Только теперь она огляделась. Бог весть где они находились. Заросли, дубы, под ними тростник, изгиб ручья. Она была мокрой по пояс, и это совсем не обрадовало, так как в лесу шумел ветер и она стала зябнуть
— Бьерн! — закричала она. — Бьерн, вернись! Нам необходимо возвращаться.
Он появился не сразу. Стал недовольно ворчать, что теперь, когда олень ослабел после холодной воды, им ничего не стоило его догнать.
— Я чувствую себя не лучше оленя, — надула губки Эмма. Ей стало обидно, что Бьерн, обычно такой внимательный и заботливый, сейчас думает только о ловле.
Кажется, наконец и он опомнился. Увидел ее растрепанные волосы, сбившуюся и висевшую сбоку сетку для волос, облепившую бедра юбку.
— Клянусь Фреей, ты и сейчас красавица, огненноглазая, и нравишься мне такой, словно только вылезла из объятий шалуна Локи.
Порой он раздражал ее своим легкомыслием до дрожи. Хотя дрожала-то она от холода.
— Я замерзла и хочу скорее найти своих людей. Ибо, клянусь верой, если мы сейчас же не вернемся, все подумают, что я попала не в объятья Локи, а в твои.
Это было сказано в запальчивости. И Эмма тут же осеклась. Однако Бьерн и не думал отшучиваться. Огляделся. Оба они наконец поняли, что их отсутствие и в самом деле может быть истолковано превратно. Только они не понимали, куда им ехать. Бьерн рассчитывал, что Эмма хорошо знает эти места, а Эмма, как всякая женщина, в трудной ситуации желала положиться на опыт мужчины.
Бьерн вдруг смутился. Она выжидательно смотрела на него. Он же терялся, ибо ветер принес тучи, и Бьерн, как любой король моря, привыкший ориентироваться по солнцу, совсем не знал, как без небесного указателя ориентироваться на местности. Решил положиться на собаку, стал свистеть в надежде подозвать ее, но, когда черный вислоухий пес вернулся, он просто устало лег, глядел на людей, раздосадованный тем, что его не хвалят, а чего-то требуют и требуют. Охотничья ищейка, он был приучен выслеживать зверя, а никак не выводить из чащи заблудившихся охотников. Поэтому когда всадники тронулись вдоль ручья, он спокойно затрусил рядом, всецело доверившись их опыту. Бьерн успокаивал Эмму:
— За нами ехала целая свита. Беренгар не посмеет вернуться без своей госпожи.
Она тоже на это рассчитывала, но все же предпочитала самой ехать навстречу охотникам, понимая, что чем меньше времени проведет в компании обаятельного скальда, тем меньше это вызовет пересудов.
Вскоре они нашли брод, стали возвращаться, пока не поняли, что просто кружат по лесу. Искали тропу, по какой приехали, но вновь вернулись к ручью. Даже тогда, когда они нашли по сломанным кустарникам свои следы, это не сильно облегчило их положение. На открытом пространстве они долго петляли. Кругом рос пушистый клевер, скрывавший их следы, и они скоро поняли, что не знают направления, куда ехать… И хотя Бьерн и трубил в рог, призывая охотников, но им мешал все усиливающийся ветер и расстояние, какое они проскакали, удалившись от остальных. Вдали прогрохотал гром.
— Вот что, огненноглазая, нам следует укрыться в лесу и сделать шалаш, чтобы переждать грозу.
Он указал кивком на потемневшее небо и дальние вспышки зарниц. Ветер нес тучи прямо на них. Эмма вдруг возмутилась, сказала, что ни за что не проведет с Бьерном и часа в одном шалаше. Он стал отшучиваться, говоря, что тогда соорудит два шалаша, однако сам помрачнел, подумав о том же. Их невольное приключение могло окончиться весьма неважно, если Ролло сообщат, что они вдвоем столь долго находились наедине. Хотя в душе он рассчитывал, что его побратим Ролло поверит ему на слово, но, когда стал говорить об этом Эмме, она только послала лошадь вперед, сердитая на весь свет. Она так часто, чтобы отомстить Ролло за внимание к Лив, заигрывала при нем со скальдом, что ее языческий супруг мог ей и не поверить. И тогда… Но в конце-то концов, он ведь должен знать, как он ей дорог, а до Серебряного Плаща ей и дела нет!
