Опираясь о луку седла, он улыбнулся Калему:
– Не беспокойся, брат. Я обо всем позабочусь.
Он пригнулся, припав к холке лошади, и выехал из библиотеки. Однако уже в дверях Эйкен задержался и обернулся.
– Я прослежу, чтобы этих женщин забрали с острова. – Он шутливо отсалютовал Калему и добавил: – Но не раньше, чем будут готовы пироги.
Глава 6
Если кто-нибудь обидел тебя и ты не уверен,
умышленно он это сделал или нет, – не стоит
прибегать к крайним мерам; ты просто выжди,
пока не подвернется удобный случай,
и стукни его по голове кирпичом.
Марк Твен. Советы юношеству
– Учитель арифметики не мог прийти в себя минут пять, мистер Мак-Лаклен.
Гнусавый пронзительный голос мисс Вирсавии Харрингтон проникал сквозь ореховые двери, отделявшие кабинет директрисы от маленькой приемной.
Семилетняя Кирсти Мак-Лаклен ткнула локотком под ребро своего брата Грэма и, прошмыгнув мимо него, приникла глазом к замочной скважине в двери приемной.
– Я ведь первый сюда пришел, – заныл Грэм вполголоса.
Девочка обернулась, почти вплотную приблизив к нему рассерженное личико; обычно это оказывало нужное действие.
– Тсс! Из-за тебя мне ничего не слышно.
Грэм обозвал ее чертовкой, едва разжимая губы, однако Кирсти на сей раз предпочла пропустить это мимо ушей. Если Грэма стукнуть, он может завопить, и тогда их обоих прогонят. Она лишь подвинулась так, чтобы брат ничего уже не смог разглядеть из-за ее спины и юбок, потом слегка повернула голову, чтобы получше видеть отца.
Тот стоял, легонько опираясь рукой о мраморную каминную полку в изысканном кабинете Харрингтон-Холла, сплошь заставленном тонконогими столиками и овальными креслами с позолотой, чьи уродливые ножки выгибались, точно взметнувшиеся вверх кулаки, предупреждавшие, что лучше вам держаться от них подальше. На холодном деревянном полу лежали турецкие коврики с каким-то непонятным темно-синим узором – похоже, это были деревья. Странно, неужто в Турции деревья и в самом деле синие, с удивлением раздумывала Кирсти, а хрупкие на вид, изящные безделушки, расставленные по всему кабинету, вечно смущали ее, когда ей доводилось бывать здесь. Казалось, эти фарфоровые фигурки могут превратиться в осколки, даже если заговорить чуть погромче.
Кирсти подумала, что отец ее столь же неуместен в кабинете Харрингтон-Холла, как и сама она в этой школе. Странно было видеть его здесь. Ей была знакома эта комната; девочка провела в ней немало неприятных минут, стоя перед огромным, сурово-чопорным столом мисс Харрингтон, в то время как директриса наставляла ее относительно поведения, приличествующего истинной маленькой леди и уж тем более ученице школы Харрингтон.
Так что видеть отца, с его громадными сильными руками, в окружении этих нежных, из тончайшего французского фарфора, статуэток было довольно странно. По мнению Кирсти, отец был неотделим от острова – она представляла его скачущим верхом на одном из своих жеребцов или стоящим под громадным раскидистым деревом, почти касаясь головой самых высоких веток.
В памяти Кирсти хранилось не очень-то много воспоминаний об отце, однако она помнила, как замечательно тот умел ездить верхом. Девочке чудилось, что он и ее брал с собой на прогулку. Кирсти только никак не могла понять, то ли это случилось тогда, когда она была еще слишком мала, чтобы что-то запомнить, то ли все это происходило всего лишь в ее воображении.
Воспоминания путались с реальностью; мысленно она видела его темные от загара руки, сжимавшие широкие кожаные поводья могучего скакуна; он указывал ей на яркий жемчужный шар луны в вышине, объясняя, что туманное кольцо вокруг него предвещает скорый дождь. Иногда среди ночи, когда другие дети спали, Кирсти, завернувшись в шерстяное одеяло, сидела, скрестив ноги, под окном, глядя вверх, на просторное темное небо над головой. И если луну окружал ореол, она всегда вспоминала об отце.
И вот теперь она могла смотреть на него, видеть его воочию. Кирсти еще плотнее прижалась глазом к замочной скважине. В руке у отца было письмо, и он разглядывал его с серьезным, задумчивым видом. Хотелось бы ей знать, о чем он думает, глядя на это письмо? Может быть, о них? О ней и о Грэме?
