Просто удивительно, как жители этого дома могут выносить такую пищу.
— Я подумала, что каплун будет очень вкусным, — жалобно произнесла Мэри-Клематис.
— Даже благословение архиепископа вряд ли привело бы эту птицу в съедобное состояние, — рассердилась Элоиза. — Завтра с утра я первым делом отправлюсь на кухню. Надеюсь, я смогу предложить несколько усовершенствований…
Среди ночи ее разбудили стон и какой-то шорох. Она повернулась на бок, плотнее закуталась в одеяла, но звуки не исчезли. Новый стон, уже громче, потом шаркающие шаги. Окончательно проснувшись и глянув через плечо, Элоиза увидела Мэри-Клематис, ходившую по комнате, державшись за живот.
— Клемми, что с тобой?
— Ох, я чувствую себя ужасно… Кажется, меня сейчас вырвет!
Элоиза сбросила одеяло и вскочила с койки.
— Где тут… — У них же нет горшка, вспомнила она и, подбежав к Мэри-Клематис, обхватила ее за талию. — В гардеробную, быстро!
Нащупав задвижку, она почти вынесла подругу на лестничную площадку. Так, лестница находится справа, значит, узкий коридор в гардеробную — слева. Впереди была приоткрыта дверь, которую Элоиза раньше не заметила, и оттуда падала столь необходимая сейчас полоска света.
— Ох, Элли… — простонала Мэри-Клематис, зажимая рот ладонью.
— Нет… ты не можешь делать это здесь!
Элоиза изо всех сил пыталась удержать подругу на ногах и дотащить до темного коридора. В дальнем конце мелькнул тусклый свет, обрисовавший мужскую фигуру в тот момент, как Мэри-Клематис выскользнула из ее рук и упала на пол.
— Нет, Клемми… Помогите нам, пожалуйста! — крикнула Элоиза тому, кто появился в коридоре. — Сестра Мэри-Клематис заболела, мне нужна помощь, чтобы довести…
Все произошло в один миг. Она поняла, что бежит за человеком, державшим на руках ее подругу, только уткнувшись ему в спину, когда тот остановился.
— Дверь, — приказал он.
И она наконец узнала их доброго самаритянина.
Ощупью пройдя вдоль стены коридора, Элоиза нашла дверную ручку. Свет упал на безвольную фигуру Мэри-Клематис, когда граф шагнул внутрь, усадил ее на скамью и вышел. Элоиза захлопнула за ним дверь и осталась с подругой. Клемми была холодной, потной и слабой, она придерживала ей голову во время рвоты, растирала плечи.
— Вы в порядке? — спросил граф из-за двери.
— Да, — ответила Элоиза.
— Довольно хорошо, — ответила она во второй раз.
— Думаю, мне нужна помощь, — призналась она после того, как Мэри-Клематис не смогла встать.
Дверь открылась, граф опять взял больную на руки, донес до лестничной площадки и остановился, поджидая Элоизу.
— Сюда. — Она распахнула дверь их комнаты и при лунном свете, проникающем в окно, указала на койку Мэри-Клематис. Потом она быстро откинула одеяло, чтобы он мог уложить ее подругу. — Нам требуется свет.
Граф тут же вышел. Элоиза накрыла больную одеялом, подоткнула его со всех сторон и пощупала ей лоб, стараясь не поддаваться страху. Они теперь далеко от монастыря и сестры Бернис с ее сильнодействующими травяными настоями. Если бы она посвятила больше времени изучению целительского искусства опытных сестер…
Граф вернулся с горящей свечой.
— Что еще нужно?
— Побольше одеял… с моей кровати. — Элоиза кивнула в ту сторону, гладя бледное лицо Клемми. — Ее сильно знобит.
Он принес два одеяла.
— Что с ней? — спросил граф.
— Трудно сказать. Она легко мерзнет, а с тех пор как мы выехали из монастыря, ей все время холодно. Она четыре дня провела в пути, к тому же переутомилась… ела непривычную пищу…
— Могу я сделать что-нибудь еще? — И после короткой паузы добавил: — Только скажите,
— Нам бы угля для жаровни, — Элоиза поежилась. — А то здесь холодно.
— Здесь чертовски холодно. Непонятно, как вы тут не окоченели. — Граф обследовал комнату и, обнаружив пустой угольный ящик, сдерживая гнев, спросил: — Они что, даже не обеспечили вас на ночь углем?
Прежде чем Элоиза успела открыть рот, он уже исчез. Она отыскала свою накидку и дрожа завернулась в нее.
