Не диво, что наши воины не захотели предпринимать новый штурм — они отступили в ужасе, многих рвало, люди кидались к реке, спешили отмыться, пили воду.
— Я вижу, нейстрийцы отступили даже перед трупами, — насмешливо резюмировал Эбль, поправляя сияющую каменьями гривну у горла. — И это те храбрецы, что отбили Шартр. А отряд норманнов по-прежнему остался у них под боком и может стать угрозой в любой миг.
— Вы зря так говорите, граф, — поглаживая бородку, заметил Роберт. — Свое право на славу мы доказали, и поле перед Шартром, где произошла битва, люди уже сейчас величают Лугом Отступления. А вот вы… Вы ведь тоже гневались на нас, что мы не поделились с вами славой. Что ж, холм Лев не так и далеко. И вы уже завтра можете проявить свою доблесть, если атакуете язычников и нанесете им сокрушительное поражение.
Эбль громко расхохотался:
— Клянусь крестом на Голгофе — вот этого я и ждал. Выходит, я не зря гнал свое войско по такой жаре к стенам Шартра. И я обещаю, что не пройдет и двух дней, как я вернусь с победой.
Он хотел сейчас же идти и отдавать распоряжение к сбору, но Эмма резко схватила его за руку.
— Умоляю вас, граф… Окажите любезность — позвольте и мне поехать с вами.
Тут даже Роберт опешил. Недоуменно глядел на племянницу. Да, он хотел, чтобы она проявила внимание к Эблю, но он не ожидал, что это зайдет так далеко и она пожелает еще и уехать с ним. Черт знает что! Никогда не знаешь, что ожидать от этой дикарки. То слышать про Эбля не хочет, то рвется сопровождать его.
Эбль улыбался.
— Конечно, светлейшая госпожа. Это будет великая честь для меня… и величайшая радость. Если, конечно, ваш дядюшка не будет против.
Роберт внимательно глядел в сверкающие глаза Эммы. То, что она предлагала, было ему на руку. Весть о том, что принцесса Робертинов сопровождала помолвленного с англичанкой Эбля, распространится моментально. Только вот что движет этой странной женщиной? Неужели она всерьез решила пленить графа Пуатье? Эбль хорош собой, могуществен… Нет, что-то тут не так. Эмма не похожа на женщину, которой все равно, кем будет ее избранник.
А Эмма думала о вале из трупов людей и животных. Она еще не забыла рассказ Геллона Луарского о таком вале, который соорудил ее Ролло, отбиваясь от английских датчан. А значит, он должен быть на этом холме. И она будет там, где он. Кто знает, как там все обернется…
Поэтому едва Роберт утвердительно кивнул головой, как она тут же отпросилась собираться в дорогу.
— Риульф, мы едем к Ролло, — говорила она, торопливо складывая вещи. — Он на холме Лев — это точно. И мы поедем туда вместе с Эблем. Что бы ни случилось, мне надо быть там, где Ролло, надо постараться пробиться к нему. Может, я смогу бежать от графа Пуатье, может, смогу пробраться к Ролло.
— А вы не опасаетесь этой встречи? — помогая ей, спрашивал Риульф. — Ролло зол на вас, он вам не верит. Что угодно может случиться.
— Пусть! Но я не могу упустить такой возможности. И Ролло поверит мне. Он остановил войско ради меня… Неужели он останется непреклонен, когда я на коленях буду умолять выслушать меня.
В глазах пажа светилось сомнение. Он еще не забыл, в каком состоянии был Ролло, когда решил, что Эмма неверна ему. Отчасти в этом была и его, Риульфа, вина. Он ведь тоже тогда считал Эмму предательницей. Но за время, что он провел с ней в Шартре, он понял, как несправедливо ошибался.
Она всегда была такой — нравилась мужчинам и была ласкова с ними. В Руане это давало повод кривотолкам. Жены скандинавов вели себя иначе. Ролло ревновал ее даже к охраннику Беренгару. А чего стоит одна история с Бьерном Серебряным Плащом, вызвавшая столько шуму! И этот Ги… Риульф сам видел, как она обнималась с ним, но уже здесь, наблюдая за отношениями аббата и Эммы, понял, что, несмотря на мягкое отношение к нему госпожи, он ничего не значит в ее глазах. Для нее существовал только Ролло.
— Вот что, госпожа, — сказал мальчик с самым серьезным видом, — я не знаю, как все получится там, куда мы едем, но пообещайте, что вы позволите мне первому поговорить с Ролло. Мне и пробраться к нему будет легче, ведь на меня обращают внимания меньше, чем на вас. Я здесь могу ходить куда вздумается, а на вас все смотрят. Поэтому лучше с ним сначала встретиться мне. Ибо если он сразу увидит вас… да еще с графом Эблем. Одному Богу ведомо, что тогда может случиться.
