Если это означает, что сотни других должны будут признать, что все они ошибались… О да, доктор Стэнтон, я думаю, что представители вашей или любой другой профессии готовы на что угодно, только бы не выглядеть глупцами. А теория моего отца выставляет их именно в таком неприглядном виде — дураками. Это их напугало, и они осмеяли его теорию, они убили ее. И потому я здесь, доктор Стэнтон. Я хочу показать им, что они заблуждались. Доказать это и показать всему миру. Доказать, что теория моего отца жива.
Рейли покачал головой. Он с трудом воспринимал то, что она пыталась ему внушить.
— Но, Бренна, — убеждал он ее, — холера… Я уверен, что ваш отец, узнай он о том, что вы встали на столь опасный путь, не одобрил бы этого…
— Конечно, не одобрил бы, — горячилась Бренна. — Но ведь кто-то должен заняться этим? Так почему не я? Вы хотите сказать, потому что я женщина? Пожалуйста, доктор Стэнтон. Думаю, с нашей первой встречи вы поняли, что женщины так же, как и мужчины, способны оказать действенную медицинскую помощь. Совершенно логично допустить, что женщины могут проявить все свои способности и приложить усилия с целью исследовать причины распространения этой ужасной болезни, с тем чтобы искоренить ее. Неужели вы не согласны?
Бренне так и не довелось услышать мнение Рейли Стэнтона по этому вопросу, потому что в коридоре, ведущем в бальный зал, послышались шаги, и секундой позже массивная фигура лорда Гленденинга заполнила дверной проем.
— Бренна! — воскликнул он.
Когда его глаза адаптировались к полумраку бального зала, тускло освещенного канделябром, водруженным на крышку фортепьяно, он констатировал:
— Ты здесь. И, как я вижу, Стэнтон с тобой.
Бренна переводила взгляд с графа на доктора. Склонность графа Гленденинга произносить банальности по временам делала его несносным.
— Действительно, это так, — согласилась она.
— Полагаю, — удрученно сказал граф, — ты все еще сердишься на меня?
Бренна страдальчески подняла глаза к потолку. Право же, стоило ли в один вечер подвергать ее терпение таким испытаниям?
— В настоящий момент меня не радует ваше общество, милорд, — ответила она.
— Я так и думал, — покаянно произнес лорд Гленденинг. — Полагаю, ты хотела бы, чтобы до дому тебя проводил Стэнтон?
— Я прекрасно доберусь одна, — возразила Бренна. — Поэтому, если джентльмены извинят меня…
— Нет!
Оба кавалера, к ее изумлению, рванулись вперед и загородили ей дорогу.
— Я провожу вас, — поспешил предложить Рейли Стэнтон, — в фаэтоне.
— Это мой фаэтон, — раздраженно возразил Гленденинг, — и отвезу тебя домой я.
Бренна переводила взгляд с одного мужчины на другого. В эту минуту ей трудно было решить, кого из них она презирает больше — лорда Гленденинга за то, что он сделал ее посмешищем в глазах священника и его супруги, или Рейли Стэнтона за…
Впрочем, она еще не осознала, чем вызвал ее гнев Рейли Стэнтон. Она осознала только, что впервые в жизни он заставил се усомниться в себе и в своих целях и поколебаться. Она знала, она чувствовала, что цель ее благородная, достойная, заслуживающая восхищения. Возможно, большинству девушек ее возраста, не одержимых дьявольским любопытством и жаждой знания, эта цель показалась бы непонятной.
С другой стороны, благодаря Рейли Стэнтону и его поцелуям ей открылись иные тайны — сердца и чувств. Она начала прозревать и понимать, что и бремя чувств может быть столь же тяжким, как бремя науки.
К тому же она начала подозревать, что конечный результат ее деятельности мог оказаться не столь блестящим, как она рассчитывала. Но факт оставался фактом — она должна была завершить свой труд, и ничто не должно помешать ей в ее изысканиях.
Поэтому она сказала с издевкой:
— Вы оба можете проводить меня домой.
И, к ее величайшей досаде, они так и поступили.
Глава 16
— Это чуть-чуть подальше, — уверял его ребенок.
Рейли Стэнтон кивнул. Он не осознавал ни того, где был, ни того, что делал. Вместо этого он неотступно думал о Бренне Доннегал.