Бог весть куда они ехали. Вспышки молний сверкали почти рядом, и Бьерн опять предложил сделать шалаш. Деревья вверху были еще без зелени, но подлесок уже оперился, и Бьерк стал наскоро срезать его топориком. Но первым нашел укрытие пес. Под склоном на холме он обнаружил под нависшими кореньями естественное углубление типа грота, где они и укрылись, когда стали падать первые тяжелые капли дождя. Бьерн даже успел развести костер и привязать в зарослях лошадей, когда небеса просто-таки разверзлись ливнем. Вокруг вмиг настала ночь, мрак, холод. И началось настоящее светопреставление.
Они сидели под корягами и наблюдали, как ветер гнул деревья, швырял из стороны в сторону потоки дождя. Эмма, чтобы хоть немного согреться, положила в ногах собаку. Сжалась в комочек, представляя, что сейчас думает Ролло, ибо ему уже наверняка сообщили, что его жена ускакала неизвестно куда со скальдом Серебряным Плащом. Ах, заблудись она с кем иным, это не имело бы таких последствий. Но Бьерн…
Оставшиеся под дождем кони взволнованно ржали. После очередного раската грома раздался дробный топот и удаляющееся ржание. Бьерн вышел поглядеть, вернулся мокрый, злой, сказав, что Ригунта, вырвав куст, убежала. Час от часу не легче. Костер догорел, они сидели во мраке, отрезанные от всего мира, под проливным дождем. Эмма мелко дрожала, но когда Бьерн подсел, обняв ее за плечи, просто зашипела на него. Он все понял. Даже в темноте он слышал ее вздохи, тихие всхлипы.
— Лучше бы я отправилась в Эвре, — прошептала она после тяжелого вздоха. — Это небо наказывает меня за мою слабость. Пречистая Дева!.. Как подумаю, что наговорят обо мне Ру…
Она умолкла. Бьерну тоже стало не по себе. Сказал негромко:
— Он ведь любит тебя, Эмма, да и я ему не чужой. И если боги не лишат его последней крупицы разума — он нам поверит.
Эмма уже ни на что не надеялась. Вспомнила неприязнь к ней Лодина, Гаука, вспомнила предостережения Сезинанды. Бьерн старался отвлечь ее рассказами о детстве Ролло, о его семье. Она заслушалась, так как сам Ролло редко делился с ней воспоминаниями о своей жизни в Норвегии. Но стоило Бьерну умолкнуть, как сказала, что, едва дождь прекратится, они должны ехать. Скальд ничего не ответил, подумав про себя, что глупо блуждать во мраке в лесу. Но продолжавшаяся до утра непогода не оставляла им другого выбора, как ждать под корягой. Они сидели в своем песчаном укрытии, пока не уснули под монотонный шум дождя.
— Они возвращаются, — сообщил Ролло Рыжий Галь. — Наши люди нашли их в каком-то селении, куда они приехали на лошади скальда, спрашивали дорогу.
Больше он ничего не добавил. У Ролло был утомленный вид, запавшие глаза. Полночи он, его люди, несмотря на грозу, провели в седле, объезжая все окрестные селения и виллы в надежде найти жену конунга и скальда. Охранник Эммы Беренгар, промокший до нитки, с вывихнутой, висевшей на перевязи рукой, продолжал поиск и когда рассвело, несмотря на боль и усталость.
— Если бы не несчастье со мной, мы бы не утеряли их, — твердил он Ролло. — А так многие столпились вокруг меня, а те, что поскакали следом, вскоре стали возвращаться, сказав, что скальд и госпожа, видимо, будут преследовать оленя до болот у истоков Андели. Уже тогда я послал людей за ними, но они вскоре сбились со следа.
Ролло слушал его, глядя на дым, струившийся из полукруглых окошек старых римских бань-терм. Старался казаться спокойным, думать о делах. Эти бани, например, он восстановил, но его соотечественникам, привыкшим к небольшим полным пара клетушкам, римские хоромы терм с облупившейся мозаикой на колоннах мало чем напоминали место для мытья. По сути, теперь там располагались казармы. Им нравились каменные своды длинного здания терм, где они без опасения пожара прямо на плитах пола разводили костры, а подпольная отопительная система — гипока-уст — вскоре пришла в забвение, и там, где раньше шел теплый воздух, скапливались кучи нечистот и плодились крысы.
Конунг, внешне невозмутимый, вернулся во дворец. Слышал за спиной разговоры, перешептывания о жене конунга и скальде Бьерне. Многие считали, что от ветреной Эммы и следовало ожидать нечто, подобное. Ее симпатия к скальду многим бросалась в глаза. Ролло молчал, лишь на скулах у него вспухали напряженные желваки. Когда он, прибыв вечером во дворец, узнал о случившемся, он прежде всего подумал, что Эмма попала в руки франков. Но сквозившая в глазах Лодина и других викингов насмешка стала наводить его совсем на другие мысли.