Эмма нежно привлекла Риульфа к себе, погладила по щеке.
— Мой славный маленький защитник…
— Я не маленький, я воин. Этот пес Далмации кое-что вам может поведать на этот счет.
— Я знаю. Но давай помолимся, чтобы все вышло, как мы хотим. Ибо человек предполагает, а располагает всем лишь Господь…
Когда-то маленький монашек Таурин близ Эрве сказал ей в ночь перед ее похищением: «Вокруг тебя сгустилась тьма, но за ней я вижу свет. А значит, ты можешь добиться желаемого».
О, как бы ей хотелось верить в это пророчество! Как ей были нужны сила и вера… Вера, что их любовь с Ролло, прошедшая сквозь ненависть, вражду, чары, упрямство и предательство, минует и эту препону. И они будут вместе. Навсегда.
Отряд отбыл на рассвете, когда еще не распалился зной. Эмма ехала подле Эбля в длинной светлой накидке, еле вспоминала улыбаться любезничавшему с ней графу. В основном же глядела вперед, туда, где на горизонте маячила точка холма Лев. А когда прибыли на место, уже стояла изнуряющая духота и вокруг разливался отвратительный запах тления.
Пуатеневцы и не ожидали, какую грязную работу им поручили. Приблизиться к холму было просто невозможно. Оставленные Робертом войска расположились на достаточном расстоянии, но все равно воздух гудел от изобилии мух. Некоторых, кто осмеливался приблизиться к склонам холма, просто выворачивало наизнанку, от едкого запаха на глаза наворачивались слезы.
И все же Эбль был весел и полон решимости победить. Ездил рысью вокруг холма, оглядывал местность, расспрашивал франков о норманнах. Те не хотели идти на гниющий холм, говорили, что скоро норманны и сами сдадутся, ибо трупы разлагаются быстро и зараза сама выкурит северян с холма. К тому же, хоть на Леве есть источник с питьевой водой, но уже совсем не осталось пищи. Так что старые мелиты лишь отмахивались от мух, играли в кости, ожидая легкой победы. Эбль же действовал иначе. Ему хотелось показать себя героем и одним махом поразить врага. Поэтому он тут же привел свои войска в боевой порядок и велел трубить сигнал к наступлению.
Первая же атака захлебнулась в крови. Норманны отбивались отчаянно, метали копья и дротики, пускали стрелы, чем нанесли наступающим немалый урон. В конце концов под Эблем убили лошадь, а сам он при падении так ушибся, что потерял сознание.
К вечеру франки отступили. В сгущающихся сумерках видели, как северяне шныряют по склону, подбирают стрелы и копья. Видимо, с боеприпасами у них было совсем плохо, но тем не менее франки не решились приблизиться к зловонному холму.
— Завтра мы повторим штурм, — заверил Эбль Эмму, посетив ее вечером в хижине дровосека на опушке леса, где вонь была не столь сильна. Долго он не оставался, чувствуя себя сконфуженным. Эмма облегчено вздохнула, когда он ушел. Жадные взгляды Эбля были более чем красноречивы, и она уже устала отбиваться от его дерзких рук, ссылаясь на то, что он помолвлен с Эделой Английской и, пока помолвка не расторгнута, не имеет права так вести себя с дочерью покойного короля Эда.
А на другой день была опять атака и вновь поражение. Эбль был в ярости.
— Если они предпочитают сгнить заживо среди падали — то пусть обороняются. Я же готов обещать им почетный плен.
К Эмме он все же не решился прийти, стыдясь нового поражения.
Она вышла из хижины, глядела на громаду холма. К ночи заметно похолодало и вонь стала не так ощутима. Но даже во мраке было слышно неистовое карканье слетевшегося на Лев воронья — на эту открытую, зловонную могилу.
Эмма с ужасом думала, какой ад царит там, наверху. И там ее Ролло. Сколько еще они продержатся? Жара, вонь, разлагающаяся падаль, инфекции, голод… И все же они обороняются. Обороняются даже в столь безвыходном положении, без надежды на победу. Эмма не знала, считать ли это мужеством или безумием. В любом случае — защитники Лева обречены.
Со стороны лагеря приблизилась темная фигурка Риульфа с котелком воды. В дымной хижине он подвесил ее на крюк. У Эммы не было с собой женской прислуги, а все семейство дровосека со своим скотом поспешило убраться подалее, когда начались военные действия. И Эмма проводила все время одна, предаваясь молитве, пока Риульф, уже свыкшись с вонью, шнырял по округе, узнавал новости.