— Прости меня, Клемми, — прошептала она, не зная, слышит ли ее подруга. — Я очень сожалею, что вовлекла тебя во все это.
Граф вернулся не только с углем для жаровни, но и с теплой грелкой для ног старшей сестры. Пока Элоиза подкладывала грелку под одеяло, он снова исчез, но через несколько секунд появился, неся дополнительный подсвечник и низкую скамеечку для нее, чтобы ей не пришлось стоять коленопреклоненной на холодном полу.
— Спасибо, милорд.
Сев на мягкую скамеечку, Элоиза впервые с тех пор, как он оказал им помощь, посмотрела ему в глаза. В его взгляде была тревога, лицо теперь не выглядело жестким и высокомерным, а было суровым и решительным.
— Воды, — слабым голосом попросила Мэри-Клематис.
— О, Клемми! С тобой все в порядке? — наклонилась к подруге Элоиза. — Где у тебя болит?
— Живот… — с трудом произнесла та. — Воды…
Граф шагнул к столу, но увидел пустой кувшин и, что-то яростно бормоча, вылетел за дверь. Не прошло и минуты, как он вернулся, держа в руках кувшин с водой, кубок, металлический таз и несколько льняных полотенец. Он налил воды и помог Элоизе напоить подругу.
— Теперь осталось только ждать, — с беспокойством проговорила она, — Если все дело в плохой еде, мы узнаем это утром.
— Если правда причина в ней, то проклятая еда не удержится и во мне, — ответил граф, присаживаясь рядом е койкой.
Элоиза слабо улыбнулась, потом взглянула на измученное лицо подруги и начала молиться, чтобы тошнота у нее быстрее прошла.
— Вероятно, мне не стоило брать ее с собой. Но она посвященная сестра Ордена и неистощимый источник мудрых советов. — Чтобы скрыть подступающие слезы, Элоиза опустила голову, надеясь, что он их не заметит. — Более того, она — моя лучшая подруга. Когда я приехала в монастырь, она была моей наставницей, моим учителем, моей старшей сестрой. Она помогала мне одолеть латынь, запомнить псалмы… выполнять религиозные наставления отца Элиаса и правила поведения в монастыре… терпеть долгое стояние на коленях во время постов, святых и праздничных дней… — Элоиза проглотила застрявший в горле комок. — Она всегда была рядом.
— За вашей спиной.
Его слова показались ей странными, пока она не поняла, что граф просто истолковал услышанное на свой лад, как воин.
— Да, наверное, можно сказать и так.
Осмелившись поднять глаза, она увидела, что он с задумчивым выражением изучает Мэри-Клематис. Его темные волосы были взъерошены со сна, на щеке след от подушки, глаза мрачно поблескивали. Он был в штанах и просторной рубашке, не завязанной у ворота и открывающей часть мускулистой груди.
Она никогда еще не находилась с мужчиной в такой интимной обстановке, и ей захотелось отодвинуться, чтобы упрочить свою роль экзаменатора. Но потом она решила использовать эту редкую возможность для получения новых сведений о нем и углубления тех, которыми уже располагала.
Ее взгляд скользнул по его носу и щеке ко рту. Самоуверенные, твердо очерченные губы до сих пор всегда казались ей тоньше и жестче. А теперь, среди ночи, при свете свечей он выглядел более доступным… более податливым… более человечным…
Осознав, что бесстыдно разглядывает его, Элоиза вспыхнула и, отвернувшись, нагнулась к своей подруге, которая спала уже почти спокойно. От ее резкого движения накидка сползла с ее плеч, выпустив на волю каскад непокорных, тронутых золотом волос. Перил даже перестал дышать, наблюдая, как они постепенно высвобождаются из плена, пока она мочит полотенце и вытирает им лицо подруги. Когда она привстала, волосы с одного плеча соскользнули, повиснув между ним и свечой, горевшей на столе, отчего пряди, казалось, вспыхнули ярким огнем. Это было, как тогда на стоянке, живое пламя.
Он не мог сказать, то ли ее волосы упали ему на руку, то ли его рука сама невольно потянулась к ним. Но он вдруг осознал, что наматывает прядь на палец и гладит ее, слегка удивленный, что не обжегся.
Она почувствовала натяжение волос и подняла голову. Ему показалось, что в ее изумленном взоре мелькнуло нечто похожее на теплоту и страсть, хотя при дневном свете ее глаза всегда были холодными голубыми озерами. Перил наклонился к ней, погрузил пальцы в волны шелковистого огня, запоминая свои ощущения и наслаждаясь ожиданием…
Ее губы не противились, но и не уступали его губам, как будто потрясение защищало Элоизу от каких бы то ни было чувств. Но он не останавливался, уговаривая, лаская, дразня… И она наконец ответила.
