– с деланным изумлением спросил Риордан.
Он взял с ночного столика ее недопитый бокал и протянул ей. Кассандра задумчиво отпила глоток.
– Ну нет, не скажи. Простыни тоже очень хороши. И цветочки на покрывале… Ой!
Вино выплеснулось ей на пальцы и оставило пятно на том самом покрывале, что служило предметом разговора, когда Риордан схватил ее под одеялом. Кассандра боялась щекотки, особенно в правом боку, и он сделал это место своей любимой мишенью. Она лежала на спине, хохоча и взвизгивая, держа бокал высоко в воздухе. Риордан стремительно наклонился и слизнул капли вина, скопившиеся в ложбинке у нее на груди. Ее смех перешел в довольное мурлыканье, и он ощутил языком нервное биение пульса.
– А я-то думала, что тебе нельзя пить вино, – прошептала она, прижимаясь губами к его волосам.
– Можно, если вино побывало на твоей коже. Она все очищает.
Кассандра со вздохом закрыла глаза.
– Ты раньше очень сильно пил? – спросила она. – Ты был…
– Пьяницей? Да, пожалуй, можно и так сказать. Ты верно заметила: я очень сильно пил.
– А что будет, если ты сейчас допьешь то, что осталось в бокале?
Он задумался.
– Понятия не имею. Но думаю, что лучше не пробовать.
– Я часто старалась представить себе, что должно было случиться, чтобы заставить тебя бросить пить, – робко сказала Кассандра, как бы не задавая вопроса.
Риордан задумался надолго. Он заговорил в ту самую минуту, когда она уже потеряла всякую надежду получить ответ.
– Это не слишком приятная история, Касс, но я тебе расскажу, если хочешь.
Она повернулась к нему, опираясь на локоть.
– Только если ты сам не против.
Уставившись в потолок, Риордан горько усмехнулся. Только если он сам не против. В течение двадцати семи лет он губил свою жизнь напропалую, и ему до смерти не хотелось посвящать Касс в отвратительные подробности. И с чего же ему начать? С прошлого года? С того, что было десять лет назад? Или двадцать?
– Мое детство никак нельзя назвать счастливый. Конечно, меня это не оправдывает и даже ничего не объясняет, но… просто я подумал, что ты захочешь представить себе всю неприглядную картину в целом.
Кассандру не обманул этот хорошо знакомый, насмешливо-холодный тон.
– Расскажи мне, как прошло твое детство, – тихо попросила она.
– Наше родовое поместье было в Корнуолле. Собственно, оно до сих пор там находится, но я много лет туда не заглядывал. Мой отец унаследовал колоссальное состояние. Настолько огромное, что – сколько ни старался – он до сих пор так и не смог его промотать. В детстве я его почти не видел, а когда видел, он был вечно пьян и готов побить меня. Мать тоже редко попадалась мне на глаза, и каждый раз ее сопровождал какой-нибудь незнакомый мужчина, не мой отец. Они все время менялись. Однажды, когда мне было лет шесть-семь, я играл во дворе и зашел в летний домик, стоявший у нас в парке. Она была там с мужчиной, с каким-то лордом, не помню его фамилии. Я понятия не имел, чем они занимаются, просто понял, что мне этого видеть не полагается.
Риордан закрыл глаза.
– Она была с голой грудью, юбки задраны выше колен, и… она сидела на нем верхом. Увидев меня, она завизжала, а я убежал. Просто бежал и бежал, куда глаза глядят. И потом никто мне ничего не сказал. Ни единого слова. Все сделали вид, что ничего не произошло. Но она всегда была очень холодна, а посла этого случая вообще стала меня избегать. Она обращалась со мной так, будто я не сын ей, а какой-нибудь соседский мальчик. Много лет я думал, что сам виноват, что-то сделал не так.
Кассандра знала, как нелегко дается ему это напускное безразличие. Она зажмурилась крепко-накрепко, не сомневаясь, что стоит ей заплакать, как он прервет свой рассказ.
– А что до остальных… Мой брат был жестокой и грубой скотиной. Он избивал меня до крови, до синяков, это было его, любимое развлечение. А сестры просто не обращали на меня внимания, словно меня на свете не было. Полное равнодушие.
– Ты был самым младшим?
