— Вы поздно вернулись домой, и мы…
— Мне не требуется ваше напоминание о времени, — бросил он. — Мы тут не держим колоколов и прекрасно без них обходимся.
Элоиза замолчала, подавляя гнев, а потом договорила:
— Мы хотели сохранить вашу еду горячей.
Граф покраснел и тяжело опустился на стул. Пока служанки разносили блюда с хлебом и ломтями мягкого сыра, а она накладывала мужу из большого железного котла его порцию ароматного тушеного мяса, Перил погрузился в невеселые мысли. Когда Элоиза отослала кухонных мальчиков обслуживать ждущих своей очереди людей и села рядом с мужем, к ней подбежала Мэри-Клематис.
— Отец Бассет считает, что это прекрасная идея, Эл… — Поймав сердитый взгляд графа, она быстро поправилась: — Леди Элоиза.
— Что за идея? — подозрительно спросил он.
— Поскольку в Уитморе нет церкви, — ответила Элоиза, — мне пришло в голову собрать людей из замка и деревни на мессу в нашей часовне. Я спросила отца Бассета, не согласится ли он отслужить дополнительно одну — две мессы.
— Дополнительные мессы? — протянул граф. — Не вижу необходимости.
Он взмахнул рукой, отпуская Мэри-Клематис, но Элоиза остановила подругу.
— Кроме того, — продолжила она, — после богослужения я хочу устроить небольшой праздник в честь окончания поста… Пироги, холодное копченое мясо, горячие сдобные булочки, сладкие вафли, эль. И яйца для детей.
— Слишком много хлопот и напрасная трата денег. Я уже сказал, что не вижу в этом необходимости.
Элоиза повернулась спиной к монахиням, стоявшим в отдалении, и понизила голос до шепота:
— Милорд, есть много вещей, которые не являются столь уж необходимыми для жизни, но делают ее более яркой и насыщенной. Вы сами говорили, что вашим людям требуется надежда, повод что-то отпраздновать. Торжественная церемония в часовне, а потом маленький праздник доставят им радость. — Кажется, ее слова не убедили графа, и тогда Элоиза, сложив руки на груди, привела последний довод: — Вы обещали, что я смогу праздновать святые дни, милорд.
Она таки добилась своего, и оба это знали.
В определенные моменты очень не хочется быть человеком слова, но после короткой борьбы с собой граф кивнул, уступая ей право на самостоятельные решения, и вдруг заметил, что Майкл, Саймон и Итан не спускают с них глаз. Конечно, они могли не слышать, о чем она ему говорила, зато, без сомнения, поняли, что последнее слово осталось за ней, ибо, поймав его негодующий взгляд, обменялись улыбками и отвернулись.
Сегодня он уже достаточно наслушался всяких острот и намеков по поводу языкастых женщин, которые держат своих мужей под башмаком. Остряки вспоминали его прежние споры с ней, когда она была «Знатоком мужчин», и даже увенчали ее победными лаврами в извечной борьбе за главенство в браке.
Дородный Уильям Райт продемонстрировал маленькие кожаные штаны из тех, какие мужчины надевают во время тренировок под доспехи, и сказал, что они подходят по размеру леди Элоизе. Граф незамедлительно вызвал его на рыцарский поединок и сбросил с лошади, покончив таким образом с намеками Уильяма насчет того, «кто носит штаны» в замке Уитмора.
Естественно, подобные шутки задевали гордость Перила, однако его люди, найдя себе новое развлечение в их однообразной, скучной жизни, тайком продолжали свою игру. Проклятие! Он сейчас, кажется, все бы отдал за хорошую схватку, которая привела бы и его самого, и его гарнизон в прежнее боевое состояние.
Пока граф доедал свою порцию, шутники воспряли духом и снова стали следить за ним и Элоизой. Его взгляд потеплел, когда он заметил, с каким выражением они смотрели на его жену, идущую по залу. Он не мог их за это винить, ибо его жена действительно была очень красивой. Он начал думать о том, что скоро распустит ее волосы, пока что собранные в пучок на затылке…
Некоторые его люди уже покинули зал, другие собрались в дальнем углу, чтобы заняться метанием колец. Перил зевнул и послал за женой.
Встав со своего места у камина, где она с сестрами чинила постельное белье, Элоиза подошла к мужу.
— Да, милорд?
— У меня был тяжелый день, и я удаляюсь в нашу комнату. — Его взгляд ясно дал ей понять, что она должна следовать за ним.