Сначала неуверенно, а потом растворившись вместе с ним в поцелуе. Еще раз проведя руками по пламенным волосам, он вдруг поднял ее со скамейки и опустил перед собой на колени.
Но легкий удар об пол оказался для Элоизы слишком резким ощущением, мгновенно вернувшим ей привычный здравый смысл, где поцелуи были не предусмотрены, нежелательны и непозволительны.
Она уперлась ему в плечи, оттолкнула его и, протиснувшись к своей скамейке, села на нее. И вдруг глаза ее расширились от ужаса, она вскочила и пересела на другое место, где их разделяла кровать Мэри-Клематис. Он поцеловал ее, дьявол его забери, и она ему ответила!
В следующий момент граф был уже на ногах: лицо мрачное, глаза потемнели от обуревавших его чувств, которые он старался подавить. Вдруг какое-то новое чувство заставило его нахмуриться и сжать кулаки.
Под его пристальным взглядом Элоиза осознала, что на ней только ночная рубашка, и прикрылась руками. Но он быстро вышел из комнаты, захлопнув массивную дверь,
Она перевела наконец дух и приложила ладонь к сердцу, которое стучало так, словно она бежала от погони. А разве нет? Бежала от недостойных и пагубных искушений плоти! Бежала от грешных уловок безрассудного, неразборчивого в средствах мужчины. От мужчины, который целовал и соблазнял женщину, находящуюся под его защитой, склоняя забыть про долг, если не про честь, и уступить его грубым домогательствам.
В монастыре ее предупреждали насчет светских нравов и знатных господ, которые не брезгуют самыми подлыми средствами, чтобы добиться своей цели. Но до этой минуты она не верила, что граф Уитмор — один из них.
Перил несколько секунд взирал на тяжелую дверь, совершенно обескураженный собственным поведением. Черт возьми, о чем он только думал, когда запускал пальцы в распущенные волосы монахини и целовал ее?
Вернувшись в свою комнату, граф окинул ее пристальным взглядом, как будто сомневался, что окованный железом дуб и светские условности могут стать серьезным препятствием на его пути к ней — или, на худой конец, между ним и его неожиданной очарованностью этой монахиней. Но что его так привлекает: она или ее волосы? Подойдя к широкой деревянной кровати, он начал снимать с себя рубашку. Второй уже раз эти потрясающие волосы завладели его чувствами, поставив на колени его собственный разум и завлекая в опасную ловушку искушения.
Перил тряхнул головой и с отвращением фыркнул. Ловушка соблазна, как бы не так! Скорее уж ловушка экзаменатора.
Он вдруг замер, не сняв до конца штаны. Ну конечно. Ведь эта монахиня знает мужчин, ей известно, в чем их сила, а главное — слабости.
Она устроила ему свой маленький экзамен, используя «болезнь» компаньонки и собственные прелести, чтобы проверить его порядочность. Дьявольская женщина. До сих пор ему не приходило в голову, что она, возможно, и сама часть их пресловутого «экзамена для мужа». А кем еще она может быть с этим колдовским пламенем волос, которое игнорирует все церковные запреты, когда речь идет о женском тщеславии?
Перил лег на кровать и закинул руки за голову. Ладно, пусть он не выдержал первое испытание, но будь он проклят, если опозорится в следующем! С этого момента «Знаток мужчин» увидит его только добрым, приятным, не вызывающим подозрений и очень внимательным.
Глава 7
На рассвете Мэри-Клематис проснулась отдохнувшей, здоровой, с милой улыбкой на бледном личике, и после утренней молитвы Элоиза вышла из комнаты, чтобы принести своей подруге немного бульона, а заодно обследовать кухню. По пути она задержалась на лестничной площадке, напротив которой, по ее предположению, находились покои его светлости, и прожгла дверь таким испепеляющим взглядом, что даже удивительно, как дерево не загорелось.
Заглянув мимоходом в главный зал, Элоиза остолбенела на пороге. За столами с неубранной посудой и на скамьях, прислонившись к стене, храпели пьяные гости. В воздухе стоял кислый запах перегара. Вряд ли люди графа настолько утомились с дороги, что не смогли добраться до кроватей, наверняка они продолжали отмечать свое возвращение домой и после того, как они с Мэри-Клематис ушли в свою комнату. Ее подозрения окрепли, когда она спускалась по лестнице, по обеим сторонам которой на соломенных тюфяках покоились неподвижные тела. Домашние слуги тоже спали. Прошло время утренней молитвы, прошла уже половина дня, а они еще не соизволили встать. Где экономка, мадам Комнатный Горшок? Где управляющий и повар? Где, наконец, граф? Неужели и он почивает?