Она постоянно присутствовала в его мыслях в той или иной связи, потому ли, что направила одного из своих пациентов к нему, выполнив свое обещание, потому ли, что он вдруг замечал что-то, напоминавшее ему о ней, а это случалось, к несчастью, на каждом шагу.
Да и вообще все на свете напоминало ему о Бренне Доннегал. Волдыри и карбункулы. Все, что требовало применения мазей и притираний. Гноящиеся раны тоже приводили ему на память Бренну Доннегал.
Он каждый раз вспоминал о Бренне Доннегал, видя жаворонка в небе или примулу, пробивающуюся из щели между двумя камнями.
Он представлял Бренну Доннегал, когда суп, поставленный им на огонь, переливался через край или когда он находил репьи и колючки в своей одежде. Когда по вечерам, прежде чем лечь в постель, он задумчиво вглядывался в огонь или когда косые лучи восходящего солнца струились в его окна и он просыпался, он тоже вспоминал о ней.
В общем, можно было сказать, что он думал и помнил о Бренне Доннегал постоянно.
Но и это, говорил он себе, совершенно естественно, учитывая некоторые обстоятельства. Не случилось ли так, что он наконец пришел к выводу, что Кристина была для него совсем неподходящей парой? И теперь, когда в душе его образовалась пустота, ее требовалось чем-то заполнить. Ведь природа не терпит пустоты. Он знал, что мог бы заполнить эту пустоту достаточно легко, если бы оставался в Лондоне. Большой город в отличие от его чертовой скалы посреди моря был полон привлекательных и свободных молодых женщин.
А теперь, когда ему было не важно, что подумает о нем Кристина, для него не было бы позором вернуться домой. Так почему же он не строил планов возвращения? Ответ был ему известен, хотя это не значило, что этот ответ ему нравился. Нет, он знал, почему не спешит покинуть остров Скай, и это не имело никакого отношения к Кристине. Это не было даже связано с Бренной Доннегал. По крайней мере напрямую. Дело было в этом месте. Это место каким-то образом привязало его к себе.
Щебетание детей, проходивших мимо его амбулатории по дороге в школу, невероятная ширина и глубина неба, которое, казалось, бесконечно далеко простиралось над его головой, ничем не скрытое от него — ни каминными трубами, ни крышами домов, чистый и острый аромат соленой воды, пронизывавший воздух в отличие от забивавшего горло и легкие лондонского смога… Мысль о возвращении в Лондон после того, как он привык ко всему этому, наполняла его ужасом.
И все же когда-нибудь ему предстояло вернуться в Лондон. Он не мог провести остаток жизни на острове Скай. Он был милостью Божией маркизом Стиллуортом. И были люди, имевшие больше прав на его внимание и преданность, чем жители острова Скай, хотя арендаторы и фермеры в Стиллуорт-Парк едва ли нуждались в нем так же, как жители Лайминга.
Но у обитателей деревни, говорил он себе, была Бренна. До его появления на острове Скай они прекрасно обходились ее помощью и заботами и так же прекрасно обойдутся без него, когда он уедет. Он внушал себе это постоянно. И все же ему стоило большого труда поверить в это.
Ему следовало быть благодарным Бренне Доннегал за то, что она не дала ему пощечины, хотя была вправе так поступить. Следовало признать, что в ту ночь в замке Гленденинг он вел себя крайне нескромно. Он и до сих пор не вполне понимал, что это на него нашло. Никогда прежде он не терял контроля над собой подобным образом.
Конечно, трудно было отрицать, что Бренна Доннегал привлекала его, но это, разумеется, никоим образом не извиняло его необъяснимого поведения в тот вечер в замке лорда Гленденинга.
Он вел себя на редкость прямолинейно и грубо. Такая манера вести себя была достойна разве что… Пирсона. Или, что еще хуже, Шелли. Эти двое ни на секунду бы не поколебались, если бы им пришла в голову блажь овладеть женщиной на клавиатуре фортепьяно.
Рейли же никогда в жизни не делал ничего подобного. Мисс Доннегал при всей своей самоуверенности была невинной молодой девушкой, и он позволил себе наглость повести себя с ней недостойно. Ее никто не мог защитить от таких грязных типов, как он сам, позволивших себе напасть на нее в момент, когда она оказалась совершенно беззащитной.
