Она сумела сдержаться и не застонать вслух, но на большее у нее не хватило воли: она ответила ему встречным движением языка, когда он этого потребовал, и затрепетала, когда он втянул его к себе в рот и легонько укусил.
– Тебе ведь это не нравится, не правда ли? Это ведь пытка, верно, Касс? – глухо пробормотал Риордан.
Его нетерпеливые губы вновь нашли ее рот и погрузились в теплую влажную глубину, не дожидаясь ответа. Он чувствовал, что она теряет самообладание, в точности как прошлым вечером. Изначально он не собирался заходить так далеко, но сейчас его раскрытая ладонь с растопыренными пальцами невольно поползла вверх и обхватила ее грудь. Она не оказала сопротивления, и это разожгло его еще больше. «Сейчас я остановлюсь, – пообещал себе Риордан, – вот сейчас, через минутку, когда она… когда они…»
– Филипп!
Он замер. Кассандра зажмурила глаза крепко-накрепко и резко отдернула голову, прижимая обе руки к груди.
Он что-то хотел сказать ей, но в эту минуту нужные слова никак не шли ему в голову. Закрывая ее своим телом от пылающего яростью взгляда Куинна, Риордан повернулся лицом к своему старому наставнику:
– Ничего не говори, Оливер. Вина целиком лежит на мне. Мисс Мерлин… Она просто… сидела в карете. Голосом, слышным лишь ей одной, он добавил:
– И для меня это оказалось слишком сильным искушением.
Слава Богу, он не смотрел на нее, пока вылезал из кареты! Чертовски великодушно с его стороны.
Изможденное, обычно бесцветное лицо Куинна сделалось ярко-красным от возмущения.
– В таком случае извинись перед ней, черт тебя побери, и дай ей наконец уехать! – прорычал он сквозь стиснутые зубы.
– Я так и сделаю. Мисс…
– В этом нет необходимости, – проговорила Кассандра дрожащим полушепотом, заставившим его умолкнуть. – Мы с мистером Риорданом просто… улаживали условия пари.
Она гордо вскинула голову, но голос ее стал еще тише.
– Я проиграла.
При этом она не мигая посмотрела прямо на него. Риордан мог лишь догадываться, каких усилий ей это стоило. Лицо у нее было несчастное, просто убитое, и он не ощутил никакого торжества, услыхав ее признание.
В глазах Куинна, перебегавших с его лица на ее и обратно, гнев начал уступать место тревоге. Обойдя Риордана, он со стуком захлопнул дверцу кареты.
– Отвезите ее домой, Трипп! – крикнул он терпеливому вознице.
Экипаж дернулся вперед, и невидимая нить, которая связывала взгляды Кассандры и Риордана, оборвалась.
Не двигаясь с места, Риордан проводил карету взглядом, пока она не скрылась за углом. Топот копыт и скрип колес все еще отдавались у него в ушах. Он по-прежнему ощущал языком вкус ее поцелуя, кожа ладони хранила воспоминание о ее бархатистом горле. Она заявила, что не боится его, и он был этому чрезвычайно рад. Больше всего на свете ему хотелось бы сказать то же самое о себе, но, по чистой совести, он не мог этого сделать. Он не просто боялся ее, он был в ужасе.
4.
– Нy хорошо, бабушка, раз вы так настаиваете, я сыграю.
Леди Клодия Харвеллин рассмеялась, признавая свое поражение, и грациозно опустилась на табурет у клавикордов. Бросив веселый взгляд на Риордана, она начала играть. Ее руки с длинными точеными пальцами уверенно порхали над клавиатурой.
Риордан с наслаждением откинулся на обитую атласом спинку диванчика-визави в лучшей гостиной Харвеллинов и испустил блаженный вздох. Ничто на свете не доставляло ему такого наслаждения, как возможность тихо и мирно провести часок в обществе очаровательной Клодии, любуясь ею под успокаивающие звуки музыки. За прошедшие месяцы эти редкие домашние вечера стали для него приютом отдохновения, истинным благословением Божьим. Здесь можно было укрыться от мишурной карусели большого света, на которой он вынужден был бессмысленно кружиться день за днем. Здесь он мог быть самим собой, подумал Риордан, с удовольствием потягивая чай из чашки тончайшего полупрозрачного фарфора. Да, это именно то, что ему нужно. Тишина, покой. Утонченная культура. Общество людей, любящих музыку, читающих книги, обсуждающих философские проблемы.
