Я думаю, отец женился на моей матери только для того, чтобы досадить своей. Бабушка пыталась сопротивляться, но это было никому не под силу – Турмонда Хилдебранда понесло.Казалось, Фелиция Хилдебранд ничуть не была встревожена новостью о том, что подруга ее сына работает официанткой. Она поднялась из-за стола и поблагодарила девушку за визит. Все стали расходиться. Тетя же случайно вернулась в гостиную и услышала, как ее мать сказала: «Ты ошибаешься, если думаешь, что сможешь окрутить моего сына». На этом месте тетя Корделия вспоминала, кому она все это рассказывает, и, спохватившись, сжимала мою руку и говорила: «Но Господь был благосклонен к нам в тот день, иначе у нас не было бы нашей прелестной малышки Фредерики».Уверив меня в любви со стороны Хилдебрандов, которую моя строгая бабушка всегда питала ко мне, вне зависимости от ее чувств к моей матери, тетя подходила к самой драматической части истории – к рассказу о том, как Фелиция Хилдебранд вышла в холл, где ее ждал мой отец, и сказала, что на обеде, который она дает в эту субботу, он будет сидеть рядом с Розалин Линдси. Это прозвучало как само собой разумеющееся – бабушка не сомневалась, что сын в точности выполнит ее указание.Тогда-то он и преподнес им важную новость:– Мама, я не буду сидеть на обеде рядом с Розалин.– Турмонд, вопрос решен, это не обсуждается.Очевидно, вся ситуация вызвала у моей бабушки такой всплеск негодования, что все, кроме отца, отступили на шаг.– Ты будешь сидеть рядом с Розалин.– Мама, мама, – сказал отец с улыбкой, – видимо, он был очень доволен собой. – Я думал, ты из тех, кто любой ценой избегает конфликтов.– Как это понимать?– Мама, дорогуша, – бабушка ненавидела, когда сын так ее называл, – что скажут все твои правильные подружки в Лиге, если я буду сопровождать на твоем обеде одну женщину, будучи женатым на другой?Тетя Корделия клялась, что ее мать чуть не хватил удар. Но слабость не была свойственна Фелиции Хилдебранд Она даже не придвинула себе стул. Она так и стояла, во всем своем величии, а потом перевела ледяной оценивающий взгляд на мать. Наконец она снова обернулась к отцу:– Ты не католик и не бедняк. Или ты найдешь способ расторгнуть этот брак, унизительный не только для тебя, но и для всей нашей семьи, или ты больше не переступишь порог этого дома. Выбирай.Тетя всегда заканчивала рассказ горестными всхлипами и добавляла, что мой отец сделал свой выбор, и его мать – святая, просто святая! – смирилась. По крайней мере, внешне. До конца жизни бабушка не ладила с матерью, несмотря на то что дочь Дейзи Джейн и Вилмота Прутта стала респектабельной дамой и заняла высокое положение в Лиге избранных.Блайт Прутт Хилдебранд постепенно приобретала те же манеры и высокомерие, какими обладали бабушка и тетя, пока не стала изгоем в своей собственной семье в Берсевилле. На самом деле, моя мать стала настолько респектабельной, что порой я задавалась вопросом, не придумала ли она себе новую историю, в которую в итоге сама поверила.Как бы то ни было, я надеялась, что мама окажет мне поддержку в операции по проведению Никки Граут в Лигу избранных Уиллоу-Крика и не станет моим главным противником. Глава девятая В течение следующих нескольких дней я еще несколько раз звонила скульптору, но безрезультатно. И вот наконец в то утро, когда мы с Кикой вместе работали в саду, я вошла в дом и услышала краткое сообщение на автоответчике: «Это Сойер Джексон. Меня не интересует ваш показ, так что перестаньте звонить».Этот грубиян отказал мне. Я не могла в это поверить.