Рыцари и воины, сидевшие рядом, тут же прекратили разговор, чтобы услышать ее ответ.
— Я пока не устала, милорд. К тому же сестры помогают мне… чинить постельное белье.
— Это может подождать до завтра, — проговорил он тоном, не терпящим возражения. — Ты идешь со мной.
Глаза у нее вспыхнули. Он был готов к яростной отповеди, но Элоиза лишь посмотрела на сестер, которые пристально наблюдали за ними, и кивнула.
Поскольку монахини тоже решили покинуть зал, граф поднимался по лестнице в окружении женщин, чувствуя, как его со всех сторон окутывает негодование. Когда он взял жену за локоть и потянул к их комнате, она не соизволила ему подчиниться, пока не обняла по очереди каждую монахиню. Последней в группе была сестра Арчибальд, одарившая его на прощание мрачным взглядом.
Проклятые монахини, очевидно, уверены, что он сейчас начнет терзать их бедную маленькую сестру, раздраженно думал граф, входя наконец в спальню. Черт побери, он же не зверь! Да и она больше не их «маленькая сестра».
Он разделся и лег в постель, краем глаза следя за женой. Она сняла и аккуратно повесила на крюк одежду, затем умылась, почистила зубы и стала расчесывать волосы. Каждое движение щетки по волосам он воспринимал так, будто она скользила по его голому животу.
Когда Элоиза подошла к кровати, он уже хотел было напомнить, что ночная рубашка ей не понадобится, но она вдруг опустилась на колени и сложила руки перед грудью.
Проклятие!
Он подскочил и сердито уставился на нее. Опять! Да как она посмела? Может, надеялась разозлить его или попросить, чтобы он не трогал ее этой ночью? Он встал и принялся вышагивать по комнате, отмечая, как побелели ее сжатые пальцы, как сдвинулись брови… значит, она чувствовала его взгляд и тем не менее продолжала молиться ему назло.
Чуть слышно пробормотав «аминь», она поднялась и вздрогнула, увидев рядом голого, но весьма раздраженного супруга.
— Чего ты этим добиваешься?
— Не понимаю, милорд, о чем вы? — Элоиза отступила на шаг.
— О твоих молитвах! Перед свадьбой я тебе говорил, что не потерплю, чтобы ты падала на колени всякий раз, как я косо на тебя посмотрю. Это относится и к молитвам, которые ты читаешь всякий раз, когда я прошу тебя присоединиться ко мне, чтобы получить немного удовольствия. Я не желаю, чтобы мне надоедали святостью в моей собственной постели!
Ее, казалось, очень удивила его вспышка. «Чего и следовало ожидать, — подумал он. — Эти святоши вечно изображают из себя невинность, если им указывают на их ханжеское поведение».
— Вы думаете, я молюсь, чтобы уклониться от…
— Ты не первая, кто пытается использовать молитву как щит или оружие.
Элоиза побледнела.
— Оружие? Зачем мне использовать оружие против вас? — Она смотрела на него, все еще не веря, что он способен обвинить ее в подобной низости и лицемерии. — Вы, милорд, все представляете себе с позиции силы. А вам никогда не приходило в голову, что я молюсь потому, что это укрепляет мой дух и сердце, дает мне силу и утешение? Вам никогда не приходило в голову, что эти молитвы не имеют никакого отношения к вам?
— Нет, черт возьми, не приходило! — Он покраснел, испытывая что-то похожее на смущение. — Ладно, а какого дьявола ты молилась сейчас, зная, что я жду тебя для… О чем тебе было молиться?
— Теперь я обязана раскрыть вам свою душу и содержание молитв? — с раздражением и злостью спросила она. Глаза у нее сверкнули за пеленой слез, и его вдруг охватило непонятное чувство вины.
Сначала молитвы, теперь слезы. Из огня да в полымя.
— Я не понимаю, зачем тебе это нужно? — Он пытался говорить презрительно, однако результата не достиг. — Единственное, чего я хочу, это твое… твое… — Слово «тело» не шло у него с языка, а сказать по-другому было бы слишком грубо. Чем он провинился, что она ищет утешения у Бога, а не у собственного мужа? — Я тебя чем-то обидел или напугал? Поэтому ты кидаешься в…
— Молитвы? — Элоиза оттаяла, внезапно все поняв. Слезы покатились у нее по щекам, и она прикусила губу. — Это не из-за вас. Это из-за них. Они ведь завтра уезжают.
— Они? — Ее ответ обезоружил его.