— Этот Эбль — полное ничтожество, — презрительно говорил мальчик, отмахиваясь от повалившего в глаза дыма. — Хорохорится, как петух, клянется всем на свете, что победа у него уже в кошельке, а в итоге посылает вперед вавассоров, боится доброй нормандской стали.
Его люди не хотят идти на штурм, топчутся на склоне, прикрываясь щитами, а викинги скатывают на них гнилые трупы, осыпают стрелами. Я подслушал у шатра Эбля — это было нетрудно, — граф орал, как олень в брачный период. Послал гонцов к Шартру, требуя подмоги, велев привезти ему осадные машины Ролло, чтобы разбить брешь в обложенном трупами частоколе наверху.
Он умолк, когда в проеме двери прошел один из приставленных к Эмме стражей.
— Их всего трое, — понизил голос мальчик из опасения, что кто-либо из охранников знает нормандскую речь. — Может, попробуем сбежать?
Эмма грустно покачала головой.
— А Ролло?
Риульф, обхватив себя за плечи, сидел на корточках у огня, глядя, как пламя лижет днище котелка.
— Я целый день наблюдал за укреплениями наверху, узнал многих. Рагнара, Геллона Луарского, Олафа… А вот Ролло не видел.
Эмма до хруста сжала руки:
— Его не было в Мадьмезоне, нет здесь, не было среди погребенных…
Она в ужасе расширила глаза. Вспомнила о трупах, перекрывших реку. «Многих снесло течением», — говорил тогда Ги.
— Нет, — Она решительно тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. — Только Ролло знал, как защититься с помощью вала из трупов. И я буду здесь, пока не смогу убедиться, что он либо погиб…
Она коротко всхлипнула, сжалась в комок на лежанке в углу.
Эмма невольно содрогнулась. Вспомнила, как когда-то давно, охраняя раненого Ролло, убила волка-оборотня. Нет, ей бы не хотелось еще раз искушать судьбу и пережить подобные минуты.
На другой день в лагерь под Левом прибыл Рауль, привез разнообразные стенобитные машины. Пуатьенцы потратили целый день на их сборку. Сам же Рауль удалился подальше от вони и поближе к Эмме. Играл ей на лютне, рассказывал забавные истории. Эбль начал ревновать, носился между лагерем и хижиной. Больше времени проводил, конечно, в хижине. Эмма умело распалила между ними единоборство, поддразнивая обоих. По крайней мере, при бургундце Эбль не так откровенно докучал ей.
А потом в лагере поднялся невообразимый шум. Оказывается, норманны, весь день наблюдавшие за действиями христиан, улучили удобный момент и, сделав дерзкую вылазку, подпалили деревянные катапульты. От них еле отбились, но спасти осадные орудия не удалось. Когда Эбль и принц Рауль примчались на место боя, то деревянные орудия были полностью объяты пламенем.
Эбль был в ярости, стегал плеткой охранников, ругался, как паромщик. Потом набросился на Рауля, обвинив его, что это он отвлек его, а принц, в свою очередь, заявил графу, что тот виноват в том, что покинул командный пост, чтобы досаждать ему и принцессе Эмме. В итоге они окончательно разругались, и Рауль отбыл со своими людьми в Шартр.
Когда Риульф поведал обо всем Эмме, то хохотал как сумасшедший. Потом резко стал серьезен.
— С бургундцем ушло немало франков. А эти вояки графа Эбля только и делают, что хлещут привезенное из Шартра вино. Я тут присмотрелся — они слишком уверены в себе, и охрана поставлена у них из рук вон плохо.
— Что сегодня? — спросила Эмма, чувствуя, как вдруг сильно забилось сердце.
Риульф какое-то время молчал, кусал губы.
— Я оглядел этот холм. Склоны крутые, но со всех сторон хорошо просматриваются, В одном месте, правда, склон почти отвесный и весь порос кривыми деревцами и кустарником. И вот там-то я и смогу забраться. Я ведь и не на такие кручи в детстве лазал, — добавил он важно, с видом бывалого вояки.
Эмму бы позабавила его серьезность, если бы сейчас она не была столь взволнована.
— Но зачем, во имя неба? Что это даст?
— А вот что. Сейчас в лагере многие пьяны, но силы у них превосходящие, и поэтому никто не ждет нападения. А вот норманны об этом не знают. Если я проберусь к ним и сообщу, что франки их не ожидают, и расскажу, где лучше пробраться… Я ведь давно здесь ко всему приглядываюсь. — И он хитро подмигнул Эмме.
