Она в конце концов отвернулась, уставившись на хвосты лошадей. Девочка прикусила губу и ущипнула себя, почувствовав, что сейчас заплачет. Кирсти ощущала какую-то странную пустоту внутри, и ей было очень плохо; она просто не представляла, что такого она могла сделать, чтобы отец опять отослал их прочь.
Глава 27
Он смотрел, и смотрел, и смотрел, и смотрел,
Восхищеньем горел, и горел, и горел.
Роберт Браунинг
Калем, стараясь не шуметь, приоткрыл дверь. Глаза Эми по-прежнему были закрыты. Она даже не шелохнулась. Калему вдруг пришло в голову, не может ли такое вот поверхностное ранение оказаться слишком опасным для девушки, тем более для такой тоненькой и нежной, как Эми.
Джорджина, остаток ночи просидевшая у постели Эми, подняла на него глаза.
– Еще не просыпалась? – спросил он.
Джорджина покачала головой.
Калем подошел к кровати и с минуту постоял там в неловком молчании, переводя взгляд с Эми на эту темноволосую Джорджи. Довольно-таки странное имя для женщины – Джорджи. Ну кому придет в голову назвать девочку Джорджи? Он не мог не признать, что она хороша собой. Она была из тех женщин, что кружат мужчинам головы. Но внешность была для него не главное. Ему важна была сущность.
Поначалу она испугала его. От таких девушек он обычно держался подальше. Однако, похоже, она была строптивой только с Эйкеном. А с ним она вела себя вполне пристойно, что было неожиданностью для Калема. Он не мог упрекнуть ее ни в чем. Она ведь здесь была не по собственной воле. Эйкен заслуживал большего, чем несколько хороших оплеух.
Но, как бы там ни было, Джорджи завоевала его расположение, настаивая на том, чтобы провести эти часы у постели Эми.
Калем сунул руки в карманы и стоял, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя себя слишком большим и неуклюжим. Он просто не знал, что ей сказать.
Девушка посмотрела на него вопросительно, потом засмеялась:
– Обещаю, что не буду кусаться.
Он не мог не усмехнуться в ответ. Наконец они оба перестали смеяться, и в комнате снова воцарилось неловкое молчание.
– Почему тебя так странно назвали – Джорджи?
– Вам не нравится мое имя?
Калем мысленно обругал себя. Как он мог такое ляпнуть! Он почувствовал, что краснеет. Девушка коротко рассмеялась.
– Простите, я не хотела. Джорджи – это выдумка вашего брата. Меня зовут Джорджина. Джорджина Бэйард.
– Бэйард?
Калем на мгновение задумался.
– Как название часов?
– Вот именно.
Калем сунул руки в карманы.
– Я очень сожалею, что Эйкен так поступил.
– Я тоже. – Девушка смотрела за окно. – Я сожалею даже больше, чем вы можете себе вообразить.
Лицо у нее было печальное, отстраненное.
– Он очень изменился после смерти жены.
Девушка долго молчала, как будто размышляя над тем, что сказал ей Калем. Потом снова взглянула на него.
– Когда она умерла?
– Около трех лет назад. Она любила ходить под парусом. Мы так до сих пор и не знаем, что произошло. Эйкен нашел на камнях ее лодку. А тело прибило к берегу два дня спустя.
Девушка покачала головой и отвела глаза в сторону.
– Как это ужасно!
– В тот день она одна ушла в море. Она часто так делала. Иногда она брала с собой детей.
– Детей? Так их несколько?
– Ну да. Ты видела Кирсти.
– Да. – Джорджина посмотрела на Эми. – Мы видели.
– Ее братишка Грэм на год старше.
Девушка ничего не ответила.
Калем пытался найти подходящие слова; ему хотелось объяснить этой девушке, что брат не всегда был таким безрассудным в поступках.
– Иногда, когда Эйкен что-нибудь делает, он не думает, к чему это может привести. Эйкен не плохой человек. Он просто потерял в себе что-то.
Девушка по-прежнему молчала. Калем заметил, что вид у нее измученный. Он сомневался, спала ли она вообще. И вспомнил, что она ничего не ела.
– Я посижу здесь с Эми. Сходи на кухню. Дэвид даст тебе что-нибудь поесть.
– А вы не думаете, что я могу снова попытаться убежать?
Калем посмотрел на нее прямо, открыто:
– Нет.
Джорджина коротко кивнула, потом поинтересовалась:
– Кто это – Дэвид?
– Двоюродный брат. Он занимается всем понемногу, в том числе и стряпней.
– И сколько же всего человек живет на острове?
– Кирсти и Грэм. И несколько двоюродных братьев: Фергюс, Дэвид и Уилл, Эйкен и я.