Какая жестокая насмешка: как раз в тот период, когда проявилась созерцательная сторона его натуры, когда он начал познавать себя и свои подлинные потребности, обстоятельства вынуждали его тратить драгоценное время, прикидываясь никчемным гулякой. И все только для того, чтобы расквитаться с Куинном! Но он был в долгу перед старым другом и не мог нарушить данное слово. Такая мысль ни разу не приходила ему в голову.
Он поставил чашку на изящный чайный столик в стиле рококо и откинулся на спинку дивана, разглядывая сквозь полуприкрытые веки золотисто-каштановые волосы и безупречную кожу Клодии Харвеллин, ее женственную, вполне созревшую фигуру.
Ей было двадцать четыре года, и она уже вовсю скользила под гору к той опасной черте, которую стоит только пересечь, чтобы девушку начали называть старой девой. Однако ужасная перспектива, казалось, ничуть ее не тревожила. Клодия любила повторять, что ждет идеального мужчину, и Риордану приятно было думать, что он и есть этот самый мужчина, хотя они не обменялись обещаниями и даже ни разу не заговорили друг с другом о свадьбе.
Они познакомились на домашней вечеринке в Норфолке около года назад в один из тех редких выходных, когда Риордан был трезв, и Клодия ему сразу понравилась. Разумеется, она была хороша собой, но еще больше его привлекло и поразило исходившее от нее ощущение спокойной уверенности в себе. Он увидел перед собой женщину, которая знала себе цену и была довольна своим положением, – редкостное качество, которое ему почти не встречалось в людях. В сочетании с острым, и при этом тонким, ироничным умом это удивительное внутреннее спокойствие делало ее неотразимой; в первый же вечер Риордан решил, что нашел женщину своей мечты.
Однако до сих пор ему мало чего удалось добиться своими ухаживаниями. Успех более чем скромен, подумал Риордан с горькой усмешкой, сплетая пальцы домиком под подбородком, чтобы удобнее было за ней наблюдать. Разгульная жизнь, которую он вел на протяжении десятка лет, внезапно закончилась однажды вечером десять месяцев назад, и с тех пор его беспутство стало лишь умело разыгранным спектаклем. Клодия была в числе тех немногих (их можно было пересчитать по пальцам), кто знал о происшедшим с ним превращении; тем не менее она не выказала ни малейшей склонности как-то углубить сложившиеся между ними дружеские, чисто платонические отношения.
Его бесила ее холодноватая отстраненность: ведь он видел в ней безупречную женщину – красивую, блестяще образованную, умную, утонченную. Словом, идеальную жену для честолюбивого молодого политика. Как только его долг Куинну будет заплачен, решил Риордан, он начнет ухаживать за нею открыто, и ей придется капитулировать. В этом у него не было сомнений. Она упряма, но он ее переупрямит. Он сломит ее сопротивление правильной осадой, если не удастся взять крепость штурмом, он будет преследовать ее до тех пор, пока она не капитулирует и не даст согласия выйти за него замуж.
Взгляд Риордана лениво прошелся по элегантной, прекрасно отделанной гостиной. Во всех деталях обстановки угадывались свойственные Клодии тонкий вкус, изящество и чувство меры. Леди Алисия, бабушка Клодии, мирно задремала под музыку в своем кресле. Однако спину она держала по-прежнему прямо и, разумеется, не способна была на вульгарное похрапывание. Боже упаси! Старая леди скорее согласилась бы съесть тарелку червей, чем допустить нечто подобное.
Риордану вдруг пришла в голову праздная мысль: достаточно взглянуть на аристократические черты и тонкую, как пергамент, с проступающими голубыми жилками кожу леди Алисии, подумал он, чтобы понять, как будет выглядеть ее внучка через пятьдесят лет. Гордое, породистое лицо, утонченное и слегка надменное.
Отец Клодии, сидевший на софе, отличался такой же царственной осанкой, хотя величественность в его лице была не столь ярко выражена. Возможно, это объяснялось слабостью здоровья. С раннего детства лорд Уинстон страдал болезнью сердца, что, впрочем, не помешало ему пережить свою жену (хотя она была много моложе и крепче здоровьем) уже на добрых десять лет. Вероятно, по зрелом размышлении решил Риордан, этому способствовал тот факт, что лорд Уинстон не растрачивал свои силы на ублажение телесных нужд, а направлял их в русло умственной деятельности. Клодия, благодарение Богу, была не столь последовательна в стремлении жить одной только головой, хотя рассудительность, безусловно, унаследовала от отца.