Она какое-то время внимательно глядела на него. Потом стремительно обняла и поцеловала в лоб.
— Храни тебя Господь и Пречистая Дева, мой мальчик. А я буду от всей души молиться за тебя. — И она широко его перекрестила.
Риульф смущенно заулыбался. Взглянул задорно.
— К тому же я и Ролло словечко за вас замолвлю. Ведь так? Ну а о том, что вы и меня поцеловали, ни гугу.
Эмма с замиранием сердца вслушивалась в его удаляющиеся шаги.
— Еще один умер, — сказал Олаф Геллону Луарскому. Геллон склонился над умершим от страшной раны викингом. Рана сквозная у самого сердца, — диво, что он и прожил-то до вечера.
Геллон по скандинавскому обычаю закрыл ему глаза и ноздри, вытер руку о штаны.
— Ладно, Один ждет душу, а тело… Что ж, тащи его на вал. Раз христиане так боятся мертвечины, мы должны постараться, чтобы эта стена трупов не уменьшалась. Клянусь своим оружием и Одином, в добрый час я вспомнил эту историю с мясным завалом Ролло.
Он повернулся, пошел прочь. Мухи донимали даже ночью, он уже привык к их гудению. Это только в первые дни было тяжело… Да сейчас нелегко, но, видимо, сами боги охраняют своих любимцев, раз среди них не начались болезни. Хотя, может, кто-то уже сдирает струпья с подмышек. Разве кто скажет? Викинги не привыкли жаловаться. Только вот голод гнетет. Пищи, что они захватили здесь в крепости оказалось явно недостаточно. Зато вода — хоть сейчас пей.
Так он и сделал. Крутил деревянную вертушку, пока не появился черпак с водой. Пил долго и жадно, большими глотками. Противно. Сейчас бы пива.
Подошли еще двое. Геллон отдал им черпак, аккуратно расправил бороду надвое. Пошел проверять посты. Ночью франки не решатся нападать, а днем… Геллон сам не знал, на что он надеется. Помощь вряд ли придет. А плен…
Нет, это позор, лучше смерть. Они будут обороняться до конца, пока не падет последний воин, пока проказа не вгрызется в нутро. Проклятый Ролло! Заманил их к этому городу. Он, Геллон, ведь чувствовал здесь что-то неладное. И все из-за сварливой рыжей девки — пропади она пропадом!
Геллон услышал громкий стон. Рагнар. Сидит под тыном, уронив голову на руки. Последнее время датчанин сам не свой. Ярости в нем на десятерых, франков бьет, как истинный берсерк. Геллон сам видел, как Рагнар одним из первых подбежал сегодня к катапульте, метнул в нее травяной факел. Потом отбивался сразу от нескольких. Семерых один уложил, не менее. А когда вернулся, опять затосковал, все воет по своей Белой Ведьме.
Геллон приблизился, сжал плечо Рагнара. Тот даже не поднял головы.
— Я сам ее убил, — стонал он. — Сам, понимаешь, вот этой рукой. Она ведь предала нас… она предала меня. Ей нужен был лишь Ролло — да провались он в Хель из копий и мечей! Все из-за него и его рыжей суки!
— А знаешь, она как раз здесь, — сказал Геллон, чтобы хоть как-то отвлечь Рагнара от его мрачных мыслей.
Почувствовал, как тот встрепенулся.
— Здесь? О чем ты говоришь?
— Я видел ее внизу. Всю в белом, как невеста. Теперь она с этим выродком Эблем.
Рагнар так и зашелся тихим хрюкающим смехом.
— Вот потаскуха! А Ролло так убивался из-за нее. Так этому выродку и надо. И он еще не мог простить мне, что я был у нее первым. Нет, пусть поразит меня молот Тора, если я не отправлю ее вслед за Снэфрид. Всем этим шлюхам одна дорога. О боги! Я ведь так любил ее, Глум, — назвал он ярда прежним именем, — так любил… И я убил ее.
— Пустое, Рагнар. Зачем она была нужна тебе? Она была уже стара. К тому же продалась франкам.
— Что ты понимаешь? — вспылил датчанин. — Снэфрид была настоящей наездницей волков, . Она была не такая, как все. И у меня больше не будет подобной женщины.
Он снова застонал. Геллон пожал плечами. Порой он не понимал Рагнара. Что за удача — путаться с нечистью? Он даже сплюнул, отошел. Из мрака приблизился огромный Олаф, свалил у ног конунга целую кучу копий.
— Вот, насобирали на склоне. Будет чем пускать изморось ран* христианам.
Какой-то шум на дальней площадке холма привлек их внимание. Оба заспешили туда. Оказалось, викинги обступили светловолосого подростка в темной одежде.