– Да. – Он запустил пальцы ей в волосы, рассеянно перебирая густые шелковистые пряди. – Чтобы привлечь к себе внимание, я стал мучить своих нянек и гувернеров. Я быстро смекнул, что чем больше неприятностей доставляю окружающим, тем больше они считаются с моим присутствием. Но мне приходилось изощряться, превосходить самого себя, придумывать все новые и новые пакости: каждая следующая должна была быть страшнее предыдущей. Мне кажется, домашние стали по-настоящему бояться меня. Это подзуживало меня на новые подвиги, но в то же время я чувствовал себя все более одиноким. Меня чурались как зачумленного.
Его голос изменился, и это заставило ее заглянуть ему в лицо.
– Потом появился Оливер. Мне тогда было девять, значит, ему должно было быть около тридцати, не он выглядел гораздо старше. Он казался мне этаким ветхозаветным пророком. С его приездом все изменилось. Он никогда не скупился на наказания, но завоевал меня не этим. К побоям я привык с малых лет, они на меня не действовали. Оливер дал мне то, чего я никогда раньше не знал: он привил мне чувство самоуважения. Наверное, это звучит банально.
– Вовсе нет.
– Он сказал, что во мне есть доброе начало, и я ему поверил. Пожалуй, я его немного побаивался. Он производил впечатление человека, который открывает рот только для того, чтобы изречь некую вселенскую истину. Он говорил, что в результате чудовищной ошибки природы я появился на свет среди скопища грешников (это было одно из его любимых выражений) и что Мне нужно лишь терпеливо выжидать. Он объяснил мне, что не стоит так страдать из-за моей семьи, что все они недостойны меня, что у меня высокое предназначение и мне надо только отбыть свой срок в их обществе подобно слуге, связанному договором. Теперь-то я понимаю, какой это вздор, но в то время вся эта галиматья казалась мне божественным откровением, благодаря которому моя жизнь наконец обрела смысл.
Он потер лицо руками и заговорил, не отнимая пальцев ото рта.
– Оливер установил строгий распорядок, и мне это ужасно понравилось: ведь до его появления в моей жизни царил хаос. Через месяц я превратился из маленького чудовища в образцового мальчика. Только бы угодить своему наставнику! Я был готов на все, лишь бы вызвать одобрительную улыбку на этих тонких бескровных губах. Для меня она была подобна солнцу. И разумеется, я стал воображать, что он и есть мой настоящий отец. Это было неизбежно.
– А что потом? – шепотом спросила Кассандра, когда он замолчал.
– Потом?
Риордан вновь уставился на потолок.
– Потом он уехал. Как-то раз я пришел к нему в комнату, чтобы показать сонет, сочиненный мною на греческом. Он упаковывал вещи.
– Сколько лет тебе было?
– Четырнадцать. Я спросил: «Вам надо отлучиться?» Он и раньше иногда ездил в Лондон. Порой на целую неделю. Мне ужасно не нравились его отлучки. Я приготовился услышать плохие новости, но его ответ оказался для меня полной неожиданностью. «Нет, Филипп, я уезжаю навсегда. Завтра утром». Он еще много чего говорил. Что ему будет меня не хватать, что он будет мне писать… Но я больше не слушал. Я вышел из комнаты, не говоря ни слова.
Кассандра прижалась губами к его плечу и замерла.
– Всю ночь я прятался в парке, слушая, как слуги меня кличут. Меня искали с фонарями, но я так и не вышел. Утром к дому подъехала карета, и Оливер показался на крыльце со своим багажом. Его-то я и поджидал. Я бросился на него с палкой. Да, я занес над головой огромную суковатую палку. Я мог бы его убить, если бы захотел. Вместо этого я вышиб у него из рук сумки, а потом начал колотить по колесам кареты. Лошади испугались и взбрыкнули. Меня схватили лакеи, кучер, дворецкий, но я так и не отпустил палку. Они повалили меня на землю, а я плакал, ругался и кричал что было сил. Когда Оливер попытался заговорить, я стал кричать еще громче и не умолкал, пока карета не скрылась из виду.
Не отрывая лица от его плеча, Кассандра обвила рукой талию мужа. От жгучих слез щипало в горле; ей хотелось плакать над судьбой мальчика, чей кумир сначала научил его презирать свою семью, а потом оставил на милость этой самой семьи. Ощутив, как его тело покрывается испариной, и услышав учащенное дыхание, она поняла, что он вновь переживает тот день.
– После этого от него пришло несколько писем, – продолжал Риордан после долгого молчания. – Я не ответил ни на одно из них, и вскоре он перестал писать. Я вернулся к прежнему образу жизни и начал буянить еще хлеще в отместку за то, что он меня бросил. Мне хотелось стереть из памяти все, чему он меня учил, позабыть об умеренности, выдержке, хороших манерах. Мои пороки стали куда более изощренными. Я бы тебе рассказал, но это слишком тяжкое испытание для женских нервов.
