И Инженю всерьез решила забыть Кристиана и, по невинности своей, посмела переглянуться с несколькими молодыми людьми, которые на нее заглядывались.
Но, к сожалению, это не были нежные глаза Кристиана; у этих юношей не было ни его изящной, легкой походки, ни благородной осанки и его неотразимого очарования.
Инженю внушала себе, что ненавидит Кристиана все сильнее, но в глубине души продолжала обожать его.
Итак, вследствие этого признания, которое кроткая девушка была вынуждена сделать самой себе, случилось так, что в один прекрасный день, когда Ретиф должен был обедать в большой компании литераторов и книготорговцев и их предполагаемая беседа непременно оскорбила бы слух семнадцатилетней девушки, Инженю объявила отцу, что предпочла бы остаться дома, и просьбу дочери писатель воспринял с радостью.
В четыре часа дня — в ту эпоху у всех, особенно у передовых людей, уже появилась привычка обедать поздно — Ретиф де ла Бретон отправился на литературную трапезу, оставив Инженю дома.
Девушка лишь этого и ждала.
Искушаемая демоном любви, она решила воспользоваться уходом отца, чтобы отправиться во дворец графа д'Артуа и разузнать там, что случилось с забывшим ее пажом.
Инженю дождалась четырех часов, но, поскольку стоял ноябрь, на улице было почти темно; Ретиф должен был вернуться не раньше десяти вечера. Из окна она следила за отцом до тех пор, пока он не скрылся за углом; едва он исчез из вида, Инженю набросила на плечи шерстяную накидку и, уверенная в себе, как сама невинность, вышла из дома и по набережным направилась к конюшням графа, которые ее подруги, девицы Ревельон, показали ей однажды, когда они проезжали мимо в фиакре.
Она шла, прижимаясь к стенам домов.
Мелкий дождь, тонкие, как волосы феи, струйки которого сеткой затягивали небо, невесомыми жемчужинами усеивал уже блестящую мостовую; Инженю, обутая во вкусе автора «Ножки Жаннетты», нерешительно ступала по влажным камням в своих прелестных туфельках без задника и на высоких каблуках.
Левой рукой она приподнимала коричневую юбку, открывая тонкую, стройную, божественную ножку, которую могли видеть и оценить только дома, вдоль которых она осторожно пробиралась.
Когда девушка подошла к улице Ласточки, с ней все-таки случилось нечто столь же странное, сколь и неожиданное.
В подвальном окне, находившемся на одном уровне с грязной брусчаткой, — к стене этого дома Инженю жалась, словно птичка, чье имя носила улица, — показалась голова мужчины, напоминавшая голову обезьяны в клетке.
Обеими руками этот мужчина, вцепившись в решетку, поддерживал тело на уровне странного окна, в которое он решил выглянуть.
По напряжению его рук землистого цвета угадывалось, что мужчина, на которого мы обращаем внимание читателя, этот обитатель выходящего на улицу подземелья, взобрался на табурет и таким образом дышал уличным воздухом снизу вверх, хотя обыкновенные парижане привыкли проделывать это сверху вниз.
Если бы Инженю, на секунду отвлекшись, проявила бы такое же любопытство, как и этот мужчина, и обратила на него внимание, то, наверное, могла бы заметить в глубине подземелья стол, освещенный свечой, бумаги, торчащее в свинцовой чернильнице грубое перо, а также несколько книг по химии и медицине, которые придавливали брошюры, сложенные на простом деревянном стуле.
Но Инженю прошла так быстро, что не только не заглянула в окно жилища подземного обитателя, но и не заметила его самого.
Он же хорошо видел девушку: тонкая ножка проскользнула в трех дюймах от его пальцев, судорожно вцепившихся в решетку; подолом юбки безобидная Инженю задела нос и развевающиеся волосы мужчины; наконец, его жаркое дыхание должно было бы обжечь лодыжку Инженю, просвечивающую под шелковым, уже ношенным, но туго натянутым чулком.
Девушка ощутила бы жар этого дыхания, если бы в этот вечер она была способна что-либо чувствовать; но у нее было тяжело на душе, и она с большим трудом шла по скользкой мостовой, думая только о своей чудовищной выходке.
Человек в подвальном окне, наоборот, не казался столь озабоченным, ибо он, едва заметив ножку и изящную ступню девушки, испустил нечто вроде приглушенного рычания.
Вдруг у него, словно у проснувшегося животного, охваченного плотским желанием, возникла жажда свежего воздуха и женского общества.