* Изморось ран — кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Я вижу, нейстрийцы отступили даже перед трупами, — насмешливо резюмировал Эбль, поправляя сияющую каменьями гривну у горла. — И это те храбрецы, что отбили Шартр. А отряд норманнов по-прежнему остался у них под боком и может стать угрозой в любой миг.
— Вы зря так говорите, граф, — поглаживая бородку, заметил Роберт. — Свое право на славу мы доказали, и поле перед Шартром, где произошла битва, люди уже сейчас величают Лугом Отступления. А вот вы… Вы ведь тоже гневались на нас, что мы не поделились с вами славой. Что ж, холм Лев не так и далеко. И вы уже завтра можете проявить свою доблесть, если атакуете язычников и нанесете им сокрушительное поражение.
Эбль громко расхохотался:
— Клянусь крестом на Голгофе — вот этого я и ждал. Выходит, я не зря гнал свое войско по такой жаре к стенам Шартра. И я обещаю, что не пройдет и двух дней, как я вернусь с победой.
Он хотел сейчас же идти и отдавать распоряжение к сбору, но Эмма резко схватила его за руку.
— Умоляю вас, граф… Окажите любезность — позвольте и мне поехать с вами.
Тут даже Роберт опешил. Недоуменно глядел на племянницу. Да, он хотел, чтобы она проявила внимание к Эблю, но он не ожидал, что это зайдет так далеко и она пожелает еще и уехать с ним. Черт знает что! Никогда не знаешь, что ожидать от этой дикарки. То слышать про Эбля не хочет, то рвется сопровождать его.
Эбль улыбался.
— Конечно, светлейшая госпожа. Это будет великая честь для меня… и величайшая радость. Если, конечно, ваш дядюшка не будет против.
Роберт внимательно глядел в сверкающие глаза Эммы. То, что она предлагала, было ему на руку. Весть о том, что принцесса Робертинов сопровождала помолвленного с англичанкой Эбля, распространится моментально. Только вот что движет этой странной женщиной? Неужели она всерьез решила пленить графа Пуатье? Эбль хорош собой, могуществен… Нет, что-то тут не так. Эмма не похожа на женщину, которой все равно, кем будет ее избранник.
А Эмма думала о вале из трупов людей и животных. Она еще не забыла рассказ Геллона Луарского о таком вале, который соорудил ее Ролло, отбиваясь от английских датчан. А значит, он должен быть на этом холме. И она будет там, где он. Кто знает, как там все обернется…
Поэтому едва Роберт утвердительно кивнул головой, как она тут же отпросилась собираться в дорогу.
— Риульф, мы едем к Ролло, — говорила она, торопливо складывая вещи. — Он на холме Лев — это точно. И мы поедем туда вместе с Эблем. Что бы ни случилось, мне надо быть там, где Ролло, надо постараться пробиться к нему. Может, я смогу бежать от графа Пуатье, может, смогу пробраться к Ролло.
— А вы не опасаетесь этой встречи? — помогая ей, спрашивал Риульф. — Ролло зол на вас, он вам не верит. Что угодно может случиться.
— Пусть! Но я не могу упустить такой возможности. И Ролло поверит мне. Он остановил войско ради меня… Неужели он останется непреклонен, когда я на коленях буду умолять выслушать меня.
В глазах пажа светилось сомнение. Он еще не забыл, в каком состоянии был Ролло, когда решил, что Эмма неверна ему. Отчасти в этом была и его, Риульфа, вина. Он ведь тоже тогда считал Эмму предательницей. Но за время, что он провел с ней в Шартре, он понял, как несправедливо ошибался.
Она всегда была такой — нравилась мужчинам и была ласкова с ними. В Руане это давало повод кривотолкам. Жены скандинавов вели себя иначе. Ролло ревновал ее даже к охраннику Беренгару. А чего стоит одна история с Бьерном Серебряным Плащом, вызвавшая столько шуму! И этот Ги… Риульф сам видел, как она обнималась с ним, но уже здесь, наблюдая за отношениями аббата и Эммы, понял, что, несмотря на мягкое отношение к нему госпожи, он ничего не значит в ее глазах. Для нее существовал только Ролло.
— Вот что, госпожа, — сказал мальчик с самым серьезным видом, — я не знаю, как все получится там, куда мы едем, но пообещайте, что вы позволите мне первому поговорить с Ролло. Мне и пробраться к нему будет легче, ведь на меня обращают внимания меньше, чем на вас. Я здесь могу ходить куда вздумается, а на вас все смотрят. Поэтому лучше с ним сначала встретиться мне. Ибо если он сразу увидит вас… да еще с графом Эблем. Одному Богу ведомо, что тогда может случиться.