Неожиданно для самого себя Риордан потер все еще слегка ноющую челюсть и начал думать о Кассандре Мерлин. Какую противоположность друг другу являли собой две эти женщины! Он попытался представить себе Клодию настолько разъяренной, чтобы ударить его (или кого бы то ни было) кулаком, и вынужден был признать, что это невозможно. Сама эта мысль показалась ему смехотворной. Клодия была настоящей леди до мозга костей, и ему очень хотелось связать свою судьбу именно с нею. Женщин, подобных Касс Мерлин, он знал столько, что ему бы жизни не хватило, чтобы их пересчитать, причем начать пришлось бы со своих ближайших родственниц. Никчемные, пустоголовые создания, прожигающие жизнь в погоне за удовольствиями. Он больше не хотел иметь ничего общего с ними и с нетерпением ждал того дня, когда навязанный ему «роман» с мисс Мерлин можно будет считать законченным.
И все же весь остаток дня ему не удавалось выбросить из головы мысли о ней. Все время, пока Оливер читал ему длиннейшую нотацию о том, как опасно давать волю своим плотским порывам, Риордан думал о ней, вспоминал ее лицо, каким оно было за минуту до того, как захлопнулась дверца кареты. Именно такого рода женщин он хотел избегать, но в Касс (помимо очевидно и бесспорно ослепительной внешности) было что-то неуловимое… какое-то хрупкое, израненное, но не сломленное достоинство, которое ему хотелось уберечь от новых ударов.
Это представлялось совершенно нелепым: если верить дошедшим до него сведениям, защищать было просто нечего. И вообще, судя по всему, она могла сама постоять за себя. Наверное, все дело в том, что, будучи еще такой молодой, она по их с Куинном настоянию готовилась вступить в очень серьезную и опасную игру. Неудивительно, что он чувствует себя отчасти ответственным за нее.
Он вспомнил, как она выглядела в этот день у него в библиотеке, как сидела, выпрямившись и стараясь сохранить самообладание, пока по комнате эхом прокатывались бездумно жестокие слова Оливера. В ее невероятных серых глазах сквозила боль. Только теперь Риордан понял, насколько сильно ему тогда хотелось подойти к ней, утешить ее, защитить. Как бы она поступила, если бы он это сделал? Наверное, отшатнулась бы. Или, по крайней мере, посмотрела бы на него с упреком. Она не приняла бы его жалости.
А вот что могло бы произойти, если бы Куинн не прервал сцену в карете на самом интересном месте? Мысленным взором Риордан видел, как он закрывает дверцу кареты, чтобы их никто не видел и не беспокоил. Она бы позволила ему любые ласки (в этом он был уверен), но он непременно стал бы спрашивать ее разрешения перед каждой новой вольностью. «Можно мне тронуть тебя здесь, Касс?» «Ах, как мило…» «Позволь мне поцеловать тебя там…» Он выбрал бы шпильки из ее волос, чтобы ощутить их шелковистую прохладу и посмотреть, как они рассыплются по плечам, полюбовался бы поразительным контрастом черных как смоль кудрей и белой-белой кожи. А потом провел бы кончиками пальцев по ее губам, соблазнительно припухшим от его поцелуев, и она со вздохом произнесла бы его имя, как вчера вечером. Она отвечала бы «да» на все его желания. Под его поцелуями она бы…
– Я сказала, что бабушка собирается идти спать, Филипп. Разве вы не хотите пожелать ей доброй ночи?
Он с виноватой поспешностью вскочил на ноги и откашлялся.
– Да-да, конечно. Всегда рад вас видеть, леди Алисия. Доброй ночи.
Риордан взял протянутую ему высохшую пергаментную руку и поднес ее к губам, мысленно спрашивая себя, Долго ли он так просидел, даже не заметив, что музыка смолкла, а люди заговорили, обращаясь к нему.
– Я немного устал; пожалуй, я тоже поднимусь к себе, – решил лорд Уинстон, нащупывая трость, которую всегда держал под боком. – Надеюсь, Филипп, вы скоро снова нас навестите. Беседа с вами всегда доставляет мне удовольствие. И в следующий раз непременно напомните мне, чтобы я дал вам тот трактат о реформе уголовного законодательства.
– Непременно напомню, сэр. Спокойной ночи.
