Жакет с леопардовым рисунком и черные брюки с фальшивыми бриллиантами: «Сомнительно».Бирюзовый топ-«труба» (неужели кто-то это еще носит?), который заканчивался на добрые пять дюймов выше ярко-розовых брюк с заниженной талией: «Развратно».Кукольное мини-платьице: «Отшлепай меня, мой мачо».Сойер громко смеялся. Восторги Никки по поводу очередного туалета заметно уменьшались.Еще после нескольких примерок я поймала на себе изучающий взгляд Сойера, будто ему не удавалось составить мнения обо мне. Было ли ошибкой с моей стороны вести себя так прямолинейно, раз Никки была невосприимчива к намекам?Я решила, что самым правильным будет спрятаться за прежним фасадом благопристойности и добродетели. И очень вовремя это сделала, иначе я могла бы сказать что-нибудь очень непристойное, когда Никки переключилась на выбор одежды для меня – она извлекала абсолютно безвкусные наряды, ахала над ними, но я бы это ни за что на себя не надела.– Вот! – просияла она. – Ты должна это купить!Это была белая шелковая туника с красивым, надо признать, узором из мелких фиолетовых и бледно-зеленых цветочков вокруг выреза и по нижней кромке, которая могла бы быть ничего, если бы не просвечивала. Это более чем непристойно.– Я такое не ношу. Она слишком...– Прозрачная?– Для начала.– Но ее не носят просто так, Фреди.Она перебирала вещи, пока не нашла белый топ. Затем подобрала джинсы. Расклешенные (плохо), с заниженной талией (еще хуже).– Никки, – сказала я, – спасибо большое, что ты так стараешься, но, право, это... не мое.– Да нет же! – возразила Никки. – в этом будешь просто неотразима.Художник посмотрел на меня. Снова.– И еще вот это, – сказал он и протянул браслет – вульгарную вещицу с позвякивающими стекляшками и кричащими фальшивыми (а как иначе) перламутровыми каплями.Прежде чем я успела дважды подумать, в моей памяти всплыл эпизод, когда я школьницей купила очень похожий браслет. Я пришла домой и щеголяла им за обедом. На следующий день он исчез из моей комнаты. На мой вопрос мама ответила, что понятия не имеет, о чем я говорю. Позже я увидела его на одной из новых горничных, когда она уходила на выходной. Я начала допрашивать ее, но Кика не дала мне поднять шум:– Ваша мама дала это ей, мисси.Я не знала, что меня больше огорошило – неприкрытое вранье матери или то, что браслет, который мне нравился, достался горничной.Я прогнала эти воспоминания.– Спасибо, – сказала я твердо Никки и художнику, – но мы здесь не для того, чтобы покупать одежду мне. Мы пришли ради вас.Я оглянулась и тут же увидела симпатичную бледно-желтую (даже не бежевую!) шелковую блузку и бледно-желтые брюки с отворотами.– На тебе это будет смотреться замечательно, Никки.– Это? – В вопросе не прозвучало открытого презрения, но и радости тоже.– Да, это. – Возможно, я сказала это слишком жестко, и, пожалуй, в голосе прозвучало раздражение от того, что она никак не начнет меня понимать.– Фреди, это не подойдет мне. Эта рубашка такая свободная, что я буду выглядеть, как дебильный... – она осеклась. – Я буду похожа на раздутый попкорн с пылу-жару.– Ты не будешь казаться раздутой, – настаивала я. – Ты будешь выглядеть адекватно – для разнообразия.Она поникла:– Ты считаешь, что я неадекватна?– А ты считаешь, что золотая парча или розовые перья – это адекватно?Она ошеломленно открыла рот. Я торжествовала.– Гонг, гонг. – Сойер поднял руки. – Здесь будет драка или это лишь словесный поединок?Мы с Никки повернулись к нему и хором выпалили:– Мы вовсе не ссоримся!Он приподнял бровь.О Боже мой, я еще ни на дюйм не продвинулась с Никки, но сама уже начала превращаться в выскочку из трущоб.Никки застонала, потом виновато улыбнулась. Но я не ответила на ее улыбку. С непроницаемым лицом я направилась к отделу Сент-Джон Нитс, оставив Сойера стоять с изумленной улыбкой на лице, а Никки вздыхать, демонстрируя разочарование.К счастью, Сент-Джон не скупился на позолоченные пуговицы, и Никки была вполне довольна. А может быть, она поняла, что я уже выдохлась. Она исчезла в примерочной в сопровождении взбудораженной продавщицы, оставив нас с художником одних.Вскоре я заметила, что он снова уставился на меня.– Что на этот раз? – осведомилась я.– Просто пытаюсь вас разгадать.