Она продолжала слушать, игнорируя его циничную ухмылку.
– После окончания университета и обязательного путешествия по странам континента я ударился в беспробудное пьянство и распутство, взяв за образец жизнь своего отца и старшего брата. Напропалую дулся в карты, водил знакомство с самыми безмозглыми тупицами, путался с женщинами, которые были не лучше… Ну, словом, ты понимаешь. Я предупреждал, это скверная история.
– И ты был счастлив, когда жил такой жизнью?
– Нет, я мучился несказанно. Но я был слишком упрям, и не хотел менять свой образ жизни. Во-первых, я считал, что это мои корни, мое наследие. Чуть ли не судьба. Ведь так вели себя все мужчины в моем семействе. А во-вторых… Исправиться означало бы уступить Оливеру. А не мог себе этого позволить. Я все еще был слишком зол на него. Годами носил в себе эту злость, понимая, впрочем, что в этом нет никакого смысла.
Риордан умолк. Не зная, что сказать, чтобы его утешить, Кассандра легонько провела костяшками пальцев по его груди.
– А потом ты снова его встретил? – подсказала она, когда молчание затянулось. Он кивнул.
– В пивной, представь себе. Нечего и говорить, я был пьян. Стояла зима, на нем был плащ с капюшоном. В точности так я представлял себе святого Петра или еще кого-то из этих суровых и неумолимых апостолов. Он сделал мне выговор, и при этом в глазах у него появилось такое скорбное, глубоко разочарованное выражение, словно я все еще был десятилетним ребенком, огорчившим своего учителя.
Он судорожно сглотнул, вспоминая.
– Я страшно злился, Касс, и в то же время… я так сильно любил его.
– Что же ты сделал?
– Я послал его… – Риордан сухо рассмеялся. – Я предложил ему уйти и оставить меня в покое.
– Но он не ушел.
– Нет.
– Что случилось?
– Я и сам не знаю.
– Я хотела сказать, что произошло после…
– Да-да, понимаю. Но именно это как раз и не ясно. В тот вечер я стал пить даже больше, чем обычно, просто чтобы насолить ему. Опомнился я лишь на следующее утро в его квартире в Линкольнз-инн. Я был весь в крови. Но сам я не был ранен. Кровь была не моя.
Кассандра села, прижимая к груди подушку.
– О Господи, Филипп!
Продолжая смотреть прямо перед собой, Риордан заговорил медленно, тщательно подбирая слова. Ему было крайне важно, чтобы она все поняла правильно.
– Я пытался убить человека, разбив об него бутылку. Оливер остановил меня. Его я тоже поранил. Он заплатил семье пострадавшего, чтобы они не поднимали шума. Тот человек не умер, но еле выкарабкался. Дело осталась без последствий.
– О, нет, я этому не верю!
Кассандра склонилась над ним и заставила посмотреть на себя.
– Как бы ты ни был пьян, ты не мог этого сделать. Ты на такое просто не способен.
– Я это сделал. Вне всякого сомнения.
– Ты этого не делал.
Нетерпеливо отмахнувшись от нее, Риордан сел и перебросил ноги через край кровати. Кассандра встала на колени в постели и села, откинувшись на пятки. По-прежнему прижимая к груди подушку, она уставилась на его неподвижную спину.
– Ты хотела знать, что заставило меня бросить пить. Я сказал тебе правду. Все так и было, нравится тебе это или нет. Можешь мне поверить.
Она упрямо покачала головой. Ей было все равно, рассердится он или нет.
– Я никогда, ни за что не поверю, будто ты пытался кого-то убить. Я видела тебя и трезвым, и пьяным, и я точно знаю: ты на такое не способен.
Риордан оглянулся на нее.
– Спасибо тебе за веру, Касс, хотя она слепа. Ты даже представить себе не можешь, как много она для меня значит.
– Это не вера, а обыкновенный здравый смысл.
Кассандра на коленях подползла к нему и обняла за плечи, не обращая внимания на досадливый вздох. Пусть себе верит во что хочет, но и она имеет такое право.
– Значит, ты изменил свой образ жизни из благодарности Оливеру за то, что он спас тебя от неприятностей, так?
На этот раз он расслышал в ее голосе нотку недоверия, которая неприятно удивила его и заставила поморщиться.