Даже челядь осуждала Эмму. Многие считали, что Ролло следует ее заточить, удалить от себя, как некогда поступил Карл Толстый, заподозривший в измене императрицу Рикорду, хотя та и клялась, что готова доказать свою невинность мыслимыми и немыслимыми способами.
Ролло хотелось удавить их всех, но гордость и достоинство воина заставляли его оставаться внешне спокойным. Когда под утро ему сообщили, что найдена кобыла Эммы, он еще больше замкнулся в себе. Почему-то больше не думал, что с его женой что-то случилось. Воображение рисовало совсем другие картины. Где, демон возьми, они проводят ночь, что даже не уследили за Ригунтой? Но когда совсем рассвело, он, как ни в чем не бывало, пошел следить за разгрузкой баржи.
Таким же спокойным он выглядел и когда Беренгар привез Эмму. От одного ее грязного, растерзанного вида у Ролло в душе все перевернулось. Видел, как она робко подошла к нему. Перевел взгляд на Бьерна. Тот держался словно бы вызывающе.
— Клянусь Валгаллой, на море я соображаю куда лучше, чем в чаще леса. Особенно когда не вижу светила альвов. Мы просто заблудились, Рольв.
Ролло прошел мимо Эммы, даже не взглянув.
— Бьерн! — Окликнул, не оглядываясь.
Тот лихо соскочил с седла. Пошел за Ролло даже посвистывая. На ходу подмигнул Эмме, желая подбодрить, но она резко отвернулась.
Когда рабыни принесли ей в покои теплой воды, явилась и Виберга. Просила принять ее немедленно.
Сезинанда, видя в каком состоянии Эмма, выставила ее за дверь.
— Надеюсь, ты понимаешь, что ты натворила? — стягивая через голову Эммы грязное платье, ворчала она.
«Какая она стала толстая, — почему-то подумала Эмма. — Но все равно привлекательная. И Бёренгар не желает знать иных женщин, кроме нее. А Ролло… Бог мой, что теперь сделает Ролло?»
— Тебе всегда нравилось мучить мужчин, — ворчала Сезинанда, пока рабыни наливали в лохань горячую воду. — Но тебе давно пора понять, что мы не в Гиларии-в-лесу и Ролло не бедняга Вульфрад и даже не Ги, которым ты могла помыкать, как хотела. Да и ты уже не та Птичка, которая порхала в лесах Гилария, уверенная в своей красоте. Ты — жена Ролло, а он не из тех, кто прощает измены.
— Не было никакой измены, — вяло произнесла Эмма.
— Ну, если конунг тебе поверит…
«Если поверите.» Он должен поверить!
Сезинанда отошла, и Эмма увидела свое отражение в металле зеркала. Царапинка на щеке, грязные пряди волос. Такой же она была и когда они с Ролло бродили по лесам Бретании, когда их любовь только зарождалась. Диво, как она такая могла понравиться Ролло! Грязная, измученная, озлобленная. И их любовь, как солнечный луч сквозь листву, их любовь преодолела даже колдовство Снэфрид, железную волю самого Ролло.
Неужели же теперь, из-за глупых сплетен, что распускают дворцовые бабы, он оттолкнет ее? Нет, Ролло любит ее, а она любит только его, и это самый крепкий мост, что соединяет их. Она должна сказать Ролло, как сильно любит его, что дороже его и сына у нее ничего нет. Ей нужно сломить его недоверие. И у нее все еще есть такое оружие как ее красота. Эмма откинула волосы с лица, чуть повернула голову, разглядывая себя.
— Сезинанда, принеси мне ларец с моими драгоценностями, — спокойно произнесла она. И, не обращая внимания на удивленный взгляд подруги, добавила: — И платье, то, с дубовыми листьями по подолу. Ролло оно очень нравится.
Она терла себя так, словно собиралась в бой.
— Здесь постоянно крутится Виберга, — заметила Сезинанда, когда Эмма, закутанная в широкое белое полотно, уже сидела перед зеркалом, перебирая пряжки и гривны с подвесками. — Говорит, у нее срочное дело.
Эмма лишь пожала плечами, велела фрейлине тщательнее вытирать волосы. В этот момент в дверь без стука ворвался паж Риульф. Лира сбилась за спину, лицо взволнованное. Женщины так и зашумели на него, но он прямо кинулся к ногам Эммы.
— Госпожа!.. Ролло и Бьерн… Там что-то происходит. Никто не смеет войти, но, кажется, конунг убивает скальда.
Эмма побледнела, замерла.
— Ты сделаешь очередную глупость, если вмешаешься, — сдержанно заметила Сезинанда.
Но Эмма уже вскочила.