– И это все?
– Все.
– Здесь что же, совсем нет женщин?
– Нет, с тех пор как Сибил умерла. Никого, кроме Кирсти.
Джорджина с трудом поднялась. Она вздохнула и потерла поясницу.
– Кажется, я просидела слишком долго.
– Ну так пойди поешь что-нибудь. Кухня внизу, в глубине дома.
Девушка снова взглянула на Эми.
– Она даже не шелохнулась.
Калем кивнул, не отрывая глаз от Эми. Он почти бессознательно уловил, что дверь спальни закрылась.
Очень осторожно Калем присел на краешек постели. Он откинулся на спинку кровати и положил ногу на ногу.
Эми лежала спокойно, не ведая о том, что происходило с ним по ее вине. Внутри у него все сжималось. Она смущала его, вносила в его душу смятение, заставляла испытывать чувства, о которых он прежде даже и не подозревал.
Что-то как будто надвигалось на него; казалось, его прежняя жизнь никогда уже не вернется. Это было как в кошмаре или во сне или как если бы он вдруг поменял свою жизнь на чью-то чужую. Калем ничего не мог с этим поделать, ведь смятение исходило от нее. Он не мог ни проснуться, ни скрыться от этого.
Калем посмотрел на бледное личико девушки. Кожа ее была цвета слоновой кости, и он вспомнил, что на щеках ее играл легкий румянец, когда она была еще здорова. Волосы ее были густые и вьющиеся. Джорджина, должно быть, расчесала их, и теперь они рассыпались по подушке, словно солнечные лучи.
Калем всмотрелся в ее лицо: маленькое, изящное, оно чуть сужалось книзу; тонкий, слегка вздёрнутый нос, твердый подбородок. Брови у нее были не слишком густые, и Калему видны были маленькие голубые прожилки на веках девушки. У нее были высокие скулы, а личико округлое, свежее, совсем еще юное.
Калем протянул руку и легонько коснулся ее щеки. Она была теплая, а вовсе не такая холодная, какой казалась на вид. Он провел по ней пальцами, ощущая, какая она нежная, живая. Так, значит, девушка ему не привиделась.
Минуты текли. Калем не знал, сколько прошло времени, да его это и не интересовало. Он просто сидел в ожидании, желая быть с ней рядом. Он должен был видеть, как она спит; Калем боялся, что, если он вдруг отвернется, девушка может вообще не проснуться. Это была глупая мысль, романтическая чушь, вроде стихов или мелодраматических пьес, которые он видел когда-то и считал чепухой. Он не верил, что в них есть хотя бы капелька правды, поскольку сам никогда никого не любил. Однако теперь он, похоже, был больше не властен над своими мыслями. Ему казалось, будто частица ее существа переходит в него, наполняя собой его сознание и душу.
Калем считал, что уж он-то неподвластен женским чарам. Ни одна женщина ни разу не затронула его душу. Ни одна не зажгла в нем огонь. Не было женщины, которая завладела бы его вниманием настолько, чтобы ему захотелось понять ее, узнать, о чем она думает, что чувствует. Но на Эми он смотрел совсем не так, как на других девушек. Не так, как на женщин, которым помогал. Она была другая. Когда Калем смотрел на Эми, он видел ее не только глазами. Он видел ее своим сердцем.
И это пугало его.
Сердце его билось как далекий прибой, когда она касалась его. Калем взял ее руку. И сердце его билось, как далекий прибой, когда он касался ее. Сердце колотилось, словно волны о берег, отдаваясь у него в ушах. Как могла эта девушка заставить его позабыть о том, что он терпеть не может женщин? Что же такое в ней было? Калем внимательно разглядывал ее руку, как будто надеялся найти в ней ответ. Но ответа не было.
Калем перевернул руку и пальцем провел по ладони девушки вдоль пересекавшей ее линии жизни. Он раскрыл свою ладонь и посмотрел на нее. Потом положил свою руку рядом с ее.
Его рука была большая, мозолистая; ее – маленькая, изящная. Ногти ее были похожи на полумесяцы; его были квадратные, точно паруса на корабле. Его ладони, привыкшие к тяжелой работе, были бугристые от мозолей. Ее ладошка была мягкая, белая; она казалась такой чистенькой, юной по сравнению с его. Кожа у Калема была намного темнее, чем у нее, настолько же отличаясь от кожи Эми, насколько различна была их жизнь.
Калем опустил руку девушки и разгладил одеяло, хотя оно и так было безукоризненно гладким. От нее исходило ощущение покоя, в чем он усмотрел насмешку. Когда Калем смотрел на нее, когда он был с ней или думал о ней, то, что царило в его душе, трудно было назвать покоем. Его охватывала целая буря чувств – неистовых, глубоких, все – поглощающих.