Они-то думали именно о нем, гадали, что он может делать в эту минуту. В то время как все были уверены, что они погружены в изучение географии, Кирсти ничуть не волновало, ни где находятся Гималайские горы, ни откуда и куда течет Ганг.
Ее волновало лишь одно – где ее отец. У них с Грэмом никого, кроме него, не осталось. И если они однажды проснулись и неожиданно узнали, что у них больше нет мамы, значит, то же могло произойти и с отцом. С кем угодно.
После этого открытия Кирсти никогда не могла уже спать – спокойно и часто просыпалась, дрожа и заливаясь слезами. Она ненавидела себя за эту слабость и таскала у ребят подушки и одеяла, чтобы заглушить звук, если она вдруг проснется от собственного крика.
«Интересно, бывают ли у отца ночные кошмары?» – подумала Кирсти. Вспоминает ли он когда-нибудь об их матери, как она? Плакал ли он, когда она их покинула? Кирсти не могла себе представить отца плачущим.
Печальная истина заключалась в том, что девочка в общем-то не знала отца. Однако она стремилась к нему всей душой, потому и стояла здесь, приникнув глазом к медной замочной скважине и глядя на него.
Странно, он был вроде бы таким же, как раньше, и все-таки в нем появилось нечто новое, незнакомое. Его волосы отросли, они были теперь длиннее, чем в их последнюю встречу, и темнее, чем ее – золотисто-льняные. У отца они были цвета темного золота – такими бывают пушистые облака по краям, когда солнце садится за горы на западе. Он зачесывал волосы назад, так, чтобы они не падали на высокий лоб, и от этого лицо его было похоже на скалистые утесы острова Эрент с их острыми гранитными уступами.
Кирсти вспомнила, как однажды она попыталась вылепить портрет отца из клейкой массы, приготовленной из пшеничной муки, когда у них было занятие в художественном классе, но ей, с ее маленькими нежными пальчиками, так и не удалось передать его суровые черты. Для того чтобы их высечь, нужно было что-нибудь острое, вроде ножа. Однако, согласно школьным правилам, ножи использовать запрещалось, даже на уроках по лепке; это так раздосадовало девочку, что она вместо портрета отца слепила мисс Харрингтон верхом на помеле, после чего ей пришлось провести несколько часов, сотню раз выводя на доске печатными буквами: «Впредь я буду относиться к наставникам уважительно».
Это было прошлой весной. Теперь же стоял конец лета, и жар его оставил свой след на лице отца. Его кожа покрылась темным загаром под яростным солнцем, палившим над островами. Кирсти радовало, что лицо у отца темное, словно скорлупа орехов пекана, падавших на землю за окном, а не такое молочно-бледное, как у учителя математики, отчего тот казался болезненным и жалким.
Уж ее-то отец не был ни болезненным, ни жалким. Достаточно было взглянуть на него, чтобы в этом убедиться. Он был настоящим великаном. Девочка едва доставала головой ему до пояса. Когда она запрокидывала голову, глядя на него снизу вверх, он казался ей таким же высоким и стройным, как сосны на острове, почти таким же высоким и стройным, каким, ей думалось, был Господь Бог.
Отец не появлялся в их школе уже несколько месяцев, со времени получения того последнего злосчастного письма. Тогда они с Грэмом окунули Честера Фарради головой в ведро для мытья полов. Отец Честера был губернатором штата, так что эта их выходка вызвала грандиозный скандал. Но Честер сам виноват. Этот тупица болтал всякие глупости и гадости. Ее семья – вовсе не шайка ужасных привидений и чудовищ, которые снимают мечами скальпы с мужчин и похищают женщин, завернув их в свои клетчатые пледы и исчезая вместе с ними в тумане, чтобы там-то уж с ними побаловаться. Кирсти не совсем понимала, что значит «побаловаться», но она была уверена, что Мак-Лаклены ничего такого не делают, ведь Честер Фарради – просто безмозглый болван.
Да, настоящий болван. Мак-Лаклены не едят маленьких детишек, поджаривая их на вертеле, и не готовят на ужин похлебку из крыльев летучих мышей и из жаб. Хотя Кирсти хотелось бы и вправду быть колдуньей; тогда она могла бы превратить Честера Фарради в жабу, а потом, кто знает, может, кто-нибудь и сварил бы из него похлебку.