– Что-то в этом роде. Только мне было уже не четырнадцать лет, и я больше не ждал от него чудес. Мне хватило ума понять, что встреча наша не была случайной, после того, как друзья отца предложили мне баллотироваться в парламент.
– Ты хочешь сказать, что он с самого начала… завербовал тебя? Чтобы ты работал на него, добывал нужные ему сведения?
– Можно и так сказать. У меня уже было готовое прикрытие – репутация пьяницы и распутника. Замысел состоял в том, чтобы завязать знакомства среди радикалов вроде Уэйда. Я должен был изображать беспутного роялиста, распространять ложные слухи и в то же время стараться разузнать как можно больше о «Революционном братстве» или «Друзьях народа». Это сработало, но только отчасти. Нам нужен был кто-то, кто смог бы подобраться ближе.
– Я?
– Ты.
Он взял ее за руку.
– Я знаю, Касс, тебе не нравится Оливер, и, по совести, не могу тебя в этом винить, но… я хотел бы, чтобы ты увидела его моими глазами. Это может показаться невероятным, но по прошествии стольких лет он по-прежнему видит во мне живую душу, которую надо сберечь, и хочет, чтобы я совершил в этой жизни нечто достойное.
– Мне это вовсе не кажется невероятным. Риордан ее почти не слушал.
– Никто не знает меня лучше, чем он. И, несмотря на все его недостатки, он все-таки худо-бедно заменил мне отца. Никакого другого отца у меня никогда не было и не будет.
– Ив чем же состоят его недостатки? – не удержавшись, спросила Кассандра.
– Однобокость. Преданность короне, граничащая с фанатизмом.
«Холодность, бесчувственность, нетерпимость», – перечислила она мысленно, но вслух сказала:
– Ты все еще любишь его, правда?
– Да. Для меня он – что-то вроде якоря. Он придает смысл моему существованию.
В комнате было тепло, но Кассандре вдруг стало зябко и неуютно. Ей больше не хотелось говорить о Куинне. Откинувшись на постели, она натянула на себя простыню до самого подбородка.
– Солнце уже почти взошло. Иди ко мне.
Он лег рядом и обнял ее. Она крепче прижалась к нему, и они обменялись неторопливым поцелуем на сон грядущий.
– Жаль, что мы не знали друг друга, когда были детьми, – прошептала Кассандра.
– А мне не жаль. Я мог бы тебя обидеть, не дай Бог.
Она зевнула.
– Нет, ты бы не стал меня обижать. Мы бы стали лучшими друзьями и все делали вместе. Ты бы меня защищал, а я могла бы тебя утешить. И тогда ни один из нас не страдал бы от одиночества.
В эту минуту Риордан чуть было не признался: «Я так люблю тебя, Касс». Он закрыл глаза, прислушиваясь к ее тихому дыханию. Оба они заснули с мыслью о том, что сделает Куинн, когда узнает, что они поженились.
* * *
В «Розе с шипами» Кассандра и Риордан прожили три дня, прекрасно понимая, какими шуточками будут награждать их друзья, когда узнают, что за все это время они почти не покидали спальни. Но им все было нипочем. Им Вовсе не хотелось осматривать живописные окрестности. Лучше всего им было в постели, хотя отнюдь не только плотская страсть держала их в счастливом уединении. Не признаваясь в этом друг другу, оба понимали, что пользуются краткими часами, украденными у суровой действительности, и хотели насладиться своим ворованным счастьем, ни на что не отвлекаясь. Оба сознавали, что очень скоро придется расплачиваться за воровство. Поэтому Адрианов вал и живописный залив Солуэй-Ферт так и остались неосмотренными, однако три дня промелькнули в один миг и утекли, как вода сквозь пальцы.
Для Кассандры они стали счастливейшими в ее жизни. Никогда прежде она не была окружена такой заботой и вниманием. Риордан обращался с ней как с бесценным сокровищем. Она еще не чувствовала себя любимой (пока еще нет), но понимала, что время для этого еще не пришло. Только одна тучка омрачила ее счастье. В последний вечер Риордан написал письмо Клодии.
– Ты пишешь Куинну? – спросила она, встретив восход луны над прудом и вернувшись в дом.
– Нет.
Она положила на стол рядом с ним свежесорванную розу.
– Родителям?
Он покачал головой.
Кассандра перестала задавать вопросы, запоздало сообразив, что это не ее дело. Она вновь вернулась к дверям и остановилась. Риордан поднял голову.
– Помнишь женщину, которую мы встретили в опере?
