Его длинные мускулистые ноги бодро отталкивались от земли, кулаки были сжаты. Локти так и ходили — точь-в-точь как когда-то на Барбадосе, где ему не раз приходилось удирать от разъяренных диких кабанов. Теперь снова от резвости бега зависела его жизнь…
Чарити стояла возле низенького ограждения алтаря и слушала, не вникая в смысл слов, короткое поучение, за которым последовало несколько унылых банальностей о супружеском счастье. Сердце у нее сжималось, грудь теснило; ей казалось, что настал ее смертный час… что сейчас в муках умирают ее чувства, надежды и желания. Она покосилась на светловолосого, холодного как лед барона, стоявшего рядом, и все внутри у нее сжалось. Скоро она окажется в полной власти этого человека… а он в ее. И так будет тянуться до конца их жизни. Слуха ее коснулся странный звук — приглушенное «гав!», долетевшее откуда-то снаружи.
Время тянулось. Вдруг что-то так сильно ударило в ветхую дверь церкви, что она дрогнула. Именитые горожане и дамы, явившиеся на церемонию, в изумлении и ужасе обернулись и стали перешептываться. Грохот повторился. Священник с посеревшим лицом вынужден был прерваться и многозначительно кивнул одному из джентльменов — мол, надо немедленно прекратить этот шум. Но когда джентльмен отворил дверь, ничего поделать он не смог, отброшенный в сторону громадным псом, который с громким лаем ринулся по проходу и прыгнул на Салливана Пинноу.
Поднялась невообразимая суматоха: дамы визжали, джентльмены бранились и прятались за дам, священник метался и брызгал слюной, а Пинноу пинался и лягался. Некоторое подобие порядка установить удалось только Чарити. Ухватив Вулфрама за загривок, она оттащила пса от барона и повела по проходу, чтобы выставить за дверь. Пинноу, взор которого еще застилала багровая пелена гнева, мысленно поклялся, что он будет не он, если зловредный пес не погибнет от несчастного случая еще до исхода ночи. Под взглядами шокированных гостей умирая от унижения, барон вновь встал у алтаря вместе с вернувшейся Чарити. Его мрачный вид не обещал ничего хорошего и хозяйке Вулфрама тоже.
Священник поправил епитрахиль, разгладил стихарь. Неожиданная атака пса настолько сбила его с толку, что он забыл, на каком именно месте прервал службу, и вынужден был начать все сначала. Но очень скоро дверь снова с грохотом распахнулась. На сей раз в дверях стоял Рейн Остин, мокрый, грязный и задыхающийся.
— Стойте! — Его звучный низкий голос разнесся по церкви и эхом отозвался в сердце Чарити. Ошеломленная, она подняла голову, но не в силах была посмотреть на него. — Стойте, святой отец! Простите за вторжение, но я действую по поручению бабушки мисс Стэндинг, которая появится с минуты на минуту. Мне необходимо сказать вам несколько слов. А потом уж вы сами решите, стоит ли продолжать этот брачный обряд.
— Оксли? — Барон повернулся к нему от алтаря. Лицо его побагровело. — Да как вы посмели?! Просто чудовищно!
— Вот и я тоже подумал, что это чудовищно, Пинноу, — ответил Рейн, взмахом руки призывая священника выйти к нему на крыльцо. Вид у него был такой властный, что коротышка священник подчинился. Бурно жестикулируя, они о чем-то разговаривали на грязном церковном дворе. Слова Рейна произвели сильное впечатление на священника. Озадаченность на его лице сменилась ужасом. Тут подоспела и леди Маргарет. Старуха пыхтела, хватала воздух ртом и держалась за сердце. Она принялась яростно кивать, очевидно, подтверждая рассказ Рейна. Священник сделал над собой усилие, твердым шагом вернулся в церковь и, взяв Пинноу за рукав, отвел его в сторону и стал объяснять, в чем загвоздка.
Кровь бросилась барону в лицо. Глаза его загорелись огнем, и он злобно поглядывал то на Чарити, то на Рейна. Вот он пошел к своей невесте. Ненависть, которой полыхали глаза жениха, заставила Чарити поежиться.
— Ах ты, дрянь! — прошипел Пинноу ей в ухо. — Да если б я знал, ни за что б и рук не стал марать о такую, как ты. А теперь все видят мое унижение! — Лицо барона пылало. Он прошел мимо невесты, направляясь к двери, и, поравнявшись с Рейном, злобно прошипел: — Ты заплатишь мне за это унижение, Оксли! Богом клянусь!