Он соскочил с табурета, торопливо набросил поверх грязной рубахи засаленную домашнюю куртку — он наградил ее званием халата — и, не теряя времени на то, чтобы надвинуть на грязные волосы шляпу или колпак, вприпрыжку взбежал по ступенькам лестницы к двери из подвала, выходившей в проход, что вел на улицу.
Инженю не успела пройти и пятидесяти шагов, как мужчина, словно ищейка, бросился по ее следам.
Квартал был изрезан извилистыми улочками, спускавшимися к набережной; Инженю заблудилась в них, и ей пришлось разыскивать дорогу.
Человек из подвала предстал перед ней в ту самую минуту, когда она в нерешительности остановилась и озиралась вокруг, чуть приподняв юбку.
Инженю испугал мрачный огонь, горевший в его глазах, и она поспешила вперед, не соображая, куда идет.
Мужчина тотчас пошел за ней.
Инженю охватил еще больший страх.
Мужчина обращался к девушке вполголоса, так что никто другой его слов не расслышал бы.
Кружным путем Инженю снова вышла на набережную и пыталась вернуться назад — несчастное дитя совсем потеряло голову.
Мужчина, наоборот, преследовал вполне определенную цель: он кружил вокруг Инженю подобно соколу, который, уверившись, что добыча от него не ускользнет, делает все более узкие круги.
Безлюдье и темнота — он явно к ним привык — придавали ему смелости; он бежал, потому что Инженю летела как на крыльях, и уже тянул когтистую, словно лапа, руку, чтобы схватить ее.
Девушка хотела закричать; он остановился, поняв, что она это сделает. Заметив, что мужчина стоит на месте, она собрала все свои силы и помчалась еще быстрее.
Но она ошиблась улицей, думая, что возвращается к дому, и прошла мимо почтовой кареты: та стояла распряженная, поджидая то ли лошадей, то ли кучера, то ли пассажиров.
Произошло это перед одной из тех загадочных лавочек, которые торгуют одновременно углем, фруктами, крепкими напитками и едой на вынос и которые всегда были и будут в Париже; одной из тех лавочек, что служили как почтовыми конторами, так и торговыми заведениями.
На пороге лавочки, где еще не зажигали света, за громоздкой неподвижной каретой спокойно стояла в ожидании какая-то закутанная в плащ фигура.
Инженю обогнула карету, спасаясь от мужчины, который снова стал ее преследовать, и приблизилась к этой тени.
Оказавшись между двумя этими внушающими ей страх людьми, девушка закричала.
— Почему вы кричите, мадемуазель, кто вас пугает? — донесся вдруг до Инженю серебристый, твердый голос, почти повелительно прозвучавший из-под капюшона плаща.
И заговорившая особа вышла на улицу навстречу беглянке.
— Ах! Слава Богу, вы женщина! — воскликнула обессиленная Инженю.
— Да, разумеется, мадемуазель. Вы нуждаетесь в защите? — спросила незнакомка.
С этими словами она откинула капюшон плаща и открыла лицо: красивое и благородное, свежее и юное.
Но Инженю едва переводила дыхание; будучи уже не в силах говорить, она с невыразимым ужасом показала на преследующего ее мужчину: тот, оказавшись в присутствии двух женщин, в нерешительности остановился и, опершись руками на бедра, с вызывающим видом стоял прямо посередине улицы, расставив ноги и мерзко улыбаясь.
— Ах, да, милая моя девушка, — обратилась молодая женщина к Инженю, беря ее за руку. — Вас пугает этот мужчина, не так ли?
— О да, да! — вскрикнула Инженю.
— Я понимаю: он очень уродлив.
И она прошла вперед, чтобы получше его разглядеть.
— И даже гнусен! — продолжала незнакомка, пристально рассматривая мужчину, хотя, казалось, его чудовищная уродливость ничуть ее не пугает.
Изумленный преследователь застыл на месте, но, услышав слова незнакомки, которых он никак не ожидал, что-то злобно прошипел в ответ.
— Да, гнусен, — повторила молодая женщина, — но из-за этого бояться его не стоит.
И, подойдя к нему еще ближе, спросила:
— Вы, негодяй, случайно, не вор? В таком случае, у меня для вас припасен пистолет.
И она достала из кармана плаща оружие.
Мужчина всем телом отпрянул назад, увидев пистолет, который резким движением направила на него бесстрашная женщина.
— Да нет, не вор, — хриплым и встревоженным, но по-прежнему насмешливым голосом ответил он. — Я всего-навсего поклонник красивых девушек вроде вас.