— Платье! Живо!
Ролло и в самом деле накинулся на Бьерна, едва тот начал свои пояснения. Думал ли он когда-либо, что именно его побратим, мальчишка, с которым он рос, сын дворовой девки и невесть кого, друг, которого он любил, которому доверял, станет его соперником!
И когда Бьерн, в своей обычной цветистой манере стал говорить, что Ролло следует не прислушиваться к нашептываниям глупцов и подлецов, а верить своему сердцу, Ролло так и кинулся на него. Схватил железной хваткой за горло, повалил, стал душить, почти с наслаждением наблюдая, как потемнело лицо скальда. Но в следующий миг он сам охнул, отшатнулся, получив сокрушительный удар по почкам, и теперь уже Бьерн, едва переведи дыхание, бросился на него, нанеся удар в челюсть.
С грохотом повалилось тяжелое дубовое кресло, через которое падал Ролло, но тут же, извившись змеей, он ударил Бьерна ногой в живот. Они дрались не на шутку, но ни один не хватался за оружие. С лязгом падали украшавшие стену клинки и миски. Они молотили друг друга кулаками, швыряли, выкручивали суставы, сжимали один другого до хруста в костях. Все это походило на «простой бой», где противники должны убить друг друга голыми руками, и столпившиеся под дверью стражи и прислуга, прислушиваясь к происходящему, так и решили, что конунг решил собственноручно разделаться с соперником, а испуганный Риульф кинулся к покоям Эммы.
Именно в это время Ролло, схватив тяжелую длинную дубовую скамью, замахнулся на Бьерна так, что, не успей скальд отклониться, непременно разбил бы ему голову. Ролло еле устоял на ногах, глядел на друга, отскочившего к нише окна. Все еще тяжело дыша, поставил скамью у стены, сел, откинулся и стал вытирать истрепанным рукавом струящуюся из носа кровь. Оба тяжело дышали. Бьерн тихо ругался, выплевывая с кровью обломки зубов.
— Отродье тролля ты, Рольв. Я ведь скальд, и лучше бы ты мне глаз выбил, чем зубы.
Ролло тяжело дышал.
— По нашему северному обычаю, я мог бы изгнать Эмму как неверную жену и взять на ложе другую женщину. — Он застонал, ощупывая ребра.
Бьерн осел на пол. Из разбитых губ его сочилась кровь, левый глаз окончательно заплыл.
— Тебе еще следует доказать ее вину. Я же готов опустить руку в котел с кипящим масло или вызвать тебя на судебный поединок, чтобы доказать свою правоту.
— Кажется, поединок и так произошел, — примирительно проворчал Ролло.
Бьерн кивнул, хмыкнул, потом засмеялся. Ролло странно поглядел на него, но через миг тоже хохотал, хотя и морщился от боли в помятых скальдом ребрах. Лишь когда они несколько успокоились, Бьерн уже спокойно стал рассказывать о том, что случилось на охоте: об охотничьем азарте, с каким они с Эммой преследовали оленя, о том, как они заблудились и их застигла непогода, как они искали спасения в песчаном гроте.
— Мы провели вместе всю ночь, и я не клал меж нами обнаженного клинка — в этом не было необходимости, ибо Эмма только и думала о тебе. И пусть меня покинет моя удача, если я лгу.
— А Ригунта?
Бьерн даже не сразу понял, о чем говорит Рольв.
Потом засмеялся и сразу охнул, прижав руку к разбитым губам. Ролло отвернулся, скрывая улыбку. Он поверил Бьерну, успокоился да к тому же был слишком утомлен, чтобы продолжать гневаться. Но почему-то подумал о том, как объяснить ситуацию своим людям.
Хотя разве он не конунг и не волен миловать и карать по своему усмотрению? Он почти не слушал объяснения Бьерна насчет того, как убежала кобыла Эммы, прервав его, сказал, что скальд уже сегодня должен уехать в Гурне, готовиться к празднику бога плодородия и урожая Фрея. Бьерн не возражал. Понял, что гроза миновала. В этот миг створки двери распахнулись и показалась Эмма. Еще с влажными, собранными в пучок волосами и факелом в руке.
— Ролло, ты не должен…
Она умолкла на полуслове, глядя на растерзанных, но мирно беседующих мужчин. Перевела удивленный взгляд с одного на другого и расхохоталась. В этом была вся Эмма — гнев, смех и смелость одновременно. Стояла, смеясь, едва не выродила факел.