С этими словами барон отвернулся от соперника и вихрем вылетел из церкви, которая сразу же показалась очень пустой.
Чарити подняла глаза и посмотрела на Рейна. Он пошел по проходу к ней, и сердце ее готово было выскочить из груди. То, что происходило, не укладывалось в голове. Это была катастрофа. Но стоило ей взглянуть на бронзовое лицо Рейна, увидеть, как мерцают его серые глаза, и все мысли вылетели у нее из головы, кроме одной: какое счастье снова видеть его!
— Мне надо поговорить с тобой. — Он схватил ее за запястье и потащил вон из церкви, на ходу бросив через плечо короткий приказ: — Всем гостям оставаться на местах!
От такого бесцеремонного обращения к ней вернулась способность соображать, и она наконец поняла, что он натворил. Он остановил свершение обряда, ее свадьбу. И сказал священнику что-то такое, что ужаснуло и священника, и барона…
Когда Рейн вытащил ее во двор — они встали как раз так, что с церковной крыши на них лилась вода, — Чарити была во власти противоречивых чувств. Как он посмел столь бесцеремонно вмешаться в ее жизнь?! Но все внутри ее так и таяло при одном лишь взгляде на него.
— Да как ты посмел явиться в церковь?! — Она сердито взглянула на него и вырвала свое запястье из его пальцев. Затем, сложив руки на груди, спросила: — Что ты сказал им?
Он склонился к ней, вглядываясь в ее бледное лицо, стараясь понять, что же кроется за ее гневом. Под глазами у нее были круги, явно от бессонницы, и вообще лицо было осунувшееся, напряженное и немного похудевшее. Значит, ей было так же плохо все это время, как и ему, понял он. При этом открытии волна неимоверного облегчения захлестнула его.
— Я сказал им… что ты скорее всего уже носишь под сердцем моего ребенка.
— Ты сказал… что?!! — Она задохнулась от гнева и лишилась дара речи.
Он воспользовался этим, чтобы сообщить о своих планах:
— И поскольку я уже объявил о твоем грехопадении — и моем тоже — во всеуслышание, то теперь тебе остается только одно: позволить мне загладить мой грех перед тобой… и нашим будущим отпрыском.
—Д-да к-как т-ты мог?! — вскричала она и убежала бы, да только реакция у него была получше. Она забилась в его руках. — Я вовсе не беременна!
— Ты уверена? — Губы его изогнулись в усмешке.
— Разумеется! Как ты посмел сказать такое? Какая гнусная ложь!
— Твоя бабушка полагает, что эта ложь вполне может оказаться правдой. И уж коли я все равно погубил твои матримониальные планы сообщением о нашем предполагаемом отпрыске, то настаиваю на том, чтобы ты вышла за меня… прямо сейчас… здесь…
Выйти за него… Чарити с трудом сглотнула, напрягла плечи, пытаясь вырваться из его рук, чувствуя, как все ее тело млеет при одной мысли о браке с Рейном. Ее колени подгибались, сердце колотилось, как после бега, голова кружилась.
— Нет! — простонала она, отворачивая лицо. — Я не выйду за тебя, как бы ты ни лгал, как бы ни унижал меня. Ты плохо меня знаешь. Я не из лондонских кисейных барышень, которые сникают при первом намеке на скандал. Я не беременна… и мне не нужен муж для того, чтобы прикрыть мой позор!
— Чарити Выслушай меня… — взмолился он. Ему хотелось тряхнуть ее как следует. И прижимать, и целовать, пока она не растает в его объятиях…
— Нет! — выкрикнула она и сумела-таки вывернуться из его рук. — Это ты послушай меня! Я не хочу выходить за тебя!
Каждое слово разрывало ей душу. Она изнывала от любви и жалости к нему. И видела, как выражение лица его меняется: решимость уступила место замешательству, на смену которому явился гнев. Она не могла сдаться на его уговоры. Это означало бы погубить его. Она повернулась, собираясь уйти, но он схватил ее за локоть и удержал.
— Ты же всерьез собралась замуж за этого Пинноу, — бросил он презрительно. — Почему?
