, прежде чем продолжить.— Для Дерри это не мальчишеская причуда, — сказала она. — Мои родители при аварии погибли мгновенно. А мать Дерри — нет. И брат его — тоже. Дерри вытащил их из-под обломков, но они умерли на его глазах от потери крови, потому что он не знал, как спасти их.Лицо Хока застыло. Он хотел задать Энджел вопрос, но не знал, как это сделать, как решиться взглянуть в ее потемневшие от тяжелых воспоминаний глаза.— А ты, — тихо спросил он наконец. — Ты была в сознании, когда Дерри вытащил тебя?— Да. Но я не могла ему помочь.Энджел поняла, о чем хотел, но так и не решился спросить Хок.— У меня была разбита ключица, сломаны ребра и множественный перелом ног, — как можно спокойнее сказала она. — Мать Дерри была без сознания. Его брату повезло меньше. Я лежала и не могла пошевелиться, но я слышала, как Грант…Ее голос оборвался. Когда она заговорила снова, он был бесцветный, словно матовое стекло.— Когда все кончилось, Дерри плакал и бил кулаками так, что содрал их до крови. Я ничем не могла ему помочь.— Энджел, — нежно сказал Хок и осторожно коснулся кончиками пальцев ее щеки, сожалея, что своим вопросом невольно причинил боль.Она уклонилась от его ласки.— Тогда Дерри поклялся стать врачом — он как бы хотел загладить свою вину перед теми, кого не смог спасти, — сказала Энджел. — Это его способ примириться с судьбой, которая так жестоко обошлась с ним: оставшись невредимым, он обречен был видеть, как умирает от потери крови его мать и как бьется в агонии его брат.Энджел подняла глаза, и у нее перехватило дыхание. Она повидала достаточно боли и горя, чтобы угадать их в мрачном лице Хока.— Тебе действительно нравится Дерри? — спросила она, сомневаясь, что Хок способен испытывать такие чувства. — Он тебя тоже любит. Бог знает почему, — рассеянно добавила она и нахмурилась.Энджел никогда не могла понять, почему Дерри с улыбкой воспринимает все колкости, которые отпускает Хок.Лицо Хока снова стало непроницаемым.— Возможно, я напоминаю ему Гранта, — предположил он.— Ты совершенно не похож на его брата.— Да?Удивленный изгиб черных бровей Хока разозлил Энджел.— Грант был способен любить, — холодно сказала она.— И его, должно быть, тоже любили.— Что ты имеешь в виду?— Гранта любила его мать. Его любил Дерри. Ты.— Да.— Наверное, это здорово, — сказал Хок.Его голос звучал ровно, без издевки. Он просто хотел сказать: это, должно быть, здорово, когда тебя любят.— Энджел, тебя ведь тоже любили, правда? Твои родители, Грант, Дерри, даже Карлсон. Каждый по-своему, но все они любили тебя.— Да, — прошептала Энджел. — И я тоже их любила.— Любовь рождает любовь. Чудесный замкнутый круг.Лицо Хока изменилось, воспоминания когтями впились в его мозг.— Но твои родители… — начала Энджел и остановилась.Грубый смех Хока оглушил ее, терзая и причиняя боль. Она протянула руку, словно хотела дотронуться до него.— Хок, — сказала она. — Не надо.Но Хок заговорил, и это был горький рассказ.— Моя мать вышла замуж за отца, когда я уже шесть месяцев сидел у нее в животе, — сказал Хок. — Вообще-то он не был моим отцом, но в ту пору еще не знал этого. Она сообщила ему это через шесть лет. Сообщила в записке, которую приколола к моей рубашке, сбежав с одним коммивояжером.Хок злобно улыбнулся.— Жутко трогательно, — добавил он. — Подкинуть мужчине ребенка, сообщив при этом, что он не отец ему.Энджел попыталась что-то сказать, но Хок не заметил. Его ясные, холодные глаза устремились в прошлое.— Отец взял меня, — продолжал Хок, — почему — не знаю. Ясно только, что не из любви. Его мать переехала к нам. Естественно, она тоже не пылала ко мне любовью. Хотя ничего не скажешь, они были достаточно добры ко мне. Я не голодал, да и наказывали меня всего лишь ремнем, как бы ни были пьяны при этом.Энджел поежилась, вспомнив, как Хок говорил ей, что однажды он взял без разрешения рыболовные снасти отца и тот жестоко избил его. Тогда она решила, что это шутка.Теперь же знала, что нет, и это знание не доставило ей удовольствия.— После бегства матери я научился работать, — продолжал Хок. — Я собирал овощи, ходил за цыплятами, разносил газеты — да вообще много чего делал. Деньги шли отцу на оплату комнаты и на еду.— Но ты же был совсем ребенком, — сказала Энджел, с трудом веря словам Хока.— Я ел их пищу и носил одежду, которую они мне покупали. Спал под их одеялом.Хок пожал плечами, не желая углубляться в материальную сторону. Не бедность удручала его, а отсутствие любви.— Они не разжирели за мой счет, — сказал он. — Наша ферма была просто смех. Пятьсот акров, а воды едва хватало на десять. Запад Техаса — это пустыня. Настоящая пустыня. Земля годится только для добычи песка. Сущий ад.Внезапно Хок обошел вокруг машины, открыл дверцу и сел на сиденье.Энджел стояла неподвижно, пораженная рассказом Хока, открывшим ей такую сторону его жизни, о которой она не подозревала: прошлое Хока такое же безжалостное, как и земля, о которой он говорил.Ей хотелось расспросить его о том, что осталось невысказанным.Других детей тоже бросали матери, но они научились любить и доверять женщинам. Карлсон, например. Его детство было не лучше, чем у Хока. Даже хуже: Карлсон — наполовину индеец, ему пришлось сражаться еще и за право жить и работать среди белых.И все же Карлсон умел любить.Почему же Хоку это не дано?Хок наклонился и открыл дверцу, молчаливо приглашая Энджел сесть в ее собственную машину. Она села за руль, бросила быстрый взгляд на Хока и слегка трясущимися руками повернула ключ зажигания.Хок не смотрел на нее. Не открой он ей дверцу, можно было подумать, что он забыл о ее существовании. «О чем он думает, — пронеслось в голове у Энджел. — Какие осколки прошлого вспоминает, какого они цвета… Насколько острые у них края и как глубоко они ранили его?»Но Энджел больше ни о чем не спрашивала. Она научилась этому с самого первого раза. Цвета, которые он ей показал, были черными, почти дьявольскими и при этом неотразимо притягательными.Энджел молча вела машину к дому миссис Карей. Остановившись у ее дверей, она вопросительно посмотрела на Хока. Захочет ли он пойти с ней в дом или останется ждать в машине?— Где мы? — спросил Хок, подняв на нее глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21