Я привыкла к интересу со стороны как мужчин, так и женщин, вызванному моими деньгами. Если девочка растет в достатке, она привыкает к подобному вниманию. Не стоит забывать также о моей красоте и неоспоримом шарме – я настоящий магнит для мужчин. А благодаря обворожительным личным качествам и способности внушать людям, что они мне небезразличны, мой магнетизм распространяется и на женщин. Конечно, большого опыта общения с голубыми у меня не было, но в самом деле, кто может не любить меня? Во всяком случае, кто-то, кроме моего мужа – лжеца и изменника.Только эта мысль может служить оправданием тому, что на следующий день я встала, оделась в розовато-кремовых тонах, выгодно оттенявших мою персиковую кожу, нашла адрес, который дала Никки, и направилась в гараж.– Куда это вы? – осведомилась Кика.Я призвала на помощь весь свой неотразимый шарм а-ля Скарлетт О'Хара и с чуть большим акцентом, чем обычно, сказала:– Добывать себе скульптора, дорогуша.Я знала, что он живет в бедной части Уиллоу-Крика, но не думала, что уж на таких задворках. После того как я пересекла железнодорожные пути, которые знаменовали въезд в южную часть Уиллоу-Крика, я едва не въехала в группу митингующих, размахивающих лозунгами «Толстосумы, убирайтесь вон!». На какую-то долю секунды я подумала, что они выгоняют меня, но потом поняла, что причиной их протестов стала новая стройка: бульдозеры сносили несколько домов, которые, должна сказать, этого заслуживали.Я миновала толпу и продолжала двигаться по узким улицам с облезлыми домами, привлекая больше взглядов, чем мисс Техас в бикини. Южная часть Уиллоу-Крика походила на бедные кварталы любого другого города – сплошные развалюхи, облупившаяся краска, нестриженая трава во дворах и заколоченные окна. Наконец я нашла нужный дом. С натяжкой можно назвать его мини-виллой. Высокая стена отгораживала дом от всего остального мира. По счастью, ворота были открыты, и я въехала во двор.Внутренний двор с фонтаном в центре был усыпан гравием. Здание было вполне неплохим, если учесть, что оно возводилось в 1800 году. Дух старины нарушали лишь несколько больших скульптур, расставленных тут и там. Чем больше произведений этого человека я видела, тем более была заинтригована.Я вышла из машины и подошла к парадной двери. Обычного дверного звонка не было, только старый колокольчик на веревке. Я дернула, звон эхом отразился от стен. Никто не появился, я подождала и позвонила снова.Было начало марта, и жаркие солнечные лучи уже обрушивались всей мощью на землю, наполняя воздух терпкими запахами ноготков, жимолости и далекого костра. Центральный Техас славится мескитовыми деревьями, древесину которых используют в качестве дров для барбекю. Если вас угостят омаром, поджаренным на таких дровах, вы испытаете райское наслаждение. Можно сказать, что именно мысль о барбекю направила меня на задний двор, но, боюсь, я пошла туда из духа противоречия. Признаю, это та черта, от которой я пытаюсь избавиться.Я обошла дом с торца и вышла на задний двор. Картина, открывшаяся мне, была поразительна: безупречно голубое небо, зеленый газон, аккуратные цветочные клумбы, каменные стены и статуи. Просто музей под открытым небом! Впечатление было потрясающее.В глубине сада был еще один домик. Из-за открытой двери не доносилось никаких звуков. Я на цыпочках прошла по траве (не из подражания Нэнси Дрю Нэнси Дрю – девушка-детектив, героиня популярных детективов для подростков и компьютерных игр.
, а потому, что пыталась уберечь от утренней росы шелковые отвороты брюк) и заглянула внутрь. Секунду мои глаза привыкали к полутьме, а потом я увидела его.Он стоял над деревянным чертежным столом, упершись руками о грубую поверхность, голова его склонилась, как если бы он молился, или смертельно устал, или глубоко задумался. Поблизости не было ничего, что бы говорило о работе.– Здравствуйте, мистер Джексон!