Она отвернулась, отказываясь отвечать, но в следующее мгновение вдруг почувствовала облегчение! Очевидно, бабушка не успела рассказать ему, что Чарити — джинкс, и объяснить, что это такое. Может, если ей удастся разозлить его как следует…
— Определенно не из-за денег — у этого барона ни гроша. И когда он пытался тебя целовать, ты от него убегала… Не может быть, чтобы он казался тебе привлекательным как мужчина! — Но она по-прежнему не говорила ничего. Он смотрел на ее упрямо сжатые губы, дерзко выпяченный подбородок, и отчаяние охватывало его. А от него было рукой подать до вспышки типично остиновской решительности. — Хочешь упрямиться — на здоровье. Но или ты выйдешь за меня, или… или… я пойду и заявлю властям, что твой отец занимался контрабандой. И на этих, Гэра Дэвиса и Перси Холла, тоже заявлю. Я ведь знаю, что это они в меня стреляли. — Он весь сжался. Это был отчаянный шаг, он разыгрывал свою последнюю карту. Он притянул ее ближе, крепче впился пальцами в плечи. — Если ты откажешь мне, я уж позабочусь, чтобы их привлекли к ответственности…
Чарити стояла в серой, иссеченной моросящим дождем тени церковной стены, смотрела в его потемневшее от ярости лицо, и ее решимость спасти его от нее самой потихоньку угасала. Он такой сильный и упрямый, так просто от него не освободишься. И она так его хотела.
— Неужели ты и в самом деле станешь заявлять на них?
— Стану, если ты откажешь мне. — Он почувствовал, что угроза эта причинила ей боль, которая слилась с его собственными душевными муками. Жесткие черты его лица смягчились, он поднял руку, дотронулся до ее бледной щеки. Будто прикоснулся к ее кровоточащему сердцу. — Я не желаю тебе зла, Чарити.
Она подняла на него взгляд: и боль, и надежда, и желание — все вместе клубилось в глубинах его грозовых глаз. Сердце ее, казалось, вот-вот лопнет. Этот упрямый бронзовый подбородок, высокие скулы, благородный прямой нос… он был такой красивый. И невезучий… надо же, угораздило его влюбиться в нее, в девушку-джинкс. Она готова была капитулировать и ничего не могла с этим поделать.
— Пожалуйста, не заставляй меня. — В шепоте ее прозвучала такая боль и тоска, что он был потрясен до глубины души. Она была так напряжена, так бледна, так несчастна. Как не похожа она была на ту Чарити, которая, разгоряченная, раскрасневшаяся от любовных ласк, с волосами, рассыпавшимися по подушке, с сияющими глазами, лежала в его постели! Он снова хотел увидеть ее прежней.
— Выходи за меня, Чарити. — Это была мольба — не приказ. В третий раз он предложил ей выйти за него замуж, вдруг поняла она. А третий раз, как то известно всем цыганам, всегда волшебный.
Она ничего уже не видела, кроме широких плеч, заслонивших горизонт, и ощущала лишь его мускусный, с примесью сандала, запах. А его решимость проникла ей в сердце и вытеснила оттуда все. Она подняла на него свои ясные глаза и кивнула.
Они вернулись в церковь и на глазах у изумленных граждан Мортхоу пошли прямо к алтарю. Рейн быстро и тихо переговорил о чем-то со священником, Чарити кивнула, не поднимая глаз, когда ее спросили о чем-то. Священник вытер лоб, повертел в руках свой служебник и объявил под изумленный ропот гостей, что вместо намечавшегося венчания мисс Стэндинг с бароном состоится бракосочетание мисс Стэндинг с виконтом Оксли. Леди Маргарет, Перси и Гэр, сидевшие на семейной скамье Стэндингов, облегченно вздохнули.
Но едва священник снова начал читать слова обряда, как леди Маргарет вскочила вдруг со своего места и ринулась вперед.
— Нет, подождите! Стойте! Она же в черном платье! Рейн сжал челюсти и рявкнул:
— Довольно этой чепухи! — И, подчеркнуто повернувшись к старухе спиной, сказал: — Продолжайте, святой отец!
— Нет, остановитесь! —Леди Маргарет не могла справиться с волнением. — Дитя мое! — Старуха забежала с другой стороны и посмотрела прямо в глаза Чарити. — Тебе нельзя сочетаться браком в черном платье! Это плохая примета… А ваш брак таков, что только дурных примет и не хватало. Ты должна надеть другое платье! Хорошо бы взять что-нибудь взаймы.
Чарити догадалась, о чем думает ее бабушка. По старинному поверью, невеста в день свадьбы должна надеть что-нибудь, одолженное на время. Это приносит удачу. Она кивнула. Старуха бросилась в толпу гостей в надежде позаимствовать плащ у одной из присутствующих дам. Но увы: погода все последние дни стояла такая, что не нашлось ни одного плаща подходящего цвета. Старуха совсем было пришла в отчаяние, но тут взгляд ее упал на белый стихарь священника. Святой отец побагровел, залепетал что-то, попытался протестовать, но тщетно: старуха быстро стянула с него эту важную часть облачения и тут же увлекла Чарити за каменную колонну, чтобы там снять с внучки черное, невезучее платье.
