Кристиан побледнел.
— Ах! Вы безумно в нее влюблены! — воскликнул граф. Кристиан вздохнул и устремил глаза вверх.
— Ну хорошо, и что же вы намерены делать? — спросил граф.
— Ваша светлость, все очень просто, — решительно сказал Кристиан. — Я ее похищу!
— Ай-ай-ай, мой дорогой друг!
— Помилуйте, ваша светлость, разве теперь больше не похищают девушек?
— Конечно, черт возьми! Но будьте осторожны с Инженю: она замужняя женщина. Оже, если вы похитите его жену, поднимет страшный шум; огласка, которой мы стремимся избежать, с его помощью падет на нас. И благородную роль, что нам предстоит сыграть, вместо нас исполнит он.
— Но, ваша светлость…
— Ах, вы еще не знаете, что представляет собой этот Оже! Это, поверьте мне, очень опасный негодяй; конечно, я охотно упрятал бы его в каменный мешок, но тогда он из негодяя превратится в узника, заслуживающего сочувствия. Послушайте же меня, мой дорогой Кристиан, и бойтесь, как чумы, обратить на господина Оже внимание общества.
— Но что же делать, ваша светлость?
— Надо ждать, дорогой мой; Оже долго бездействовать не сможет; кстати, если бы он и сумел что-то предпринять, решительные поступки не в его характере; совсем скоро он должен превратиться в законченного преступника, верьте моему опыту. Мои слова вызывают у вас улыбку, ибо вам известно, что мне всего лет на семь — восемь больше, чем вам; но принцы рождаются на десять лет старше остальных людей, — следовательно, я старше вас вдвое.
— Значит, ваша светлость, вы мне советуете ждать? -Да.
— Но ожидание — это смерть. Инженю во власти этого негодяя, он ее муж.
— Правильно! Поэтому сейчас мы все здраво обсудим, и вы неоспоримо уверитесь, что мои доводы убедительнее ваших. Вы хотите все здраво обсудить?
— Клянусь вам, ваша светлость, что большего я и не прошу.
— Хорошо, садитесь.
— Я не смею, ваша светлость…
— У вас больная нога.
— Ваша светлость, я вынужден повиноваться, — сказал Кристиан и присел на стул.
Граф д'Артуа придвинул к нему свое кресло, как это делают в Комеди Франсез, когда собираются исполнить спокойную сцену.
— А теперь вы слушаете меня? — спросил принц.
— Слушаю, ваша светлость, — ответил Кристиан.
XLVIII. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГРАФ Д'АРТУА И КРИСТИАН ПРЕДАЮТСЯ ЗДРАВЫМ РАССУЖДЕНИЯМ
— Итак, вы, мой дорогой Кристиан, утверждаете, что Инженю находится во власти этого человека? — продолжал принц.
— Да.
— И что он обладает ею?
— Я этого очень боюсь.
— Но возникает вопрос!
— Извольте, мой принц.
— Любит ли она вас?
— Не знаю, ваша светлость.
— Как не знаете?
— Не любит, поскольку согласилась выйти замуж, но…
— Хорошо! Вы верите, что она вас любит?
— О Боже, ваша светлость! Вы понимаете, ваше высочество, когда я вижу этого негодяя, осквернившего себя преступлениями, написанными у него на лице, и смотрю в зеркало на себя, то, признаться, мне кажется вероятным, что Инженю предпочитает меня своему мужу.
— Дорогой мой, вы должны в этом увериться — это первейшая необходимость… Инженю никогда не будет принадлежать этому человеку, если она вас любит.
— О ваша светлость!
— Я понимаю, черт возьми, что вам этого мало.
— Да.
— Она должна принадлежать вам, не так ли?
— О да, ваша светлость!
— Однако это дело, дорогой мой, касается только вас и Инженю, и тут я бессилен что-либо вам посоветовать.
— Но разве ваше высочество не могли бы употребить все свое влияние, чтобы аннулировать этот брак? — осторожно осведомился молодой человек.
— Я думал об этом, черт побери! Но под каким предлогом? Посудите сами. Сейчас общество на стороне добродетельных браков; Инженю из народа, Оже тоже; негодяй — вам это известно — разыгрывает из себя перебежчика из наших рядов, беглеца от наших развращенных нравов. Брак с плебейкой усилил его позиции в глазах общественного мнения; если мы посягнем на этот брак к добьемся его разрыва, то я уже сейчас вижу, как все газетные писаки обмакивают свои перья в желчь! Будем осторожны!
— Главное, ваша светлость, в том, будет ли этот человек жить с Инженю или нет?