Он выпрямился и повернулся ко мне. Сразу скажу: этот мужчина, несомненно, был из категории «Досадная Ошибка» – природа слишком щедро и напрасно потратила на него красоту. У него была идеальная внешность – высокий, темноволосый, мужественный. Он ничуть не был похож на гея. С виду ему можно было дать лет тридцать, и слова вроде «маленький», «педик» и «противный» с ним никак не ассоциировались. Хотя откуда мне знать. В жизни не встречала голубых, а если и встречала, то не была в курсе их сексуальной ориентации.«Досадная Ошибка» – еще полбеды. Как это ни ужасно, но при взгляде на него я почувствовала страстное желание. Лучше бы он оказался геем, подумала я, так как я была все-еще-замужем. Как только я вспомнила об этом, мой страстный порыв тут же стал совсем-не-таким-опасным. Любопытно.– Сойер Джексон? – повторила я, не дождавшись ответа. По-прежнему тишина.Он окинул меня взглядом с головы до ног (уроки этикета пошли бы ему на пользу) и прислонился широким плечом к опоре, как будто пришел на пробы на роль ковбоя Мальборо. Его джинсы сидели низко на бедрах, расстегнутая рубашка обнажала точеный торс, и мне пришлось напомнить себе, что он предпочитает мужчин.Конечно, он был со мной довольно груб в своих сообщениях на автоответчике, но я тем не менее с нетерпением ждала момента, когда он наконец поймет, кто я такая, и примет меня, как полагается. Я знала, что его считают замкнутым и нелюдимым, но кто устоит против моих чар? Я чуть не улыбнулась, представив себе, как этот грубиян вдруг начнет лезть из кожи вон, чтобы угодить мне.– Кто вы такая, черт побери?Ладно, пока он не особенно любезен, но я не сомневалась в своей способности завоевать кого угодно.Я открыла рот, чтобы ответить, но он опередил меня:– Можете не говорить. Вы Фредерика Хилдебранд Уайер.Он произнес это без подобающего придыхания, как я ожидала. Скорее, в его тоне звучало презрение. Ко мне, Фредерике Хилдебранд Уайер!– Да, это я. Я звонила...– Ага, десять раз. Вы разве не получили мое сообщение?– М-м-м, да, получила.– И что же я вам сказал?Обычно я сохраняю олимпийское спокойствие, но тут начала нервно преступать с ноги на ногу:– Что вас мое предложение не интересует.Он агрессивно двинулся вперед, и сердце зашлось у меня в груди, но я не двинулась с места.– Я что, непонятно выразился?Еще до того как я пришла в его дом, мне нравилось его искусство. Я была почти на сто процентов уверена, что если мне удастся убедить его устроить у меня показ, моя галерея будет спасена. Теперь, видя, как он себя держит, зная, что его высокомерие в сочетании с привлекательной внешностью заинтригует покупателей еще больше, я еще больше уверилась, что должна заполучить его во что бы то ни стало.– Я не понимаю, в чем дело. Почему вы не хотите устроить выставку?– Не хочу, и все. Ни в вашей галерее, ни где-либо еще. Понятно?– Если честно, я поняла только слова «ни где-либо еще». Может быть, вы могли бы немного пояснить слова «не в вашей галерее»?Густые темные брови сомкнулись на переносице.Я лихорадочно искала в голове нужные слова, чтобы убедить его позволить мне устроить выставку его работ. Это прославит его и принесет мне много денег, в которых я так нуждаюсь.– Думаю, вы не понимаете, что я могу сделать для вашей карьеры, мистер Джексон. Объясните мне, какой смысл создавать шедевры и не показывать их людям? – Он хотел что-то сказать, но я его прервала. – Я могу превратить вас из человека, чья скульптура стоит рядом с портретом Элвиса Пресли в холле Говарда Граута, в скульптора, чьими работами восхищается весь мир. – Он снова попытался прервать меня, но я продолжала: – Я устрою показ такого масштаба, что вас заметят самые важные люди в мире искусства. Я приглашу искусствоведов, критиков, журналистов, даже сенаторов, конгрессменов и бизнесменов.Мне в голову пришла одна мысль. С секунду я колебалась, но потом отбросила сомнения, так как хотела показать, что, по крайней мере, я человек широких взглядов:– Вы можете пригласить, кого захотите. Друга, девушку... или молодого человека, неважно.