Вот так мисс Чарити Стэндинг и виконт Оксли и обменялись супружескими обетами перед лицом Бога и людей: жених был в грязи с головы до ног, а невеста щеголяла в белом стихаре священника, натянутом прямо на нижние юбки. Жених смотрел сверху вниз на милое личико своей невесты и искренне обещал любить и почитать ее. А невеста смотрела снизу вверх на бронзовое от загара, красивое лицо жениха и на словах обещала любить, почитать и повиноваться… в душе же клялась сделать все возможное для того, чтобы защитить его от неразумного влечения к ней. Если она откажется спать с ним, может, ей и удастся отвратить неминуемую беду.
Но вот все закончилось — изнервничавшийся священник с облегчением объявил их мужем и женой. В церкви царила благоговейная тишина. Рейн взял супругу за плечи и притянул к себе. Руки его решительно обвились вокруг ее словно одеревеневшего тела, согревая ее, укрывая в своих объятиях. Затем лицо его склонилось к ее дрожащим губам.
Прикосновение его теплых губ и успокоило ее, и стало источником новых мучений. С момента принесения обета прошло всего ничего, а ее способность противостоять супругу уже подверглась столь значительному испытанию. Еще одна секунда, еще один удар сердца, и руки ее обвились бы вокруг него, и губы открылись бы навстречу его поцелую, и, соединив их страстные порывы воедино, она подписала бы супругу приговор.
Она вырвалась — он даже отступил на шаг, так неожиданно было для него ее сопротивление. Он бросил на юную супругу сумрачный и пронзительный взгляд в надежде разглядеть, что же кроется за странным нежеланием поцеловать законного мужа. Ничего не разглядев, он схватил ее за кисть и потащил к приходским книгам — надо было подписать документы. Затем он обратился к гостям, причем и в тоне его, и в лице проявилась какая-то новая резкость.
— Я понимаю, что все ожидали праздничного обеда… однако в связи с переменой женихов изменились и планы. Меня ждут в Лондоне неотложные дела, а потому мы должны отбыть в течение часа…
Произнеся эту краткую речь, Рейн сверкнул глазами, сгреб Чарити в охапку и быстро прошел к выходу. Оказавшись на улице, он направился прямо к Стэндвеллу.
— Опусти меня на землю сейчас же! Постой! А мое платье? — Голос новобрачной еще некоторое время доносился до слуха гостей, которые оцепенели от изумления. Донесся до них и смех жениха, а также его мало приличный ответ:
— Сегодня ночью тебе платье не понадобится, ангел мой… а завтра я куплю их тебе хоть сотню!
Рейн оказался верен своему слову: не прошло и часа, как они уже тряслись в элегантном ландо по лондонской дороге. В последний раз взглянув на Стэндвелл, Чарити заметила, какими одинокими и печальными выглядели Мелвин и Бернадетта, стоявшие на крыльце, да и Гэр с Перси, на попечение которых оставалось имение, махали им на прощание с жалобным видом. Зато они с Рейном увозили с собой двух наиболее социально опасных обитателей дома: напротив Рейна и Чарити на подушках богатого ландо сидели леди Маргарет, увешанная по такому случаю самыми вонючими из своих амулетов, и грязный Вулфрам, распространявший вокруг себя густой аромат псины.
Рейн все же смягчился и позволил Чарити переодеться в настоящее платье. Леди Маргарет забежала домой и быстренько собрала все свои амулеты, травы и настойки, после чего встала возле дверцы кареты и заявила, что едет с ними, так как намерена лично проследить за тем, чтобы внучка ее в Лондоне была устроена как подобает.
Рейн, упершийся было намертво, вдруг увидел, какое напряженное, горестное выражение лица у Чарити, и сам не заметил, как от пререканий перешел к уговорам, а потом и вовсе согласился с тем, что бабушка погостит у них некоторое время… чтобы помочь Чарити устроиться на новом месте. Но едва он подсадил старуху в карету, как мокрый здоровенный, как бык, пес сбил его с ног и тоже запрыгнул в экипаж. Рейн вцепился в драный хвост Вулфрама, ухватил пса за заднюю ногу и потянул изо всех сил.