Сестры? Так это все из-за них? Она молилась, потому что… Ну разумеется! Они же ее семья, и, попрощавшись с ними завтра, она их, возможно, никогда больше не увидит. За много лет это оказалась вторая серьезная перемена в ее жизни, а потому неудивительно, что она чувствует себя потерянной и нуждается в утешении. После чего он понял и другое: ведь молиться давно стало для нее привычкой! С обетами или без, но она жила и поступала как монахиня. А регулярные молитвы утром и вечером — это главная часть монастырской жизни.
Господи! От облегчения у него даже закружилась голова. Какой же он тупица! К чему это его глупое упрямство, когда сейчас важно лишь то, что она стоит перед ним в ночной рубашке, утирая слезы и пытаясь сдержать рыдания.
Он шагнул вперед, однако не прикоснулся к ней, осознав собственную наготу и впервые за много лет испытывая от этого неловкость. Он уже решил отступить, чтобы надеть рубашку, когда она бросилась к нему в объятия. Перил беспомощно смотрел на нее, не зная, что делать, пока она рыдала у него на груди и теплые слезы орошали его кожу.
Наконец он обнял ее, позволяя выплакаться, потом начал нежно гладить по голове. Он прижимал жену к себе и чувствовал, как часть ее душевной боли переходит в него. Он вздрогнул. Остаться одной, в чужом месте… ему это слишком хорошо знакомо.
— Все в порядке, не плачь, жена, — шептал он. — Ты теперь не одинока.
Постепенно ее напряжение слало, она успокоилась и обняла его. Сейчас она больше чем когда-либо нуждалась в его присутствии, в объятиях, в его страсти, которая заполнит пустоту ее сердца и успокоит боль. Она сама подставила ему губы для поцелуя, усиленного ее отчаянием и приправленного солью ее слез. Потом сама раздвинула коленом его ноги, требуя от него ответа.
Не важно, почему она стремится к забвению в страсти, думал он, главное, что она его хочет. Он покрыл самыми нежными поцелуями ее лицо и закрытые глаза. Только бы отогнать ее печаль, окружить ее счастьем, дать ей веру в то, что она желанна. И когда они соединились, он сурово контролировал себя, пока страсть одновременно не вознесла их к вершине.
После этого она задремала в его объятиях, а он, вдруг обнаружив, что ему почему-то не спится, оперся на локоть и смотрел, как она дышит во сне. Внутри у него словно появилось уязвимое место, нечто вроде синяка, затем это ощущение переросло в резкую, но приятную боль, когда он вспомнил, как она приникла к нему, ища утешения, и как быстро ее горе сменилось желанием.
Он продолжал с улыбкой смотреть на нее, дивясь своей радости от сознания того, что, кем бы Элоиза ни была, она принадлежит ему.
Проснувшись в одиночестве, Элоиза встала, оделась и вознесла утренние молитвы. Хотя глаза у нее слегка припухли от ночных слез, чувствовала она себя на удивление спокойной. Но когда она вышла в коридор, Мэри-Клематис втащила ее за руку в их прежнюю комнату и быстро закрыла дверь. Сестра Арчибальд, ломая руки, шагала взад и вперед, а сестры Мэри-Монпелье и Розмари молились, стоя на коленях.
— Господи, ты цела! — Старая монахиня бросилась к ней и обняла. — Мы беспокоились… Что — ты плакала?
— Его сиятельство может быть таким зверем, — расстроено высказалась Мэри-Клематис, и то же чувство отразилось на лицах сестер. — Мы за тебя молились.
Элоиза покраснела. Когда она лежала нагая в его объятиях и получала удовольствие, сестры молились, чтобы ее не замучил этот «зверь». Вот так они думали о нем. Она ужаснулась, когда поняла, что совсем недавно и сама была о нем такого же мнения… прежде чем начала его узнавать… прежде чем познала его нежные поцелуи и его заботу о ней… прежде чем он восполнил ее потерю, заменив ее страх желанием и удовольствием.
К сожалению, сестры видели только его внешнюю сторону: гордость, властность, даже некоторую деспотичность. К несчастью, при своем целомудрии, при замкнутом существовании в монастыре они были не способны увидеть в нем доброту, сострадание к людям, его прекрасные человеческие качества, присущие любому мужчине. Она вдруг почувствовала, что ее взгляды, ее кругозор, весь ее мир значительно расширились. Но для сестер мужчины всегда останутся сильными, жадными до власти, стремящимися к господству, какими они и были в миру. И когда она убеждала их, что все было хорошо, что Перил не только прекрасно с ней обращался, но даже утешил ее, они ей не поверили.