Право же, это было чудовищно! Живя здесь, вдали от цивилизации, он стал превращаться в такого же дикаря, как Йен Маклауд. Что будет с ним дальше? Неужели он скоро, подобно графу, напялит на себя килт и станет брюхатить девок из бара?
— Это вон там, за тем поворотом, — сообщил ему ребенок, оглядываясь через плечо.
Он так и не осознал, была ли то девочка или мальчик.
Кем бы ни было это существо, оно было до такой степени покрыто грязью, что разглядеть, какого оно пола, не представляло ни малейшей возможности.
Рейли никогда не видел этого маленького оборвыша. Это существо не посещало местную школу. Школьный учитель, суровый, но не злой человек, конечно, тотчас же послал бы оборванца к Рейли, дабы тот избавил его от вшей.
— Верно, — сказал Рейли, чтобы уверить ребенка в том, что он его слушает, чтобы поддержать игру, если только это было игрой. Парнишка (или девица — кто это был на самом деле?) не смог толково объяснить, зачем понадобились в этом случае таланты Рейли. Несколько раз он обронил слово мама, и Рейли от души надеялся, что на этот раз ему не придется принимать осложненные роды. В этих случаях он предпочитал рассчитывать на Бренну Доннегал и ее сноровку.
Но с другой стороны, он понимал, что не в его интересах проявлять излишнюю разборчивость. Он не мог себе этого позволить. Было просто чудом, что она все-таки направляла к нему кое-каких пациентов после того, что он позволил себе с ней. Более того, после того как он признался, что побывал в ее бесценном кабинете, а это, похоже, оскорбило ее гораздо больше, чем то, что его рука воровским манером проникла за ее корсаж.
Он был так болезненно, так чертовски уязвлен, когда она посмотрела на него своими огромными синими глазами и спросила его, что хорошего может выйти из их отношений.
Даже теперь в нем разгорался гнев, когда он думал об этом. Что хорошего может выйти из этого? О чем она при этом думала?
Хотя каковы, собственно, были его намерения? Конечно, Бренна Доннегал была не из тех женщин, кого мужчина мог бы сделать своей любовницей, даже если он и был врачом в деревеньке размером с Лайминг. Он не мог бы и в этом случае уйти от ответственности. А брак ни в коем случае не входил в его планы. Ведь он только что избежал одних оков, и не стоило обольщаться, что он еженощно не благодарил свою счастливую звезду за то, что она спасла его от этого несчастья.
И все же после тех обжигающих поцелуев представления Рейли о браке претерпели значительные изменения. Брак с женщиной, столь страстно отдававшейся поцелуям, как Бренна Доннегал, и потом не жаловавшейся на то, что ей испортили прическу, был совсем иным делом по сравнению с союзом с такой женщиной, как Кристина Кинг…
Но, должно быть, перспектива замужества вовсе не прельщала Бренну Доннегал. Она была настолько увлечена своими чертовыми исследованиями природы холеры, что ни на что другое у нее не оставалось времени и думать о другом ей было некогда. Вне всякого сомнения, она думала вовсе не о том, о чем обычно думают девушки ее возраста и о чем следовало бы думать и ей самой, — о платьях, званых вечерах и поклонниках.
О чем он, однако, думал? О том, что он, восьмой маркиз Стиллуорт, собирается жениться на полоумной девице с Гебридских островов? Он даже представить себе не мог, что сказала бы его мать, если бы он привез Бренну в Лондон и представил ее родным в качестве новой леди Стиллуорт. Хотя синие глаза мисс Бренны Доннегал были способны посрамить знаменитые фамильные сапфиры Стиллуортов.
С этими камнями на шее она была бы похожа на королеву Боадицию… И все же его сестры, несомненно, впали бы в истерику при виде гривы рыжих волос Бренны, свободно падавших на плечи и спину, не говоря уже о ее склонности в случае необходимости глотать виски прямо из горлышка бутылки… А уж что касалось Пирсона и Шелли, тут и представить себе невозможно, сколько красноречия они бы потратили, изощряясь в остроумии по поводу подобного брака маркиза Стиллуорта.
Но даже при всех этих условиях Рейли не имел бы ничего против такой жены, как Бренна. Она была умна, и добра, и красива.