— Для этого вам следовало бы быть покрасивее, — отпарировала незнакомка.
— Красивый или уродливый, но я тоже могу понравиться, как и любой другой, — возразил бесстыдный собеседник.
— Допустим, но нам вы не нравитесь и не понравитесь. Советую вам идти своей дорогой.
— Но только после того как поцелую одну из вас, — объявил мужчина, — хотя бы ради того, чтобы доказать вам, прекрасная моя героиня, что мне не страшен ваш пистолет!
Инженю вскрикнула, заметив, что к ней снова тянется его паучья лапа. Незнакомка спокойно опустила пистолет в карман и с силой оттолкнула обидчика.
Но тот не признавал себя побежденным: он с веселым видом, который вызвал бы отвращение даже у маркитантки, предпринял вторую попытку осуществить свое намерение.
Молодая женщина почувствовала, как к ней прикоснулась его рука; она быстро, с хладнокровием дуэлянта, отступающего для того, чтобы снова вернуть себе на миг потерянное преимущество, отошла назад, но при этом влепила оскорбителю такую крепкую пощечину, что тот буквально полетел на постромки кареты.
Мужчина поднялся, колеблясь, не нанести ли ответный удар, но показанное ему оружие делало месть опасной; потом, решив отступить, он скрылся за поворотом улицы, бормоча:
— Мне определенно не везет с женщинами, и темнота помогает не больше, чем яркий день.
Проклиная все на свете, он снова открыл дверь в свой подвал, затем подошел к столу — на нем догорала оплывшая свеча — и опустился на стул, где лежали книги, со словами:
— Ну что ж, хорошо! Раз Бог не создал меня красивым, я стану страшным!
XXXIX. КТО БЫЛА НЕЗНАКОМКА, ДАВШАЯ ПОЩЕЧИНУ МАРАТУ
Когда девушки остались вдвоем после ухода Марата (ибо мы предполагаем, что читатель узнал его в мужчине у подвального окна — мужчине из подземелья, что сидел за шатким столом у оплывшей свечи), незнакомка обняла за плечи еще дрожавшую от страха Инженю и привела ее в лавку, у порога которой на бедную девушку обрушилось столько неожиданностей.
В задней комнате лавки появилась с лампой в руках хозяйка, отужинавшая с кучером кареты.
Теперь Инженю смогла не спеша рассмотреть приветливое, спокойное лицо красивой женщины, которая так отважно защитила ее от домогательств мужчины.
— К счастью, здесь оказалась я, поджидая карету, — обратилась она к Инженю.
— Значит, вы покидаете Париж, сударыня? — спросила та.
— Да, мадемуазель. Я из провинции, с детства живу в Нормандии. Я приехала в Париж ухаживать за старой родственницей; она долго болела, но вчера умерла. Сегодня я возвращаюсь домой, увидев в Париже лишь то, что можно видеть из окон вон того дома напротив; сейчас его окна закрыты, подобно глазам той, что жила в нем.
— Ах, как жаль! — огорчилась Инженю.
— Ну, а кто вы, дитя мое? — спросила незнакомка почти материнским тоном, хотя разница в возрасте между нею и ее юной спутницей едва составляла три-четыре года.
— Я, сударыня, из Парижа и никогда его не покидала.
— Куда же вы шли? — спросила старшая из девушек голосом, который непроизвольно звучал громко и в котором, несмотря на его мягкость, легко различалась повелительная интонация, присущая решительным натурам.
— Я… — пролепетала Инженю. — Я возвращалась домой.
Никто не лжет с большим апломбом, нежели в чем-то виноватая девушка, сколь бы наивной она ни была.
— И далеко ваш дом?
— На улице Бернардинцев.
— Мне это ничего не говорит: я не знаю, что это за улица и где она находится.
— Боже мой, я сама знаю не лучше вас. Где я сейчас нахожусь? — спросила Инженю.
— Мне это совершенно неизвестно, но я могу спросить у хозяйки. Хотите?
— О сударыня, очень хочу. Вы окажете мне огромную услугу.
Пассажирка кареты обернулась; все тем же четким, но вместе с тем властным голосом она произнесла:
— Сударыня, я желала бы знать, в каком квартале и на какой улице мы находимся.
— Мы, мадемуазель, — ответила хозяйка, — находимся на Змеиной улице, угол Павлиньей.
— Вы слышали, дитя мое?
— Да, благодарю вас.
— Боже мой! — взглянув на Инженю, воскликнула более решительная из девушек. — Боже! Вы все еще так бледны!
— О, знали бы вы, как я испугалась!.. Но вы, вы такая смелая!