— Я вам уже сказал, мой милый, ступайте прямо к ней и все выясните! Вы обязаны объясниться с этим ребенком! Удачно выберите время вашей встречи, это важно; постарайтесь не приходить в жилище супругов, чтобы не дать повода мужу легко убить вас под предлогом ревности. Теперь больше не колесуют преступников, их почти перестали вешать, и мой брат говорит, что следует вообще отменить смертную казнь; крепкий малый Оже прикончит вас к великому удовольствию патриотов, которые истолкуют вашу смерть как отмщение за поруганную добродетель. Берегитесь, мой милый, берегитесь!
— Я уже говорил, ваша светлость, что мне не остается другого выхода, кроме похищения.
— Да, но вы уедете, а я останусь. Поэтому гроза обрушится на меня… В конце концов, если это вам принесет пользу, оставьте меня под водосточной трубой и ни о чем не волнуйтесь.
— Помилуйте, ваша светлость! Вы ведь понимаете, не правда ли, что я скорее умру от горя, чем причиню вам хотя бы тень огорчения!
— Благодарю!.. Поистине, вы оказываете мне огромную услугу; в последнее время меня весьма недолюбливают, и, полагаю, мне будет очень выгодно не служить козлом отпущения, а найти себе замену на эту роль. Не вмешиваясь в это дело, я смогу гораздо больше быть вам полезен как союзник, чем соучастник. Можете рассчитывать на меня и днем и ночью; дождитесь благоприятной возможности и, когда она представится, приходите ко мне, чтобы я помог вам ею воспользоваться. Ах, черт возьми, в жизни женщины всякое бывает!
— Ваша светлость, мне пришла в голову еще одна мысль! Если я оскорблю Оже или позволю ему оскорбить себя, то смогу вызвать этого мерзавца на дуэль и убить!
— Ерунда! — поморщился граф. — Ваша мысль, позвольте сказать об этом откровенно, представляется мне заурядной. Во-первых, как вы, благородный дворянин, можете бросить вызов лакею? Во-вторых, примет ли этот лакей ваш вызов? Предположим, он его примет, но это опять-таки вызовет скандал; к тому же негодяй уже принял меры предосторожности, ведь я его насквозь вижу. Готов с вами держать пари, как сказал бы герцог Орлеанский, что метр Оже сейчас в присутствии нотариуса страхует собственную жизнь и под видом завещания кладет на хранение какой-нибудь гнусный пасквиль, который в случае его смерти будет представлять для нас большую опасность.
— Увы, ваша светлость, я вынужден признать, что и на этот раз вы правы.
— Значит, вы больше не можете предложить мне никаких идей?
— Нет, ваша светлость.
— Подумайте хорошенько!
— Я ничего не нахожу.
— Итак, вы уже не видите абсолютно никакого выхода?
— Не вижу.
— Что ж, в таком случае попытаюсь попробовать, не окажусь ли я удачливее вас.
— О ваша светлость!
— У меня всего одна идея.
— Какое это имеет значение, если она хороша!
— Надеюсь, вы останетесь довольны.
— Благодарю вас!
— Черт возьми, я обязан сделать это для вас!.. Я без злого умысла едва не отнял у вас эту малышку и теперь намерен вернуть ее вам, вот и все.
— Ах, ваша светлость, добьетесь вы успеха или нет, я все равно клянусь, что буду вечно вам признателен!
— Полноте! Разве вы и без этого не преданы мне?
— Телом и душой, мой принц.
— Когда-нибудь вы прольете ради меня свою кровь, быть может, даже пожертвуете жизнью! Так вот, в тот день вам придется заплатить мне слишком дорогую цену, а пока удовольствуемся задатком!
Кристиан, не говоря ни слова, жестами и мысленно дал клятву верности графу, что и изобразилось на его честном лице.
— Да, я уверен в вас! — с улыбкой воскликнул граф д'Артуа. — Ну, теперь выслушайте меня.
Кристиан стал слушать с удвоенным вниманием.
— Вы чертовски мучились, придумывая похищение, развод, убийство, дуэль — называйте это как угодно, — чтобы добиться чего? Того, чтобы эта малышка принадлежала вам, и только вам.
— Да, вы правы, ваша светлость.
— Хотя вы старались изо всех сил лишь потому, что пытались найти добродетельный способ отнять эту женщину у мужа.
— Да, я действительно искал самый добродетельный способ; это, наверное, смешно, но тем не менее правда.