Они пожали друг другу руки, и лорд Уинстон медленно вышел из гостиной следом за матерью. В холле, как совершенно точно было известно Риордану, уже дожидался дворецкий, чтобы препроводить его светлость наверх в его опочивальню. Слава Богу, в который уж раз подумал Риордан, что старшие Харвеллины так редко выбираются в свет; иначе им обязательно стала бы известна его репутация, и они запретили бы Клодии с ним встречаться. А пока что они видят в нем молодого и богатого члена парламента с хорошими связями, не проявляющего, к счастью, опасных поползновений порвать с вигами . Поэтому он был желанным гостем в их доме.
– Спасибо за напоминание! У меня, Филипп, тоже есть для вас книга. Она здесь, в моей рабочей корзинке. Сто лет собираюсь ее вернуть вам.
– Потом вернете. Я хочу поговорить с вами, Клодия.
Она подняла на него взгляд, ее лицо стало серьезным.
– У вас усталый вид. Я это еще раньше заметила. Ваши мысли витали где-то далеко.
– Нет, у меня все в порядке.
Клодия подошла к нему, подняла руку и коснулась его щеки. Неожиданная ласка удивила его. Риордан был не из тех, кто упускает подвернувшуюся возможность, поэтому он схватил ее руку и поцеловал, а потом крепко сжал и не отпускал все время, пока говорил.
– Я хотел бы предупредить вас заранее, пока кто-нибудь из записных доброхотов не поделился с вами сплетнями. Некоторое время я буду связан… с одной женщиной. У нее довольно скандальная репутация. Мне очень жаль.
– О, бедный Филипп! Неужели опять? Как это должно быть утомительно для вас.
Она сочувственно улыбнулась. Ни капли ревности! Это его раздосадовало.
– Ничего страшного. Просто я предвижу, что на сей раз мой предполагаемый роман будет несколько более громким, чем обычно.
С невольным чувством стыда Риордан понял, что пытается заставить ее ревновать.
– Полагаю, она очень хороша собой? – спросила Клодия.
– Страшна, как дикобраз, – усмехнулся он.
– То же самое вы говорили об оперной певице, которую мистер Куинн подозревал в шпионстве.
– Но она и вправду была уродиной!
– Филипп, я же ее видела.
– О! – Он опять поцеловал ее руку. – Вам в самом деле все равно! В вашем каменном сердце просто нет места ревности.
Клодия задумчиво прищурилась.
– Нет, – согласилась она после минутного размышления. – Пожалуй, для ревности там места нет. Но ведь это не имело бы никакого смысла, верно? Если бы вы всерьез увлеклись другой женщиной, тут уж ничем нельзя было бы помочь. А начинать волноваться, пока этого не случилось, по-моему, просто неразумие.
– Ваша логика безупречна, как всегда, моя дорогая. Именно поэтому она так меня и бесит.
– Вот глупый! – Она отняла у него руку. – Уже поздно, Филипп. Позвольте мне вернуть вам вашу книгу. Вам пора уходить.
Риордан вздохнул, признавая свое поражение. Клодия подошла к столу, на котором стояла ее рабочая корзинка, и принялась рыться в ней, пока не нашла тоненький томик, переплетенный в красный сафьян. Риордан с улыбкой узнал переплет: это был его английский экземпляр «Общественного договора».
– Что вы об этом думаете? – спросил он.
Вопрос был совершенно излишним: Клодия всегда, не дожидаясь, пока ее спросят, говорила, что она думает о каждой прочитанной книге.
– Очень волнующее чтение, но скорее для души, чем для ума.
– В ваших устах это звучит как смертный приговор.
– Тон задает первая фраза, – продолжала она, не обратив внимания на его реплику. – «Человек рождается свободным, и повсюду он в цепях». Мне всегда претила такая склонность к громким эффектам. И я никак не могу согласиться с его основной посылкой: он утверждает, что человек в своем естественном состоянии кроток и даже робок. Я скорее склонна поверить Гоббсу , когда он говорит, что люди по природе своей эгоистичны и аморальны. Отсюда следует абсурдность самой идеи общественного договора. Революция во Франции красноречиво свидетельствует о том, что толпа не может управлять собой.
Она продолжала говорить, пока Риордан внимательно слушал, кивая, когда был с ней согласен, и хмурясь, когда ее слова вызывали у него возражения. Однако в конце концов он потерял нить разговора и сосредоточился на том, как движутся ее губы при каждом слове. У нее был красивый ротик. Бывали случаи, когда Клодия позволила ему себя поцеловать, но он знал, что злоупотреблять удачей не следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Тебе ведь это не нравится, не правда ли? Это ведь пытка, верно, Касс? – глухо пробормотал Риордан.