И она со всей очевидностью, невзирая на глубокую печаль, осознала: им действительно пора уезжать.
За великодушие и сострадание когда-нибудь воздастся на небесах, думал Перил, глядя, как Майкл с тремя своими людьми провожает монахинь, выезжавших утром из главных ворот замка. Однако и на земле они приносят несомненную пользу, решил он, переведя взгляд на Элоизу, которая махала им вслед. Глаза у нее слегка затуманились после ночи удовольствий и нежных утешений. Она удивила его, когда обратилась в горе к нему, и естественно, что он утешил ее наиболее простым и действенным способом. Затем утешил еще раз, перед рассветом. Перил улыбнулся. Он намерен и дальше быть очень жалостливым человеком…
— Милорд! — К нему от конюшен бежал Ричард. Усталое лицо и отсыревшая одежда свидетельствовали о том, что прошлой ночью он находился в патруле. — Мы нашли их, милорд! — сообщил он, задыхаясь от бега. — Почти схватили.
— Где?
— Вверх по течению… у полей Эдвина… Мы преследовали их.
— Подожди. — Повернувшись к Теренсу, который входил в зал, граф послал его за Майклом, Саймоном и Итаном.
Затем он направился с Ричардом к большому столу, поднимая по пути дремлющих на скамейках людей. Он не знал, что Элоиза последовала за ними, и только когда поднял глаза от карты, обнаружил, что она стоит рядом.
Вскоре к собравшимся у стола присоединились его рыцари, и тогда все выслушали сообщение Ричарда, внимательно изучая карту земель Уитмора.
— Это дальние поля… на границе с землями Клэкстона, — сказал граф и ткнул пальцем в небольшую рощу. — По словам Ричарда, их около дюжины.
— Вы полагаете, милорд, что Клэкстон предоставил им убежище? — спросил Итан.
— Их слишком много, чтобы этот ублюдок не узнал про них. И даже если Клэкстон сам не организовывал рейды на мои земли, он, во всяком случае, ничего не сделал, чтобы им помешать. Как бы то ни было… да, черт возьми, я полагаю, он их укрывает.
Вывод графа наконец все расставил по своим местам. Клэкстон и в самом деле настолько зарвался, что терпеть его выходки и закрывать на них глаза стало уже невозможно. Следует его проучить.
— Почему бы не собрать отряд и не захватить их в плен? — спросил Саймон. — А когда они будут у нас в руках, они предоставят нам доказательство вероломства Клэкстона.
— У Клэкстона тоже весьма неплохой отряд. Если я нападу на его владения, он начнет вопить, что я развязал войну. Уверен, он как раз на это и надеется.
Граф умолчал о своих натянутых отношениях с королем, к тому же его величество скептически смотрел на дорогостоящие войны между вассалами.
В этот момент из кухни появились служанки, держа в руках блюда с хлебом, сыром и кувшинами сладкого эля.
Когда граф недоуменно уставился на них, одна из женщин, Фэй, объяснила:
— Нас послала ее светлость, милорд. Она сказала, что вы захотите перекусить.
Граф кивнул, жестом приглашая своих людей приняться за еду. Воины, словно голодные мальчишки, набросились на свежий хлеб, вареные яйца и жирный сыр, что напомнило Перилу о других важных условиях, которые необходимо выполнить перед началом борьбы с Клэкстоном. Пока он не сделал запасы пищи и воды, пока не придумал, как обеспечить безопасность Элоизы при осаде или пожаре, он не имеет права затевать вооруженный конфликт.
— Думаю, нам следует подождать, когда приедет с инспекцией Бромли, а я заплачу налога королю. В таком случае, если все же дойдет до столкновения с Клэкстоном, его величество сможет без предубеждения выслушать мой отчет.
Поднося ко рту кубок с элем, граф заметил молодого парня возле двери. Он держал в руках кусок грубо обработанного дерева, а глаза у него были размером с гусиное яйцо.
— Какого дьявола тебе здесь надо? — гаркнул он в ярости оттого, что не сразу увидел парня, и тот мог услышать его слова.
Молодой резчик тяжело сглотнул, будто у него застрял ком в горле.
— Я пришел к маленькой сестре, милорд.
И еще дважды, пока граф со своими людьми обсуждал, как наполнить кладовые, увеличить патрули на юге и западе вдоль границы Уитмора с землями Клэкстона, их прерывали ремесленники, желающие увидеть «маленькую сестру». Новый пекарь принес ей на пробу образец хлеба, испеченного по ее рекомендации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Мне не требуется ваше напоминание о времени, — бросил он. — Мы тут не держим колоколов и прекрасно без них обходимся.