Конечно, если главный герой вечера придет с мужчиной, это может оказаться слишком для моих друзей (просто гей – это куда ни шло, а парочка гомосексуалистов – это перебор), но я бы что-нибудь придумала. Например, что они братья. Двоюродные. Или, лучше, что это его агент. Да, именно!«Господи, пожалуйста, пусть они не будут держаться за руки».Стоя на пороге маленького домика, я так размечталась о том, какой будет триумф, если я заманю таинственного Сойера Джексона, что не сразу поняла, что он направляется ко мне. В несколько шагов он достиг входа и остановился. Его выражение лица вряд ли можно было назвать дружелюбным, но я все равно широко улыбнулась ему:– Будет замечательно, мистер Джексон. Итак, что скажете? Договорились?Он захлопнул дверь у меня перед носом. Я уставилась на старые доски, с трудом пытаясь осмыслить случившееся.– Насколько я поняла, вы хотите обдумать это! – прокричала я через дверь.Его ответ был невнятным, но я расслышала:– Уходите.Я моргнула. Даже после того как я приехала к нему домой (в бедный квартал города, следует уточнить) и представилась, и даже после того как я объяснила, что я могу для него сделать, он все еще выпендривался... передо мной, Фреди Уайер!Что на всех нашло в последнее время? Глава десятая Каковы бы ни были мои ожидания относительно petite soiree Вечеринка (франц.).
у Никки, скажу лишь, что меня ждал сюрприз.Неожиданности начались, когда я приехала во дворец Граутов и застала Никки одетой именно так, как я предлагала.Должно быть, мое замешательство было заметно.– Ты сказала, банты и жемчуг, – напомнила она.Мне следовало быть более конкретной, добавив такие эпитеты, как «неброский», «изысканный» или даже «маленький». На Никки было:• белое платье в крупный красный цветок (вполне в духе цветочного позора моей матери несколькими десятилетиями ранее), с самым большим красным бантом, который мне когда-либо приходилось видеть на крыше новенького автомобиля, припаркованного у дома в Рождество, причем бант был прикреплен на ее левом бедре, как у героинь сериала «Династия» в далекие восьмидесятые;• несколько нитей жемчуга размером с градину, которые, казалось, вот-вот задушат ее;• склеившиеся накладные ресницы;• яркие, как у клоуна, пятна румян, что само по себе вульгарно; кроме того, румяна были с блеском, что, по негласным правилам, уместно только для вечерних приемов;• чулки отсутствовали (комментарии излишни);• босоножки на ремешках. В Техасе, конечно, в начале марта теплее, чем где бы то ни было, но босоножки носят летом и в конце весны. Единственное исключение из этого правила – сатиновые, с закрытым носком вечерние босоножки, которые надеваются под самое классическое вечернее платье. Мало того, босоножки были белые. Неужели есть еще на свете простофили, которые не знают, что белое носят только между Пасхой и первым мая? Для этого правила нет и не может быть никаких исключений. Это один из неписаных законов в Техасе, одобренный и принятый в Лиге, за нарушение которого вам грозит отказ с первого взгляда.– Э-э-э... ты выглядишь, как... как всегда, – я с воодушевлением, которого совсем не чувствовала.Никки лучезарно улыбнулась и покружилась передо мной:– Знаешь, нелегко было придумать ослепительный наряд с бантами и жемчугом, но мне это удалось, представляешь?Непросто переводить прямую речь в косвенную, когда кто-то задает вам прямые вопросы, даже если это всего лишь «представляешь?» – вопрос, который вполне можно проигнорировать как риторический. У меня появилось очень сильное желание сказать, что я в действительности думаю о ее платье, – что она похожа на торт на столе девочки из южного Уиллоу-Крика в день ее пятнадцатилетия. Но возобладала годами выработанная манера светского поведения, и я, подавив первоначальный импульс (моя мать могла бы мной гордиться), сказала:– С трудом.