Господи, как красива она была! А целовать ее в тот вечер… О, это было одно из самых восхитительных воспоминаний в его жизни. А он целовал женщину не в первый раз, и все его партнерши были значительно опытнее мисс Бренны Доннегал в науке нежной страсти.
Но какое значение имел опыт, когда в ней было столько чистого чувства, которое невозможно подделать. Когда он целовал ее, он ощущал, как все его тело омывают волны страсти и нежности, исходившие от нее. Конечно, с его стороны было бы непростительной самонадеянностью считать, что она питает к нему любовь…
Но он был вполне уверен, что некоторый интерес он в ней вызывает. Или это было только чувственностью? Да, Бренна Доннегал, несомненно, была очень чувственной женщиной.
Впрочем, едва ли это имело теперь какое-то значение. Что бы ни произошло между ними, все осталось в прошлом.
То, что он заглянул в ее святилище, в то место, где она вела свои нелепые исследования в пользу своего отца, было в ее глазах непростительным грехом.
Но как он мог устоять перед искушением? В тот момент ему показалось вполне естественным войти в комнату, дверь которой она не заперла.
Он был несказанно разочарован, когда обнаружил на стенах всего лишь несколько карт Лайминга с какими-то загадочными пометками и журналы, разбросанные там и сям. Там не оказалось никакого монстра. Эта комната даже не была логовом курильщика или курильщицы опиума. Просто какие-то непонятные каракули ученого безумца.
И все же ему не следовало сообщать ей о том, что он все это видел, потому что теперь она больше с ним не разговаривала.
Впрочем, возможно, это было к лучшему. Потому что если одни только ее поцелуи довели его до такого самозабвения, что он готов был лишить ее девственности прямо на фортепьяно, тогда то, что они отдалились друг от друга, было к лучшему.
— Сюда, — сказал голос, принадлежавший бесполому существу, шагавшему впереди.
Рейли, ехавший на лошади, одолженной ему лордом Гленденингом, смирном животном, прекрасно приспособленном к каменистым и обрывистым склонам, по которым Рейли был вынужден карабкаться почти ежедневно, когда навещал своих больных, был теперь вынужден пригнуться, потому что проезжал под лозами каких-то вьющихся растений, свисавших с каменистых осыпей.
Жилище, которое увидел Рейли, вряд ли можно было назвать домом.
Ветхая разваливающаяся хижина, кровля которой была сложена из обломков камня, со щелями, заткнутыми торфом, располагалась в центре ущелья, между двумя мощными скалами. Запах, исходивший оттуда, даже на таком расстоянии был столь мощным и отвратительным, что его не выдержал бы и самый свирепый из гуннов и непременно повернул бы назад. Это был запах отходов человеческого тела, к которому примешивался запах виски. Ну не прелесть ли?
Должно быть, отец ребенка гнал виски прямо здесь, дома. Удивительно было, как домишко до сих пор не взлетел на воздух.
— Но вы ведь не живете здесь? — не мог Рейли не спросить своего проводника.
— Живем, — ответил малыш.
Сердце Рейли упало, но он кивнул ребенку, который запрыгал по скалам, крича:
— Мама! Мама! Доктор здесь!
Не последовало никакого сигнала, который бы свидетельствовал о том, что мама или кто-либо еще услышал ребенка. Из грубо сложенной трубы в центре кровли поднималась струйка дыма. Это означало, что дома все-таки кто-то был.
Заметив, что погода, прекрасная поутру, теперь начала быстро портиться, небо, уже обложенное тучами, не обещало ничего, кроме холода, Рейли испустил глубокий вздох и спрыгнул с кобылы.
Когда он отстегнул от седла притороченную к нему медицинскую сумку, на его спину и шею упали первые крупные капли дождя.
— О, — сказал он лошади, начавшей спокойно щипать траву у основания скалы, — это прелестно.
Его провожатый исчез в хижине. Рейли с мрачным видом последовал за ним, гадая, насколько надежную защиту от непогоды предоставляют каменная крыша и торф, проложенный в щелях между камнями. Дождь на острове Скай весьма отличался от лондонского дождя. Он был холоднее, чем любой другой дождь, под который Рейли когда-либо случалось попадать. Рейли полагал, что причиной тому была чистота воды, в которой не было частиц угля.
— Привет! — крикнул он, входя в низкий дверной проем, завешенный протертым до основания одеялом.
Так как не было деревянной двери, в которую можно было бы постучать, Рейли снова окликнул хозяев.