Элоиза замолчала, подавляя гнев, а потом договорила:
— Мы хотели сохранить вашу еду горячей.
Граф покраснел и тяжело опустился на стул. Пока служанки разносили блюда с хлебом и ломтями мягкого сыра, а она накладывала мужу из большого железного котла его порцию ароматного тушеного мяса, Перил погрузился в невеселые мысли. Когда Элоиза отослала кухонных мальчиков обслуживать ждущих своей очереди людей и села рядом с мужем, к ней подбежала Мэри-Клематис.
— Отец Бассет считает, что это прекрасная идея, Эл… — Поймав сердитый взгляд графа, она быстро поправилась: — Леди Элоиза.
— Что за идея? — подозрительно спросил он.
— Поскольку в Уитморе нет церкви, — ответила Элоиза, — мне пришло в голову собрать людей из замка и деревни на мессу в нашей часовне. Я спросила отца Бассета, не согласится ли он отслужить дополнительно одну — две мессы.
— Дополнительные мессы? — протянул граф. — Не вижу необходимости.
Он взмахнул рукой, отпуская Мэри-Клематис, но Элоиза остановила подругу.
— Кроме того, — продолжила она, — после богослужения я хочу устроить небольшой праздник в честь окончания поста… Пироги, холодное копченое мясо, горячие сдобные булочки, сладкие вафли, эль. И яйца для детей.
— Слишком много хлопот и напрасная трата денег. Я уже сказал, что не вижу в этом необходимости.
Элоиза повернулась спиной к монахиням, стоявшим в отдалении, и понизила голос до шепота:
— Милорд, есть много вещей, которые не являются столь уж необходимыми для жизни, но делают ее более яркой и насыщенной. Вы сами говорили, что вашим людям требуется надежда, повод что-то отпраздновать. Торжественная церемония в часовне, а потом маленький праздник доставят им радость. — Кажется, ее слова не убедили графа, и тогда Элоиза, сложив руки на груди, привела последний довод: — Вы обещали, что я смогу праздновать святые дни, милорд.
Она таки добилась своего, и оба это знали.
В определенные моменты очень не хочется быть человеком слова, но после короткой борьбы с собой граф кивнул, уступая ей право на самостоятельные решения, и вдруг заметил, что Майкл, Саймон и Итан не спускают с них глаз. Конечно, они могли не слышать, о чем она ему говорила, зато, без сомнения, поняли, что последнее слово осталось за ней, ибо, поймав его негодующий взгляд, обменялись улыбками и отвернулись.
Сегодня он уже достаточно наслушался всяких острот и намеков по поводу языкастых женщин, которые держат своих мужей под башмаком. Остряки вспоминали его прежние споры с ней, когда она была «Знатоком мужчин», и даже увенчали ее победными лаврами в извечной борьбе за главенство в браке.
Дородный Уильям Райт продемонстрировал маленькие кожаные штаны из тех, какие мужчины надевают во время тренировок под доспехи, и сказал, что они подходят по размеру леди Элоизе. Граф незамедлительно вызвал его на рыцарский поединок и сбросил с лошади, покончив таким образом с намеками Уильяма насчет того, «кто носит штаны» в замке Уитмора.
Естественно, подобные шутки задевали гордость Перила, однако его люди, найдя себе новое развлечение в их однообразной, скучной жизни, тайком продолжали свою игру. Проклятие! Он сейчас, кажется, все бы отдал за хорошую схватку, которая привела бы и его самого, и его гарнизон в прежнее боевое состояние.
Пока граф доедал свою порцию, шутники воспряли духом и снова стали следить за ним и Элоизой. Его взгляд потеплел, когда он заметил, с каким выражением они смотрели на его жену, идущую по залу. Он не мог их за это винить, ибо его жена действительно была очень красивой. Он начал думать о том, что скоро распустит ее волосы, пока что собранные в пучок на затылке…
Некоторые его люди уже покинули зал, другие собрались в дальнем углу, чтобы заняться метанием колец. Перил зевнул и послал за женой.
Встав со своего места у камина, где она с сестрами чинила постельное белье, Элоиза подошла к мужу.
— Да, милорд?
— У меня был тяжелый день, и я удаляюсь в нашу комнату. — Его взгляд ясно дал ей понять, что она должна следовать за ним.
Рыцари и воины, сидевшие рядом, тут же прекратили разговор, чтобы услышать ее ответ.