Она едва не рассмеялась вслух, хотя ей было совсем не смешно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Он взял с ночного столика ее недопитый бокал и протянул ей. Кассандра задумчиво отпила глоток.
– Ну нет, не скажи. Простыни тоже очень хороши. И цветочки на покрывале… Ой!
Вино выплеснулось ей на пальцы и оставило пятно на том самом покрывале, что служило предметом разговора, когда Риордан схватил ее под одеялом. Кассандра боялась щекотки, особенно в правом боку, и он сделал это место своей любимой мишенью. Она лежала на спине, хохоча и взвизгивая, держа бокал высоко в воздухе. Риордан стремительно наклонился и слизнул капли вина, скопившиеся в ложбинке у нее на груди. Ее смех перешел в довольное мурлыканье, и он ощутил языком нервное биение пульса.
– А я-то думала, что тебе нельзя пить вино, – прошептала она, прижимаясь губами к его волосам.
– Можно, если вино побывало на твоей коже. Она все очищает.
Кассандра со вздохом закрыла глаза.
– Ты раньше очень сильно пил? – спросила она. – Ты был…
– Пьяницей? Да, пожалуй, можно и так сказать. Ты верно заметила: я очень сильно пил.
– А что будет, если ты сейчас допьешь то, что осталось в бокале?
Он задумался.
– Понятия не имею. Но думаю, что лучше не пробовать.
– Я часто старалась представить себе, что должно было случиться, чтобы заставить тебя бросить пить, – робко сказала Кассандра, как бы не задавая вопроса.
Риордан задумался надолго. Он заговорил в ту самую минуту, когда она уже потеряла всякую надежду получить ответ.
– Это не слишком приятная история, Касс, но я тебе расскажу, если хочешь.
Она повернулась к нему, опираясь на локоть.
– Только если ты сам не против.
Уставившись в потолок, Риордан горько усмехнулся. Только если он сам не против. В течение двадцати семи лет он губил свою жизнь напропалую, и ему до смерти не хотелось посвящать Касс в отвратительные подробности. И с чего же ему начать? С прошлого года? С того, что было десять лет назад? Или двадцать?
– Мое детство никак нельзя назвать счастливый. Конечно, меня это не оправдывает и даже ничего не объясняет, но… просто я подумал, что ты захочешь представить себе всю неприглядную картину в целом.
Кассандру не обманул этот хорошо знакомый, насмешливо-холодный тон.
– Расскажи мне, как прошло твое детство, – тихо попросила она.
– Наше родовое поместье было в Корнуолле. Собственно, оно до сих пор там находится, но я много лет туда не заглядывал. Мой отец унаследовал колоссальное состояние. Настолько огромное, что – сколько ни старался – он до сих пор так и не смог его промотать. В детстве я его почти не видел, а когда видел, он был вечно пьян и готов побить меня. Мать тоже редко попадалась мне на глаза, и каждый раз ее сопровождал какой-нибудь незнакомый мужчина, не мой отец. Они все время менялись. Однажды, когда мне было лет шесть-семь, я играл во дворе и зашел в летний домик, стоявший у нас в парке. Она была там с мужчиной, с каким-то лордом, не помню его фамилии. Я понятия не имел, чем они занимаются, просто понял, что мне этого видеть не полагается.
Риордан закрыл глаза.
– Она была с голой грудью, юбки задраны выше колен, и… она сидела на нем верхом. Увидев меня, она завизжала, а я убежал. Просто бежал и бежал, куда глаза глядят. И потом никто мне ничего не сказал. Ни единого слова. Все сделали вид, что ничего не произошло. Но она всегда была очень холодна, а посла этого случая вообще стала меня избегать. Она обращалась со мной так, будто я не сын ей, а какой-нибудь соседский мальчик. Много лет я думал, что сам виноват, что-то сделал не так.
Кассандра знала, как нелегко дается ему это напускное безразличие. Она зажмурилась крепко-накрепко, не сомневаясь, что стоит ей заплакать, как он прервет свой рассказ.
– А что до остальных… Мой брат был жестокой и грубой скотиной. Он избивал меня до крови, до синяков, это было его, любимое развлечение. А сестры просто не обращали на меня внимания, словно меня на свете не было. Полное равнодушие.
– Ты был самым младшим?