— Хорошо, судите сами… Сначала вы толковали мне о похищении. Но в этом случае вы отнимаете у дочери отца, а у отца — дочь. Я уже не говорю о скандале — этот вопрос нами решен. Да, вы мне сказали, что папаша Ретиф будет жить вместе с вами; полагаю, что, если бы он так поступил, с его стороны это было бы не особенно добродетельно. Вы мне возразите, что подобная мораль излагается в его книгах, и он будет вправе считать для себя возможным делать то, о чем пишет; но, скажем откровенно, — у меня тут есть несколько его томиков, которые я не держу на видном месте, — эту мораль папаши Ретифа не назовешь безупречной. Я прочел почти все, что он написал: это не так остроумно, как у Кребийона-сына, зато еще более непристойно; вы понимаете, что я не хочу ругать литературу нашего тестя. Я говорю «нашего тестя», ибо, как вы сами знаете, Кристиан, я чуть было не женился на его дочери.
Неиссякаемая веселость молодого принца, благодаря которой он легко покорял все сердца, наконец-то вырвалась на волю.
Собеседники слишком долго оставались серьезными.
— Я продолжаю, — сказал граф д'Артуа. — Вы признали, что ваш первый способ, то есть похищение, аморален?
— Увы, да!
— Перейдем к разводу. Развод, или разрыв отношений, состоит из кляуз, крючкотворства адвокатов и невнятной судебной писанины, известной под названием мемуаров. Вы напечатаете мемуар, в котором, стремясь оправдать Инженю, обольете грязью ее мужа; муж опубликует мемуар, в котором, оправдывая себя, обольет грязью вас; жена тоже выпустит мемуар, в котором она сама вымажет себя грязью, и этого достаточно, чтобы ее не пожелал ни один порядочный мужчина. Да, это неизбежно!.. Ведь от всего, во что вгрызаются зубами четыре адвоката, Кристиан, остаются лишь обглоданные кости. Ответьте мне, разве морален этот законный способ, который в конце концов, это несомненно, вымажет грязью всех и, может быть, лишь укрепит права господина Оже на его супругу?
Кристиан опустил голову.
— Рассмотрим третий способ, каковым является дуэль, — продолжал принц. — Так вот, по моему мнению, он самый неразумный из всех. Вы вызываете этого человека на дуэль, не так ли? И делаете это, будучи уверенным в том, что убьете его!
Кристиан пытался что-то возразить, но принц жестом потребовал молчания и продолжал разглагольствовать:
— Я очень хочу верить, что вы не пойдете на дуэль с мыслью, что он убьет вас; но сами подумайте, ведь было бы чудовищной глупостью своей смертью предоставить Оже полную власть над его супругой! Итак, вы полагаете, что убьете его. Прекрасно, но позвольте мне заметить, дорогой мой, позвольте напомнить, что способ этот не рожден благими намерениями, хотя я, слава Богу, вовсе не святоша; вас начнет преследовать мой брат и отрубит вам голову из уважения к морали. Если я добьюсь вашего помилования, — но вы понимаете, что, если вы будете настаивать на дуэли, хотя этот способ никуда не годный, мне придется сильно постараться, чтобы добиться этого помилования с помощью моей сестры-королевы, — вы не сможете жить открыто с женщиной, мужа которой вы убьете и которая будет зваться «вдова Оже». Так дело не делается. Вам придется на итальянский или испанский манер подыскать надежного головореза, чтобы он прикончил в драке господина Оже; но тогда мы не будем, как сейчас, рассуждать о морали, а будем уже говорить о терзаниях совести. Вы не будете подвергаться преследованиям — это ясно; вас не обезглавят — это ясно; честь ваша не пострадает — это тоже ясно; но вас будут терзать угрызения совести, вы уподобитесь Оресту; вам будет чудиться, будто шевелятся занавеси вашего алькова, и вы будете спать, положив у изголовья саблю. Кто знает, вы, став сомнамбулой, подобно адептам господина Месмера, быть может, в одну прекрасную ночь убьете свою любовницу, считая, будто убиваете призрак ее покойного мужа! Такое бывает! Мне, например — поскольку по ночам во сне я брежу вслух, — врачи категорически запретили держать под рукой оружие… Скажите, Кристиан, как вы находите мою логику? Если я бываю перед кем-то виноват, мой друг, то мне кажется, что мои ошибки вполне искупаются порывами нравственного и религиозного красноречия, и по сравнению со мной господа Фенелон, Боссюэ, Флешье и Бурдалу выглядят просто жалкими теологами.
— К сожалению, ваша светлость, все сказанное вами очень мудро, но все то, на что вы изволили обратить мое внимание, приводит меня в ужас. Однако мне сейчас показалось, будто я слышал, как вы сказали, что у вас родилась новая мысль.