Так или иначе, а Честер был сам виноват. Он хотел подговорить других мальчишек, чтобы те повалили Грэма и Кирсти на землю, и стянуть с них башмаки и чулки, чтобы проверить, не копыта ли у них вместо ног. Но Кирсти ущипнула его изо всех сил и, вырвавшись, убежала. Она должна была что-то сделать. Грэм не стал драться с мальчишками, и к тому же этот жалкий болван Честер стоял рядом с ведром для мытья полов. Если бы он не хотел, чтобы его окунули туда головой, он не стал бы так глупо стоять рядом с ним.
– Дай же и мне посмотреть! – не отставал от нее Грэм, тыча пальцем ей в спину.
– Погоди минутку.
Кирсти слегка повернула голову и увидела костлявую веснушчатую руку мисс Харрингтон, вертевшую серебряный нож для разрезания бумаги, пока та говорила. Здесь же, на столе, лежала и деревянная линейка, та самая давняя знакомая Кирсти и костяшек ее пальцев; они были знакомы так близко, что кричали «Здорово!», встречаясь друг с другом. Во всяком случае, Кирсти представлялось, что они так кричат. Когда воображаешь что-либо подобное, вроде и не так больно, так что можно удержаться и не заплакать, чтобы никто не догадался, как болезненно-жгучи на самом деле удары линейкой.
Продолжая говорить, мисс Харрингтон снова и снова тыкала серебряным ножом для бумаги в зеленую промокашку. Кирсти почти тотчас сообразила, что нож служит ей для того, чтобы подчеркивать местоимения и существительные, – грамматика была любимым предметом Кирсти.
– Ваши дети совершенно не признают никакой дисциплины!
После слов «ваши дети» нож для разрезания бумаги ткнулся в стол и задрожал, как стрела, попавшая в яблочко.
– Харринггон-Холл имеет безупречную репутацию, мистер Мак-Лаклен. Наша школа известна как одно из лучших учебных заведений в Новой Англии. Бывшие воспитанники Харрингтона ныне – столпы нашего общества. Еще не было такого, чтобы мы не обратили даже самых непослушных и строптивых детей в истинных юных леди и джентльменов. Наш успех, – как я уже вам говорила, когда вы отдавали нам ваших сына и дочь, – неизменно был стопроцентным.
Мисс Харрингтон кашлянула, и в комнате воцарилась мертвая тишина. Молчание длилось так долго, что Кирсти уже не хватало дыхания.
– Вплоть до нынешнего дня. – Мисс Харрингтон положила свои тощие бледные руки на письменный стол и, выпрямившись, застыла. – Теперь же создалась совершенно невозможная ситуация. Мне очень жаль, мистер Мак-Лаклен, но я вынуждена просить вас забрать ваших детей из Харрингтон-Холла немедленно.
Кирсти повернулась к Грэму.
– Сработало! – в восторге выдохнула она.
– Я тоже хочу посмотреть! – прошипел в ответ Грэм, пытаясь оттолкнуть ее от двери. Кирсти наступила ему на ногу и свирепо уставилась на брата, пока тот не сдался.
– Погоди, – пробормотала она, почти не разжимая губ, и снова прильнула к замочной скважине. Отец сунул руку в карман пиджака и извлек оттуда туго набитый кошель.
– Сколько? – донесся до Кирсти его вопрос.
В груди у нее все заледенело, дыхание почти прервалось.
– Деньги тут ни при чем.
Выражение лица отца внезапно изменилось. Он быстрыми широкими шагами прошел через комнату.
– Мои дети должны учиться в школе. Я еще раз поговорю с ними.
Нет! Нет! Нет! Кирсти с такой силой вцепилась в стеклянную ручку двери, что острые отточенные грани впились ей в ладонь.
Мисс Харрингтон, Господь благослови ее линейкой-наказательную, с доски-тряпкой-стирательную и пальцем-в-угол-указательную старую морщинистую душу, покачала головой и протянула ему конверт.
Отец посмотрел на него.
– Это банковский чек с остатками суммы, внесенной за обучение, – объяснила мисс Харрингтон, потом добавила: – За вычетом штрафов, платы за услуги врача и тому подобное.
Теперь уже отец, опершись руками о стол, нагнулся к мисс Харрингтон.
– Здесь нет других подходящих школ. Должен же быть какой-то выход.
Желваки на его скулах напряглись, как бывало, когда они с дядей Калемом ссорились; слова звучали со сдерживаемой яростью, падая тяжело, размеренно. Неужели он злился? Проделки их неожиданно явились перед Кирсти в новом свете: оказывается, они так важны для отца, что он даже может разозлиться из-за этого.
– Мне очень жаль, но вам придется забрать ваших детей домой.
– Я не могу взять на себя заботу о двоих детях.