— Привет! Есть здесь кто-нибудь? Я доктор Стэнтон…
Услышав какое-то бормотание, он решил, что, возможно, это было приглашение войти, и, приподняв ветхое одеяло, нырнул под него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Рейли покачал головой. Он с трудом воспринимал то, что она пыталась ему внушить.
— Но, Бренна, — убеждал он ее, — холера… Я уверен, что ваш отец, узнай он о том, что вы встали на столь опасный путь, не одобрил бы этого…
— Конечно, не одобрил бы, — горячилась Бренна. — Но ведь кто-то должен заняться этим? Так почему не я? Вы хотите сказать, потому что я женщина? Пожалуйста, доктор Стэнтон. Думаю, с нашей первой встречи вы поняли, что женщины так же, как и мужчины, способны оказать действенную медицинскую помощь. Совершенно логично допустить, что женщины могут проявить все свои способности и приложить усилия с целью исследовать причины распространения этой ужасной болезни, с тем чтобы искоренить ее. Неужели вы не согласны?
Бренне так и не довелось услышать мнение Рейли Стэнтона по этому вопросу, потому что в коридоре, ведущем в бальный зал, послышались шаги, и секундой позже массивная фигура лорда Гленденинга заполнила дверной проем.
— Бренна! — воскликнул он.
Когда его глаза адаптировались к полумраку бального зала, тускло освещенного канделябром, водруженным на крышку фортепьяно, он констатировал:
— Ты здесь. И, как я вижу, Стэнтон с тобой.
Бренна переводила взгляд с графа на доктора. Склонность графа Гленденинга произносить банальности по временам делала его несносным.
— Действительно, это так, — согласилась она.
— Полагаю, — удрученно сказал граф, — ты все еще сердишься на меня?
Бренна страдальчески подняла глаза к потолку. Право же, стоило ли в один вечер подвергать ее терпение таким испытаниям?
— В настоящий момент меня не радует ваше общество, милорд, — ответила она.
— Я так и думал, — покаянно произнес лорд Гленденинг. — Полагаю, ты хотела бы, чтобы до дому тебя проводил Стэнтон?
— Я прекрасно доберусь одна, — возразила Бренна. — Поэтому, если джентльмены извинят меня…
— Нет!
Оба кавалера, к ее изумлению, рванулись вперед и загородили ей дорогу.
— Я провожу вас, — поспешил предложить Рейли Стэнтон, — в фаэтоне.
— Это мой фаэтон, — раздраженно возразил Гленденинг, — и отвезу тебя домой я.
Бренна переводила взгляд с одного мужчины на другого. В эту минуту ей трудно было решить, кого из них она презирает больше — лорда Гленденинга за то, что он сделал ее посмешищем в глазах священника и его супруги, или Рейли Стэнтона за…
Впрочем, она еще не осознала, чем вызвал ее гнев Рейли Стэнтон. Она осознала только, что впервые в жизни он заставил се усомниться в себе и в своих целях и поколебаться. Она знала, она чувствовала, что цель ее благородная, достойная, заслуживающая восхищения. Возможно, большинству девушек ее возраста, не одержимых дьявольским любопытством и жаждой знания, эта цель показалась бы непонятной.
С другой стороны, благодаря Рейли Стэнтону и его поцелуям ей открылись иные тайны — сердца и чувств. Она начала прозревать и понимать, что и бремя чувств может быть столь же тяжким, как бремя науки.
К тому же она начала подозревать, что конечный результат ее деятельности мог оказаться не столь блестящим, как она рассчитывала. Но факт оставался фактом — она должна была завершить свой труд, и ничто не должно помешать ей в ее изысканиях.
Поэтому она сказала с издевкой:
— Вы оба можете проводить меня домой.
И, к ее величайшей досаде, они так и поступили.
Глава 16
— Это чуть-чуть подальше, — уверял его ребенок.
Рейли Стэнтон кивнул. Он не осознавал ни того, где был, ни того, что делал. Вместо этого он неотступно думал о Бренне Доннегал.
Она постоянно присутствовала в его мыслях в той или иной связи, потому ли, что направила одного из своих пациентов к нему, выполнив свое обещание, потому ли, что он вдруг замечал что-то, напоминавшее ему о ней, а это случалось, к несчастью, на каждом шагу.