Его нетерпеливые губы вновь нашли ее рот и погрузились в теплую влажную глубину, не дожидаясь ответа. Он чувствовал, что она теряет самообладание, в точности как прошлым вечером. Изначально он не собирался заходить так далеко, но сейчас его раскрытая ладонь с растопыренными пальцами невольно поползла вверх и обхватила ее грудь. Она не оказала сопротивления, и это разожгло его еще больше. «Сейчас я остановлюсь, – пообещал себе Риордан, – вот сейчас, через минутку, когда она… когда они…»
– Филипп!
Он замер. Кассандра зажмурила глаза крепко-накрепко и резко отдернула голову, прижимая обе руки к груди.
Он что-то хотел сказать ей, но в эту минуту нужные слова никак не шли ему в голову. Закрывая ее своим телом от пылающего яростью взгляда Куинна, Риордан повернулся лицом к своему старому наставнику:
– Ничего не говори, Оливер. Вина целиком лежит на мне. Мисс Мерлин… Она просто… сидела в карете. Голосом, слышным лишь ей одной, он добавил:
– И для меня это оказалось слишком сильным искушением.
Слава Богу, он не смотрел на нее, пока вылезал из кареты! Чертовски великодушно с его стороны.
Изможденное, обычно бесцветное лицо Куинна сделалось ярко-красным от возмущения.
– В таком случае извинись перед ней, черт тебя побери, и дай ей наконец уехать! – прорычал он сквозь стиснутые зубы.
– Я так и сделаю. Мисс…
– В этом нет необходимости, – проговорила Кассандра дрожащим полушепотом, заставившим его умолкнуть. – Мы с мистером Риорданом просто… улаживали условия пари.
Она гордо вскинула голову, но голос ее стал еще тише.
– Я проиграла.
При этом она не мигая посмотрела прямо на него. Риордан мог лишь догадываться, каких усилий ей это стоило. Лицо у нее было несчастное, просто убитое, и он не ощутил никакого торжества, услыхав ее признание.
В глазах Куинна, перебегавших с его лица на ее и обратно, гнев начал уступать место тревоге. Обойдя Риордана, он со стуком захлопнул дверцу кареты.
– Отвезите ее домой, Трипп! – крикнул он терпеливому вознице.
Экипаж дернулся вперед, и невидимая нить, которая связывала взгляды Кассандры и Риордана, оборвалась.
Не двигаясь с места, Риордан проводил карету взглядом, пока она не скрылась за углом. Топот копыт и скрип колес все еще отдавались у него в ушах. Он по-прежнему ощущал языком вкус ее поцелуя, кожа ладони хранила воспоминание о ее бархатистом горле. Она заявила, что не боится его, и он был этому чрезвычайно рад. Больше всего на свете ему хотелось бы сказать то же самое о себе, но, по чистой совести, он не мог этого сделать. Он не просто боялся ее, он был в ужасе.
4.
– Нy хорошо, бабушка, раз вы так настаиваете, я сыграю.
Леди Клодия Харвеллин рассмеялась, признавая свое поражение, и грациозно опустилась на табурет у клавикордов. Бросив веселый взгляд на Риордана, она начала играть. Ее руки с длинными точеными пальцами уверенно порхали над клавиатурой.
Риордан с наслаждением откинулся на обитую атласом спинку диванчика-визави в лучшей гостиной Харвеллинов и испустил блаженный вздох. Ничто на свете не доставляло ему такого наслаждения, как возможность тихо и мирно провести часок в обществе очаровательной Клодии, любуясь ею под успокаивающие звуки музыки. За прошедшие месяцы эти редкие домашние вечера стали для него приютом отдохновения, истинным благословением Божьим. Здесь можно было укрыться от мишурной карусели большого света, на которой он вынужден был бессмысленно кружиться день за днем. Здесь он мог быть самим собой, подумал Риордан, с удовольствием потягивая чай из чашки тончайшего полупрозрачного фарфора. Да, это именно то, что ему нужно. Тишина, покой. Утонченная культура. Общество людей, любящих музыку, читающих книги, обсуждающих философские проблемы.