В голосе у отца прозвучало нечто похожее на панику, и он уставился на мисс Харрингтон одним из этих «послушайте-ка-меня» взглядов, которые всегда наготове у взрослых, когда что-нибудь оборачивается не так, как бы им хотелось.
Кирсти на мгновение прикусила губу. Она никогда еще не слышала, чтобы у отца был такой голос – почти испуганный, – и это немного смутило ее, заставило задуматься, пока она не вспомнила, что их план сработал.
Они с Грэмом возвращаются на остров. Домой. Пусть им даже придется ответить за все, что они натворили, но это – единственная возможность хотя бы попытаться завоевать любовь отца, а для этого они с Грэмом должны быть с ним рядом постоянно, день за днем, а не сидеть взаперти в этой дурацкой, никчемной школе среди людей, которые терпеть их не могут.
– Но вы их отец, мистер Мак-Лаклен. И вам придется позаботиться о них.
Мисс Харрингтон вышла из-за письменного стола и направилась к двери, отец – за ней.
– Ваши дети ожидают в соседней комнате.
Кирсти быстро отскочила от двери и повернулась к брату:
– Ладно уж, Грэм. Теперь твоя очередь.
Девочка отошла, и Грэм пробрался к замочной скважине.
«До чего же глупы и нетерпеливы эти мальчишки», – подумала Кирсти со вздохом.
Спустя мгновение дверь распахнулась... и Грэм плюхнулся на пол, прямо к ногам отца.
Глава 7
Не следует, созорничав, сваливать все это на брата; ведь можно с таким же успехом свалить все это на другого мальчишку.
Марк Твен. Советы юношеству
Кирсти стояла, закинув голову, не отрывая глаз от отца. Он, однако, не смотрел на нее. И он, и мисс Харрингтон смотрели на Грэма: тот все еще лежал на полу; лицо его мало-помалу стало заливаться краской и вскоре заполыхало под стать его огненным волосам. Он медленно повернулся, глядя недоуменно, растерянно, пока не заметил Кирсти.
Глаза ее брата сузились. Он выпятил нижнюю губу и выдвинул вперед подбородок. Девочке был знаком этот взгляд. Она как можно шире распахнула глаза и пожала плечами.
Но на него это ничуть не подействовало; тогда она вскинула голову, глядя на отца все теми же большими удивленными глазами. На этот раз ее уловка удалась. Она сумела привлечь его внимание настолько, что целых два раза успела жалобно моргнуть и сделать невинное личико.
И тут брат кинулся на нее. Они повалились на ковер, но Кирсти удалось нанести очень ловкий удар. Она вывернулась и тотчас же как следует ущипнула его. Пока тот вопил, Кирсти оседлала его, усевшись к нему на живот. Конечно, Грэм больше и старше ее, но она не позволит ему взять над ней верх. Еще чего, какому-то мальчишке!
Кирсти услышала крик мисс Харрингтон. Резкий, пронзительный, как верещанье сойки. Краем глаза девочка заметила, как та схватила две синие фарфоровые птички с покачнувшегося соседнего столика, прижав их к своей тощей, иссохшей груди.
Прежде чем Кирсти успела еще раз как следует двинуть брата, отец поднял ее, оторвав от Грэма и поставив прямо перед собой так близко, что девочка почувствовала тепло его тела и ощутила его запах – нечто вроде запаха моря и кожи. Если принюхаться, она бы уловила даже терпкий аромат сосновых иголок – запах их острова. От отца пахло домом.
Девочка подняла на него глаза.
Лоб его был нахмурен, брови почти сошлись у переносицы – вид был и вправду суровый.
– Стой смирно. Не двигайся, – сказал он твердо, но без злости, потом перевел взгляд на Грэма.
Кирсти сделала было два маленьких, еле заметных шажка, но тут же замерла – отец мгновенно обернулся, глядя на нее с подозрением.
Стоя смирно, не шелохнувшись, девочка одарила его своей самой лучезарной улыбкой.
Отец моргнул и мгновение смотрел на нее; выражение лица его было какое-то странное, словно бы он вдруг увидел перед собой незнакомку. Он отвел глаза и слегка покачал головой, потом снова нахмурился, глядя вниз, на ее брата; тот по-прежнему лежал на полу.
– Вставай, Грэм!
– У меня живот болит. Она ударила меня?
– Я все прекрасно видел. Ты первый начал.
– Но она...
Отец поднял руку, и Грэм тут же умолк.
Кирсти была потрясена. Ей-то нужно было как следует ущипнуть братишку или с силой наступить ему на ногу, чтобы тот замолчал.