— О да, и мысль превосходная!
— И что дальше?
— Дальше? Я вам просто еще не раскрыл ее.
— Надеюсь, ваша светлость, вы поделитесь ею со мной?
— Конечно! Прошу вас, следите внимательно за ходом моих рассуждений.
— Я весь внимание, ваша светлость.
— Зная теперь, чего делать не следует, мы начинаем понимать, что в наших силах сделать. Вот моя мысль, и делится она на три части: первое, Инженю надо оставить в Париже жить вместе с отцом…
— Но тогда и с ее мужем? — сразу же спросил несчастный влюбленный.
— Прошу, не перебивайте меня! Я так часто уклонялся от предмета нашего разговора, что смогу сам окончательно запутаться. Итак, повторяю: первое — оставить Инженю с отцом в нашем славном городе Париже; второе — успокоить, замять, притушить все слухи, которые уже распространяют или очень хотели бы распространить об этой истории, что предполагает отказ от всякого процесса, требования развода и какого-то ни было суда; третье — беречь как зеницу ока ничтожную жизнь этого подлеца Оже… Сидите спокойно, сейчас я все объясню.
Кристиан с трудом подавил вздох злости.
— Случись со мной подобная история — я поступил бы следующим образом, — продолжал граф. — Я владею несколькими домами в разных местах Парижа; у одних есть сад, у других — нет; одни находятся в самых отдаленных кварталах, другие располагаются в самых многолюдных… Ах, да, забыл сказать, что прежде всего я уверился бы в любви мадемуазель Инженю; я подчеркиваю — мадемуазель, и за это вы должны быть мне благодарны.
— Ваша светлость, можно ли быть уверенным в этом?
— Эту тайну мне поведал лично ее муж.
— Ах! — с облегчением вздохнул молодой человек.
— Поняли?
— Да, ваша светлость.
— Уверившись в ее любви, что будет совсем нетрудно, ничего невозможного тут нет — разумеется, я говорю о вас, — я внушил бы Инженю непредолимое желание отомстить мужу. Этого, если я не ошибаюсь, добиться проще всего: самые счастливые женщины совершенно естественно питают склонность к мести, даже в отношении тех, кто приносит им счастье, и мадемуазель Инженю будет мстить за себя мужу с яростью, соизмеримой с теми муками, которые он заставлял ее претерпевать. Но вернусь к моим домам. Вы выберете себе в любом месте уединенный, спокойный, прелестный домик и будете приводить туда Инженю; вы соединитесь с ней по сердечной близости, ожидая последующих событий, и будете держать ее два-три часа, можно и дольше, если она того захочет, в гнездышке, которое выберет для себя ваша любовь. И здесь я вступаю в сферу самой утонченной философии; постарайтесь правильно меня понять, мой дорогой Кристиан.
Молодой человек, считавший все, что говорил принц, довольно логичным, удвоил внимание.
— В этом случае произойдет одно из двух, — рассуждал принц. — Либо вы будете совершенно счастливы, либо с вами этого не случится. Последнее предположение я отбрасываю как невозможное и невероятное, потому что на вашей стороне молодость, любовь и терпение, потому что мадемуазель Инженю ни в чем вам не откажет, а вы со своей стороны постараетесь не быть жестоким и примете от нее то, чем она вас одарит. Поэтому вы, мой дорогой Кристиан, будете вполне счастливы. Вы богаты, а если нет, то мой кошелек в вашем распоряжении. Теперь мы настоящие друзья; рассчитывайте на меня в пределах трехсот луидоров, которые я каждый год буду выплачивать вам начиная с сегодняшнего дня: это вознаграждение вы заслужили. Для денег в любви невозможного нет: я не из тех людей, кто утверждает, что за деньги мы можем купить любую женщину: для этого у меня слишком большой опыт. Но если у нас есть желанная женщина, то деньги странным образом помогают ее сохранять. Итак, вы устраиваете Инженю волшебное гнездышко; вы наряжаете ее как герцогиню; теперь вокруг нее все, что может сделать ее счастливой; вы должны устроить так, чтобы ваши щедроты предназначались только ей, а муж подыхал от голода и жажды, завидуя благополучию жены. Сделать это проще простого: если Инженю будет обедать с вами, на вашей отдельной квартирке, она без отвращения будет терпеть все лишения семейной жизни с Оже. Тот, поняв, что с жены ему взять нечего и продать ее он не может, уберется прочь, совершит в отношении Инженю какое-нибудь преступное деяние и окажется виновен;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Ах! Вы безумно в нее влюблены! — воскликнул граф. Кристиан вздохнул и устремил глаза вверх.