А Перил в это время стоял в дверях конюшни, держа одной рукой конюха, а другой — главного пахаря, чтобы те не вцепились друг другу в глотку.
— Черт возьми, прекратите вы, оба! — прорычал он, пытаясь их разнять.
— Я не позволю, чтобы какая-нибудь из моих лошадей таскала плуг! — вопил конюх, стараясь дотянуться до противника.
— Мне нужны хорошие, сильные животные для тяжелого железного плуга. Не дашь — вся твоя драгоценная конина передохнет зимой с голоду. — Пахарь яростно рванулся к оппоненту с намерением доказать, что кулак сеятеля не легче кулака бестолкового конюха.
— Тогда возьми что-нибудь более подходящее для глупого арендатора. Возьми быка!
Их спор разрешил кулак Перила, ударом в челюсть успокоивший конюха, а потом сваливший с ног арендатора, метнувшегося было закончить то, что начал хозяин.
— Ты! — кивнул Перил одному из грумов. — Принеси мне веревку! И подлиннее.
Угрожая снова применить силу, но на этот раз без всякой пощады, граф посадил конюха и главного пахаря спиной друг к другу, крепко связал их веревкой, после чего велел груму поставить рядом с ними ведро и сторожить обоих. Работники поля и конюшни со страхом наблюдали за его действиями.
— Дашь им воды, когда попросят. — Наклонившись к мальчику, Перил шепнул ему на ухо: — И сразу пошлешь за мной, если кто-то из них захочет помочиться.
Тот нахмурился, а затем с улыбкой кивнул. Граф провел рукой по волосам и удовлетворенно зашагал к дому: это наказание он всегда применял, когда разбирался со своими людьми в отряде.
Если бы он мог применить его и к «Знатоку мужчин»…
На пороге его встретила служанка Милла, сообщившая, что ему крайне необходимо зайти на кухню.
— Обратись к мадам, — отмахнулся Перил.
— Она уже там, милорд.
— Тогда незачем беспокоить меня.
— Я имею в виду, что она там. — Бросив на него многозначительный взгляд, Милла перекрестилась и сложила руки как в молитве.
Он сразу понял, о ком идет речь, и, застонав, отправился на новое поле битвы.
Она стояла посреди кухни со сложенными на груди руками и мрачным выражением лица. Перед ней выстроились главная кухарка Этель и ее помощницы Твит и Хесси, поддерживающие начальницу с флангов. У стены, глядя на них сквозь пар и дым, жались девочки и мальчики. Две служанки продолжали перебирать горох, не оставляя без внимания происходящее между кухаркой и монахиней.
— Какого дьявола? — раздраженно рявкнул граф. — Что тут у вас происходит?
— Я лишь сказала, что этот суп пригорел, они должны его вылить и сварить новый. — Сестра Элоиза с неодобрением повернулась к нему: — Зачем есть эту дрянь — чтобы отравиться? Попробуйте сами.
Она устремилась к огромному черному котлу, висевшему над ревущим огнем, схватила железный половник и, зачерпнув содержимое, поднесла ему.
Граф сразу почуял кислый запах подгоревшей рыбы и увидел почерневшие хлопья неизвестно чего, плавающие на поверхности мутной жидкости. Однако, сделав успокаивающий знак своим кухаркам, он заставил себя попробовать. Это было нечто вроде смолы, пахнущей рыбой. Нет, он не выплюнет эту гадость, он не доставит ей такого удовольствия.
— Да, — ответил Перил, взглянув на троицу, — действительно не самое удачное из ваших блюд.
— Просто несъедобное! Более того, половина запасов в вашей кладовой испорчена. В горохе и чечевице завелись черви, с дрожжами тоже что-то случилось. Ваши доски для резки овощей и мяса прогнили насквозь, кубки покрыты слоями грязи и копоти, ваши чашки и ложки давно требуют замены. Но что еще хуже… — Элоиза подошла ближе и сморщилась от отвращения, — никто на кухне не имеет представления, как варят фламандский бульон!
Граф посмотрел на Этель, но та лишь пожала плечами. Твит и Хесси сделали то же самое. Он переводил взгляд с одной на другую, но все отрицательно качали головой.