Эмма нежно привлекла Риульфа к себе, погладила по щеке.
— Мой славный маленький защитник…
— Я не маленький, я воин. Этот пес Далмации кое-что вам может поведать на этот счет.
— Я знаю. Но давай помолимся, чтобы все вышло, как мы хотим. Ибо человек предполагает, а располагает всем лишь Господь…
Когда-то маленький монашек Таурин близ Эрве сказал ей в ночь перед ее похищением: «Вокруг тебя сгустилась тьма, но за ней я вижу свет. А значит, ты можешь добиться желаемого».
О, как бы ей хотелось верить в это пророчество! Как ей были нужны сила и вера… Вера, что их любовь с Ролло, прошедшая сквозь ненависть, вражду, чары, упрямство и предательство, минует и эту препону. И они будут вместе. Навсегда.
Отряд отбыл на рассвете, когда еще не распалился зной. Эмма ехала подле Эбля в длинной светлой накидке, еле вспоминала улыбаться любезничавшему с ней графу. В основном же глядела вперед, туда, где на горизонте маячила точка холма Лев. А когда прибыли на место, уже стояла изнуряющая духота и вокруг разливался отвратительный запах тления.
Пуатеневцы и не ожидали, какую грязную работу им поручили. Приблизиться к холму было просто невозможно. Оставленные Робертом войска расположились на достаточном расстоянии, но все равно воздух гудел от изобилии мух. Некоторых, кто осмеливался приблизиться к склонам холма, просто выворачивало наизнанку, от едкого запаха на глаза наворачивались слезы.
И все же Эбль был весел и полон решимости победить. Ездил рысью вокруг холма, оглядывал местность, расспрашивал франков о норманнах. Те не хотели идти на гниющий холм, говорили, что скоро норманны и сами сдадутся, ибо трупы разлагаются быстро и зараза сама выкурит северян с холма. К тому же, хоть на Леве есть источник с питьевой водой, но уже совсем не осталось пищи. Так что старые мелиты лишь отмахивались от мух, играли в кости, ожидая легкой победы. Эбль же действовал иначе. Ему хотелось показать себя героем и одним махом поразить врага. Поэтому он тут же привел свои войска в боевой порядок и велел трубить сигнал к наступлению.
Первая же атака захлебнулась в крови. Норманны отбивались отчаянно, метали копья и дротики, пускали стрелы, чем нанесли наступающим немалый урон. В конце концов под Эблем убили лошадь, а сам он при падении так ушибся, что потерял сознание.
К вечеру франки отступили. В сгущающихся сумерках видели, как северяне шныряют по склону, подбирают стрелы и копья. Видимо, с боеприпасами у них было совсем плохо, но тем не менее франки не решились приблизиться к зловонному холму.
— Завтра мы повторим штурм, — заверил Эбль Эмму, посетив ее вечером в хижине дровосека на опушке леса, где вонь была не столь сильна. Долго он не оставался, чувствуя себя сконфуженным. Эмма облегчено вздохнула, когда он ушел. Жадные взгляды Эбля были более чем красноречивы, и она уже устала отбиваться от его дерзких рук, ссылаясь на то, что он помолвлен с Эделой Английской и, пока помолвка не расторгнута, не имеет права так вести себя с дочерью покойного короля Эда.
А на другой день была опять атака и вновь поражение. Эбль был в ярости.
— Если они предпочитают сгнить заживо среди падали — то пусть обороняются. Я же готов обещать им почетный плен.
К Эмме он все же не решился прийти, стыдясь нового поражения.
Она вышла из хижины, глядела на громаду холма. К ночи заметно похолодало и вонь стала не так ощутима. Но даже во мраке было слышно неистовое карканье слетевшегося на Лев воронья — на эту открытую, зловонную могилу.
Эмма с ужасом думала, какой ад царит там, наверху. И там ее Ролло. Сколько еще они продержатся? Жара, вонь, разлагающаяся падаль, инфекции, голод… И все же они обороняются. Обороняются даже в столь безвыходном положении, без надежды на победу. Эмма не знала, считать ли это мужеством или безумием. В любом случае — защитники Лева обречены.
Со стороны лагеря приблизилась темная фигурка Риульфа с котелком воды. В дымной хижине он подвесил ее на крюк. У Эммы не было с собой женской прислуги, а все семейство дровосека со своим скотом поспешило убраться подалее, когда начались военные действия. И Эмма проводила все время одна, предаваясь молитве, пока Риульф, уже свыкшись с вонью, шнырял по округе, узнавал новости.