Да и вообще все на свете напоминало ему о Бренне Доннегал. Волдыри и карбункулы. Все, что требовало применения мазей и притираний. Гноящиеся раны тоже приводили ему на память Бренну Доннегал.
Он каждый раз вспоминал о Бренне Доннегал, видя жаворонка в небе или примулу, пробивающуюся из щели между двумя камнями.
Он представлял Бренну Доннегал, когда суп, поставленный им на огонь, переливался через край или когда он находил репьи и колючки в своей одежде. Когда по вечерам, прежде чем лечь в постель, он задумчиво вглядывался в огонь или когда косые лучи восходящего солнца струились в его окна и он просыпался, он тоже вспоминал о ней.
В общем, можно было сказать, что он думал и помнил о Бренне Доннегал постоянно.
Но и это, говорил он себе, совершенно естественно, учитывая некоторые обстоятельства. Не случилось ли так, что он наконец пришел к выводу, что Кристина была для него совсем неподходящей парой? И теперь, когда в душе его образовалась пустота, ее требовалось чем-то заполнить. Ведь природа не терпит пустоты. Он знал, что мог бы заполнить эту пустоту достаточно легко, если бы оставался в Лондоне. Большой город в отличие от его чертовой скалы посреди моря был полон привлекательных и свободных молодых женщин.
А теперь, когда ему было не важно, что подумает о нем Кристина, для него не было бы позором вернуться домой. Так почему же он не строил планов возвращения? Ответ был ему известен, хотя это не значило, что этот ответ ему нравился. Нет, он знал, почему не спешит покинуть остров Скай, и это не имело никакого отношения к Кристине. Это не было даже связано с Бренной Доннегал. По крайней мере напрямую. Дело было в этом месте. Это место каким-то образом привязало его к себе.
Щебетание детей, проходивших мимо его амбулатории по дороге в школу, невероятная ширина и глубина неба, которое, казалось, бесконечно далеко простиралось над его головой, ничем не скрытое от него — ни каминными трубами, ни крышами домов, чистый и острый аромат соленой воды, пронизывавший воздух в отличие от забивавшего горло и легкие лондонского смога… Мысль о возвращении в Лондон после того, как он привык ко всему этому, наполняла его ужасом.
И все же когда-нибудь ему предстояло вернуться в Лондон. Он не мог провести остаток жизни на острове Скай. Он был милостью Божией маркизом Стиллуортом. И были люди, имевшие больше прав на его внимание и преданность, чем жители острова Скай, хотя арендаторы и фермеры в Стиллуорт-Парк едва ли нуждались в нем так же, как жители Лайминга.
Но у обитателей деревни, говорил он себе, была Бренна. До его появления на острове Скай они прекрасно обходились ее помощью и заботами и так же прекрасно обойдутся без него, когда он уедет. Он внушал себе это постоянно. И все же ему стоило большого труда поверить в это.
Ему следовало быть благодарным Бренне Доннегал за то, что она не дала ему пощечины, хотя была вправе так поступить. Следовало признать, что в ту ночь в замке Гленденинг он вел себя крайне нескромно. Он и до сих пор не вполне понимал, что это на него нашло. Никогда прежде он не терял контроля над собой подобным образом.
Конечно, трудно было отрицать, что Бренна Доннегал привлекала его, но это, разумеется, никоим образом не извиняло его необъяснимого поведения в тот вечер в замке лорда Гленденинга.
Он вел себя на редкость прямолинейно и грубо. Такая манера вести себя была достойна разве что… Пирсона. Или, что еще хуже, Шелли. Эти двое ни на секунду бы не поколебались, если бы им пришла в голову блажь овладеть женщиной на клавиатуре фортепьяно.
Рейли же никогда в жизни не делал ничего подобного. Мисс Доннегал при всей своей самоуверенности была невинной молодой девушкой, и он позволил себе наглость повести себя с ней недостойно. Ее никто не мог защитить от таких грязных типов, как он сам, позволивших себе напасть на нее в момент, когда она оказалась совершенно беззащитной.
Право же, это было чудовищно! Живя здесь, вдали от цивилизации, он стал превращаться в такого же дикаря, как Йен Маклауд. Что будет с ним дальше? Неужели он скоро, подобно графу, напялит на себя килт и станет брюхатить девок из бара?