— А что такое этот ваш проклятый фламандский бульон?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Я подумала, что каплун будет очень вкусным, — жалобно произнесла Мэри-Клематис.
— Даже благословение архиепископа вряд ли привело бы эту птицу в съедобное состояние, — рассердилась Элоиза. — Завтра с утра я первым делом отправлюсь на кухню. Надеюсь, я смогу предложить несколько усовершенствований…
Среди ночи ее разбудили стон и какой-то шорох. Она повернулась на бок, плотнее закуталась в одеяла, но звуки не исчезли. Новый стон, уже громче, потом шаркающие шаги. Окончательно проснувшись и глянув через плечо, Элоиза увидела Мэри-Клематис, ходившую по комнате, державшись за живот.
— Клемми, что с тобой?
— Ох, я чувствую себя ужасно… Кажется, меня сейчас вырвет!
Элоиза сбросила одеяло и вскочила с койки.
— Где тут… — У них же нет горшка, вспомнила она и, подбежав к Мэри-Клематис, обхватила ее за талию. — В гардеробную, быстро!
Нащупав задвижку, она почти вынесла подругу на лестничную площадку. Так, лестница находится справа, значит, узкий коридор в гардеробную — слева. Впереди была приоткрыта дверь, которую Элоиза раньше не заметила, и оттуда падала столь необходимая сейчас полоска света.
— Ох, Элли… — простонала Мэри-Клематис, зажимая рот ладонью.
— Нет… ты не можешь делать это здесь!
Элоиза изо всех сил пыталась удержать подругу на ногах и дотащить до темного коридора. В дальнем конце мелькнул тусклый свет, обрисовавший мужскую фигуру в тот момент, как Мэри-Клематис выскользнула из ее рук и упала на пол.
— Нет, Клемми… Помогите нам, пожалуйста! — крикнула Элоиза тому, кто появился в коридоре. — Сестра Мэри-Клематис заболела, мне нужна помощь, чтобы довести…
Все произошло в один миг. Она поняла, что бежит за человеком, державшим на руках ее подругу, только уткнувшись ему в спину, когда тот остановился.
— Дверь, — приказал он.
И она наконец узнала их доброго самаритянина.
Ощупью пройдя вдоль стены коридора, Элоиза нашла дверную ручку. Свет упал на безвольную фигуру Мэри-Клематис, когда граф шагнул внутрь, усадил ее на скамью и вышел. Элоиза захлопнула за ним дверь и осталась с подругой. Клемми была холодной, потной и слабой, она придерживала ей голову во время рвоты, растирала плечи.
— Вы в порядке? — спросил граф из-за двери.
— Да, — ответила Элоиза.
— Довольно хорошо, — ответила она во второй раз.
— Думаю, мне нужна помощь, — призналась она после того, как Мэри-Клематис не смогла встать.
Дверь открылась, граф опять взял больную на руки, донес до лестничной площадки и остановился, поджидая Элоизу.
— Сюда. — Она распахнула дверь их комнаты и при лунном свете, проникающем в окно, указала на койку Мэри-Клематис. Потом она быстро откинула одеяло, чтобы он мог уложить ее подругу. — Нам требуется свет.
Граф тут же вышел. Элоиза накрыла больную одеялом, подоткнула его со всех сторон и пощупала ей лоб, стараясь не поддаваться страху. Они теперь далеко от монастыря и сестры Бернис с ее сильнодействующими травяными настоями. Если бы она посвятила больше времени изучению целительского искусства опытных сестер…
Граф вернулся с горящей свечой.
— Что еще нужно?
— Побольше одеял… с моей кровати. — Элоиза кивнула в ту сторону, гладя бледное лицо Клемми. — Ее сильно знобит.
Он принес два одеяла.
— Что с ней? — спросил граф.
— Трудно сказать. Она легко мерзнет, а с тех пор как мы выехали из монастыря, ей все время холодно. Она четыре дня провела в пути, к тому же переутомилась… ела непривычную пищу…
— Могу я сделать что-нибудь еще? — И после короткой паузы добавил: — Только скажите,
— Нам бы угля для жаровни, — Элоиза поежилась. — А то здесь холодно.
— Здесь чертовски холодно. Непонятно, как вы тут не окоченели. — Граф обследовал комнату и, обнаружив пустой угольный ящик, сдерживая гнев, спросил: — Они что, даже не обеспечили вас на ночь углем?
Прежде чем Элоиза успела открыть рот, он уже исчез. Она отыскала свою накидку и дрожа завернулась в нее.