Однако Ролло не разделил ее веселья. Гневно велел ей отправляться к себе. Она ушла, все еще хохоча. Она совсем его не боялась. Ролло поглядел ей вслед. Она была так дерзка, так красива и так желанна, несмотря ни на что. Вечером они, как ни в чем не бывало, сидели рядом за столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Бьерн! — закричала она. — Бьерн, вернись! Нам необходимо возвращаться.
Он появился не сразу. Стал недовольно ворчать, что теперь, когда олень ослабел после холодной воды, им ничего не стоило его догнать.
— Я чувствую себя не лучше оленя, — надула губки Эмма. Ей стало обидно, что Бьерн, обычно такой внимательный и заботливый, сейчас думает только о ловле.
Кажется, наконец и он опомнился. Увидел ее растрепанные волосы, сбившуюся и висевшую сбоку сетку для волос, облепившую бедра юбку.
— Клянусь Фреей, ты и сейчас красавица, огненноглазая, и нравишься мне такой, словно только вылезла из объятий шалуна Локи.
Порой он раздражал ее своим легкомыслием до дрожи. Хотя дрожала-то она от холода.
— Я замерзла и хочу скорее найти своих людей. Ибо, клянусь верой, если мы сейчас же не вернемся, все подумают, что я попала не в объятья Локи, а в твои.
Это было сказано в запальчивости. И Эмма тут же осеклась. Однако Бьерн и не думал отшучиваться. Огляделся. Оба они наконец поняли, что их отсутствие и в самом деле может быть истолковано превратно. Только они не понимали, куда им ехать. Бьерн рассчитывал, что Эмма хорошо знает эти места, а Эмма, как всякая женщина, в трудной ситуации желала положиться на опыт мужчины.
Бьерн вдруг смутился. Она выжидательно смотрела на него. Он же терялся, ибо ветер принес тучи, и Бьерн, как любой король моря, привыкший ориентироваться по солнцу, совсем не знал, как без небесного указателя ориентироваться на местности. Решил положиться на собаку, стал свистеть в надежде подозвать ее, но, когда черный вислоухий пес вернулся, он просто устало лег, глядел на людей, раздосадованный тем, что его не хвалят, а чего-то требуют и требуют. Охотничья ищейка, он был приучен выслеживать зверя, а никак не выводить из чащи заблудившихся охотников. Поэтому когда всадники тронулись вдоль ручья, он спокойно затрусил рядом, всецело доверившись их опыту. Бьерн успокаивал Эмму:
— За нами ехала целая свита. Беренгар не посмеет вернуться без своей госпожи.
Она тоже на это рассчитывала, но все же предпочитала самой ехать навстречу охотникам, понимая, что чем меньше времени проведет в компании обаятельного скальда, тем меньше это вызовет пересудов.
Вскоре они нашли брод, стали возвращаться, пока не поняли, что просто кружат по лесу. Искали тропу, по какой приехали, но вновь вернулись к ручью. Даже тогда, когда они нашли по сломанным кустарникам свои следы, это не сильно облегчило их положение. На открытом пространстве они долго петляли. Кругом рос пушистый клевер, скрывавший их следы, и они скоро поняли, что не знают направления, куда ехать… И хотя Бьерн и трубил в рог, призывая охотников, но им мешал все усиливающийся ветер и расстояние, какое они проскакали, удалившись от остальных. Вдали прогрохотал гром.
— Вот что, огненноглазая, нам следует укрыться в лесу и сделать шалаш, чтобы переждать грозу.
Он указал кивком на потемневшее небо и дальние вспышки зарниц. Ветер нес тучи прямо на них. Эмма вдруг возмутилась, сказала, что ни за что не проведет с Бьерном и часа в одном шалаше. Он стал отшучиваться, говоря, что тогда соорудит два шалаша, однако сам помрачнел, подумав о том же. Их невольное приключение могло окончиться весьма неважно, если Ролло сообщат, что они вдвоем столь долго находились наедине. Хотя в душе он рассчитывал, что его побратим Ролло поверит ему на слово, но, когда стал говорить об этом Эмме, она только послала лошадь вперед, сердитая на весь свет. Она так часто, чтобы отомстить Ролло за внимание к Лив, заигрывала при нем со скальдом, что ее языческий супруг мог ей и не поверить. И тогда… Но в конце-то концов, он ведь должен знать, как он ей дорог, а до Серебряного Плаща ей и дела нет!
Бог весть куда они ехали. Вспышки молний сверкали почти рядом, и Бьерн опять предложил сделать шалаш. Деревья вверху были еще без зелени, но подлесок уже оперился, и Бьерк стал наскоро срезать его топориком. Но первым нашел укрытие пес. Под склоном на холме он обнаружил под нависшими кореньями естественное углубление типа грота, где они и укрылись, когда стали падать первые тяжелые капли дождя. Бьерн даже успел развести костер и привязать в зарослях лошадей, когда небеса просто-таки разверзлись ливнем. Вокруг вмиг настала ночь, мрак, холод. И началось настоящее светопреставление.