– Здесь нечего разгадывать, мистер Джексон. У меня нет тайн. – Простота в списке на том же месте, что и заповедь «Никаких декольте до шести вечера». – Я именно то, что вы видите.Сварливая мегера, как он мог убедиться. Он скептически усмехнулся:– Я в этом сомневаюсь.По тому, как он это произнес, я поняла, что это не комплимент.– Скажите, только честно, – попросил он, – почему вы помогаете Никки?Что я могла ответить на это?– Потому что она будет полезна Лиге избранных. – То же самое я сказала матери. – Кроме того, мы с мужем всегда делаем все, что в наших силах, чтобы помочь соседям. – Мой ответ понравился мне самой.– Ваш муж, говорите? Пока вы целую вечность поправляли прическу, я спрашивал о нем. Никки сказала, что никогда его не видела. Говорит, что он, судя по всему, не часто появляется.Кажется, я попалась. Снова почувствовала себя запертой в клетке. Слишком много вопросов, на которые не могу ответить. Я начинаю вести себя вульгарнее, чем четвертая жена миллиардера на яхте. Мои деньги теперь тратят на другую женщину.Внезапно статья на первой полосе «Уиллоу-Крик таймс» и даже переломанные коленные чашечки показались мне слишком мягким наказанием для моего мужа. Я вдруг представила себе Гордона Уайера, сломленного и умирающего в муках в каком-нибудь Таиланде.Я ужаснулась, но не потому, что думала это о Гордоне. Неужели я стала такой банальной, что меня вообще посещают подобные мысли?Скорее всего, именно поэтому я начала взахлеб распространяться о моем муже и нашем удачном браке.– У нас замечательные отношения. Правда! Просто он много путешествует. Но я его обожаю, и он меня тоже. – Какое значение в моей ситуации имела еще одна маленькая ложь? Кроме того, художник, казалось не поверил ни единому слову.Наконец появилась Никки, представ перед нами в самом блестящем наряде от Сент-Джона.– Неплохо, – сказал художник с холодным одобрением.После этого разговор обо мне и моих семейных делах больше не заходил. Зато к концу нашего похода у моей протеже было восемь новых элегантных туалетов, а художник обзавелся черным костюмом от Хьюго Босса и темно-синей рубашкой.Мы втроем еле дотащили «барахло», как выражалась Никки, до машины. К моменту возвращения в Уиллоу-Крик я знала, что день прошел почти удачно. Никки будет подобающим образом одета на любом мероприятии, где могут оказаться члены Лиги, включая большой прием, который, кстати говоря, стремительно приближался. Но важнее всего были три слова, произнесенные художником, когда я уже закрывала дверцу своего автомобиля:– Я сделаю это.– Что «это»?– Приму участие в вашей выставке. Глава пятнадцатая Каждый действительный член ЛИУК должен в течение года отработать сто часов добровольно; обычно это происходит в период с сентября по май. Работа состоит в выполнении некоторых обязанностей помимо работы в комитетах. В день после похода по магазинам, когда слова художника все еще звучали в моей голове (подтверждение тому, что ни один мужчина – гомосексуалист он или нет – не может долго противостоять моим чарам), я отправилась в главный офис ЛИУК в «Брайтли», чтобы начать отрабатывать волонтерские часы, которые я пропустила. Сразу после ленча я возьмусь за подготовку выставки. Предстоит вытянуть из Никки все, что она знает о Сойере Джексоне. Я начну во время визита к парикмахеру, к самой Эжени Франсуазы из «Салона Франсуазы», куда я ее записала.Но сначала мне нужно было отработать положенные часы.Приехав в «Брайтли», я проскользнула мимо хмурой Маргарет Пендервелт (в прошлом Самого Активного Волонтера, а в настоящем возглавляющей штат добровольцев в кафе), выразив надежду, что они без меня не очень скучали. Она знала, что вопросов мне лучше не задавать.«Брайтли» был назван в честь Юнис Хустон Брайтли, основавшей ЛИУК в 1917 году. Кафе представляло собой симпатичное местечко с верандами, паркетными полами и антикварной мебелью, куда приходили показаться за ленчем или утренним чаем важные персоны или те, кто хотел ими стать.Облачившись в длинную юбку, синий фартук и белую блузку, я приступила к работе. Я накрыла столы и расставила кувшины для воды. К счастью, у нас были настоящие оплачиваемые работники, которые делали лучшие сандвичи без корочек в городе.