— Ну хорошо, и что же вы намерены делать? — спросил граф.
— Ваша светлость, все очень просто, — решительно сказал Кристиан. — Я ее похищу!
— Ай-ай-ай, мой дорогой друг!
— Помилуйте, ваша светлость, разве теперь больше не похищают девушек?
— Конечно, черт возьми! Но будьте осторожны с Инженю: она замужняя женщина. Оже, если вы похитите его жену, поднимет страшный шум; огласка, которой мы стремимся избежать, с его помощью падет на нас. И благородную роль, что нам предстоит сыграть, вместо нас исполнит он.
— Но, ваша светлость…
— Ах, вы еще не знаете, что представляет собой этот Оже! Это, поверьте мне, очень опасный негодяй; конечно, я охотно упрятал бы его в каменный мешок, но тогда он из негодяя превратится в узника, заслуживающего сочувствия. Послушайте же меня, мой дорогой Кристиан, и бойтесь, как чумы, обратить на господина Оже внимание общества.
— Но что же делать, ваша светлость?
— Надо ждать, дорогой мой; Оже долго бездействовать не сможет; кстати, если бы он и сумел что-то предпринять, решительные поступки не в его характере; совсем скоро он должен превратиться в законченного преступника, верьте моему опыту. Мои слова вызывают у вас улыбку, ибо вам известно, что мне всего лет на семь — восемь больше, чем вам; но принцы рождаются на десять лет старше остальных людей, — следовательно, я старше вас вдвое.
— Значит, ваша светлость, вы мне советуете ждать? -Да.
— Но ожидание — это смерть. Инженю во власти этого негодяя, он ее муж.
— Правильно! Поэтому сейчас мы все здраво обсудим, и вы неоспоримо уверитесь, что мои доводы убедительнее ваших. Вы хотите все здраво обсудить?
— Клянусь вам, ваша светлость, что большего я и не прошу.
— Хорошо, садитесь.
— Я не смею, ваша светлость…
— У вас больная нога.
— Ваша светлость, я вынужден повиноваться, — сказал Кристиан и присел на стул.
Граф д'Артуа придвинул к нему свое кресло, как это делают в Комеди Франсез, когда собираются исполнить спокойную сцену.
— А теперь вы слушаете меня? — спросил принц.
— Слушаю, ваша светлость, — ответил Кристиан.
XLVIII. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГРАФ Д'АРТУА И КРИСТИАН ПРЕДАЮТСЯ ЗДРАВЫМ РАССУЖДЕНИЯМ
— Итак, вы, мой дорогой Кристиан, утверждаете, что Инженю находится во власти этого человека? — продолжал принц.
— Да.
— И что он обладает ею?
— Я этого очень боюсь.
— Но возникает вопрос!
— Извольте, мой принц.
— Любит ли она вас?
— Не знаю, ваша светлость.
— Как не знаете?
— Не любит, поскольку согласилась выйти замуж, но…
— Хорошо! Вы верите, что она вас любит?
— О Боже, ваша светлость! Вы понимаете, ваше высочество, когда я вижу этого негодяя, осквернившего себя преступлениями, написанными у него на лице, и смотрю в зеркало на себя, то, признаться, мне кажется вероятным, что Инженю предпочитает меня своему мужу.
— Дорогой мой, вы должны в этом увериться — это первейшая необходимость… Инженю никогда не будет принадлежать этому человеку, если она вас любит.
— О ваша светлость!
— Я понимаю, черт возьми, что вам этого мало.
— Да.
— Она должна принадлежать вам, не так ли?
— О да, ваша светлость!
— Однако это дело, дорогой мой, касается только вас и Инженю, и тут я бессилен что-либо вам посоветовать.
— Но разве ваше высочество не могли бы употребить все свое влияние, чтобы аннулировать этот брак? — осторожно осведомился молодой человек.
— Я думал об этом, черт побери! Но под каким предлогом? Посудите сами. Сейчас общество на стороне добродетельных браков; Инженю из народа, Оже тоже; негодяй — вам это известно — разыгрывает из себя перебежчика из наших рядов, беглеца от наших развращенных нравов. Брак с плебейкой усилил его позиции в глазах общественного мнения; если мы посягнем на этот брак к добьемся его разрыва, то я уже сейчас вижу, как все газетные писаки обмакивают свои перья в желчь! Будем осторожны!
— Главное, ваша светлость, в том, будет ли этот человек жить с Инженю или нет?