Они сидели под корягами и наблюдали, как ветер гнул деревья, швырял из стороны в сторону потоки дождя. Эмма, чтобы хоть немного согреться, положила в ногах собаку. Сжалась в комочек, представляя, что сейчас думает Ролло, ибо ему уже наверняка сообщили, что его жена ускакала неизвестно куда со скальдом Серебряным Плащом. Ах, заблудись она с кем иным, это не имело бы таких последствий. Но Бьерн…
Оставшиеся под дождем кони взволнованно ржали. После очередного раската грома раздался дробный топот и удаляющееся ржание. Бьерн вышел поглядеть, вернулся мокрый, злой, сказав, что Ригунта, вырвав куст, убежала. Час от часу не легче. Костер догорел, они сидели во мраке, отрезанные от всего мира, под проливным дождем. Эмма мелко дрожала, но когда Бьерн подсел, обняв ее за плечи, просто зашипела на него. Он все понял. Даже в темноте он слышал ее вздохи, тихие всхлипы.
— Лучше бы я отправилась в Эвре, — прошептала она после тяжелого вздоха. — Это небо наказывает меня за мою слабость. Пречистая Дева!.. Как подумаю, что наговорят обо мне Ру…
Она умолкла. Бьерну тоже стало не по себе. Сказал негромко:
— Он ведь любит тебя, Эмма, да и я ему не чужой. И если боги не лишат его последней крупицы разума — он нам поверит.
Эмма уже ни на что не надеялась. Вспомнила неприязнь к ней Лодина, Гаука, вспомнила предостережения Сезинанды. Бьерн старался отвлечь ее рассказами о детстве Ролло, о его семье. Она заслушалась, так как сам Ролло редко делился с ней воспоминаниями о своей жизни в Норвегии. Но стоило Бьерну умолкнуть, как сказала, что, едва дождь прекратится, они должны ехать. Скальд ничего не ответил, подумав про себя, что глупо блуждать во мраке в лесу. Но продолжавшаяся до утра непогода не оставляла им другого выбора, как ждать под корягой. Они сидели в своем песчаном укрытии, пока не уснули под монотонный шум дождя.
— Они возвращаются, — сообщил Ролло Рыжий Галь. — Наши люди нашли их в каком-то селении, куда они приехали на лошади скальда, спрашивали дорогу.
Больше он ничего не добавил. У Ролло был утомленный вид, запавшие глаза. Полночи он, его люди, несмотря на грозу, провели в седле, объезжая все окрестные селения и виллы в надежде найти жену конунга и скальда. Охранник Эммы Беренгар, промокший до нитки, с вывихнутой, висевшей на перевязи рукой, продолжал поиск и когда рассвело, несмотря на боль и усталость.
— Если бы не несчастье со мной, мы бы не утеряли их, — твердил он Ролло. — А так многие столпились вокруг меня, а те, что поскакали следом, вскоре стали возвращаться, сказав, что скальд и госпожа, видимо, будут преследовать оленя до болот у истоков Андели. Уже тогда я послал людей за ними, но они вскоре сбились со следа.
Ролло слушал его, глядя на дым, струившийся из полукруглых окошек старых римских бань-терм. Старался казаться спокойным, думать о делах. Эти бани, например, он восстановил, но его соотечественникам, привыкшим к небольшим полным пара клетушкам, римские хоромы терм с облупившейся мозаикой на колоннах мало чем напоминали место для мытья. По сути, теперь там располагались казармы. Им нравились каменные своды длинного здания терм, где они без опасения пожара прямо на плитах пола разводили костры, а подпольная отопительная система — гипока-уст — вскоре пришла в забвение, и там, где раньше шел теплый воздух, скапливались кучи нечистот и плодились крысы.
Конунг, внешне невозмутимый, вернулся во дворец. Слышал за спиной разговоры, перешептывания о жене конунга и скальде Бьерне. Многие считали, что от ветреной Эммы и следовало ожидать нечто, подобное. Ее симпатия к скальду многим бросалась в глаза. Ролло молчал, лишь на скулах у него вспухали напряженные желваки. Когда он, прибыв вечером во дворец, узнал о случившемся, он прежде всего подумал, что Эмма попала в руки франков. Но сквозившая в глазах Лодина и других викингов насмешка стала наводить его совсем на другие мысли.