– Мальчики не должны бить девочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Не беспокойся, брат. Я обо всем позабочусь.
Он пригнулся, припав к холке лошади, и выехал из библиотеки. Однако уже в дверях Эйкен задержался и обернулся.
– Я прослежу, чтобы этих женщин забрали с острова. – Он шутливо отсалютовал Калему и добавил: – Но не раньше, чем будут готовы пироги.
Глава 6
Если кто-нибудь обидел тебя и ты не уверен,
умышленно он это сделал или нет, – не стоит
прибегать к крайним мерам; ты просто выжди,
пока не подвернется удобный случай,
и стукни его по голове кирпичом.
Марк Твен. Советы юношеству
– Учитель арифметики не мог прийти в себя минут пять, мистер Мак-Лаклен.
Гнусавый пронзительный голос мисс Вирсавии Харрингтон проникал сквозь ореховые двери, отделявшие кабинет директрисы от маленькой приемной.
Семилетняя Кирсти Мак-Лаклен ткнула локотком под ребро своего брата Грэма и, прошмыгнув мимо него, приникла глазом к замочной скважине в двери приемной.
– Я ведь первый сюда пришел, – заныл Грэм вполголоса.
Девочка обернулась, почти вплотную приблизив к нему рассерженное личико; обычно это оказывало нужное действие.
– Тсс! Из-за тебя мне ничего не слышно.
Грэм обозвал ее чертовкой, едва разжимая губы, однако Кирсти на сей раз предпочла пропустить это мимо ушей. Если Грэма стукнуть, он может завопить, и тогда их обоих прогонят. Она лишь подвинулась так, чтобы брат ничего уже не смог разглядеть из-за ее спины и юбок, потом слегка повернула голову, чтобы получше видеть отца.
Тот стоял, легонько опираясь рукой о мраморную каминную полку в изысканном кабинете Харрингтон-Холла, сплошь заставленном тонконогими столиками и овальными креслами с позолотой, чьи уродливые ножки выгибались, точно взметнувшиеся вверх кулаки, предупреждавшие, что лучше вам держаться от них подальше. На холодном деревянном полу лежали турецкие коврики с каким-то непонятным темно-синим узором – похоже, это были деревья. Странно, неужто в Турции деревья и в самом деле синие, с удивлением раздумывала Кирсти, а хрупкие на вид, изящные безделушки, расставленные по всему кабинету, вечно смущали ее, когда ей доводилось бывать здесь. Казалось, эти фарфоровые фигурки могут превратиться в осколки, даже если заговорить чуть погромче.
Кирсти подумала, что отец ее столь же неуместен в кабинете Харрингтон-Холла, как и сама она в этой школе. Странно было видеть его здесь. Ей была знакома эта комната; девочка провела в ней немало неприятных минут, стоя перед огромным, сурово-чопорным столом мисс Харрингтон, в то время как директриса наставляла ее относительно поведения, приличествующего истинной маленькой леди и уж тем более ученице школы Харрингтон.
Так что видеть отца, с его громадными сильными руками, в окружении этих нежных, из тончайшего французского фарфора, статуэток было довольно странно. По мнению Кирсти, отец был неотделим от острова – она представляла его скачущим верхом на одном из своих жеребцов или стоящим под громадным раскидистым деревом, почти касаясь головой самых высоких веток.
В памяти Кирсти хранилось не очень-то много воспоминаний об отце, однако она помнила, как замечательно тот умел ездить верхом. Девочке чудилось, что он и ее брал с собой на прогулку. Кирсти только никак не могла понять, то ли это случилось тогда, когда она была еще слишком мала, чтобы что-то запомнить, то ли все это происходило всего лишь в ее воображении.
Воспоминания путались с реальностью; мысленно она видела его темные от загара руки, сжимавшие широкие кожаные поводья могучего скакуна; он указывал ей на яркий жемчужный шар луны в вышине, объясняя, что туманное кольцо вокруг него предвещает скорый дождь. Иногда среди ночи, когда другие дети спали, Кирсти, завернувшись в шерстяное одеяло, сидела, скрестив ноги, под окном, глядя вверх, на просторное темное небо над головой. И если луну окружал ореол, она всегда вспоминала об отце.
И вот теперь она могла смотреть на него, видеть его воочию. Кирсти еще плотнее прижалась глазом к замочной скважине. В руке у отца было письмо, и он разглядывал его с серьезным, задумчивым видом. Хотелось бы ей знать, о чем он думает, глядя на это письмо? Может быть, о них? О ней и о Грэме?