— Я вам уже сказал, мой милый, ступайте прямо к ней и все выясните! Вы обязаны объясниться с этим ребенком! Удачно выберите время вашей встречи, это важно; постарайтесь не приходить в жилище супругов, чтобы не дать повода мужу легко убить вас под предлогом ревности. Теперь больше не колесуют преступников, их почти перестали вешать, и мой брат говорит, что следует вообще отменить смертную казнь; крепкий малый Оже прикончит вас к великому удовольствию патриотов, которые истолкуют вашу смерть как отмщение за поруганную добродетель. Берегитесь, мой милый, берегитесь!
— Я уже говорил, ваша светлость, что мне не остается другого выхода, кроме похищения.
— Да, но вы уедете, а я останусь. Поэтому гроза обрушится на меня… В конце концов, если это вам принесет пользу, оставьте меня под водосточной трубой и ни о чем не волнуйтесь.
— Помилуйте, ваша светлость! Вы ведь понимаете, не правда ли, что я скорее умру от горя, чем причиню вам хотя бы тень огорчения!
— Благодарю!.. Поистине, вы оказываете мне огромную услугу; в последнее время меня весьма недолюбливают, и, полагаю, мне будет очень выгодно не служить козлом отпущения, а найти себе замену на эту роль. Не вмешиваясь в это дело, я смогу гораздо больше быть вам полезен как союзник, чем соучастник. Можете рассчитывать на меня и днем и ночью; дождитесь благоприятной возможности и, когда она представится, приходите ко мне, чтобы я помог вам ею воспользоваться. Ах, черт возьми, в жизни женщины всякое бывает!
— Ваша светлость, мне пришла в голову еще одна мысль! Если я оскорблю Оже или позволю ему оскорбить себя, то смогу вызвать этого мерзавца на дуэль и убить!
— Ерунда! — поморщился граф. — Ваша мысль, позвольте сказать об этом откровенно, представляется мне заурядной. Во-первых, как вы, благородный дворянин, можете бросить вызов лакею? Во-вторых, примет ли этот лакей ваш вызов? Предположим, он его примет, но это опять-таки вызовет скандал; к тому же негодяй уже принял меры предосторожности, ведь я его насквозь вижу. Готов с вами держать пари, как сказал бы герцог Орлеанский, что метр Оже сейчас в присутствии нотариуса страхует собственную жизнь и под видом завещания кладет на хранение какой-нибудь гнусный пасквиль, который в случае его смерти будет представлять для нас большую опасность.
— Увы, ваша светлость, я вынужден признать, что и на этот раз вы правы.
— Значит, вы больше не можете предложить мне никаких идей?
— Нет, ваша светлость.
— Подумайте хорошенько!
— Я ничего не нахожу.
— Итак, вы уже не видите абсолютно никакого выхода?
— Не вижу.
— Что ж, в таком случае попытаюсь попробовать, не окажусь ли я удачливее вас.
— О ваша светлость!
— У меня всего одна идея.
— Какое это имеет значение, если она хороша!
— Надеюсь, вы останетесь довольны.
— Благодарю вас!
— Черт возьми, я обязан сделать это для вас!.. Я без злого умысла едва не отнял у вас эту малышку и теперь намерен вернуть ее вам, вот и все.
— Ах, ваша светлость, добьетесь вы успеха или нет, я все равно клянусь, что буду вечно вам признателен!
— Полноте! Разве вы и без этого не преданы мне?
— Телом и душой, мой принц.
— Когда-нибудь вы прольете ради меня свою кровь, быть может, даже пожертвуете жизнью! Так вот, в тот день вам придется заплатить мне слишком дорогую цену, а пока удовольствуемся задатком!
Кристиан, не говоря ни слова, жестами и мысленно дал клятву верности графу, что и изобразилось на его честном лице.
— Да, я уверен в вас! — с улыбкой воскликнул граф д'Артуа. — Ну, теперь выслушайте меня.
Кристиан стал слушать с удвоенным вниманием.
— Вы чертовски мучились, придумывая похищение, развод, убийство, дуэль — называйте это как угодно, — чтобы добиться чего? Того, чтобы эта малышка принадлежала вам, и только вам.
— Да, вы правы, ваша светлость.
— Хотя вы старались изо всех сил лишь потому, что пытались найти добродетельный способ отнять эту женщину у мужа.
— Да, я действительно искал самый добродетельный способ; это, наверное, смешно, но тем не менее правда.