Вулфрам рычал, скреб когтями по полу кареты, подвывал и умоляюще таращил на Чарити налитые кровью глаза в надежде, что хозяйка не позволит выволочь его наружу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Чарити стояла возле низенького ограждения алтаря и слушала, не вникая в смысл слов, короткое поучение, за которым последовало несколько унылых банальностей о супружеском счастье. Сердце у нее сжималось, грудь теснило; ей казалось, что настал ее смертный час… что сейчас в муках умирают ее чувства, надежды и желания. Она покосилась на светловолосого, холодного как лед барона, стоявшего рядом, и все внутри у нее сжалось. Скоро она окажется в полной власти этого человека… а он в ее. И так будет тянуться до конца их жизни. Слуха ее коснулся странный звук — приглушенное «гав!», долетевшее откуда-то снаружи.
Время тянулось. Вдруг что-то так сильно ударило в ветхую дверь церкви, что она дрогнула. Именитые горожане и дамы, явившиеся на церемонию, в изумлении и ужасе обернулись и стали перешептываться. Грохот повторился. Священник с посеревшим лицом вынужден был прерваться и многозначительно кивнул одному из джентльменов — мол, надо немедленно прекратить этот шум. Но когда джентльмен отворил дверь, ничего поделать он не смог, отброшенный в сторону громадным псом, который с громким лаем ринулся по проходу и прыгнул на Салливана Пинноу.
Поднялась невообразимая суматоха: дамы визжали, джентльмены бранились и прятались за дам, священник метался и брызгал слюной, а Пинноу пинался и лягался. Некоторое подобие порядка установить удалось только Чарити. Ухватив Вулфрама за загривок, она оттащила пса от барона и повела по проходу, чтобы выставить за дверь. Пинноу, взор которого еще застилала багровая пелена гнева, мысленно поклялся, что он будет не он, если зловредный пес не погибнет от несчастного случая еще до исхода ночи. Под взглядами шокированных гостей умирая от унижения, барон вновь встал у алтаря вместе с вернувшейся Чарити. Его мрачный вид не обещал ничего хорошего и хозяйке Вулфрама тоже.
Священник поправил епитрахиль, разгладил стихарь. Неожиданная атака пса настолько сбила его с толку, что он забыл, на каком именно месте прервал службу, и вынужден был начать все сначала. Но очень скоро дверь снова с грохотом распахнулась. На сей раз в дверях стоял Рейн Остин, мокрый, грязный и задыхающийся.
— Стойте! — Его звучный низкий голос разнесся по церкви и эхом отозвался в сердце Чарити. Ошеломленная, она подняла голову, но не в силах была посмотреть на него. — Стойте, святой отец! Простите за вторжение, но я действую по поручению бабушки мисс Стэндинг, которая появится с минуты на минуту. Мне необходимо сказать вам несколько слов. А потом уж вы сами решите, стоит ли продолжать этот брачный обряд.
— Оксли? — Барон повернулся к нему от алтаря. Лицо его побагровело. — Да как вы посмели?! Просто чудовищно!
— Вот и я тоже подумал, что это чудовищно, Пинноу, — ответил Рейн, взмахом руки призывая священника выйти к нему на крыльцо. Вид у него был такой властный, что коротышка священник подчинился. Бурно жестикулируя, они о чем-то разговаривали на грязном церковном дворе. Слова Рейна произвели сильное впечатление на священника. Озадаченность на его лице сменилась ужасом. Тут подоспела и леди Маргарет. Старуха пыхтела, хватала воздух ртом и держалась за сердце. Она принялась яростно кивать, очевидно, подтверждая рассказ Рейна. Священник сделал над собой усилие, твердым шагом вернулся в церковь и, взяв Пинноу за рукав, отвел его в сторону и стал объяснять, в чем загвоздка.
Кровь бросилась барону в лицо. Глаза его загорелись огнем, и он злобно поглядывал то на Чарити, то на Рейна. Вот он пошел к своей невесте. Ненависть, которой полыхали глаза жениха, заставила Чарити поежиться.
— Ах ты, дрянь! — прошипел Пинноу ей в ухо. — Да если б я знал, ни за что б и рук не стал марать о такую, как ты. А теперь все видят мое унижение! — Лицо барона пылало. Он прошел мимо невесты, направляясь к двери, и, поравнявшись с Рейном, злобно прошипел: — Ты заплатишь мне за это унижение, Оксли! Богом клянусь!
С этими словами барон отвернулся от соперника и вихрем вылетел из церкви, которая сразу же показалась очень пустой.