Это было нечто такое, чему он не хотел давать название, хотя он, кажется, знал, что это. Некое чувство, которое, как он думал, он не способен испытывать.
Но это оказалось не так. Когда Калем смотрел на Эми, он испытывал чувство, древнее как мир. Это было напряженное, сильное чувство. Это была не любовь. Нет, не любовь. Это была страсть.
Глава 28
Всегда веди себя как победитель,
Даже когда проигрываешь.
Неизвестный автор
Джорджина без труда отыскала кухню. Она, может, и заперта на острове, где ни один из ее планов побега не удался, но нос пока еще не подводил ее. Она шла, повинуясь ему, пока не очутилась перед громадной, обшитой деревянными панелями дверью.
Толкнув ее, девушка спустилась на две ступеньки и очутилась в просторном помещении с широким окном во всю стену. Справа от нее стена была вся из гранита; в нее вделан был еще один из этих огромных каминов.
На нижней ступеньке Джорджина застыла.
Эйкен Мак-Лаклен сидел у массивного соснового стола посередине кухни. Его громадные ноги упирались в другой край стола, а сам он, откинувшись, покачивался на стуле. К лицу он прижимал что-то вроде полотенца, так что Джорджине был виден только его упрямый подбородок.
– Привет, Джорджи!
У Эйкена была сверхчеловеческая способность угадывать, где она находится в данную минуту. Это сбивало ее с толку. Он ведь даже не смотрел на нее.
– Ну вот, аппетит пропал, – пробормотала Джорджина.
Она глубоко вздохнула и, пройдя через кухню, остановилась у стола с другой стороны от Эйкена. Девушка взялась за спинку стула.
– Садись поешь, – предложил ей Эйкен. Он по-прежнему не смотрел на нее.
На столе стояли только два прибора – перед ним и еще один рядом с ним. Джорджина отпустила спинку стула и прошла к свободному месту; собрав тарелку и приборы, девушка повернулась, собираясь отнести их на другой конец стола.
Ножки его стула ударились об пол, и он в ту же секунду схватил ее за руку:
– Садись здесь.
Голос его был приглушен полотенцем.
Джорджина посмотрела на него. Эйкен убрал полотенце, и девушка увидела его разбитое лицо.
Она чуть было не вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.
Он был похож на самого сатану. Одно веко было ярко-лиловым и так заплыло, что глаз не открывался. Нижняя губа рассечена – рана была неровная, кровь на ней потемнела и запеклась, а сама губа раздулась до невероятных размеров. Ужасный кровоподтек красовался внизу, на подбородке; он словно бы увеличивался в размерах, пока девушка смотрела на него. Джорджине показалось, что она различает следы костяшек его брата.
– Садись.
Девушка села.
– Дэвид! – окликнул Эйкен. Дверь у него за спиной распахнулась, и вошел человек с тяжелым жестяным ведром. Он был высокий, как Эйкен и его брат, но худющий как щепка и костлявый как сельдь. У него были яркие рыжие волосы, спускавшиеся до плеч; они сияли, точно новенькие пенни.
Когда он ближе подошел к Эйкену, стало заметно, что лицо у него все в веснушках, подбородок длинный и острый, с шишкой на конце размером чуть ли не с куриное яйцо, а когда он посмотрел на Джорджину и улыбнулся, его зубы затмили все.
Он со стуком поставил ведро на пол:
– Это камни из родника. Они холоднее, чем те, другие.
Эйкен развернул влажное полотенце, вывалив на стол несколько гладких камней. Он наклонился над ведром, достал из него еще несколько голышей и снова завернул их в полотенце. Потом поднял глаза на Дэвида; тот не отрываясь смотрел на девушку.
– Спасибо. Это Джорджи.
– Джорджина Бэйард, – поправила она, стараясь говорить как можно спокойнее, если учесть, какое она испытывала страстное желание добавить еще несколько синяков к тем, что уже имелись у Эйкена.
Дэвид взглянул на нее.
– Как часы!
Девушка кивнула.
– Часы? – Эйкен приложил полотенце к распухшему глазу, потом перевел взгляд с Дэвида на нее.
– Ну да, – сказал Дэвид.
Джорджина посмотрела на этого олуха.
– Для того чтобы понять это, нужно научиться читать.
Дэвид засмеялся и быстро подмигнул Джорджине, затем повернулся и прошел к стеллажам в глубине кухни.
– Ладно, по-моему, вы говорили мне. – Эйкен пристально смотрел на нее здоровым глазом.