— Я пока не устала, милорд. К тому же сестры помогают мне… чинить постельное белье.
— Это может подождать до завтра, — проговорил он тоном, не терпящим возражения. — Ты идешь со мной.
Глаза у нее вспыхнули. Он был готов к яростной отповеди, но Элоиза лишь посмотрела на сестер, которые пристально наблюдали за ними, и кивнула.
Поскольку монахини тоже решили покинуть зал, граф поднимался по лестнице в окружении женщин, чувствуя, как его со всех сторон окутывает негодование. Когда он взял жену за локоть и потянул к их комнате, она не соизволила ему подчиниться, пока не обняла по очереди каждую монахиню. Последней в группе была сестра Арчибальд, одарившая его на прощание мрачным взглядом.
Проклятые монахини, очевидно, уверены, что он сейчас начнет терзать их бедную маленькую сестру, раздраженно думал граф, входя наконец в спальню. Черт побери, он же не зверь! Да и она больше не их «маленькая сестра».
Он разделся и лег в постель, краем глаза следя за женой. Она сняла и аккуратно повесила на крюк одежду, затем умылась, почистила зубы и стала расчесывать волосы. Каждое движение щетки по волосам он воспринимал так, будто она скользила по его голому животу.
Когда Элоиза подошла к кровати, он уже хотел было напомнить, что ночная рубашка ей не понадобится, но она вдруг опустилась на колени и сложила руки перед грудью.
Проклятие!
Он подскочил и сердито уставился на нее. Опять! Да как она посмела? Может, надеялась разозлить его или попросить, чтобы он не трогал ее этой ночью? Он встал и принялся вышагивать по комнате, отмечая, как побелели ее сжатые пальцы, как сдвинулись брови… значит, она чувствовала его взгляд и тем не менее продолжала молиться ему назло.
Чуть слышно пробормотав «аминь», она поднялась и вздрогнула, увидев рядом голого, но весьма раздраженного супруга.
— Чего ты этим добиваешься?
— Не понимаю, милорд, о чем вы? — Элоиза отступила на шаг.
— О твоих молитвах! Перед свадьбой я тебе говорил, что не потерплю, чтобы ты падала на колени всякий раз, как я косо на тебя посмотрю. Это относится и к молитвам, которые ты читаешь всякий раз, когда я прошу тебя присоединиться ко мне, чтобы получить немного удовольствия. Я не желаю, чтобы мне надоедали святостью в моей собственной постели!
Ее, казалось, очень удивила его вспышка. «Чего и следовало ожидать, — подумал он. — Эти святоши вечно изображают из себя невинность, если им указывают на их ханжеское поведение».
— Вы думаете, я молюсь, чтобы уклониться от…
— Ты не первая, кто пытается использовать молитву как щит или оружие.
Элоиза побледнела.
— Оружие? Зачем мне использовать оружие против вас? — Она смотрела на него, все еще не веря, что он способен обвинить ее в подобной низости и лицемерии. — Вы, милорд, все представляете себе с позиции силы. А вам никогда не приходило в голову, что я молюсь потому, что это укрепляет мой дух и сердце, дает мне силу и утешение? Вам никогда не приходило в голову, что эти молитвы не имеют никакого отношения к вам?
— Нет, черт возьми, не приходило! — Он покраснел, испытывая что-то похожее на смущение. — Ладно, а какого дьявола ты молилась сейчас, зная, что я жду тебя для… О чем тебе было молиться?
— Теперь я обязана раскрыть вам свою душу и содержание молитв? — с раздражением и злостью спросила она. Глаза у нее сверкнули за пеленой слез, и его вдруг охватило непонятное чувство вины.
Сначала молитвы, теперь слезы. Из огня да в полымя.
— Я не понимаю, зачем тебе это нужно? — Он пытался говорить презрительно, однако результата не достиг. — Единственное, чего я хочу, это твое… твое… — Слово «тело» не шло у него с языка, а сказать по-другому было бы слишком грубо. Чем он провинился, что она ищет утешения у Бога, а не у собственного мужа? — Я тебя чем-то обидел или напугал? Поэтому ты кидаешься в…
— Молитвы? — Элоиза оттаяла, внезапно все поняв. Слезы покатились у нее по щекам, и она прикусила губу. — Это не из-за вас. Это из-за них. Они ведь завтра уезжают.
— Они? — Ее ответ обезоружил его.