Они-то думали именно о нем, гадали, что он может делать в эту минуту. В то время как все были уверены, что они погружены в изучение географии, Кирсти ничуть не волновало, ни где находятся Гималайские горы, ни откуда и куда течет Ганг.
Ее волновало лишь одно – где ее отец. У них с Грэмом никого, кроме него, не осталось. И если они однажды проснулись и неожиданно узнали, что у них больше нет мамы, значит, то же могло произойти и с отцом. С кем угодно.
После этого открытия Кирсти никогда не могла уже спать – спокойно и часто просыпалась, дрожа и заливаясь слезами. Она ненавидела себя за эту слабость и таскала у ребят подушки и одеяла, чтобы заглушить звук, если она вдруг проснется от собственного крика.
«Интересно, бывают ли у отца ночные кошмары?» – подумала Кирсти. Вспоминает ли он когда-нибудь об их матери, как она? Плакал ли он, когда она их покинула? Кирсти не могла себе представить отца плачущим.
Печальная истина заключалась в том, что девочка в общем-то не знала отца. Однако она стремилась к нему всей душой, потому и стояла здесь, приникнув глазом к медной замочной скважине и глядя на него.
Странно, он был вроде бы таким же, как раньше, и все-таки в нем появилось нечто новое, незнакомое. Его волосы отросли, они были теперь длиннее, чем в их последнюю встречу, и темнее, чем ее – золотисто-льняные. У отца они были цвета темного золота – такими бывают пушистые облака по краям, когда солнце садится за горы на западе. Он зачесывал волосы назад, так, чтобы они не падали на высокий лоб, и от этого лицо его было похоже на скалистые утесы острова Эрент с их острыми гранитными уступами.
Кирсти вспомнила, как однажды она попыталась вылепить портрет отца из клейкой массы, приготовленной из пшеничной муки, когда у них было занятие в художественном классе, но ей, с ее маленькими нежными пальчиками, так и не удалось передать его суровые черты. Для того чтобы их высечь, нужно было что-нибудь острое, вроде ножа. Однако, согласно школьным правилам, ножи использовать запрещалось, даже на уроках по лепке; это так раздосадовало девочку, что она вместо портрета отца слепила мисс Харрингтон верхом на помеле, после чего ей пришлось провести несколько часов, сотню раз выводя на доске печатными буквами: «Впредь я буду относиться к наставникам уважительно».
Это было прошлой весной. Теперь же стоял конец лета, и жар его оставил свой след на лице отца. Его кожа покрылась темным загаром под яростным солнцем, палившим над островами. Кирсти радовало, что лицо у отца темное, словно скорлупа орехов пекана, падавших на землю за окном, а не такое молочно-бледное, как у учителя математики, отчего тот казался болезненным и жалким.
Уж ее-то отец не был ни болезненным, ни жалким. Достаточно было взглянуть на него, чтобы в этом убедиться. Он был настоящим великаном. Девочка едва доставала головой ему до пояса. Когда она запрокидывала голову, глядя на него снизу вверх, он казался ей таким же высоким и стройным, как сосны на острове, почти таким же высоким и стройным, каким, ей думалось, был Господь Бог.
Отец не появлялся в их школе уже несколько месяцев, со времени получения того последнего злосчастного письма. Тогда они с Грэмом окунули Честера Фарради головой в ведро для мытья полов. Отец Честера был губернатором штата, так что эта их выходка вызвала грандиозный скандал. Но Честер сам виноват. Этот тупица болтал всякие глупости и гадости. Ее семья – вовсе не шайка ужасных привидений и чудовищ, которые снимают мечами скальпы с мужчин и похищают женщин, завернув их в свои клетчатые пледы и исчезая вместе с ними в тумане, чтобы там-то уж с ними побаловаться. Кирсти не совсем понимала, что значит «побаловаться», но она была уверена, что Мак-Лаклены ничего такого не делают, ведь Честер Фарради – просто безмозглый болван.
Да, настоящий болван. Мак-Лаклены не едят маленьких детишек, поджаривая их на вертеле, и не готовят на ужин похлебку из крыльев летучих мышей и из жаб. Хотя Кирсти хотелось бы и вправду быть колдуньей; тогда она могла бы превратить Честера Фарради в жабу, а потом, кто знает, может, кто-нибудь и сварил бы из него похлебку.