Чарити подняла глаза и посмотрела на Рейна. Он пошел по проходу к ней, и сердце ее готово было выскочить из груди. То, что происходило, не укладывалось в голове. Это была катастрофа. Но стоило ей взглянуть на бронзовое лицо Рейна, увидеть, как мерцают его серые глаза, и все мысли вылетели у нее из головы, кроме одной: какое счастье снова видеть его!
— Мне надо поговорить с тобой. — Он схватил ее за запястье и потащил вон из церкви, на ходу бросив через плечо короткий приказ: — Всем гостям оставаться на местах!
От такого бесцеремонного обращения к ней вернулась способность соображать, и она наконец поняла, что он натворил. Он остановил свершение обряда, ее свадьбу. И сказал священнику что-то такое, что ужаснуло и священника, и барона…
Когда Рейн вытащил ее во двор — они встали как раз так, что с церковной крыши на них лилась вода, — Чарити была во власти противоречивых чувств. Как он посмел столь бесцеремонно вмешаться в ее жизнь?! Но все внутри ее так и таяло при одном лишь взгляде на него.
— Да как ты посмел явиться в церковь?! — Она сердито взглянула на него и вырвала свое запястье из его пальцев. Затем, сложив руки на груди, спросила: — Что ты сказал им?
Он склонился к ней, вглядываясь в ее бледное лицо, стараясь понять, что же кроется за ее гневом. Под глазами у нее были круги, явно от бессонницы, и вообще лицо было осунувшееся, напряженное и немного похудевшее. Значит, ей было так же плохо все это время, как и ему, понял он. При этом открытии волна неимоверного облегчения захлестнула его.
— Я сказал им… что ты скорее всего уже носишь под сердцем моего ребенка.
— Ты сказал… что?!! — Она задохнулась от гнева и лишилась дара речи.
Он воспользовался этим, чтобы сообщить о своих планах:
— И поскольку я уже объявил о твоем грехопадении — и моем тоже — во всеуслышание, то теперь тебе остается только одно: позволить мне загладить мой грех перед тобой… и нашим будущим отпрыском.
—Д-да к-как т-ты мог?! — вскричала она и убежала бы, да только реакция у него была получше. Она забилась в его руках. — Я вовсе не беременна!
— Ты уверена? — Губы его изогнулись в усмешке.
— Разумеется! Как ты посмел сказать такое? Какая гнусная ложь!
— Твоя бабушка полагает, что эта ложь вполне может оказаться правдой. И уж коли я все равно погубил твои матримониальные планы сообщением о нашем предполагаемом отпрыске, то настаиваю на том, чтобы ты вышла за меня… прямо сейчас… здесь…
Выйти за него… Чарити с трудом сглотнула, напрягла плечи, пытаясь вырваться из его рук, чувствуя, как все ее тело млеет при одной мысли о браке с Рейном. Ее колени подгибались, сердце колотилось, как после бега, голова кружилась.
— Нет! — простонала она, отворачивая лицо. — Я не выйду за тебя, как бы ты ни лгал, как бы ни унижал меня. Ты плохо меня знаешь. Я не из лондонских кисейных барышень, которые сникают при первом намеке на скандал. Я не беременна… и мне не нужен муж для того, чтобы прикрыть мой позор!
— Чарити Выслушай меня… — взмолился он. Ему хотелось тряхнуть ее как следует. И прижимать, и целовать, пока она не растает в его объятиях…
— Нет! — выкрикнула она и сумела-таки вывернуться из его рук. — Это ты послушай меня! Я не хочу выходить за тебя!
Каждое слово разрывало ей душу. Она изнывала от любви и жалости к нему. И видела, как выражение лица его меняется: решимость уступила место замешательству, на смену которому явился гнев. Она не могла сдаться на его уговоры. Это означало бы погубить его. Она повернулась, собираясь уйти, но он схватил ее за локоть и удержал.
— Ты же всерьез собралась замуж за этого Пинноу, — бросил он презрительно. — Почему?