Сестры? Так это все из-за них? Она молилась, потому что… Ну разумеется! Они же ее семья, и, попрощавшись с ними завтра, она их, возможно, никогда больше не увидит. За много лет это оказалась вторая серьезная перемена в ее жизни, а потому неудивительно, что она чувствует себя потерянной и нуждается в утешении. После чего он понял и другое: ведь молиться давно стало для нее привычкой! С обетами или без, но она жила и поступала как монахиня. А регулярные молитвы утром и вечером — это главная часть монастырской жизни.
Господи! От облегчения у него даже закружилась голова. Какой же он тупица! К чему это его глупое упрямство, когда сейчас важно лишь то, что она стоит перед ним в ночной рубашке, утирая слезы и пытаясь сдержать рыдания.
Он шагнул вперед, однако не прикоснулся к ней, осознав собственную наготу и впервые за много лет испытывая от этого неловкость. Он уже решил отступить, чтобы надеть рубашку, когда она бросилась к нему в объятия. Перил беспомощно смотрел на нее, не зная, что делать, пока она рыдала у него на груди и теплые слезы орошали его кожу.
Наконец он обнял ее, позволяя выплакаться, потом начал нежно гладить по голове. Он прижимал жену к себе и чувствовал, как часть ее душевной боли переходит в него. Он вздрогнул. Остаться одной, в чужом месте… ему это слишком хорошо знакомо.
— Все в порядке, не плачь, жена, — шептал он. — Ты теперь не одинока.
Постепенно ее напряжение слало, она успокоилась и обняла его. Сейчас она больше чем когда-либо нуждалась в его присутствии, в объятиях, в его страсти, которая заполнит пустоту ее сердца и успокоит боль. Она сама подставила ему губы для поцелуя, усиленного ее отчаянием и приправленного солью ее слез. Потом сама раздвинула коленом его ноги, требуя от него ответа.
Не важно, почему она стремится к забвению в страсти, думал он, главное, что она его хочет. Он покрыл самыми нежными поцелуями ее лицо и закрытые глаза. Только бы отогнать ее печаль, окружить ее счастьем, дать ей веру в то, что она желанна. И когда они соединились, он сурово контролировал себя, пока страсть одновременно не вознесла их к вершине.
После этого она задремала в его объятиях, а он, вдруг обнаружив, что ему почему-то не спится, оперся на локоть и смотрел, как она дышит во сне. Внутри у него словно появилось уязвимое место, нечто вроде синяка, затем это ощущение переросло в резкую, но приятную боль, когда он вспомнил, как она приникла к нему, ища утешения, и как быстро ее горе сменилось желанием.
Он продолжал с улыбкой смотреть на нее, дивясь своей радости от сознания того, что, кем бы Элоиза ни была, она принадлежит ему.
Проснувшись в одиночестве, Элоиза встала, оделась и вознесла утренние молитвы. Хотя глаза у нее слегка припухли от ночных слез, чувствовала она себя на удивление спокойной. Но когда она вышла в коридор, Мэри-Клематис втащила ее за руку в их прежнюю комнату и быстро закрыла дверь. Сестра Арчибальд, ломая руки, шагала взад и вперед, а сестры Мэри-Монпелье и Розмари молились, стоя на коленях.
— Господи, ты цела! — Старая монахиня бросилась к ней и обняла. — Мы беспокоились… Что — ты плакала?
— Его сиятельство может быть таким зверем, — расстроено высказалась Мэри-Клематис, и то же чувство отразилось на лицах сестер. — Мы за тебя молились.
Элоиза покраснела. Когда она лежала нагая в его объятиях и получала удовольствие, сестры молились, чтобы ее не замучил этот «зверь». Вот так они думали о нем. Она ужаснулась, когда поняла, что совсем недавно и сама была о нем такого же мнения… прежде чем начала его узнавать… прежде чем познала его нежные поцелуи и его заботу о ней… прежде чем он восполнил ее потерю, заменив ее страх желанием и удовольствием.
К сожалению, сестры видели только его внешнюю сторону: гордость, властность, даже некоторую деспотичность. К несчастью, при своем целомудрии, при замкнутом существовании в монастыре они были не способны увидеть в нем доброту, сострадание к людям, его прекрасные человеческие качества, присущие любому мужчине. Она вдруг почувствовала, что ее взгляды, ее кругозор, весь ее мир значительно расширились. Но для сестер мужчины всегда останутся сильными, жадными до власти, стремящимися к господству, какими они и были в миру. И когда она убеждала их, что все было хорошо, что Перил не только прекрасно с ней обращался, но даже утешил ее, они ей не поверили.