Так или иначе, а Честер был сам виноват. Он хотел подговорить других мальчишек, чтобы те повалили Грэма и Кирсти на землю, и стянуть с них башмаки и чулки, чтобы проверить, не копыта ли у них вместо ног. Но Кирсти ущипнула его изо всех сил и, вырвавшись, убежала. Она должна была что-то сделать. Грэм не стал драться с мальчишками, и к тому же этот жалкий болван Честер стоял рядом с ведром для мытья полов. Если бы он не хотел, чтобы его окунули туда головой, он не стал бы так глупо стоять рядом с ним.
– Дай же и мне посмотреть! – не отставал от нее Грэм, тыча пальцем ей в спину.
– Погоди минутку.
Кирсти слегка повернула голову и увидела костлявую веснушчатую руку мисс Харрингтон, вертевшую серебряный нож для разрезания бумаги, пока та говорила. Здесь же, на столе, лежала и деревянная линейка, та самая давняя знакомая Кирсти и костяшек ее пальцев; они были знакомы так близко, что кричали «Здорово!», встречаясь друг с другом. Во всяком случае, Кирсти представлялось, что они так кричат. Когда воображаешь что-либо подобное, вроде и не так больно, так что можно удержаться и не заплакать, чтобы никто не догадался, как болезненно-жгучи на самом деле удары линейкой.
Продолжая говорить, мисс Харрингтон снова и снова тыкала серебряным ножом для бумаги в зеленую промокашку. Кирсти почти тотчас сообразила, что нож служит ей для того, чтобы подчеркивать местоимения и существительные, – грамматика была любимым предметом Кирсти.
– Ваши дети совершенно не признают никакой дисциплины!
После слов «ваши дети» нож для разрезания бумаги ткнулся в стол и задрожал, как стрела, попавшая в яблочко.
– Харринггон-Холл имеет безупречную репутацию, мистер Мак-Лаклен. Наша школа известна как одно из лучших учебных заведений в Новой Англии. Бывшие воспитанники Харрингтона ныне – столпы нашего общества. Еще не было такого, чтобы мы не обратили даже самых непослушных и строптивых детей в истинных юных леди и джентльменов. Наш успех, – как я уже вам говорила, когда вы отдавали нам ваших сына и дочь, – неизменно был стопроцентным.
Мисс Харрингтон кашлянула, и в комнате воцарилась мертвая тишина. Молчание длилось так долго, что Кирсти уже не хватало дыхания.
– Вплоть до нынешнего дня. – Мисс Харрингтон положила свои тощие бледные руки на письменный стол и, выпрямившись, застыла. – Теперь же создалась совершенно невозможная ситуация. Мне очень жаль, мистер Мак-Лаклен, но я вынуждена просить вас забрать ваших детей из Харрингтон-Холла немедленно.
Кирсти повернулась к Грэму.
– Сработало! – в восторге выдохнула она.
– Я тоже хочу посмотреть! – прошипел в ответ Грэм, пытаясь оттолкнуть ее от двери. Кирсти наступила ему на ногу и свирепо уставилась на брата, пока тот не сдался.
– Погоди, – пробормотала она, почти не разжимая губ, и снова прильнула к замочной скважине. Отец сунул руку в карман пиджака и извлек оттуда туго набитый кошель.
– Сколько? – донесся до Кирсти его вопрос.
В груди у нее все заледенело, дыхание почти прервалось.
– Деньги тут ни при чем.
Выражение лица отца внезапно изменилось. Он быстрыми широкими шагами прошел через комнату.
– Мои дети должны учиться в школе. Я еще раз поговорю с ними.
Нет! Нет! Нет! Кирсти с такой силой вцепилась в стеклянную ручку двери, что острые отточенные грани впились ей в ладонь.
Мисс Харрингтон, Господь благослови ее линейкой-наказательную, с доски-тряпкой-стирательную и пальцем-в-угол-указательную старую морщинистую душу, покачала головой и протянула ему конверт.
Отец посмотрел на него.
– Это банковский чек с остатками суммы, внесенной за обучение, – объяснила мисс Харрингтон, потом добавила: – За вычетом штрафов, платы за услуги врача и тому подобное.
Теперь уже отец, опершись руками о стол, нагнулся к мисс Харрингтон.
– Здесь нет других подходящих школ. Должен же быть какой-то выход.
Желваки на его скулах напряглись, как бывало, когда они с дядей Калемом ссорились; слова звучали со сдерживаемой яростью, падая тяжело, размеренно. Неужели он злился? Проделки их неожиданно явились перед Кирсти в новом свете: оказывается, они так важны для отца, что он даже может разозлиться из-за этого.
– Мне очень жаль, но вам придется забрать ваших детей домой.
– Я не могу взять на себя заботу о двоих детях.