– То-то! – Никки провела руками по банту. – Я прошла долгий путь с тех пор, как мама одевала меня в обноски из секонд-хэнда.Я начала было расспрашивать о ее матери, но остановилась, так как на самом деле не хотела ничего знать. Я видела Марлен Бишоп всего пару раз. Однажды, когда мне было десять лет, я заехала к Бишопам домой, наш водитель провез меня по грязным дорогам на парковку с обшарпанными трейлерами в бедном районе Уиллоу-Крика. Увидев место, где жила Никки, я была ошеломлена. Наш скот жил в лучших условиях, чем Никки.Уже тогда я была очень осторожна и попросила Радо высадить меня за квартал от дома и подождать в придорожном магазинчике, а не перед домом Никки, как настаивала моя мать. Когда он отказался, клянясь, что хозяйка сдерет с него шкуру еще до захода солнца, если он поступит так, как я просила, я лишь улыбнулась своей фирменной улыбкой и невинно упомянула пинту виски, которую он хранил в бардачке и о которой вряд ли будет рад узнать мой отец.Он высадил меня у магазина, и это оказалось очень кстати.Меня встретили не слишком любезно. Марлен Бишоп не было до меня никакого дела (она явно была воспитана в иных традициях, нежели моя мама, которая считала, что это мать решает, чем занять ребенка, а не наоборот), и она отправила меня восвояси вниз по шаткой деревянной лестнице.Никки догнала меня и стала извиняться, объясняя, что у нее нет отца, который бы помогал маме, отчего она вечно уставшая и раздраженная, и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
, а потому, что пыталась уберечь от утренней росы шелковые отвороты брюк) и заглянула внутрь. Секунду мои глаза привыкали к полутьме, а потом я увидела его.Он стоял над деревянным чертежным столом, упершись руками о грубую поверхность, голова его склонилась, как если бы он молился, или смертельно устал, или глубоко задумался. Поблизости не было ничего, что бы говорило о работе.– Здравствуйте, мистер Джексон!Он выпрямился и повернулся ко мне. Сразу скажу: этот мужчина, несомненно, был из категории «Досадная Ошибка» – природа слишком щедро и напрасно потратила на него красоту. У него была идеальная внешность – высокий, темноволосый, мужественный. Он ничуть не был похож на гея. С виду ему можно было дать лет тридцать, и слова вроде «маленький», «педик» и «противный» с ним никак не ассоциировались. Хотя откуда мне знать. В жизни не встречала голубых, а если и встречала, то не была в курсе их сексуальной ориентации.«Досадная Ошибка» – еще полбеды. Как это ни ужасно, но при взгляде на него я почувствовала страстное желание. Лучше бы он оказался геем, подумала я, так как я была все-еще-замужем. Как только я вспомнила об этом, мой страстный порыв тут же стал совсем-не-таким-опасным. Любопытно.– Сойер Джексон? – повторила я, не дождавшись ответа. По-прежнему тишина.Он окинул меня взглядом с головы до ног (уроки этикета пошли бы ему на пользу) и прислонился широким плечом к опоре, как будто пришел на пробы на роль ковбоя Мальборо. Его джинсы сидели низко на бедрах, расстегнутая рубашка обнажала точеный торс, и мне пришлось напомнить себе, что он предпочитает мужчин.Конечно, он был со мной довольно груб в своих сообщениях на автоответчике, но я тем не менее с нетерпением ждала момента, когда он наконец поймет, кто я такая, и примет меня, как полагается. Я знала, что его считают замкнутым и нелюдимым, но кто устоит против моих чар? Я чуть не улыбнулась, представив себе, как этот грубиян вдруг начнет лезть из кожи вон, чтобы угодить мне.– Кто вы такая, черт побери?Ладно, пока он не особенно любезен, но я не сомневалась в своей способности завоевать кого угодно.Я открыла рот, чтобы ответить, но он опередил меня:– Можете не говорить. Вы Фредерика Хилдебранд Уайер.