— Хорошо, судите сами… Сначала вы толковали мне о похищении. Но в этом случае вы отнимаете у дочери отца, а у отца — дочь. Я уже не говорю о скандале — этот вопрос нами решен. Да, вы мне сказали, что папаша Ретиф будет жить вместе с вами; полагаю, что, если бы он так поступил, с его стороны это было бы не особенно добродетельно. Вы мне возразите, что подобная мораль излагается в его книгах, и он будет вправе считать для себя возможным делать то, о чем пишет; но, скажем откровенно, — у меня тут есть несколько его томиков, которые я не держу на видном месте, — эту мораль папаши Ретифа не назовешь безупречной. Я прочел почти все, что он написал: это не так остроумно, как у Кребийона-сына, зато еще более непристойно; вы понимаете, что я не хочу ругать литературу нашего тестя. Я говорю «нашего тестя», ибо, как вы сами знаете, Кристиан, я чуть было не женился на его дочери.
Неиссякаемая веселость молодого принца, благодаря которой он легко покорял все сердца, наконец-то вырвалась на волю.
Собеседники слишком долго оставались серьезными.
— Я продолжаю, — сказал граф д'Артуа. — Вы признали, что ваш первый способ, то есть похищение, аморален?
— Увы, да!
— Перейдем к разводу. Развод, или разрыв отношений, состоит из кляуз, крючкотворства адвокатов и невнятной судебной писанины, известной под названием мемуаров. Вы напечатаете мемуар, в котором, стремясь оправдать Инженю, обольете грязью ее мужа; муж опубликует мемуар, в котором, оправдывая себя, обольет грязью вас; жена тоже выпустит мемуар, в котором она сама вымажет себя грязью, и этого достаточно, чтобы ее не пожелал ни один порядочный мужчина. Да, это неизбежно!.. Ведь от всего, во что вгрызаются зубами четыре адвоката, Кристиан, остаются лишь обглоданные кости. Ответьте мне, разве морален этот законный способ, который в конце концов, это несомненно, вымажет грязью всех и, может быть, лишь укрепит права господина Оже на его супругу?
Кристиан опустил голову.
— Рассмотрим третий способ, каковым является дуэль, — продолжал принц. — Так вот, по моему мнению, он самый неразумный из всех. Вы вызываете этого человека на дуэль, не так ли? И делаете это, будучи уверенным в том, что убьете его!
Кристиан пытался что-то возразить, но принц жестом потребовал молчания и продолжал разглагольствовать:
— Я очень хочу верить, что вы не пойдете на дуэль с мыслью, что он убьет вас; но сами подумайте, ведь было бы чудовищной глупостью своей смертью предоставить Оже полную власть над его супругой! Итак, вы полагаете, что убьете его. Прекрасно, но позвольте мне заметить, дорогой мой, позвольте напомнить, что способ этот не рожден благими намерениями, хотя я, слава Богу, вовсе не святоша; вас начнет преследовать мой брат и отрубит вам голову из уважения к морали. Если я добьюсь вашего помилования, — но вы понимаете, что, если вы будете настаивать на дуэли, хотя этот способ никуда не годный, мне придется сильно постараться, чтобы добиться этого помилования с помощью моей сестры-королевы, — вы не сможете жить открыто с женщиной, мужа которой вы убьете и которая будет зваться «вдова Оже». Так дело не делается. Вам придется на итальянский или испанский манер подыскать надежного головореза, чтобы он прикончил в драке господина Оже; но тогда мы не будем, как сейчас, рассуждать о морали, а будем уже говорить о терзаниях совести. Вы не будете подвергаться преследованиям — это ясно; вас не обезглавят — это ясно; честь ваша не пострадает — это тоже ясно; но вас будут терзать угрызения совести, вы уподобитесь Оресту; вам будет чудиться, будто шевелятся занавеси вашего алькова, и вы будете спать, положив у изголовья саблю. Кто знает, вы, став сомнамбулой, подобно адептам господина Месмера, быть может, в одну прекрасную ночь убьете свою любовницу, считая, будто убиваете призрак ее покойного мужа! Такое бывает! Мне, например — поскольку по ночам во сне я брежу вслух, — врачи категорически запретили держать под рукой оружие… Скажите, Кристиан, как вы находите мою логику? Если я бываю перед кем-то виноват, мой друг, то мне кажется, что мои ошибки вполне искупаются порывами нравственного и религиозного красноречия, и по сравнению со мной господа Фенелон, Боссюэ, Флешье и Бурдалу выглядят просто жалкими теологами.
— К сожалению, ваша светлость, все сказанное вами очень мудро, но все то, на что вы изволили обратить мое внимание, приводит меня в ужас. Однако мне сейчас показалось, будто я слышал, как вы сказали, что у вас родилась новая мысль.