– Да. – Он запустил пальцы ей в волосы, рассеянно перебирая густые шелковистые пряди. – Чтобы привлечь к себе внимание, я стал мучить своих нянек и гувернеров. Я быстро смекнул, что чем больше неприятностей доставляю окружающим, тем больше они считаются с моим присутствием. Но мне приходилось изощряться, превосходить самого себя, придумывать все новые и новые пакости: каждая следующая должна была быть страшнее предыдущей. Мне кажется, домашние стали по-настоящему бояться меня. Это подзуживало меня на новые подвиги, но в то же время я чувствовал себя все более одиноким. Меня чурались как зачумленного.
Его голос изменился, и это заставило ее заглянуть ему в лицо.
– Потом появился Оливер. Мне тогда было девять, значит, ему должно было быть около тридцати, не он выглядел гораздо старше. Он казался мне этаким ветхозаветным пророком. С его приездом все изменилось. Он никогда не скупился на наказания, но завоевал меня не этим. К побоям я привык с малых лет, они на меня не действовали. Оливер дал мне то, чего я никогда раньше не знал: он привил мне чувство самоуважения. Наверное, это звучит банально.
– Вовсе нет.
– Он сказал, что во мне есть доброе начало, и я ему поверил. Пожалуй, я его немного побаивался. Он производил впечатление человека, который открывает рот только для того, чтобы изречь некую вселенскую истину. Он говорил, что в результате чудовищной ошибки природы я появился на свет среди скопища грешников (это было одно из его любимых выражений) и что Мне нужно лишь терпеливо выжидать. Он объяснил мне, что не стоит так страдать из-за моей семьи, что все они недостойны меня, что у меня высокое предназначение и мне надо только отбыть свой срок в их обществе подобно слуге, связанному договором. Теперь-то я понимаю, какой это вздор, но в то время вся эта галиматья казалась мне божественным откровением, благодаря которому моя жизнь наконец обрела смысл.
Он потер лицо руками и заговорил, не отнимая пальцев ото рта.
– Оливер установил строгий распорядок, и мне это ужасно понравилось: ведь до его появления в моей жизни царил хаос. Через месяц я превратился из маленького чудовища в образцового мальчика. Только бы угодить своему наставнику! Я был готов на все, лишь бы вызвать одобрительную улыбку на этих тонких бескровных губах. Для меня она была подобна солнцу. И разумеется, я стал воображать, что он и есть мой настоящий отец. Это было неизбежно.
– А что потом? – шепотом спросила Кассандра, когда он замолчал.
– Потом?
Риордан вновь уставился на потолок.
– Потом он уехал. Как-то раз я пришел к нему в комнату, чтобы показать сонет, сочиненный мною на греческом. Он упаковывал вещи.
– Сколько лет тебе было?
– Четырнадцать. Я спросил: «Вам надо отлучиться?» Он и раньше иногда ездил в Лондон. Порой на целую неделю. Мне ужасно не нравились его отлучки. Я приготовился услышать плохие новости, но его ответ оказался для меня полной неожиданностью. «Нет, Филипп, я уезжаю навсегда. Завтра утром». Он еще много чего говорил. Что ему будет меня не хватать, что он будет мне писать… Но я больше не слушал. Я вышел из комнаты, не говоря ни слова.
Кассандра прижалась губами к его плечу и замерла.
– Всю ночь я прятался в парке, слушая, как слуги меня кличут. Меня искали с фонарями, но я так и не вышел. Утром к дому подъехала карета, и Оливер показался на крыльце со своим багажом. Его-то я и поджидал. Я бросился на него с палкой. Да, я занес над головой огромную суковатую палку. Я мог бы его убить, если бы захотел. Вместо этого я вышиб у него из рук сумки, а потом начал колотить по колесам кареты. Лошади испугались и взбрыкнули. Меня схватили лакеи, кучер, дворецкий, но я так и не отпустил палку. Они повалили меня на землю, а я плакал, ругался и кричал что было сил. Когда Оливер попытался заговорить, я стал кричать еще громче и не умолкал, пока карета не скрылась из виду.
Не отрывая лица от его плеча, Кассандра обвила рукой талию мужа. От жгучих слез щипало в горле; ей хотелось плакать над судьбой мальчика, чей кумир сначала научил его презирать свою семью, а потом оставил на милость этой самой семьи. Ощутив, как его тело покрывается испариной, и услышав учащенное дыхание, она поняла, что он вновь переживает тот день.
– После этого от него пришло несколько писем, – продолжал Риордан после долгого молчания. – Я не ответил ни на одно из них, и вскоре он перестал писать. Я вернулся к прежнему образу жизни и начал буянить еще хлеще в отместку за то, что он меня бросил. Мне хотелось стереть из памяти все, чему он меня учил, позабыть об умеренности, выдержке, хороших манерах. Мои пороки стали куда более изощренными. Я бы тебе рассказал, но это слишком тяжкое испытание для женских нервов.