Он произнес это без подобающего придыхания, как я ожидала. Скорее, в его тоне звучало презрение. Ко мне, Фредерике Хилдебранд Уайер!– Да, это я. Я звонила...– Ага, десять раз. Вы разве не получили мое сообщение?– М-м-м, да, получила.– И что же я вам сказал?Обычно я сохраняю олимпийское спокойствие, но тут начала нервно преступать с ноги на ногу:– Что вас мое предложение не интересует.Он агрессивно двинулся вперед, и сердце зашлось у меня в груди, но я не двинулась с места.– Я что, непонятно выразился?Еще до того как я пришла в его дом, мне нравилось его искусство. Я была почти на сто процентов уверена, что если мне удастся убедить его устроить у меня показ, моя галерея будет спасена. Теперь, видя, как он себя держит, зная, что его высокомерие в сочетании с привлекательной внешностью заинтригует покупателей еще больше, я еще больше уверилась, что должна заполучить его во что бы то ни стало.– Я не понимаю, в чем дело. Почему вы не хотите устроить выставку?– Не хочу, и все. Ни в вашей галерее, ни где-либо еще. Понятно?– Если честно, я поняла только слова «ни где-либо еще». Может быть, вы могли бы немного пояснить слова «не в вашей галерее»?Густые темные брови сомкнулись на переносице.Я лихорадочно искала в голове нужные слова, чтобы убедить его позволить мне устроить выставку его работ. Это прославит его и принесет мне много денег, в которых я так нуждаюсь.– Думаю, вы не понимаете, что я могу сделать для вашей карьеры, мистер Джексон. Объясните мне, какой смысл создавать шедевры и не показывать их людям? – Он хотел что-то сказать, но я его прервала. – Я могу превратить вас из человека, чья скульптура стоит рядом с портретом Элвиса Пресли в холле Говарда Граута, в скульптора, чьими работами восхищается весь мир. – Он снова попытался прервать меня, но я продолжала: – Я устрою показ такого масштаба, что вас заметят самые важные люди в мире искусства. Я приглашу искусствоведов, критиков, журналистов, даже сенаторов, конгрессменов и бизнесменов.Мне в голову пришла одна мысль. С секунду я колебалась, но потом отбросила сомнения, так как хотела показать, что, по крайней мере, я человек широких взглядов:– Вы можете пригласить, кого захотите. Друга, девушку... или молодого человека, неважно.Конечно, если главный герой вечера придет с мужчиной, это может оказаться слишком для моих друзей (просто гей – это куда ни шло, а парочка гомосексуалистов – это перебор), но я бы что-нибудь придумала. Например, что они братья. Двоюродные. Или, лучше, что это его агент. Да, именно!«Господи, пожалуйста, пусть они не будут держаться за руки».Стоя на пороге маленького домика, я так размечталась о том, какой будет триумф, если я заманю таинственного Сойера Джексона, что не сразу поняла, что он направляется ко мне. В несколько шагов он достиг входа и остановился. Его выражение лица вряд ли можно было назвать дружелюбным, но я все равно широко улыбнулась ему:– Будет замечательно, мистер Джексон. Итак, что скажете? Договорились?Он захлопнул дверь у меня перед носом. Я уставилась на старые доски, с трудом пытаясь осмыслить случившееся.– Насколько я поняла, вы хотите обдумать это! – прокричала я через дверь.Его ответ был невнятным, но я расслышала:– Уходите.Я моргнула. Даже после того как я приехала к нему домой (в бедный квартал города, следует уточнить) и представилась, и даже после того как я объяснила, что я могу для него сделать, он все еще выпендривался... передо мной, Фреди Уайер!Что на всех нашло в последнее время? Глава десятая Каковы бы ни были мои ожидания относительно petite soiree Вечеринка (франц.).