Даже челядь осуждала Эмму. Многие считали, что Ролло следует ее заточить, удалить от себя, как некогда поступил Карл Толстый, заподозривший в измене императрицу Рикорду, хотя та и клялась, что готова доказать свою невинность мыслимыми и немыслимыми способами.
Ролло хотелось удавить их всех, но гордость и достоинство воина заставляли его оставаться внешне спокойным. Когда под утро ему сообщили, что найдена кобыла Эммы, он еще больше замкнулся в себе. Почему-то больше не думал, что с его женой что-то случилось. Воображение рисовало совсем другие картины. Где, демон возьми, они проводят ночь, что даже не уследили за Ригунтой? Но когда совсем рассвело, он, как ни в чем не бывало, пошел следить за разгрузкой баржи.
Таким же спокойным он выглядел и когда Беренгар привез Эмму. От одного ее грязного, растерзанного вида у Ролло в душе все перевернулось. Видел, как она робко подошла к нему. Перевел взгляд на Бьерна. Тот держался словно бы вызывающе.
— Клянусь Валгаллой, на море я соображаю куда лучше, чем в чаще леса. Особенно когда не вижу светила альвов. Мы просто заблудились, Рольв.
Ролло прошел мимо Эммы, даже не взглянув.
— Бьерн! — Окликнул, не оглядываясь.
Тот лихо соскочил с седла. Пошел за Ролло даже посвистывая. На ходу подмигнул Эмме, желая подбодрить, но она резко отвернулась.
Когда рабыни принесли ей в покои теплой воды, явилась и Виберга. Просила принять ее немедленно.
Сезинанда, видя в каком состоянии Эмма, выставила ее за дверь.
— Надеюсь, ты понимаешь, что ты натворила? — стягивая через голову Эммы грязное платье, ворчала она.
«Какая она стала толстая, — почему-то подумала Эмма. — Но все равно привлекательная. И Бёренгар не желает знать иных женщин, кроме нее. А Ролло… Бог мой, что теперь сделает Ролло?»
— Тебе всегда нравилось мучить мужчин, — ворчала Сезинанда, пока рабыни наливали в лохань горячую воду. — Но тебе давно пора понять, что мы не в Гиларии-в-лесу и Ролло не бедняга Вульфрад и даже не Ги, которым ты могла помыкать, как хотела. Да и ты уже не та Птичка, которая порхала в лесах Гилария, уверенная в своей красоте. Ты — жена Ролло, а он не из тех, кто прощает измены.
— Не было никакой измены, — вяло произнесла Эмма.
— Ну, если конунг тебе поверит…
«Если поверите.» Он должен поверить!
Сезинанда отошла, и Эмма увидела свое отражение в металле зеркала. Царапинка на щеке, грязные пряди волос. Такой же она была и когда они с Ролло бродили по лесам Бретании, когда их любовь только зарождалась. Диво, как она такая могла понравиться Ролло! Грязная, измученная, озлобленная. И их любовь, как солнечный луч сквозь листву, их любовь преодолела даже колдовство Снэфрид, железную волю самого Ролло.
Неужели же теперь, из-за глупых сплетен, что распускают дворцовые бабы, он оттолкнет ее? Нет, Ролло любит ее, а она любит только его, и это самый крепкий мост, что соединяет их. Она должна сказать Ролло, как сильно любит его, что дороже его и сына у нее ничего нет. Ей нужно сломить его недоверие. И у нее все еще есть такое оружие как ее красота. Эмма откинула волосы с лица, чуть повернула голову, разглядывая себя.
— Сезинанда, принеси мне ларец с моими драгоценностями, — спокойно произнесла она. И, не обращая внимания на удивленный взгляд подруги, добавила: — И платье, то, с дубовыми листьями по подолу. Ролло оно очень нравится.
Она терла себя так, словно собиралась в бой.
— Здесь постоянно крутится Виберга, — заметила Сезинанда, когда Эмма, закутанная в широкое белое полотно, уже сидела перед зеркалом, перебирая пряжки и гривны с подвесками. — Говорит, у нее срочное дело.
Эмма лишь пожала плечами, велела фрейлине тщательнее вытирать волосы. В этот момент в дверь без стука ворвался паж Риульф. Лира сбилась за спину, лицо взволнованное. Женщины так и зашумели на него, но он прямо кинулся к ногам Эммы.
— Госпожа!.. Ролло и Бьерн… Там что-то происходит. Никто не смеет войти, но, кажется, конунг убивает скальда.
Эмма побледнела, замерла.
— Ты сделаешь очередную глупость, если вмешаешься, — сдержанно заметила Сезинанда.
Но Эмма уже вскочила.
— Платье! Живо!