Можно было получить назначение как в замечательное, так и в ужасное место. При том что вам приходилось по меньшей мере раз в неделю проводить время с одной и той же группой волонтеров в течение всего года, было просто необходимо попасть на работу, где бы вас окружали достойные леди. Почти все, с кем я работала, были именно такими – в основном потому, что группу подбирала я сама. Но одна дама, змеей просочившаяся к нам, была точно не в моем вкусе.Ее звали Уиннифред Опал, и как раз перед открытием кафе в одиннадцать тридцать она подошла ко мне, когда я клала булочки с маслом и сладкие плюшки с апельсиновой глазурью, которые принесли с кухни, в духовку для подогревания хлеба.– Как ужасно, – сказала она, доставая пару алюминиевых щипцов, – когда некоторые настолько невежливы, что не сообщают ни одной живой душе, что не придут работать в кафе.Это что, камень в мой огород?Уинни была крупная женщина, высокая, но не толстая, футов шести росту. Она заплетала свои густые волосы в длинную простую косу и имела страсть к собакам. Она оглушительно смеялась, а ее манера одеваться не дотягивала до идеального ЛИУК. Единственная причина, по которой ее приняли в Лигу, – это то, что она была прямым потомком самой Юнис Хустон Брайтли.Мягко говоря, Уинни была со странностями, что встречается не так уж редко в Техасе, но очень необычно для Лиги. Она постоянно пыталась привлечь внимание средств массовой информации к своему движению в защиту животных. Вы себе представить не можете, какой шум она подняла несколько лет назад, когда с неистовой яростью ополчилась против тех, кто носит меха. Если вы не видели Уиннифред Опал, разбрызгивающую из тюбика желтую французскую горчицу, которая въедается намертво, считайте, что вы ничего не видели. Гринписовцам с их баллончиками с краской есть чему поучиться у нашей Уинни. С тех пор как она скупила весь запас горчицы во французском магазине, в нашем городе не увидишь и кроличьего хвостика.– Чего не хватает Лиге, так это свежей крови, – добавила она тоном, который должен был прозвучать оскорбительно.Сначала я замерла, но потом медленно повернулась к ней лицом, так как меня осенила одна мысль. Свежая кровь?– Ну конечно, Уиннифред! Ты абсолютно права! Нам, безусловно, не хватает свежей крови. Я как раз говорила об этом матери. Ты просто гениальна!Уиннифред в изумлении разинула рот. Но будь хоть трижды странная, она могла оказать поддержку Никки Граут.– Знаешь, Уинни, мы недостаточно с тобой общаемся.Она так и застыла, держа в воздухе булочку длинными серебристыми щипцами:– Мы с тобой?– Конечно, Уинни. У нас никогда не было возможности встретиться и поговорить с глазу на глаз. Пора нам узнать друг друга получше. Давай созвонимся. Договоримся о времени и вволю поболтаем.Мы закончили раскладывать булочки. Клянусь, Уинни улыбалась на протяжении всей смены. Она даже ни разу не наорала ни на кого из клиентов, что, согласно летописям ЛИУК, произошло впервые. В кафе в тот день было много посетителей, и я выбралась из «Брайтли» почти в три. Десять минут спустя я была дома, но все равно нужно было поторопиться, если я собираюсь все выяснить до того, как Никки пойдет делать прическу. Приехав в салон, я не теряла ни минуты.– Итак, расскажи мне, дорогая, что ты знаешь о Сойере Джексоне.Я едва успела в «Салон Франсуазы» вовремя, чтобы встретить Никки. Но все-таки мне это удалось, и теперь в ожидании Эжени, хозяйки салона, мы пили розовый лимонад из якобы хрустальных стаканов. Настоящее имя Эжени было Юлесс Фрэнкс, но она так божественно управлялась с волосами, что я не говорила никому ни слова о ее метаморфозе. Где-то в глубине души мне были крайне любопытны люди, у которых хватило смелости на то, чтобы полностью изменить себя.– То есть как – что я знаю?На лице Никки, разглядывающей свое отражение в зеркале, было написано нетерпеливое ожидание преображения. Все в «Салоне Франсуазы» было кружевное и пышное, розовое, из сатина или бархата. Я знала, что Никки здесь понравится, и, сказать по правде, она не могла дождаться начала. Проблемы начались, когда из задней комнаты вышла Эжени с краской для волос в руках. Увидев ее, Никки сникла, выдохлась, как долго стоявшее открытым шампанское.