В голосе у отца прозвучало нечто похожее на панику, и он уставился на мисс Харрингтон одним из этих «послушайте-ка-меня» взглядов, которые всегда наготове у взрослых, когда что-нибудь оборачивается не так, как бы им хотелось.
Кирсти на мгновение прикусила губу. Она никогда еще не слышала, чтобы у отца был такой голос – почти испуганный, – и это немного смутило ее, заставило задуматься, пока она не вспомнила, что их план сработал.
Они с Грэмом возвращаются на остров. Домой. Пусть им даже придется ответить за все, что они натворили, но это – единственная возможность хотя бы попытаться завоевать любовь отца, а для этого они с Грэмом должны быть с ним рядом постоянно, день за днем, а не сидеть взаперти в этой дурацкой, никчемной школе среди людей, которые терпеть их не могут.
– Но вы их отец, мистер Мак-Лаклен. И вам придется позаботиться о них.
Мисс Харрингтон вышла из-за письменного стола и направилась к двери, отец – за ней.
– Ваши дети ожидают в соседней комнате.
Кирсти быстро отскочила от двери и повернулась к брату:
– Ладно уж, Грэм. Теперь твоя очередь.
Девочка отошла, и Грэм пробрался к замочной скважине.
«До чего же глупы и нетерпеливы эти мальчишки», – подумала Кирсти со вздохом.
Спустя мгновение дверь распахнулась... и Грэм плюхнулся на пол, прямо к ногам отца.
Глава 7
Не следует, созорничав, сваливать все это на брата; ведь можно с таким же успехом свалить все это на другого мальчишку.
Марк Твен. Советы юношеству
Кирсти стояла, закинув голову, не отрывая глаз от отца. Он, однако, не смотрел на нее. И он, и мисс Харрингтон смотрели на Грэма: тот все еще лежал на полу; лицо его мало-помалу стало заливаться краской и вскоре заполыхало под стать его огненным волосам. Он медленно повернулся, глядя недоуменно, растерянно, пока не заметил Кирсти.
Глаза ее брата сузились. Он выпятил нижнюю губу и выдвинул вперед подбородок. Девочке был знаком этот взгляд. Она как можно шире распахнула глаза и пожала плечами.
Но на него это ничуть не подействовало; тогда она вскинула голову, глядя на отца все теми же большими удивленными глазами. На этот раз ее уловка удалась. Она сумела привлечь его внимание настолько, что целых два раза успела жалобно моргнуть и сделать невинное личико.
И тут брат кинулся на нее. Они повалились на ковер, но Кирсти удалось нанести очень ловкий удар. Она вывернулась и тотчас же как следует ущипнула его. Пока тот вопил, Кирсти оседлала его, усевшись к нему на живот. Конечно, Грэм больше и старше ее, но она не позволит ему взять над ней верх. Еще чего, какому-то мальчишке!
Кирсти услышала крик мисс Харрингтон. Резкий, пронзительный, как верещанье сойки. Краем глаза девочка заметила, как та схватила две синие фарфоровые птички с покачнувшегося соседнего столика, прижав их к своей тощей, иссохшей груди.
Прежде чем Кирсти успела еще раз как следует двинуть брата, отец поднял ее, оторвав от Грэма и поставив прямо перед собой так близко, что девочка почувствовала тепло его тела и ощутила его запах – нечто вроде запаха моря и кожи. Если принюхаться, она бы уловила даже терпкий аромат сосновых иголок – запах их острова. От отца пахло домом.
Девочка подняла на него глаза.
Лоб его был нахмурен, брови почти сошлись у переносицы – вид был и вправду суровый.
– Стой смирно. Не двигайся, – сказал он твердо, но без злости, потом перевел взгляд на Грэма.
Кирсти сделала было два маленьких, еле заметных шажка, но тут же замерла – отец мгновенно обернулся, глядя на нее с подозрением.
Стоя смирно, не шелохнувшись, девочка одарила его своей самой лучезарной улыбкой.
Отец моргнул и мгновение смотрел на нее; выражение лица его было какое-то странное, словно бы он вдруг увидел перед собой незнакомку. Он отвел глаза и слегка покачал головой, потом снова нахмурился, глядя вниз, на ее брата; тот по-прежнему лежал на полу.
– Вставай, Грэм!
– У меня живот болит. Она ударила меня?
– Я все прекрасно видел. Ты первый начал.
– Но она...
Отец поднял руку, и Грэм тут же умолк.
Кирсти была потрясена. Ей-то нужно было как следует ущипнуть братишку или с силой наступить ему на ногу, чтобы тот замолчал.
– Мальчики не должны бить девочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32