— Особой заслуги в этом нет: по первому моему зову к нам пришли бы на помощь. Но все-таки, как вы говорите, — прибавила девушка, — полагаю, что я действительно смелая.
— Но что придает вам мужество, которого мне не хватает?
— Мысль.
— Понятно, хотя мне, наоборот, кажется, мадемуазель, что, если бы я больше задумывалась, то боялась бы сильнее.
— Нет, не боялись бы, если бы вы задумались над тем, что Бог дал силу как добрым, так и злым, и даже гораздо больше первым, чем вторым, поскольку добрые могут применять свои силы с одобрения всех людей.
— Ах, мне все равно, — пробормотала Инженю. — Это же был мужчина!
— И страшный мужчина!
— Ведь вы его видели?
— Да, отталкивающее лицо…
— … внушающее ужас.
— Я с вами не согласна. Приплюснутый нос, кривой рот, выпученные глаза, мокрые губы — все это меня не пугало, а только внушало мне отвращение, было противно — и только.
— О, как странно! — прошептала Инженю, восхищенно глядя на свою героическую защитницу.
— Понимаете, в моей душе живет чувство, что ведет меня по жизни, — сказала та, воздев, словно пророчица, руку. — Этот человек, который ужасает вас, меня толкает на сопротивление: мне доставило бы удовольствие бросить вызов этому негодяю; я заметила, как он под моим взглядом опустил свои совиные глаза… Я убила бы его с радостью. Этот человек, — так мне подсказывает чувство, — конечно же, злой человек.
— Он нашел вас очень красивой, ведь он несколько мгновений с восхищением смотрел на вас.
— Для меня это лишнее оскорбление!
— Путь так! Но без вас я умерла бы от страха.
— Это ваша вина!
— Моя?
— Да.
— Объясните, пожалуйста.
— Сколько времени он вас преследовал?
— Не знаю! Минут, наверное, десять.
— И за эти десять минут…
— Я пробежала добрых полульё.
— Но когда вы заметили, что этот мужчина вас преследует, почему вы сразу не позвали на помощь, если испугались?
— О! Я не смела… шуметь!
— Вы, парижанки, всего боитесь!
— Поймите меня, — возразила Инженю, несколько уязвленная этим столь резким суждением о парижанках, — не каждая женщина обладает вашей силой, ведь мне только шестнадцать лет.
— А мне недавно исполнилось восемнадцать, — с улыбкой ответила пассажирка кареты. — Как видите, разница не столь большая.
— Да, вы правы, — согласилась Инженю, — и вам тоже должно быть страшно, как и мне.
— Я ни за что этого себе не позволю! Именно слабость женщин придает смелости таким мужчинам, как этот. Когда он пошел за вами, надо было смело обернуться, сказать ему прямо в лицо, что вы запрещаете ему преследовать вас, и пригрозить, что позовете на помощь первого доброго человека, который пойдет мимо.
— Поверьте, мадемуазель, чтобы сказать и сделать все это, необходимо иметь больше сил, чем у меня.
— Ладно, вы уже избавились от этого человека; не возражаете, чтобы я попросила кого-нибудь проводить вас?
— О нет, благодарю вас.
— Но что скажут ваши родители, милая мадемуазель, увидев, как вы возвращаетесь домой смертельно бледной и перепуганной.
— Мои родители?
— Да. Надеюсь, ваши родители живы?
— У меня есть отец.
— Вы счастливица!.. Он будет волноваться, видя, что вы задерживаетесь?
— Не думаю.
— Он знает, что вы ушли из дома?
Инженю, очарованная незнакомкой, на этот раз не осмелилась солгать и, потупив глаза, ответила:
— Нет.
Но это признание она сделала таким кротким, умоляющим, так хорошо соответствующим роли маленькой девочки, которую Инженю разыгрывала, тоном, что провинциалка поняла ее шаловливый намек.
Правда, в поведении незнакомки проявилось нечто, чего, наверное, нельзя было ожидать от ее твердого характера: она покраснела так же сильно, как и Инженю.
— Ах! Теперь мне все ясно! — воскликнула она. — Вы провинились, и за это вы наказаны. Надо не делать дурного, милая мадемуазель, и тогда мы становимся гораздо сильнее! Бьюсь об заклад, что вы вели бы себя смелее, если бы прогуливались по городу с согласия вашего отца вместо того, чтобы украдкой пробираться по улицам.
И она залилась краской.
При этом замечании, сделанном, тем не менее, поистине материнским тоном, глаза Инженю наполнились слезами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84