И она со всей очевидностью, невзирая на глубокую печаль, осознала: им действительно пора уезжать.
За великодушие и сострадание когда-нибудь воздастся на небесах, думал Перил, глядя, как Майкл с тремя своими людьми провожает монахинь, выезжавших утром из главных ворот замка. Однако и на земле они приносят несомненную пользу, решил он, переведя взгляд на Элоизу, которая махала им вслед. Глаза у нее слегка затуманились после ночи удовольствий и нежных утешений. Она удивила его, когда обратилась в горе к нему, и естественно, что он утешил ее наиболее простым и действенным способом. Затем утешил еще раз, перед рассветом. Перил улыбнулся. Он намерен и дальше быть очень жалостливым человеком…
— Милорд! — К нему от конюшен бежал Ричард. Усталое лицо и отсыревшая одежда свидетельствовали о том, что прошлой ночью он находился в патруле. — Мы нашли их, милорд! — сообщил он, задыхаясь от бега. — Почти схватили.
— Где?
— Вверх по течению… у полей Эдвина… Мы преследовали их.
— Подожди. — Повернувшись к Теренсу, который входил в зал, граф послал его за Майклом, Саймоном и Итаном.
Затем он направился с Ричардом к большому столу, поднимая по пути дремлющих на скамейках людей. Он не знал, что Элоиза последовала за ними, и только когда поднял глаза от карты, обнаружил, что она стоит рядом.
Вскоре к собравшимся у стола присоединились его рыцари, и тогда все выслушали сообщение Ричарда, внимательно изучая карту земель Уитмора.
— Это дальние поля… на границе с землями Клэкстона, — сказал граф и ткнул пальцем в небольшую рощу. — По словам Ричарда, их около дюжины.
— Вы полагаете, милорд, что Клэкстон предоставил им убежище? — спросил Итан.
— Их слишком много, чтобы этот ублюдок не узнал про них. И даже если Клэкстон сам не организовывал рейды на мои земли, он, во всяком случае, ничего не сделал, чтобы им помешать. Как бы то ни было… да, черт возьми, я полагаю, он их укрывает.
Вывод графа наконец все расставил по своим местам. Клэкстон и в самом деле настолько зарвался, что терпеть его выходки и закрывать на них глаза стало уже невозможно. Следует его проучить.
— Почему бы не собрать отряд и не захватить их в плен? — спросил Саймон. — А когда они будут у нас в руках, они предоставят нам доказательство вероломства Клэкстона.
— У Клэкстона тоже весьма неплохой отряд. Если я нападу на его владения, он начнет вопить, что я развязал войну. Уверен, он как раз на это и надеется.
Граф умолчал о своих натянутых отношениях с королем, к тому же его величество скептически смотрел на дорогостоящие войны между вассалами.
В этот момент из кухни появились служанки, держа в руках блюда с хлебом, сыром и кувшинами сладкого эля.
Когда граф недоуменно уставился на них, одна из женщин, Фэй, объяснила:
— Нас послала ее светлость, милорд. Она сказала, что вы захотите перекусить.
Граф кивнул, жестом приглашая своих людей приняться за еду. Воины, словно голодные мальчишки, набросились на свежий хлеб, вареные яйца и жирный сыр, что напомнило Перилу о других важных условиях, которые необходимо выполнить перед началом борьбы с Клэкстоном. Пока он не сделал запасы пищи и воды, пока не придумал, как обеспечить безопасность Элоизы при осаде или пожаре, он не имеет права затевать вооруженный конфликт.
— Думаю, нам следует подождать, когда приедет с инспекцией Бромли, а я заплачу налога королю. В таком случае, если все же дойдет до столкновения с Клэкстоном, его величество сможет без предубеждения выслушать мой отчет.
Поднося ко рту кубок с элем, граф заметил молодого парня возле двери. Он держал в руках кусок грубо обработанного дерева, а глаза у него были размером с гусиное яйцо.
— Какого дьявола тебе здесь надо? — гаркнул он в ярости оттого, что не сразу увидел парня, и тот мог услышать его слова.
Молодой резчик тяжело сглотнул, будто у него застрял ком в горле.
— Я пришел к маленькой сестре, милорд.
И еще дважды, пока граф со своими людьми обсуждал, как наполнить кладовые, увеличить патрули на юге и западе вдоль границы Уитмора с землями Клэкстона, их прерывали ремесленники, желающие увидеть «маленькую сестру». Новый пекарь принес ей на пробу образец хлеба, испеченного по ее рекомендации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33