Какая жестокая насмешка: как раз в тот период, когда проявилась созерцательная сторона его натуры, когда он начал познавать себя и свои подлинные потребности, обстоятельства вынуждали его тратить драгоценное время, прикидываясь никчемным гулякой. И все только для того, чтобы расквитаться с Куинном! Но он был в долгу перед старым другом и не мог нарушить данное слово. Такая мысль ни разу не приходила ему в голову.
Он поставил чашку на изящный чайный столик в стиле рококо и откинулся на спинку дивана, разглядывая сквозь полуприкрытые веки золотисто-каштановые волосы и безупречную кожу Клодии Харвеллин, ее женственную, вполне созревшую фигуру.
Ей было двадцать четыре года, и она уже вовсю скользила под гору к той опасной черте, которую стоит только пересечь, чтобы девушку начали называть старой девой. Однако ужасная перспектива, казалось, ничуть ее не тревожила. Клодия любила повторять, что ждет идеального мужчину, и Риордану приятно было думать, что он и есть этот самый мужчина, хотя они не обменялись обещаниями и даже ни разу не заговорили друг с другом о свадьбе.
Они познакомились на домашней вечеринке в Норфолке около года назад в один из тех редких выходных, когда Риордан был трезв, и Клодия ему сразу понравилась. Разумеется, она была хороша собой, но еще больше его привлекло и поразило исходившее от нее ощущение спокойной уверенности в себе. Он увидел перед собой женщину, которая знала себе цену и была довольна своим положением, – редкостное качество, которое ему почти не встречалось в людях. В сочетании с острым, и при этом тонким, ироничным умом это удивительное внутреннее спокойствие делало ее неотразимой; в первый же вечер Риордан решил, что нашел женщину своей мечты.
Однако до сих пор ему мало чего удалось добиться своими ухаживаниями. Успех более чем скромен, подумал Риордан с горькой усмешкой, сплетая пальцы домиком под подбородком, чтобы удобнее было за ней наблюдать. Разгульная жизнь, которую он вел на протяжении десятка лет, внезапно закончилась однажды вечером десять месяцев назад, и с тех пор его беспутство стало лишь умело разыгранным спектаклем. Клодия была в числе тех немногих (их можно было пересчитать по пальцам), кто знал о происшедшим с ним превращении; тем не менее она не выказала ни малейшей склонности как-то углубить сложившиеся между ними дружеские, чисто платонические отношения.
Его бесила ее холодноватая отстраненность: ведь он видел в ней безупречную женщину – красивую, блестяще образованную, умную, утонченную. Словом, идеальную жену для честолюбивого молодого политика. Как только его долг Куинну будет заплачен, решил Риордан, он начнет ухаживать за нею открыто, и ей придется капитулировать. В этом у него не было сомнений. Она упряма, но он ее переупрямит. Он сломит ее сопротивление правильной осадой, если не удастся взять крепость штурмом, он будет преследовать ее до тех пор, пока она не капитулирует и не даст согласия выйти за него замуж.
Взгляд Риордана лениво прошелся по элегантной, прекрасно отделанной гостиной. Во всех деталях обстановки угадывались свойственные Клодии тонкий вкус, изящество и чувство меры. Леди Алисия, бабушка Клодии, мирно задремала под музыку в своем кресле. Однако спину она держала по-прежнему прямо и, разумеется, не способна была на вульгарное похрапывание. Боже упаси! Старая леди скорее согласилась бы съесть тарелку червей, чем допустить нечто подобное.
Риордану вдруг пришла в голову праздная мысль: достаточно взглянуть на аристократические черты и тонкую, как пергамент, с проступающими голубыми жилками кожу леди Алисии, подумал он, чтобы понять, как будет выглядеть ее внучка через пятьдесят лет. Гордое, породистое лицо, утонченное и слегка надменное.
Отец Клодии, сидевший на софе, отличался такой же царственной осанкой, хотя величественность в его лице была не столь ярко выражена. Возможно, это объяснялось слабостью здоровья. С раннего детства лорд Уинстон страдал болезнью сердца, что, впрочем, не помешало ему пережить свою жену (хотя она была много моложе и крепче здоровьем) уже на добрых десять лет. Вероятно, по зрелом размышлении решил Риордан, этому способствовал тот факт, что лорд Уинстон не растрачивал свои силы на ублажение телесных нужд, а направлял их в русло умственной деятельности. Клодия, благодарение Богу, была не столь последовательна в стремлении жить одной только головой, хотя рассудительность, безусловно, унаследовала от отца.