— Этот Эбль — полное ничтожество, — презрительно говорил мальчик, отмахиваясь от повалившего в глаза дыма. — Хорохорится, как петух, клянется всем на свете, что победа у него уже в кошельке, а в итоге посылает вперед вавассоров, боится доброй нормандской стали.
Его люди не хотят идти на штурм, топчутся на склоне, прикрываясь щитами, а викинги скатывают на них гнилые трупы, осыпают стрелами. Я подслушал у шатра Эбля — это было нетрудно, — граф орал, как олень в брачный период. Послал гонцов к Шартру, требуя подмоги, велев привезти ему осадные машины Ролло, чтобы разбить брешь в обложенном трупами частоколе наверху.
Он умолк, когда в проеме двери прошел один из приставленных к Эмме стражей.
— Их всего трое, — понизил голос мальчик из опасения, что кто-либо из охранников знает нормандскую речь. — Может, попробуем сбежать?
Эмма грустно покачала головой.
— А Ролло?
Риульф, обхватив себя за плечи, сидел на корточках у огня, глядя, как пламя лижет днище котелка.
— Я целый день наблюдал за укреплениями наверху, узнал многих. Рагнара, Геллона Луарского, Олафа… А вот Ролло не видел.
Эмма до хруста сжала руки:
— Его не было в Мадьмезоне, нет здесь, не было среди погребенных…
Она в ужасе расширила глаза. Вспомнила о трупах, перекрывших реку. «Многих снесло течением», — говорил тогда Ги.
— Нет, — Она решительно тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. — Только Ролло знал, как защититься с помощью вала из трупов. И я буду здесь, пока не смогу убедиться, что он либо погиб…
Она коротко всхлипнула, сжалась в комок на лежанке в углу.
Эмма невольно содрогнулась. Вспомнила, как когда-то давно, охраняя раненого Ролло, убила волка-оборотня. Нет, ей бы не хотелось еще раз искушать судьбу и пережить подобные минуты.
На другой день в лагерь под Левом прибыл Рауль, привез разнообразные стенобитные машины. Пуатьенцы потратили целый день на их сборку. Сам же Рауль удалился подальше от вони и поближе к Эмме. Играл ей на лютне, рассказывал забавные истории. Эбль начал ревновать, носился между лагерем и хижиной. Больше времени проводил, конечно, в хижине. Эмма умело распалила между ними единоборство, поддразнивая обоих. По крайней мере, при бургундце Эбль не так откровенно докучал ей.
А потом в лагере поднялся невообразимый шум. Оказывается, норманны, весь день наблюдавшие за действиями христиан, улучили удобный момент и, сделав дерзкую вылазку, подпалили деревянные катапульты. От них еле отбились, но спасти осадные орудия не удалось. Когда Эбль и принц Рауль примчались на место боя, то деревянные орудия были полностью объяты пламенем.
Эбль был в ярости, стегал плеткой охранников, ругался, как паромщик. Потом набросился на Рауля, обвинив его, что это он отвлек его, а принц, в свою очередь, заявил графу, что тот виноват в том, что покинул командный пост, чтобы досаждать ему и принцессе Эмме. В итоге они окончательно разругались, и Рауль отбыл со своими людьми в Шартр.
Когда Риульф поведал обо всем Эмме, то хохотал как сумасшедший. Потом резко стал серьезен.
— С бургундцем ушло немало франков. А эти вояки графа Эбля только и делают, что хлещут привезенное из Шартра вино. Я тут присмотрелся — они слишком уверены в себе, и охрана поставлена у них из рук вон плохо.
— Что сегодня? — спросила Эмма, чувствуя, как вдруг сильно забилось сердце.
Риульф какое-то время молчал, кусал губы.
— Я оглядел этот холм. Склоны крутые, но со всех сторон хорошо просматриваются, В одном месте, правда, склон почти отвесный и весь порос кривыми деревцами и кустарником. И вот там-то я и смогу забраться. Я ведь и не на такие кручи в детстве лазал, — добавил он важно, с видом бывалого вояки.
Эмму бы позабавила его серьезность, если бы сейчас она не была столь взволнована.
— Но зачем, во имя неба? Что это даст?
— А вот что. Сейчас в лагере многие пьяны, но силы у них превосходящие, и поэтому никто не ждет нападения. А вот норманны об этом не знают. Если я проберусь к ним и сообщу, что франки их не ожидают, и расскажу, где лучше пробраться… Я ведь давно здесь ко всему приглядываюсь. — И он хитро подмигнул Эмме.
Она какое-то время внимательно глядела на него. Потом стремительно обняла и поцеловала в лоб.