Она продолжала слушать, игнорируя его циничную ухмылку.
– После окончания университета и обязательного путешествия по странам континента я ударился в беспробудное пьянство и распутство, взяв за образец жизнь своего отца и старшего брата. Напропалую дулся в карты, водил знакомство с самыми безмозглыми тупицами, путался с женщинами, которые были не лучше… Ну, словом, ты понимаешь. Я предупреждал, это скверная история.
– И ты был счастлив, когда жил такой жизнью?
– Нет, я мучился несказанно. Но я был слишком упрям, и не хотел менять свой образ жизни. Во-первых, я считал, что это мои корни, мое наследие. Чуть ли не судьба. Ведь так вели себя все мужчины в моем семействе. А во-вторых… Исправиться означало бы уступить Оливеру. А не мог себе этого позволить. Я все еще был слишком зол на него. Годами носил в себе эту злость, понимая, впрочем, что в этом нет никакого смысла.
Риордан умолк. Не зная, что сказать, чтобы его утешить, Кассандра легонько провела костяшками пальцев по его груди.
– А потом ты снова его встретил? – подсказала она, когда молчание затянулось. Он кивнул.
– В пивной, представь себе. Нечего и говорить, я был пьян. Стояла зима, на нем был плащ с капюшоном. В точности так я представлял себе святого Петра или еще кого-то из этих суровых и неумолимых апостолов. Он сделал мне выговор, и при этом в глазах у него появилось такое скорбное, глубоко разочарованное выражение, словно я все еще был десятилетним ребенком, огорчившим своего учителя.
Он судорожно сглотнул, вспоминая.
– Я страшно злился, Касс, и в то же время… я так сильно любил его.
– Что же ты сделал?
– Я послал его… – Риордан сухо рассмеялся. – Я предложил ему уйти и оставить меня в покое.
– Но он не ушел.
– Нет.
– Что случилось?
– Я и сам не знаю.
– Я хотела сказать, что произошло после…
– Да-да, понимаю. Но именно это как раз и не ясно. В тот вечер я стал пить даже больше, чем обычно, просто чтобы насолить ему. Опомнился я лишь на следующее утро в его квартире в Линкольнз-инн. Я был весь в крови. Но сам я не был ранен. Кровь была не моя.
Кассандра села, прижимая к груди подушку.
– О Господи, Филипп!
Продолжая смотреть прямо перед собой, Риордан заговорил медленно, тщательно подбирая слова. Ему было крайне важно, чтобы она все поняла правильно.
– Я пытался убить человека, разбив об него бутылку. Оливер остановил меня. Его я тоже поранил. Он заплатил семье пострадавшего, чтобы они не поднимали шума. Тот человек не умер, но еле выкарабкался. Дело осталась без последствий.
– О, нет, я этому не верю!
Кассандра склонилась над ним и заставила посмотреть на себя.
– Как бы ты ни был пьян, ты не мог этого сделать. Ты на такое просто не способен.
– Я это сделал. Вне всякого сомнения.
– Ты этого не делал.
Нетерпеливо отмахнувшись от нее, Риордан сел и перебросил ноги через край кровати. Кассандра встала на колени в постели и села, откинувшись на пятки. По-прежнему прижимая к груди подушку, она уставилась на его неподвижную спину.
– Ты хотела знать, что заставило меня бросить пить. Я сказал тебе правду. Все так и было, нравится тебе это или нет. Можешь мне поверить.
Она упрямо покачала головой. Ей было все равно, рассердится он или нет.
– Я никогда, ни за что не поверю, будто ты пытался кого-то убить. Я видела тебя и трезвым, и пьяным, и я точно знаю: ты на такое не способен.
Риордан оглянулся на нее.
– Спасибо тебе за веру, Касс, хотя она слепа. Ты даже представить себе не можешь, как много она для меня значит.
– Это не вера, а обыкновенный здравый смысл.
Кассандра на коленях подползла к нему и обняла за плечи, не обращая внимания на досадливый вздох. Пусть себе верит во что хочет, но и она имеет такое право.
– Значит, ты изменил свой образ жизни из благодарности Оливеру за то, что он спас тебя от неприятностей, так?
На этот раз он расслышал в ее голосе нотку недоверия, которая неприятно удивила его и заставила поморщиться.