— Прости меня, Клемми, — прошептала она, не зная, слышит ли ее подруга. — Я очень сожалею, что вовлекла тебя во все это.
Граф вернулся не только с углем для жаровни, но и с теплой грелкой для ног старшей сестры. Пока Элоиза подкладывала грелку под одеяло, он снова исчез, но через несколько секунд появился, неся дополнительный подсвечник и низкую скамеечку для нее, чтобы ей не пришлось стоять коленопреклоненной на холодном полу.
— Спасибо, милорд.
Сев на мягкую скамеечку, Элоиза впервые с тех пор, как он оказал им помощь, посмотрела ему в глаза. В его взгляде была тревога, лицо теперь не выглядело жестким и высокомерным, а было суровым и решительным.
— Воды, — слабым голосом попросила Мэри-Клематис.
— О, Клемми! С тобой все в порядке? — наклонилась к подруге Элоиза. — Где у тебя болит?
— Живот… — с трудом произнесла та. — Воды…
Граф шагнул к столу, но увидел пустой кувшин и, что-то яростно бормоча, вылетел за дверь. Не прошло и минуты, как он вернулся, держа в руках кувшин с водой, кубок, металлический таз и несколько льняных полотенец. Он налил воды и помог Элоизе напоить подругу.
— Теперь осталось только ждать, — с беспокойством проговорила она, — Если все дело в плохой еде, мы узнаем это утром.
— Если правда причина в ней, то проклятая еда не удержится и во мне, — ответил граф, присаживаясь рядом е койкой.
Элоиза слабо улыбнулась, потом взглянула на измученное лицо подруги и начала молиться, чтобы тошнота у нее быстрее прошла.
— Вероятно, мне не стоило брать ее с собой. Но она посвященная сестра Ордена и неистощимый источник мудрых советов. — Чтобы скрыть подступающие слезы, Элоиза опустила голову, надеясь, что он их не заметит. — Более того, она — моя лучшая подруга. Когда я приехала в монастырь, она была моей наставницей, моим учителем, моей старшей сестрой. Она помогала мне одолеть латынь, запомнить псалмы… выполнять религиозные наставления отца Элиаса и правила поведения в монастыре… терпеть долгое стояние на коленях во время постов, святых и праздничных дней… — Элоиза проглотила застрявший в горле комок. — Она всегда была рядом.
— За вашей спиной.
Его слова показались ей странными, пока она не поняла, что граф просто истолковал услышанное на свой лад, как воин.
— Да, наверное, можно сказать и так.
Осмелившись поднять глаза, она увидела, что он с задумчивым выражением изучает Мэри-Клематис. Его темные волосы были взъерошены со сна, на щеке след от подушки, глаза мрачно поблескивали. Он был в штанах и просторной рубашке, не завязанной у ворота и открывающей часть мускулистой груди.
Она никогда еще не находилась с мужчиной в такой интимной обстановке, и ей захотелось отодвинуться, чтобы упрочить свою роль экзаменатора. Но потом она решила использовать эту редкую возможность для получения новых сведений о нем и углубления тех, которыми уже располагала.
Ее взгляд скользнул по его носу и щеке ко рту. Самоуверенные, твердо очерченные губы до сих пор всегда казались ей тоньше и жестче. А теперь, среди ночи, при свете свечей он выглядел более доступным… более податливым… более человечным…
Осознав, что бесстыдно разглядывает его, Элоиза вспыхнула и, отвернувшись, нагнулась к своей подруге, которая спала уже почти спокойно. От ее резкого движения накидка сползла с ее плеч, выпустив на волю каскад непокорных, тронутых золотом волос. Перил даже перестал дышать, наблюдая, как они постепенно высвобождаются из плена, пока она мочит полотенце и вытирает им лицо подруги. Когда она привстала, волосы с одного плеча соскользнули, повиснув между ним и свечой, горевшей на столе, отчего пряди, казалось, вспыхнули ярким огнем. Это было, как тогда на стоянке, живое пламя.
Он не мог сказать, то ли ее волосы упали ему на руку, то ли его рука сама невольно потянулась к ним. Но он вдруг осознал, что наматывает прядь на палец и гладит ее, слегка удивленный, что не обжегся.
Она почувствовала натяжение волос и подняла голову. Ему показалось, что в ее изумленном взоре мелькнуло нечто похожее на теплоту и страсть, хотя при дневном свете ее глаза всегда были холодными голубыми озерами. Перил наклонился к ней, погрузил пальцы в волны шелковистого огня, запоминая свои ощущения и наслаждаясь ожиданием…
Ее губы не противились, но и не уступали его губам, как будто потрясение защищало Элоизу от каких бы то ни было чувств. Но он не останавливался, уговаривая, лаская, дразня… И она наконец ответила.