Он уставился на Джорджину намеренно, просто ради того, чтобы досадить ей, и девушка старалась не обращать на него внимания.
Дэвид поставил на стол блюдо с дымящимися рогаликами, глиняный горшок с маслом, потом добавил тарелку с яичницей с беконом и колбасой и громадный кусок ветчины, а к этому еще картофель, яблочную подливку, свежую голубику и большой кувшин молока.
Джорджина вдруг заметила, что все еще прижимает тарелку к груди. Она поставила ее на стол... Та звякнула. Девушка принялась за еду, старательно не обращая внимания на Эйкена. Она как раз доедала второй кусок ветчины, когда Эйкен потянулся и наколол на вилку колбаску.
– Как жаль, что у тебя нет аппетита!
Джорджина только холодно взглянула на него и яростно полоснула ножом по куску ветчины. Она воткнула нож в мясо, потом, подняв глаза, обворожительно улыбнулась ему.
Эйкен откусил от колбаски и стал жевать, ухмыляясь и глядя на нее.
Молчание становилось неловким. Тишину нарушал только Дэвид, стоявший у разделочного стола в переднике, белом от муки, и со стуком месивший громадный шар белого теста. Он нисколько не походил на повара. Однако еда была очень вкусной.
– Ну, Дэвид, – прервал молчание Эйкен, – так что же ты думаешь о Джорджи?
Дэвид поднял глаза и усмехнулся:
– Просто красотка!
– Ты думаешь?
Эйкен так долго и внимательно в нее вглядывался, точно пытался посмотреть на Джорджину другими глазами. Он взял еще колбаску и стал жевать.
– Она, однако же, отчаянная девушка.
– Отчаянно пытаюсь избавиться от вас, – пробормотала Джорджина.
– Отчаянно стремится выйти замуж.
Девушка, глядя сквозь него, взяла еще немного яичницы, делая вид, что не слышала, как он говорит о ней так, будто ее и вовсе нет в комнате.
– Она мечтает выйти за Джона Кровопийцу.
Девушка поперхнулась яичницей.
Эйкен заботливо похлопал ее по спине и протянул кружку с молоком. Дэвид переводил взгляд с Эйкена на нее со странным выражением.
– Кэбот, – бросила Джорджина сквозь стиснутые зубы. – Его зовут Джон Кэбот.
– Да, верно. Я все время забываю его имя.
– А я хотела бы забыть ваше.
Эйкен приветливо помахал ей вилкой.
Дэвид еще пару раз ударил по тесту, потом накрыл его влажным полотенцем. Он посмотрел на Джорджину, на Эйкена и, покачав головой, вышел из кухни через другую дверь. Девушка слышала, как ботинки его неуклюже протопали вниз по деревянным ступенькам.
Джорджина, не обращая внимания на Мак-Олуха, смотрела за окно. Туман окутывал склоны холма. «Интересно, рассеется ли он вообще когда-нибудь?» – подумала девушка. Он был точно завеса, отделявшая их от мира. От ее мира. От мира, в который ей нужно вернуться.
– Волнуешься, что не сможешь вернуться домой, Джорджи?
Этот человек словно читал ее мысли.
– Я вернусь домой.
Он засмеялся:
– Вот это-то мне в тебе и нравится. Ты еще упрямее, чем я.
– Вы упрямее, чем мул, застоявшийся в стойле. Мне просто не верится, что вы и вправду из плоти и крови.
– Пойдем со мной наверх на часок-другой, и я докажу тебе, что я и в самом деле из плоти и крови.
– Я вас ненавижу!
Эйкен расхохотался.
– Просто не верится, что у вас есть дети. – Он перестал смеяться. – Вы врываетесь в чужие жизни и губите их. Почему вы не можете просто растить своих детей и оставить ни в чем не повинных людей в покое?
Теперь он разозлился. Джорджина видела это, и это ее обрадовало.
– Я ничего не смыслю в детях, – сказал он резко.
– Не смыслите или просто не желаете смыслить?
– Мне это ни к чему. Для этого-то я и привез тебя сюда.
Вилка Джорджины застыла в воздухе.
– Что вы сказали?
– Я сказал, что для того-то и привез тебя сюда. Мне нужна была женщина, чтобы присматривать за детьми.
– Вы похитили меня, чтобы присматривать за вашими детьми? – повторила Джорджина, пытаясь осмыслить его слова. Она припомнила обрывки их разговора в ее саду. Его замечания по поводу того, умеет ли она справляться с детьми. Он выспрашивал ее как работодатель! Девушка медленно поднялась, опираясь руками о стол. – Вы погубили мою жизнь просто потому, что не могли нанять няню?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32