Ролло и в самом деле накинулся на Бьерна, едва тот начал свои пояснения. Думал ли он когда-либо, что именно его побратим, мальчишка, с которым он рос, сын дворовой девки и невесть кого, друг, которого он любил, которому доверял, станет его соперником!
И когда Бьерн, в своей обычной цветистой манере стал говорить, что Ролло следует не прислушиваться к нашептываниям глупцов и подлецов, а верить своему сердцу, Ролло так и кинулся на него. Схватил железной хваткой за горло, повалил, стал душить, почти с наслаждением наблюдая, как потемнело лицо скальда. Но в следующий миг он сам охнул, отшатнулся, получив сокрушительный удар по почкам, и теперь уже Бьерн, едва переведи дыхание, бросился на него, нанеся удар в челюсть.
С грохотом повалилось тяжелое дубовое кресло, через которое падал Ролло, но тут же, извившись змеей, он ударил Бьерна ногой в живот. Они дрались не на шутку, но ни один не хватался за оружие. С лязгом падали украшавшие стену клинки и миски. Они молотили друг друга кулаками, швыряли, выкручивали суставы, сжимали один другого до хруста в костях. Все это походило на «простой бой», где противники должны убить друг друга голыми руками, и столпившиеся под дверью стражи и прислуга, прислушиваясь к происходящему, так и решили, что конунг решил собственноручно разделаться с соперником, а испуганный Риульф кинулся к покоям Эммы.
Именно в это время Ролло, схватив тяжелую длинную дубовую скамью, замахнулся на Бьерна так, что, не успей скальд отклониться, непременно разбил бы ему голову. Ролло еле устоял на ногах, глядел на друга, отскочившего к нише окна. Все еще тяжело дыша, поставил скамью у стены, сел, откинулся и стал вытирать истрепанным рукавом струящуюся из носа кровь. Оба тяжело дышали. Бьерн тихо ругался, выплевывая с кровью обломки зубов.
— Отродье тролля ты, Рольв. Я ведь скальд, и лучше бы ты мне глаз выбил, чем зубы.
Ролло тяжело дышал.
— По нашему северному обычаю, я мог бы изгнать Эмму как неверную жену и взять на ложе другую женщину. — Он застонал, ощупывая ребра.
Бьерн осел на пол. Из разбитых губ его сочилась кровь, левый глаз окончательно заплыл.
— Тебе еще следует доказать ее вину. Я же готов опустить руку в котел с кипящим масло или вызвать тебя на судебный поединок, чтобы доказать свою правоту.
— Кажется, поединок и так произошел, — примирительно проворчал Ролло.
Бьерн кивнул, хмыкнул, потом засмеялся. Ролло странно поглядел на него, но через миг тоже хохотал, хотя и морщился от боли в помятых скальдом ребрах. Лишь когда они несколько успокоились, Бьерн уже спокойно стал рассказывать о том, что случилось на охоте: об охотничьем азарте, с каким они с Эммой преследовали оленя, о том, как они заблудились и их застигла непогода, как они искали спасения в песчаном гроте.
— Мы провели вместе всю ночь, и я не клал меж нами обнаженного клинка — в этом не было необходимости, ибо Эмма только и думала о тебе. И пусть меня покинет моя удача, если я лгу.
— А Ригунта?
Бьерн даже не сразу понял, о чем говорит Рольв.
Потом засмеялся и сразу охнул, прижав руку к разбитым губам. Ролло отвернулся, скрывая улыбку. Он поверил Бьерну, успокоился да к тому же был слишком утомлен, чтобы продолжать гневаться. Но почему-то подумал о том, как объяснить ситуацию своим людям.
Хотя разве он не конунг и не волен миловать и карать по своему усмотрению? Он почти не слушал объяснения Бьерна насчет того, как убежала кобыла Эммы, прервав его, сказал, что скальд уже сегодня должен уехать в Гурне, готовиться к празднику бога плодородия и урожая Фрея. Бьерн не возражал. Понял, что гроза миновала. В этот миг створки двери распахнулись и показалась Эмма. Еще с влажными, собранными в пучок волосами и факелом в руке.
— Ролло, ты не должен…
Она умолкла на полуслове, глядя на растерзанных, но мирно беседующих мужчин. Перевела удивленный взгляд с одного на другого и расхохоталась. В этом была вся Эмма — гнев, смех и смелость одновременно. Стояла, смеясь, едва не выродила факел.
Однако Ролло не разделил ее веселья. Гневно велел ей отправляться к себе. Она ушла, все еще хохоча. Она совсем его не боялась. Ролло поглядел ей вслед. Она была так дерзка, так красива и так желанна, несмотря ни на что. Вечером они, как ни в чем не бывало, сидели рядом за столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50