— Храни тебя Господь и Пречистая Дева, мой мальчик. А я буду от всей души молиться за тебя. — И она широко его перекрестила.
Риульф смущенно заулыбался. Взглянул задорно.
— К тому же я и Ролло словечко за вас замолвлю. Ведь так? Ну а о том, что вы и меня поцеловали, ни гугу.
Эмма с замиранием сердца вслушивалась в его удаляющиеся шаги.
— Еще один умер, — сказал Олаф Геллону Луарскому. Геллон склонился над умершим от страшной раны викингом. Рана сквозная у самого сердца, — диво, что он и прожил-то до вечера.
Геллон по скандинавскому обычаю закрыл ему глаза и ноздри, вытер руку о штаны.
— Ладно, Один ждет душу, а тело… Что ж, тащи его на вал. Раз христиане так боятся мертвечины, мы должны постараться, чтобы эта стена трупов не уменьшалась. Клянусь своим оружием и Одином, в добрый час я вспомнил эту историю с мясным завалом Ролло.
Он повернулся, пошел прочь. Мухи донимали даже ночью, он уже привык к их гудению. Это только в первые дни было тяжело… Да сейчас нелегко, но, видимо, сами боги охраняют своих любимцев, раз среди них не начались болезни. Хотя, может, кто-то уже сдирает струпья с подмышек. Разве кто скажет? Викинги не привыкли жаловаться. Только вот голод гнетет. Пищи, что они захватили здесь в крепости оказалось явно недостаточно. Зато вода — хоть сейчас пей.
Так он и сделал. Крутил деревянную вертушку, пока не появился черпак с водой. Пил долго и жадно, большими глотками. Противно. Сейчас бы пива.
Подошли еще двое. Геллон отдал им черпак, аккуратно расправил бороду надвое. Пошел проверять посты. Ночью франки не решатся нападать, а днем… Геллон сам не знал, на что он надеется. Помощь вряд ли придет. А плен…
Нет, это позор, лучше смерть. Они будут обороняться до конца, пока не падет последний воин, пока проказа не вгрызется в нутро. Проклятый Ролло! Заманил их к этому городу. Он, Геллон, ведь чувствовал здесь что-то неладное. И все из-за сварливой рыжей девки — пропади она пропадом!
Геллон услышал громкий стон. Рагнар. Сидит под тыном, уронив голову на руки. Последнее время датчанин сам не свой. Ярости в нем на десятерых, франков бьет, как истинный берсерк. Геллон сам видел, как Рагнар одним из первых подбежал сегодня к катапульте, метнул в нее травяной факел. Потом отбивался сразу от нескольких. Семерых один уложил, не менее. А когда вернулся, опять затосковал, все воет по своей Белой Ведьме.
Геллон приблизился, сжал плечо Рагнара. Тот даже не поднял головы.
— Я сам ее убил, — стонал он. — Сам, понимаешь, вот этой рукой. Она ведь предала нас… она предала меня. Ей нужен был лишь Ролло — да провались он в Хель из копий и мечей! Все из-за него и его рыжей суки!
— А знаешь, она как раз здесь, — сказал Геллон, чтобы хоть как-то отвлечь Рагнара от его мрачных мыслей.
Почувствовал, как тот встрепенулся.
— Здесь? О чем ты говоришь?
— Я видел ее внизу. Всю в белом, как невеста. Теперь она с этим выродком Эблем.
Рагнар так и зашелся тихим хрюкающим смехом.
— Вот потаскуха! А Ролло так убивался из-за нее. Так этому выродку и надо. И он еще не мог простить мне, что я был у нее первым. Нет, пусть поразит меня молот Тора, если я не отправлю ее вслед за Снэфрид. Всем этим шлюхам одна дорога. О боги! Я ведь так любил ее, Глум, — назвал он ярда прежним именем, — так любил… И я убил ее.
— Пустое, Рагнар. Зачем она была нужна тебе? Она была уже стара. К тому же продалась франкам.
— Что ты понимаешь? — вспылил датчанин. — Снэфрид была настоящей наездницей волков, . Она была не такая, как все. И у меня больше не будет подобной женщины.
Он снова застонал. Геллон пожал плечами. Порой он не понимал Рагнара. Что за удача — путаться с нечистью? Он даже сплюнул, отошел. Из мрака приблизился огромный Олаф, свалил у ног конунга целую кучу копий.
— Вот, насобирали на склоне. Будет чем пускать изморось ран* христианам.
Какой-то шум на дальней площадке холма привлек их внимание. Оба заспешили туда. Оказалось, викинги обступили светловолосого подростка в темной одежде.
* Изморось ран — кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50