Неожиданно для самого себя Риордан потер все еще слегка ноющую челюсть и начал думать о Кассандре Мерлин. Какую противоположность друг другу являли собой две эти женщины! Он попытался представить себе Клодию настолько разъяренной, чтобы ударить его (или кого бы то ни было) кулаком, и вынужден был признать, что это невозможно. Сама эта мысль показалась ему смехотворной. Клодия была настоящей леди до мозга костей, и ему очень хотелось связать свою судьбу именно с нею. Женщин, подобных Касс Мерлин, он знал столько, что ему бы жизни не хватило, чтобы их пересчитать, причем начать пришлось бы со своих ближайших родственниц. Никчемные, пустоголовые создания, прожигающие жизнь в погоне за удовольствиями. Он больше не хотел иметь ничего общего с ними и с нетерпением ждал того дня, когда навязанный ему «роман» с мисс Мерлин можно будет считать законченным.
И все же весь остаток дня ему не удавалось выбросить из головы мысли о ней. Все время, пока Оливер читал ему длиннейшую нотацию о том, как опасно давать волю своим плотским порывам, Риордан думал о ней, вспоминал ее лицо, каким оно было за минуту до того, как захлопнулась дверца кареты. Именно такого рода женщин он хотел избегать, но в Касс (помимо очевидно и бесспорно ослепительной внешности) было что-то неуловимое… какое-то хрупкое, израненное, но не сломленное достоинство, которое ему хотелось уберечь от новых ударов.
Это представлялось совершенно нелепым: если верить дошедшим до него сведениям, защищать было просто нечего. И вообще, судя по всему, она могла сама постоять за себя. Наверное, все дело в том, что, будучи еще такой молодой, она по их с Куинном настоянию готовилась вступить в очень серьезную и опасную игру. Неудивительно, что он чувствует себя отчасти ответственным за нее.
Он вспомнил, как она выглядела в этот день у него в библиотеке, как сидела, выпрямившись и стараясь сохранить самообладание, пока по комнате эхом прокатывались бездумно жестокие слова Оливера. В ее невероятных серых глазах сквозила боль. Только теперь Риордан понял, насколько сильно ему тогда хотелось подойти к ней, утешить ее, защитить. Как бы она поступила, если бы он это сделал? Наверное, отшатнулась бы. Или, по крайней мере, посмотрела бы на него с упреком. Она не приняла бы его жалости.
А вот что могло бы произойти, если бы Куинн не прервал сцену в карете на самом интересном месте? Мысленным взором Риордан видел, как он закрывает дверцу кареты, чтобы их никто не видел и не беспокоил. Она бы позволила ему любые ласки (в этом он был уверен), но он непременно стал бы спрашивать ее разрешения перед каждой новой вольностью. «Можно мне тронуть тебя здесь, Касс?» «Ах, как мило…» «Позволь мне поцеловать тебя там…» Он выбрал бы шпильки из ее волос, чтобы ощутить их шелковистую прохладу и посмотреть, как они рассыплются по плечам, полюбовался бы поразительным контрастом черных как смоль кудрей и белой-белой кожи. А потом провел бы кончиками пальцев по ее губам, соблазнительно припухшим от его поцелуев, и она со вздохом произнесла бы его имя, как вчера вечером. Она отвечала бы «да» на все его желания. Под его поцелуями она бы…
– Я сказала, что бабушка собирается идти спать, Филипп. Разве вы не хотите пожелать ей доброй ночи?
Он с виноватой поспешностью вскочил на ноги и откашлялся.
– Да-да, конечно. Всегда рад вас видеть, леди Алисия. Доброй ночи.
Риордан взял протянутую ему высохшую пергаментную руку и поднес ее к губам, мысленно спрашивая себя, Долго ли он так просидел, даже не заметив, что музыка смолкла, а люди заговорили, обращаясь к нему.
– Я немного устал; пожалуй, я тоже поднимусь к себе, – решил лорд Уинстон, нащупывая трость, которую всегда держал под боком. – Надеюсь, Филипп, вы скоро снова нас навестите. Беседа с вами всегда доставляет мне удовольствие. И в следующий раз непременно напомните мне, чтобы я дал вам тот трактат о реформе уголовного законодательства.
– Непременно напомню, сэр. Спокойной ночи.