— Это вон там, за тем поворотом, — сообщил ему ребенок, оглядываясь через плечо.
Он так и не осознал, была ли то девочка или мальчик.
Кем бы ни было это существо, оно было до такой степени покрыто грязью, что разглядеть, какого оно пола, не представляло ни малейшей возможности.
Рейли никогда не видел этого маленького оборвыша. Это существо не посещало местную школу. Школьный учитель, суровый, но не злой человек, конечно, тотчас же послал бы оборванца к Рейли, дабы тот избавил его от вшей.
— Верно, — сказал Рейли, чтобы уверить ребенка в том, что он его слушает, чтобы поддержать игру, если только это было игрой. Парнишка (или девица — кто это был на самом деле?) не смог толково объяснить, зачем понадобились в этом случае таланты Рейли. Несколько раз он обронил слово мама, и Рейли от души надеялся, что на этот раз ему не придется принимать осложненные роды. В этих случаях он предпочитал рассчитывать на Бренну Доннегал и ее сноровку.
Но с другой стороны, он понимал, что не в его интересах проявлять излишнюю разборчивость. Он не мог себе этого позволить. Было просто чудом, что она все-таки направляла к нему кое-каких пациентов после того, что он позволил себе с ней. Более того, после того как он признался, что побывал в ее бесценном кабинете, а это, похоже, оскорбило ее гораздо больше, чем то, что его рука воровским манером проникла за ее корсаж.
Он был так болезненно, так чертовски уязвлен, когда она посмотрела на него своими огромными синими глазами и спросила его, что хорошего может выйти из их отношений.
Даже теперь в нем разгорался гнев, когда он думал об этом. Что хорошего может выйти из этого? О чем она при этом думала?
Хотя каковы, собственно, были его намерения? Конечно, Бренна Доннегал была не из тех женщин, кого мужчина мог бы сделать своей любовницей, даже если он и был врачом в деревеньке размером с Лайминг. Он не мог бы и в этом случае уйти от ответственности. А брак ни в коем случае не входил в его планы. Ведь он только что избежал одних оков, и не стоило обольщаться, что он еженощно не благодарил свою счастливую звезду за то, что она спасла его от этого несчастья.
И все же после тех обжигающих поцелуев представления Рейли о браке претерпели значительные изменения. Брак с женщиной, столь страстно отдававшейся поцелуям, как Бренна Доннегал, и потом не жаловавшейся на то, что ей испортили прическу, был совсем иным делом по сравнению с союзом с такой женщиной, как Кристина Кинг…
Но, должно быть, перспектива замужества вовсе не прельщала Бренну Доннегал. Она была настолько увлечена своими чертовыми исследованиями природы холеры, что ни на что другое у нее не оставалось времени и думать о другом ей было некогда. Вне всякого сомнения, она думала вовсе не о том, о чем обычно думают девушки ее возраста и о чем следовало бы думать и ей самой, — о платьях, званых вечерах и поклонниках.
О чем он, однако, думал? О том, что он, восьмой маркиз Стиллуорт, собирается жениться на полоумной девице с Гебридских островов? Он даже представить себе не мог, что сказала бы его мать, если бы он привез Бренну в Лондон и представил ее родным в качестве новой леди Стиллуорт. Хотя синие глаза мисс Бренны Доннегал были способны посрамить знаменитые фамильные сапфиры Стиллуортов.
С этими камнями на шее она была бы похожа на королеву Боадицию… И все же его сестры, несомненно, впали бы в истерику при виде гривы рыжих волос Бренны, свободно падавших на плечи и спину, не говоря уже о ее склонности в случае необходимости глотать виски прямо из горлышка бутылки… А уж что касалось Пирсона и Шелли, тут и представить себе невозможно, сколько красноречия они бы потратили, изощряясь в остроумии по поводу подобного брака маркиза Стиллуорта.
Но даже при всех этих условиях Рейли не имел бы ничего против такой жены, как Бренна. Она была умна, и добра, и красива.
Господи, как красива она была! А целовать ее в тот вечер… О, это было одно из самых восхитительных воспоминаний в его жизни. А он целовал женщину не в первый раз, и все его партнерши были значительно опытнее мисс Бренны Доннегал в науке нежной страсти.