Сначала неуверенно, а потом растворившись вместе с ним в поцелуе. Еще раз проведя руками по пламенным волосам, он вдруг поднял ее со скамейки и опустил перед собой на колени.
Но легкий удар об пол оказался для Элоизы слишком резким ощущением, мгновенно вернувшим ей привычный здравый смысл, где поцелуи были не предусмотрены, нежелательны и непозволительны.
Она уперлась ему в плечи, оттолкнула его и, протиснувшись к своей скамейке, села на нее. И вдруг глаза ее расширились от ужаса, она вскочила и пересела на другое место, где их разделяла кровать Мэри-Клематис. Он поцеловал ее, дьявол его забери, и она ему ответила!
В следующий момент граф был уже на ногах: лицо мрачное, глаза потемнели от обуревавших его чувств, которые он старался подавить. Вдруг какое-то новое чувство заставило его нахмуриться и сжать кулаки.
Под его пристальным взглядом Элоиза осознала, что на ней только ночная рубашка, и прикрылась руками. Но он быстро вышел из комнаты, захлопнув массивную дверь,
Она перевела наконец дух и приложила ладонь к сердцу, которое стучало так, словно она бежала от погони. А разве нет? Бежала от недостойных и пагубных искушений плоти! Бежала от грешных уловок безрассудного, неразборчивого в средствах мужчины. От мужчины, который целовал и соблазнял женщину, находящуюся под его защитой, склоняя забыть про долг, если не про честь, и уступить его грубым домогательствам.
В монастыре ее предупреждали насчет светских нравов и знатных господ, которые не брезгуют самыми подлыми средствами, чтобы добиться своей цели. Но до этой минуты она не верила, что граф Уитмор — один из них.
Перил несколько секунд взирал на тяжелую дверь, совершенно обескураженный собственным поведением. Черт возьми, о чем он только думал, когда запускал пальцы в распущенные волосы монахини и целовал ее?
Вернувшись в свою комнату, граф окинул ее пристальным взглядом, как будто сомневался, что окованный железом дуб и светские условности могут стать серьезным препятствием на его пути к ней — или, на худой конец, между ним и его неожиданной очарованностью этой монахиней. Но что его так привлекает: она или ее волосы? Подойдя к широкой деревянной кровати, он начал снимать с себя рубашку. Второй уже раз эти потрясающие волосы завладели его чувствами, поставив на колени его собственный разум и завлекая в опасную ловушку искушения.
Перил тряхнул головой и с отвращением фыркнул. Ловушка соблазна, как бы не так! Скорее уж ловушка экзаменатора.
Он вдруг замер, не сняв до конца штаны. Ну конечно. Ведь эта монахиня знает мужчин, ей известно, в чем их сила, а главное — слабости.
Она устроила ему свой маленький экзамен, используя «болезнь» компаньонки и собственные прелести, чтобы проверить его порядочность. Дьявольская женщина. До сих пор ему не приходило в голову, что она, возможно, и сама часть их пресловутого «экзамена для мужа». А кем еще она может быть с этим колдовским пламенем волос, которое игнорирует все церковные запреты, когда речь идет о женском тщеславии?
Перил лег на кровать и закинул руки за голову. Ладно, пусть он не выдержал первое испытание, но будь он проклят, если опозорится в следующем! С этого момента «Знаток мужчин» увидит его только добрым, приятным, не вызывающим подозрений и очень внимательным.
Глава 7
На рассвете Мэри-Клематис проснулась отдохнувшей, здоровой, с милой улыбкой на бледном личике, и после утренней молитвы Элоиза вышла из комнаты, чтобы принести своей подруге немного бульона, а заодно обследовать кухню. По пути она задержалась на лестничной площадке, напротив которой, по ее предположению, находились покои его светлости, и прожгла дверь таким испепеляющим взглядом, что даже удивительно, как дерево не загорелось.
Заглянув мимоходом в главный зал, Элоиза остолбенела на пороге. За столами с неубранной посудой и на скамьях, прислонившись к стене, храпели пьяные гости. В воздухе стоял кислый запах перегара. Вряд ли люди графа настолько утомились с дороги, что не смогли добраться до кроватей, наверняка они продолжали отмечать свое возвращение домой и после того, как они с Мэри-Клематис ушли в свою комнату. Ее подозрения окрепли, когда она спускалась по лестнице, по обеим сторонам которой на соломенных тюфяках покоились неподвижные тела. Домашние слуги тоже спали. Прошло время утренней молитвы, прошла уже половина дня, а они еще не соизволили встать. Где экономка, мадам Комнатный Горшок? Где управляющий и повар? Где, наконец, граф? Неужели и он почивает?