— О да, и мысль превосходная!
— И что дальше?
— Дальше? Я вам просто еще не раскрыл ее.
— Надеюсь, ваша светлость, вы поделитесь ею со мной?
— Конечно! Прошу вас, следите внимательно за ходом моих рассуждений.
— Я весь внимание, ваша светлость.
— Зная теперь, чего делать не следует, мы начинаем понимать, что в наших силах сделать. Вот моя мысль, и делится она на три части: первое, Инженю надо оставить в Париже жить вместе с отцом…
— Но тогда и с ее мужем? — сразу же спросил несчастный влюбленный.
— Прошу, не перебивайте меня! Я так часто уклонялся от предмета нашего разговора, что смогу сам окончательно запутаться. Итак, повторяю: первое — оставить Инженю с отцом в нашем славном городе Париже; второе — успокоить, замять, притушить все слухи, которые уже распространяют или очень хотели бы распространить об этой истории, что предполагает отказ от всякого процесса, требования развода и какого-то ни было суда; третье — беречь как зеницу ока ничтожную жизнь этого подлеца Оже… Сидите спокойно, сейчас я все объясню.
Кристиан с трудом подавил вздох злости.
— Случись со мной подобная история — я поступил бы следующим образом, — продолжал граф. — Я владею несколькими домами в разных местах Парижа; у одних есть сад, у других — нет; одни находятся в самых отдаленных кварталах, другие располагаются в самых многолюдных… Ах, да, забыл сказать, что прежде всего я уверился бы в любви мадемуазель Инженю; я подчеркиваю — мадемуазель, и за это вы должны быть мне благодарны.
— Ваша светлость, можно ли быть уверенным в этом?
— Эту тайну мне поведал лично ее муж.
— Ах! — с облегчением вздохнул молодой человек.
— Поняли?
— Да, ваша светлость.
— Уверившись в ее любви, что будет совсем нетрудно, ничего невозможного тут нет — разумеется, я говорю о вас, — я внушил бы Инженю непредолимое желание отомстить мужу. Этого, если я не ошибаюсь, добиться проще всего: самые счастливые женщины совершенно естественно питают склонность к мести, даже в отношении тех, кто приносит им счастье, и мадемуазель Инженю будет мстить за себя мужу с яростью, соизмеримой с теми муками, которые он заставлял ее претерпевать. Но вернусь к моим домам. Вы выберете себе в любом месте уединенный, спокойный, прелестный домик и будете приводить туда Инженю; вы соединитесь с ней по сердечной близости, ожидая последующих событий, и будете держать ее два-три часа, можно и дольше, если она того захочет, в гнездышке, которое выберет для себя ваша любовь. И здесь я вступаю в сферу самой утонченной философии; постарайтесь правильно меня понять, мой дорогой Кристиан.
Молодой человек, считавший все, что говорил принц, довольно логичным, удвоил внимание.
— В этом случае произойдет одно из двух, — рассуждал принц. — Либо вы будете совершенно счастливы, либо с вами этого не случится. Последнее предположение я отбрасываю как невозможное и невероятное, потому что на вашей стороне молодость, любовь и терпение, потому что мадемуазель Инженю ни в чем вам не откажет, а вы со своей стороны постараетесь не быть жестоким и примете от нее то, чем она вас одарит. Поэтому вы, мой дорогой Кристиан, будете вполне счастливы. Вы богаты, а если нет, то мой кошелек в вашем распоряжении. Теперь мы настоящие друзья; рассчитывайте на меня в пределах трехсот луидоров, которые я каждый год буду выплачивать вам начиная с сегодняшнего дня: это вознаграждение вы заслужили. Для денег в любви невозможного нет: я не из тех людей, кто утверждает, что за деньги мы можем купить любую женщину: для этого у меня слишком большой опыт. Но если у нас есть желанная женщина, то деньги странным образом помогают ее сохранять. Итак, вы устраиваете Инженю волшебное гнездышко; вы наряжаете ее как герцогиню; теперь вокруг нее все, что может сделать ее счастливой; вы должны устроить так, чтобы ваши щедроты предназначались только ей, а муж подыхал от голода и жажды, завидуя благополучию жены. Сделать это проще простого: если Инженю будет обедать с вами, на вашей отдельной квартирке, она без отвращения будет терпеть все лишения семейной жизни с Оже. Тот, поняв, что с жены ему взять нечего и продать ее он не может, уберется прочь, совершит в отношении Инженю какое-нибудь преступное деяние и окажется виновен;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84