– Что-то в этом роде. Только мне было уже не четырнадцать лет, и я больше не ждал от него чудес. Мне хватило ума понять, что встреча наша не была случайной, после того, как друзья отца предложили мне баллотироваться в парламент.
– Ты хочешь сказать, что он с самого начала… завербовал тебя? Чтобы ты работал на него, добывал нужные ему сведения?
– Можно и так сказать. У меня уже было готовое прикрытие – репутация пьяницы и распутника. Замысел состоял в том, чтобы завязать знакомства среди радикалов вроде Уэйда. Я должен был изображать беспутного роялиста, распространять ложные слухи и в то же время стараться разузнать как можно больше о «Революционном братстве» или «Друзьях народа». Это сработало, но только отчасти. Нам нужен был кто-то, кто смог бы подобраться ближе.
– Я?
– Ты.
Он взял ее за руку.
– Я знаю, Касс, тебе не нравится Оливер, и, по совести, не могу тебя в этом винить, но… я хотел бы, чтобы ты увидела его моими глазами. Это может показаться невероятным, но по прошествии стольких лет он по-прежнему видит во мне живую душу, которую надо сберечь, и хочет, чтобы я совершил в этой жизни нечто достойное.
– Мне это вовсе не кажется невероятным. Риордан ее почти не слушал.
– Никто не знает меня лучше, чем он. И, несмотря на все его недостатки, он все-таки худо-бедно заменил мне отца. Никакого другого отца у меня никогда не было и не будет.
– Ив чем же состоят его недостатки? – не удержавшись, спросила Кассандра.
– Однобокость. Преданность короне, граничащая с фанатизмом.
«Холодность, бесчувственность, нетерпимость», – перечислила она мысленно, но вслух сказала:
– Ты все еще любишь его, правда?
– Да. Для меня он – что-то вроде якоря. Он придает смысл моему существованию.
В комнате было тепло, но Кассандре вдруг стало зябко и неуютно. Ей больше не хотелось говорить о Куинне. Откинувшись на постели, она натянула на себя простыню до самого подбородка.
– Солнце уже почти взошло. Иди ко мне.
Он лег рядом и обнял ее. Она крепче прижалась к нему, и они обменялись неторопливым поцелуем на сон грядущий.
– Жаль, что мы не знали друг друга, когда были детьми, – прошептала Кассандра.
– А мне не жаль. Я мог бы тебя обидеть, не дай Бог.
Она зевнула.
– Нет, ты бы не стал меня обижать. Мы бы стали лучшими друзьями и все делали вместе. Ты бы меня защищал, а я могла бы тебя утешить. И тогда ни один из нас не страдал бы от одиночества.
В эту минуту Риордан чуть было не признался: «Я так люблю тебя, Касс». Он закрыл глаза, прислушиваясь к ее тихому дыханию. Оба они заснули с мыслью о том, что сделает Куинн, когда узнает, что они поженились.
* * *
В «Розе с шипами» Кассандра и Риордан прожили три дня, прекрасно понимая, какими шуточками будут награждать их друзья, когда узнают, что за все это время они почти не покидали спальни. Но им все было нипочем. Им Вовсе не хотелось осматривать живописные окрестности. Лучше всего им было в постели, хотя отнюдь не только плотская страсть держала их в счастливом уединении. Не признаваясь в этом друг другу, оба понимали, что пользуются краткими часами, украденными у суровой действительности, и хотели насладиться своим ворованным счастьем, ни на что не отвлекаясь. Оба сознавали, что очень скоро придется расплачиваться за воровство. Поэтому Адрианов вал и живописный залив Солуэй-Ферт так и остались неосмотренными, однако три дня промелькнули в один миг и утекли, как вода сквозь пальцы.
Для Кассандры они стали счастливейшими в ее жизни. Никогда прежде она не была окружена такой заботой и вниманием. Риордан обращался с ней как с бесценным сокровищем. Она еще не чувствовала себя любимой (пока еще нет), но понимала, что время для этого еще не пришло. Только одна тучка омрачила ее счастье. В последний вечер Риордан написал письмо Клодии.
– Ты пишешь Куинну? – спросила она, встретив восход луны над прудом и вернувшись в дом.
– Нет.
Она положила на стол рядом с ним свежесорванную розу.
– Родителям?
Он покачал головой.
Кассандра перестала задавать вопросы, запоздало сообразив, что это не ее дело. Она вновь вернулась к дверям и остановилась. Риордан поднял голову.
– Помнишь женщину, которую мы встретили в опере?
Она едва не рассмеялась вслух, хотя ей было совсем не смешно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50