Они пожали друг другу руки, и лорд Уинстон медленно вышел из гостиной следом за матерью. В холле, как совершенно точно было известно Риордану, уже дожидался дворецкий, чтобы препроводить его светлость наверх в его опочивальню. Слава Богу, в который уж раз подумал Риордан, что старшие Харвеллины так редко выбираются в свет; иначе им обязательно стала бы известна его репутация, и они запретили бы Клодии с ним встречаться. А пока что они видят в нем молодого и богатого члена парламента с хорошими связями, не проявляющего, к счастью, опасных поползновений порвать с вигами . Поэтому он был желанным гостем в их доме.
– Спасибо за напоминание! У меня, Филипп, тоже есть для вас книга. Она здесь, в моей рабочей корзинке. Сто лет собираюсь ее вернуть вам.
– Потом вернете. Я хочу поговорить с вами, Клодия.
Она подняла на него взгляд, ее лицо стало серьезным.
– У вас усталый вид. Я это еще раньше заметила. Ваши мысли витали где-то далеко.
– Нет, у меня все в порядке.
Клодия подошла к нему, подняла руку и коснулась его щеки. Неожиданная ласка удивила его. Риордан был не из тех, кто упускает подвернувшуюся возможность, поэтому он схватил ее руку и поцеловал, а потом крепко сжал и не отпускал все время, пока говорил.
– Я хотел бы предупредить вас заранее, пока кто-нибудь из записных доброхотов не поделился с вами сплетнями. Некоторое время я буду связан… с одной женщиной. У нее довольно скандальная репутация. Мне очень жаль.
– О, бедный Филипп! Неужели опять? Как это должно быть утомительно для вас.
Она сочувственно улыбнулась. Ни капли ревности! Это его раздосадовало.
– Ничего страшного. Просто я предвижу, что на сей раз мой предполагаемый роман будет несколько более громким, чем обычно.
С невольным чувством стыда Риордан понял, что пытается заставить ее ревновать.
– Полагаю, она очень хороша собой? – спросила Клодия.
– Страшна, как дикобраз, – усмехнулся он.
– То же самое вы говорили об оперной певице, которую мистер Куинн подозревал в шпионстве.
– Но она и вправду была уродиной!
– Филипп, я же ее видела.
– О! – Он опять поцеловал ее руку. – Вам в самом деле все равно! В вашем каменном сердце просто нет места ревности.
Клодия задумчиво прищурилась.
– Нет, – согласилась она после минутного размышления. – Пожалуй, для ревности там места нет. Но ведь это не имело бы никакого смысла, верно? Если бы вы всерьез увлеклись другой женщиной, тут уж ничем нельзя было бы помочь. А начинать волноваться, пока этого не случилось, по-моему, просто неразумие.
– Ваша логика безупречна, как всегда, моя дорогая. Именно поэтому она так меня и бесит.
– Вот глупый! – Она отняла у него руку. – Уже поздно, Филипп. Позвольте мне вернуть вам вашу книгу. Вам пора уходить.
Риордан вздохнул, признавая свое поражение. Клодия подошла к столу, на котором стояла ее рабочая корзинка, и принялась рыться в ней, пока не нашла тоненький томик, переплетенный в красный сафьян. Риордан с улыбкой узнал переплет: это был его английский экземпляр «Общественного договора».
– Что вы об этом думаете? – спросил он.
Вопрос был совершенно излишним: Клодия всегда, не дожидаясь, пока ее спросят, говорила, что она думает о каждой прочитанной книге.
– Очень волнующее чтение, но скорее для души, чем для ума.
– В ваших устах это звучит как смертный приговор.
– Тон задает первая фраза, – продолжала она, не обратив внимания на его реплику. – «Человек рождается свободным, и повсюду он в цепях». Мне всегда претила такая склонность к громким эффектам. И я никак не могу согласиться с его основной посылкой: он утверждает, что человек в своем естественном состоянии кроток и даже робок. Я скорее склонна поверить Гоббсу , когда он говорит, что люди по природе своей эгоистичны и аморальны. Отсюда следует абсурдность самой идеи общественного договора. Революция во Франции красноречиво свидетельствует о том, что толпа не может управлять собой.
Она продолжала говорить, пока Риордан внимательно слушал, кивая, когда был с ней согласен, и хмурясь, когда ее слова вызывали у него возражения. Однако в конце концов он потерял нить разговора и сосредоточился на том, как движутся ее губы при каждом слове. У нее был красивый ротик. Бывали случаи, когда Клодия позволила ему себя поцеловать, но он знал, что злоупотреблять удачей не следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50