Но какое значение имел опыт, когда в ней было столько чистого чувства, которое невозможно подделать. Когда он целовал ее, он ощущал, как все его тело омывают волны страсти и нежности, исходившие от нее. Конечно, с его стороны было бы непростительной самонадеянностью считать, что она питает к нему любовь…
Но он был вполне уверен, что некоторый интерес он в ней вызывает. Или это было только чувственностью? Да, Бренна Доннегал, несомненно, была очень чувственной женщиной.
Впрочем, едва ли это имело теперь какое-то значение. Что бы ни произошло между ними, все осталось в прошлом.
То, что он заглянул в ее святилище, в то место, где она вела свои нелепые исследования в пользу своего отца, было в ее глазах непростительным грехом.
Но как он мог устоять перед искушением? В тот момент ему показалось вполне естественным войти в комнату, дверь которой она не заперла.
Он был несказанно разочарован, когда обнаружил на стенах всего лишь несколько карт Лайминга с какими-то загадочными пометками и журналы, разбросанные там и сям. Там не оказалось никакого монстра. Эта комната даже не была логовом курильщика или курильщицы опиума. Просто какие-то непонятные каракули ученого безумца.
И все же ему не следовало сообщать ей о том, что он все это видел, потому что теперь она больше с ним не разговаривала.
Впрочем, возможно, это было к лучшему. Потому что если одни только ее поцелуи довели его до такого самозабвения, что он готов был лишить ее девственности прямо на фортепьяно, тогда то, что они отдалились друг от друга, было к лучшему.
— Сюда, — сказал голос, принадлежавший бесполому существу, шагавшему впереди.
Рейли, ехавший на лошади, одолженной ему лордом Гленденингом, смирном животном, прекрасно приспособленном к каменистым и обрывистым склонам, по которым Рейли был вынужден карабкаться почти ежедневно, когда навещал своих больных, был теперь вынужден пригнуться, потому что проезжал под лозами каких-то вьющихся растений, свисавших с каменистых осыпей.
Жилище, которое увидел Рейли, вряд ли можно было назвать домом.
Ветхая разваливающаяся хижина, кровля которой была сложена из обломков камня, со щелями, заткнутыми торфом, располагалась в центре ущелья, между двумя мощными скалами. Запах, исходивший оттуда, даже на таком расстоянии был столь мощным и отвратительным, что его не выдержал бы и самый свирепый из гуннов и непременно повернул бы назад. Это был запах отходов человеческого тела, к которому примешивался запах виски. Ну не прелесть ли?
Должно быть, отец ребенка гнал виски прямо здесь, дома. Удивительно было, как домишко до сих пор не взлетел на воздух.
— Но вы ведь не живете здесь? — не мог Рейли не спросить своего проводника.
— Живем, — ответил малыш.
Сердце Рейли упало, но он кивнул ребенку, который запрыгал по скалам, крича:
— Мама! Мама! Доктор здесь!
Не последовало никакого сигнала, который бы свидетельствовал о том, что мама или кто-либо еще услышал ребенка. Из грубо сложенной трубы в центре кровли поднималась струйка дыма. Это означало, что дома все-таки кто-то был.
Заметив, что погода, прекрасная поутру, теперь начала быстро портиться, небо, уже обложенное тучами, не обещало ничего, кроме холода, Рейли испустил глубокий вздох и спрыгнул с кобылы.
Когда он отстегнул от седла притороченную к нему медицинскую сумку, на его спину и шею упали первые крупные капли дождя.
— О, — сказал он лошади, начавшей спокойно щипать траву у основания скалы, — это прелестно.
Его провожатый исчез в хижине. Рейли с мрачным видом последовал за ним, гадая, насколько надежную защиту от непогоды предоставляют каменная крыша и торф, проложенный в щелях между камнями. Дождь на острове Скай весьма отличался от лондонского дождя. Он был холоднее, чем любой другой дождь, под который Рейли когда-либо случалось попадать. Рейли полагал, что причиной тому была чистота воды, в которой не было частиц угля.
— Привет! — крикнул он, входя в низкий дверной проем, завешенный протертым до основания одеялом.
Так как не было деревянной двери, в которую можно было бы постучать, Рейли снова окликнул хозяев.
— Привет! Есть здесь кто-нибудь? Я доктор Стэнтон…
Услышав какое-то бормотание, он решил, что, возможно, это было приглашение войти, и, приподняв ветхое одеяло, нырнул под него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34