– Фреди, ты уверена, что мне стоит это делать? – спросила она.– Конечно, уверена. Одно дело блондинка, и совсем другое – крашеная блондинка.– Не похоже, чтобы это сделало из меня блондинку, – сказала она, рассматривая цвет.Эжени взяла стакан с лимонадом из рук Никки.– Не волнуйтесь, – сказала она. – Я знаю, что делаю.Никки смотрела на свое отражение глазами загнанного оленя. Как мне показалось, единственное, что я могла для нее сделать, это отвлечь от происходящего. Кроме того, мне действительно хотелось кое-что разузнать.– Итак, ты рассказывала мне про художника.– Что?– Про Сойера Джексона.– Ах, да. – Мы встретились глазами в зеркале. – Так он тебе понравился?Опытная рука Эжени дрогнула. В любом салоне красоты сплетни – те же деньги, и новость о том, что Фреди Уайер интересуется посторонним мужчиной, принесла бы Эжени неплохие дивиденды.Я внесла ясность.– Он очень талантлив. И несмотря на то, что он предпочитает мужчин... – Эжени вздохнула и вернулась к работе. – Я уверена, что выставка его работ будет пользоваться огромным успехом. Но я фактически ничего о нем не знаю.– Ну, он просто душка, – сказала Никки, не сводя глаз со своего отражения в зеркале. – А его искусство прямо божественно. В его мизинце больше таланта, чем у любого известного мне художника. Но он очень разборчив в том, кому показывать свои работы. Меня не удивило, что он тебе отказал.– Разве я тебе не говорила, что он в конце концов согласился?Никки подняла глаза, чтобы увидеть меня в зеркале:– Да ты что!– Да, вот так.Никки покачала головой, что, должно быть, выражало изумление, и парикмахерша выразила неудовольствие.– Это же здорово! – воскликнула Никки.– Так что еще ты о нем знаешь? Меня это интересует в рекламных целях, конечно.– Ну, его семья переехала в Уиллоу-Крик, когда я ходила в пятый класс. Он учился на первом курсе.– Он так давно тут живет? – Как получилось, что я ничего не слышала о нем раньше? – Где он жил?– Там же, где и сейчас.А, старше меня, жил в южном Уиллоу-Крике. Все понятно.Никки восхищенно улыбнулась:– Уже тогда все знали, что он не такой, как все. Он был большой и мускулистый, и не боялся лезть в драку.Я была сбита с толку:– Разве этого нельзя сказать почти о каждом парне из южного Уиллоу-Крика?– Может быть, но Сойер жил искусством. Никто из парней в нашем районе не интересовался ничем таким – по крайней мере, никто бы в этом не признался. А Сойер все время рисовал, говорил о разных художниках. Я помню, моя мать и все остальные сплетничали о нем и о его претензиях на понимание искусства. Кроме того, его родители были старыми, как бабушка и дедушка. Думаю, они что-то преподавали в университете. Они были очень умные, прямо как Сойер. Он рано закончил школу и уехал из города, а вернулся только в прошлом году. Ты должна была видеть его дом. Просто развалина. Он сделал ремонт, и все время пытается что-то улучшить.– И кто теперь его друзья?– Я не знаю.– А как насчет бойфренда?– Понятия не имею, Фреди. Спроси у него самого.Как будто я буду совать нос в чужие дела. Во всяком случае, не в открытую.Я ничуть не продвинулась в своем расследовании, но тут все попытки пришлось приостановить, потому что Эжени повела Никки смывать краску. Ужас моей протеже рос прямо пропорционально тому, как менялась ее прическа. Вернувшись и посмотрев на себя в зеркало, Никки чуть не упала в обморок.– Господи Боже мой! – Это прозвучало довольно мрачно. – Мои волосы – и каштановые!– Да нет же, глупенькая, это не так.Это действительно было не так. Высохнув, волосы будут соответствовать эталону Лиги избранных. Темный блонд, который смягчит ее внешность.– Теперь пусть Эжени тебя подстрижет.Больше я не услышала ни слова ни о Сойере, ни о чем-либо еще. Никки вжималась в кресло все глубже и глубже, пока Эжени подстригала нижние слои ее прически «лесенкой». Наконец Эжени взялась за фен для укладки.Это была вторая причина, по которой я хранила молчание об Эжени, также известной как Юлесс. «Салон Франсуазы» был единственным местом в Уиллоу-Крике, где для укладки использовали фен. Во всех остальных салонах красоты волосы сначала заливали лаком, а потом сушили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35