Она отвернулась, отказываясь отвечать, но в следующее мгновение вдруг почувствовала облегчение! Очевидно, бабушка не успела рассказать ему, что Чарити — джинкс, и объяснить, что это такое. Может, если ей удастся разозлить его как следует…
— Определенно не из-за денег — у этого барона ни гроша. И когда он пытался тебя целовать, ты от него убегала… Не может быть, чтобы он казался тебе привлекательным как мужчина! — Но она по-прежнему не говорила ничего. Он смотрел на ее упрямо сжатые губы, дерзко выпяченный подбородок, и отчаяние охватывало его. А от него было рукой подать до вспышки типично остиновской решительности. — Хочешь упрямиться — на здоровье. Но или ты выйдешь за меня, или… или… я пойду и заявлю властям, что твой отец занимался контрабандой. И на этих, Гэра Дэвиса и Перси Холла, тоже заявлю. Я ведь знаю, что это они в меня стреляли. — Он весь сжался. Это был отчаянный шаг, он разыгрывал свою последнюю карту. Он притянул ее ближе, крепче впился пальцами в плечи. — Если ты откажешь мне, я уж позабочусь, чтобы их привлекли к ответственности…
Чарити стояла в серой, иссеченной моросящим дождем тени церковной стены, смотрела в его потемневшее от ярости лицо, и ее решимость спасти его от нее самой потихоньку угасала. Он такой сильный и упрямый, так просто от него не освободишься. И она так его хотела.
— Неужели ты и в самом деле станешь заявлять на них?
— Стану, если ты откажешь мне. — Он почувствовал, что угроза эта причинила ей боль, которая слилась с его собственными душевными муками. Жесткие черты его лица смягчились, он поднял руку, дотронулся до ее бледной щеки. Будто прикоснулся к ее кровоточащему сердцу. — Я не желаю тебе зла, Чарити.
Она подняла на него взгляд: и боль, и надежда, и желание — все вместе клубилось в глубинах его грозовых глаз. Сердце ее, казалось, вот-вот лопнет. Этот упрямый бронзовый подбородок, высокие скулы, благородный прямой нос… он был такой красивый. И невезучий… надо же, угораздило его влюбиться в нее, в девушку-джинкс. Она готова была капитулировать и ничего не могла с этим поделать.
— Пожалуйста, не заставляй меня. — В шепоте ее прозвучала такая боль и тоска, что он был потрясен до глубины души. Она была так напряжена, так бледна, так несчастна. Как не похожа она была на ту Чарити, которая, разгоряченная, раскрасневшаяся от любовных ласк, с волосами, рассыпавшимися по подушке, с сияющими глазами, лежала в его постели! Он снова хотел увидеть ее прежней.
— Выходи за меня, Чарити. — Это была мольба — не приказ. В третий раз он предложил ей выйти за него замуж, вдруг поняла она. А третий раз, как то известно всем цыганам, всегда волшебный.
Она ничего уже не видела, кроме широких плеч, заслонивших горизонт, и ощущала лишь его мускусный, с примесью сандала, запах. А его решимость проникла ей в сердце и вытеснила оттуда все. Она подняла на него свои ясные глаза и кивнула.
Они вернулись в церковь и на глазах у изумленных граждан Мортхоу пошли прямо к алтарю. Рейн быстро и тихо переговорил о чем-то со священником, Чарити кивнула, не поднимая глаз, когда ее спросили о чем-то. Священник вытер лоб, повертел в руках свой служебник и объявил под изумленный ропот гостей, что вместо намечавшегося венчания мисс Стэндинг с бароном состоится бракосочетание мисс Стэндинг с виконтом Оксли. Леди Маргарет, Перси и Гэр, сидевшие на семейной скамье Стэндингов, облегченно вздохнули.
Но едва священник снова начал читать слова обряда, как леди Маргарет вскочила вдруг со своего места и ринулась вперед.
— Нет, подождите! Стойте! Она же в черном платье! Рейн сжал челюсти и рявкнул:
— Довольно этой чепухи! — И, подчеркнуто повернувшись к старухе спиной, сказал: — Продолжайте, святой отец!
— Нет, остановитесь! —Леди Маргарет не могла справиться с волнением. — Дитя мое! — Старуха забежала с другой стороны и посмотрела прямо в глаза Чарити. — Тебе нельзя сочетаться браком в черном платье! Это плохая примета… А ваш брак таков, что только дурных примет и не хватало. Ты должна надеть другое платье! Хорошо бы взять что-нибудь взаймы.
Чарити догадалась, о чем думает ее бабушка. По старинному поверью, невеста в день свадьбы должна надеть что-нибудь, одолженное на время. Это приносит удачу. Она кивнула. Старуха бросилась в толпу гостей в надежде позаимствовать плащ у одной из присутствующих дам. Но увы: погода все последние дни стояла такая, что не нашлось ни одного плаща подходящего цвета. Старуха совсем было пришла в отчаяние, но тут взгляд ее упал на белый стихарь священника. Святой отец побагровел, залепетал что-то, попытался протестовать, но тщетно: старуха быстро стянула с него эту важную часть облачения и тут же увлекла Чарити за каменную колонну, чтобы там снять с внучки черное, невезучее платье.