А Перил в это время стоял в дверях конюшни, держа одной рукой конюха, а другой — главного пахаря, чтобы те не вцепились друг другу в глотку.
— Черт возьми, прекратите вы, оба! — прорычал он, пытаясь их разнять.
— Я не позволю, чтобы какая-нибудь из моих лошадей таскала плуг! — вопил конюх, стараясь дотянуться до противника.
— Мне нужны хорошие, сильные животные для тяжелого железного плуга. Не дашь — вся твоя драгоценная конина передохнет зимой с голоду. — Пахарь яростно рванулся к оппоненту с намерением доказать, что кулак сеятеля не легче кулака бестолкового конюха.
— Тогда возьми что-нибудь более подходящее для глупого арендатора. Возьми быка!
Их спор разрешил кулак Перила, ударом в челюсть успокоивший конюха, а потом сваливший с ног арендатора, метнувшегося было закончить то, что начал хозяин.
— Ты! — кивнул Перил одному из грумов. — Принеси мне веревку! И подлиннее.
Угрожая снова применить силу, но на этот раз без всякой пощады, граф посадил конюха и главного пахаря спиной друг к другу, крепко связал их веревкой, после чего велел груму поставить рядом с ними ведро и сторожить обоих. Работники поля и конюшни со страхом наблюдали за его действиями.
— Дашь им воды, когда попросят. — Наклонившись к мальчику, Перил шепнул ему на ухо: — И сразу пошлешь за мной, если кто-то из них захочет помочиться.
Тот нахмурился, а затем с улыбкой кивнул. Граф провел рукой по волосам и удовлетворенно зашагал к дому: это наказание он всегда применял, когда разбирался со своими людьми в отряде.
Если бы он мог применить его и к «Знатоку мужчин»…
На пороге его встретила служанка Милла, сообщившая, что ему крайне необходимо зайти на кухню.
— Обратись к мадам, — отмахнулся Перил.
— Она уже там, милорд.
— Тогда незачем беспокоить меня.
— Я имею в виду, что она там. — Бросив на него многозначительный взгляд, Милла перекрестилась и сложила руки как в молитве.
Он сразу понял, о ком идет речь, и, застонав, отправился на новое поле битвы.
Она стояла посреди кухни со сложенными на груди руками и мрачным выражением лица. Перед ней выстроились главная кухарка Этель и ее помощницы Твит и Хесси, поддерживающие начальницу с флангов. У стены, глядя на них сквозь пар и дым, жались девочки и мальчики. Две служанки продолжали перебирать горох, не оставляя без внимания происходящее между кухаркой и монахиней.
— Какого дьявола? — раздраженно рявкнул граф. — Что тут у вас происходит?
— Я лишь сказала, что этот суп пригорел, они должны его вылить и сварить новый. — Сестра Элоиза с неодобрением повернулась к нему: — Зачем есть эту дрянь — чтобы отравиться? Попробуйте сами.
Она устремилась к огромному черному котлу, висевшему над ревущим огнем, схватила железный половник и, зачерпнув содержимое, поднесла ему.
Граф сразу почуял кислый запах подгоревшей рыбы и увидел почерневшие хлопья неизвестно чего, плавающие на поверхности мутной жидкости. Однако, сделав успокаивающий знак своим кухаркам, он заставил себя попробовать. Это было нечто вроде смолы, пахнущей рыбой. Нет, он не выплюнет эту гадость, он не доставит ей такого удовольствия.
— Да, — ответил Перил, взглянув на троицу, — действительно не самое удачное из ваших блюд.
— Просто несъедобное! Более того, половина запасов в вашей кладовой испорчена. В горохе и чечевице завелись черви, с дрожжами тоже что-то случилось. Ваши доски для резки овощей и мяса прогнили насквозь, кубки покрыты слоями грязи и копоти, ваши чашки и ложки давно требуют замены. Но что еще хуже… — Элоиза подошла ближе и сморщилась от отвращения, — никто на кухне не имеет представления, как варят фламандский бульон!
Граф посмотрел на Этель, но та лишь пожала плечами. Твит и Хесси сделали то же самое. Он переводил взгляд с одной на другую, но все отрицательно качали головой.
— А что такое этот ваш проклятый фламандский бульон?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33