у Никки, скажу лишь, что меня ждал сюрприз.Неожиданности начались, когда я приехала во дворец Граутов и застала Никки одетой именно так, как я предлагала.Должно быть, мое замешательство было заметно.– Ты сказала, банты и жемчуг, – напомнила она.Мне следовало быть более конкретной, добавив такие эпитеты, как «неброский», «изысканный» или даже «маленький». На Никки было:• белое платье в крупный красный цветок (вполне в духе цветочного позора моей матери несколькими десятилетиями ранее), с самым большим красным бантом, который мне когда-либо приходилось видеть на крыше новенького автомобиля, припаркованного у дома в Рождество, причем бант был прикреплен на ее левом бедре, как у героинь сериала «Династия» в далекие восьмидесятые;• несколько нитей жемчуга размером с градину, которые, казалось, вот-вот задушат ее;• склеившиеся накладные ресницы;• яркие, как у клоуна, пятна румян, что само по себе вульгарно; кроме того, румяна были с блеском, что, по негласным правилам, уместно только для вечерних приемов;• чулки отсутствовали (комментарии излишни);• босоножки на ремешках. В Техасе, конечно, в начале марта теплее, чем где бы то ни было, но босоножки носят летом и в конце весны. Единственное исключение из этого правила – сатиновые, с закрытым носком вечерние босоножки, которые надеваются под самое классическое вечернее платье. Мало того, босоножки были белые. Неужели есть еще на свете простофили, которые не знают, что белое носят только между Пасхой и первым мая? Для этого правила нет и не может быть никаких исключений. Это один из неписаных законов в Техасе, одобренный и принятый в Лиге, за нарушение которого вам грозит отказ с первого взгляда.– Э-э-э... ты выглядишь, как... как всегда, – я с воодушевлением, которого совсем не чувствовала.Никки лучезарно улыбнулась и покружилась передо мной:– Знаешь, нелегко было придумать ослепительный наряд с бантами и жемчугом, но мне это удалось, представляешь?Непросто переводить прямую речь в косвенную, когда кто-то задает вам прямые вопросы, даже если это всего лишь «представляешь?» – вопрос, который вполне можно проигнорировать как риторический. У меня появилось очень сильное желание сказать, что я в действительности думаю о ее платье, – что она похожа на торт на столе девочки из южного Уиллоу-Крика в день ее пятнадцатилетия. Но возобладала годами выработанная манера светского поведения, и я, подавив первоначальный импульс (моя мать могла бы мной гордиться), сказала:– С трудом.– То-то! – Никки провела руками по банту. – Я прошла долгий путь с тех пор, как мама одевала меня в обноски из секонд-хэнда.Я начала было расспрашивать о ее матери, но остановилась, так как на самом деле не хотела ничего знать. Я видела Марлен Бишоп всего пару раз. Однажды, когда мне было десять лет, я заехала к Бишопам домой, наш водитель провез меня по грязным дорогам на парковку с обшарпанными трейлерами в бедном районе Уиллоу-Крика. Увидев место, где жила Никки, я была ошеломлена. Наш скот жил в лучших условиях, чем Никки.Уже тогда я была очень осторожна и попросила Радо высадить меня за квартал от дома и подождать в придорожном магазинчике, а не перед домом Никки, как настаивала моя мать. Когда он отказался, клянясь, что хозяйка сдерет с него шкуру еще до захода солнца, если он поступит так, как я просила, я лишь улыбнулась своей фирменной улыбкой и невинно упомянула пинту виски, которую он хранил в бардачке и о которой вряд ли будет рад узнать мой отец.Он высадил меня у магазина, и это оказалось очень кстати.Меня встретили не слишком любезно. Марлен Бишоп не было до меня никакого дела (она явно была воспитана в иных традициях, нежели моя мама, которая считала, что это мать решает, чем занять ребенка, а не наоборот), и она отправила меня восвояси вниз по шаткой деревянной лестнице.Никки догнала меня и стала извиняться, объясняя, что у нее нет отца, который бы помогал маме, отчего она вечно уставшая и раздраженная, и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35