Вот так мисс Чарити Стэндинг и виконт Оксли и обменялись супружескими обетами перед лицом Бога и людей: жених был в грязи с головы до ног, а невеста щеголяла в белом стихаре священника, натянутом прямо на нижние юбки. Жених смотрел сверху вниз на милое личико своей невесты и искренне обещал любить и почитать ее. А невеста смотрела снизу вверх на бронзовое от загара, красивое лицо жениха и на словах обещала любить, почитать и повиноваться… в душе же клялась сделать все возможное для того, чтобы защитить его от неразумного влечения к ней. Если она откажется спать с ним, может, ей и удастся отвратить неминуемую беду.
Но вот все закончилось — изнервничавшийся священник с облегчением объявил их мужем и женой. В церкви царила благоговейная тишина. Рейн взял супругу за плечи и притянул к себе. Руки его решительно обвились вокруг ее словно одеревеневшего тела, согревая ее, укрывая в своих объятиях. Затем лицо его склонилось к ее дрожащим губам.
Прикосновение его теплых губ и успокоило ее, и стало источником новых мучений. С момента принесения обета прошло всего ничего, а ее способность противостоять супругу уже подверглась столь значительному испытанию. Еще одна секунда, еще один удар сердца, и руки ее обвились бы вокруг него, и губы открылись бы навстречу его поцелую, и, соединив их страстные порывы воедино, она подписала бы супругу приговор.
Она вырвалась — он даже отступил на шаг, так неожиданно было для него ее сопротивление. Он бросил на юную супругу сумрачный и пронзительный взгляд в надежде разглядеть, что же кроется за странным нежеланием поцеловать законного мужа. Ничего не разглядев, он схватил ее за кисть и потащил к приходским книгам — надо было подписать документы. Затем он обратился к гостям, причем и в тоне его, и в лице проявилась какая-то новая резкость.
— Я понимаю, что все ожидали праздничного обеда… однако в связи с переменой женихов изменились и планы. Меня ждут в Лондоне неотложные дела, а потому мы должны отбыть в течение часа…
Произнеся эту краткую речь, Рейн сверкнул глазами, сгреб Чарити в охапку и быстро прошел к выходу. Оказавшись на улице, он направился прямо к Стэндвеллу.
— Опусти меня на землю сейчас же! Постой! А мое платье? — Голос новобрачной еще некоторое время доносился до слуха гостей, которые оцепенели от изумления. Донесся до них и смех жениха, а также его мало приличный ответ:
— Сегодня ночью тебе платье не понадобится, ангел мой… а завтра я куплю их тебе хоть сотню!
Рейн оказался верен своему слову: не прошло и часа, как они уже тряслись в элегантном ландо по лондонской дороге. В последний раз взглянув на Стэндвелл, Чарити заметила, какими одинокими и печальными выглядели Мелвин и Бернадетта, стоявшие на крыльце, да и Гэр с Перси, на попечение которых оставалось имение, махали им на прощание с жалобным видом. Зато они с Рейном увозили с собой двух наиболее социально опасных обитателей дома: напротив Рейна и Чарити на подушках богатого ландо сидели леди Маргарет, увешанная по такому случаю самыми вонючими из своих амулетов, и грязный Вулфрам, распространявший вокруг себя густой аромат псины.
Рейн все же смягчился и позволил Чарити переодеться в настоящее платье. Леди Маргарет забежала домой и быстренько собрала все свои амулеты, травы и настойки, после чего встала возле дверцы кареты и заявила, что едет с ними, так как намерена лично проследить за тем, чтобы внучка ее в Лондоне была устроена как подобает.
Рейн, упершийся было намертво, вдруг увидел, какое напряженное, горестное выражение лица у Чарити, и сам не заметил, как от пререканий перешел к уговорам, а потом и вовсе согласился с тем, что бабушка погостит у них некоторое время… чтобы помочь Чарити устроиться на новом месте. Но едва он подсадил старуху в карету, как мокрый здоровенный, как бык, пес сбил его с ног и тоже запрыгнул в экипаж. Рейн вцепился в драный хвост Вулфрама, ухватил пса за заднюю ногу и потянул изо всех сил.
Вулфрам рычал, скреб когтями по полу кареты, подвывал и умоляюще таращил на Чарити налитые кровью глаза в надежде, что хозяйка не позволит выволочь его наружу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44