Когда пришел час первого посмертного свидания с Николя Фламелем, он, подобно Виргилию и его друзьям, отправился на поиски дракона — с картинкой, но без пояснительного текста к ней. Во дворе Розария он нос к носу столкнулся с Зорзи Бонфили и без всякого сожаления выбросил его из окна, убив сразу двух зайцев: завладел письмом и убрал конкурента, с которым они были два сапога пара. Однако докопавшись до «Книги чудес» Марко Поло и добравшись до двора Миллион, он убедился, что кто-то опередил его. Кто это был, он не знал, это могло проясниться лишь три месяца спустя. Он терпеливо ждал. Двадцать первого марта с утра пораньше он занял наблюдательный пост перед тем местом, куда должны были явиться его конкуренты в поисках второго камня. И вновь добился двойного успеха: завладел сразу двумя геммами и разделался с соперниками. После убийства (как он полагал) сразу четырех душ он срочно покинул Венецию. Путь его лежал в Истамбул, откуда он собирался вновь наведаться в Республику Льва лишь ко времени третьей встречи с алхимией. И вот этот день, двадцать первое июня 1577 года, настал. Однако он никак не мог предположить, что троица молодых людей, чьи тела, по его разумению, должны были давно разлагаться в подземелье, также с первыми лучами солнца была на ногах.
Утром в день летнего равноденствия молодые люди собрались не в доме Чезаре, а в доме Тинторетто, и на то были причины. Пальма прислал записку, в которой извинялся за отсутствие в связи со срочной работой и обещал присоединиться к ним… когда их жизни будут под угрозой! Виргилий явился со ставшим традиционным апельсином, утыканным бутонами гвоздики. Мариетта поцеловала его и напомнила, куда лежит их путь.
— Мавританская площадь!
На этот раз друзья вооружились ножами. Они не думали никого убивать, но и не собирались оказаться в лапах подручных Кары Мустафы. На площадь за дворцом Мастрелли они пришли в бодром и веселом расположении духа. Каждый выбрал себе по статуе одного из братьев-мавров и приступил к делу. Складки одежд, головные уборы, пальцы, пятки — исследовался буквально каждый дюйм статуй, и все напрасно. Через час Пьер и Мариетта в ссадинах и с обломанными ногтями остановились. И только Предом, которому достался Риоба, продолжал искать. Он забрался на фрагмент античной колонны, служившей цоколем для мавра, и скоблил ножом нос статуи.
— Тут щель, — объявил он, указывая на крошечное продолговатое отверстие у основания носа. — Уверен, третий камень там.
Он засунул конец лезвия ножа в щель и стал нажимать на его рукоятку, как на рычаг. Лезвие, не выдержав, стало изгибаться. Но Виргилий не ослаблял усилия. Вдруг раздался треск, нож перестал упираться во что-либо твердое, Виргилий покачнулся и упал прямо на руки Тинторетте. Оба устремились к статуе: Риоба лишился носа. Тот валялся у его ног. Виргилий поднял его и озадаченно на него уставился: это могло быть что угодно, только не герметическая гемма. Мариетта с иронией, хотя и без злости, зааплодировала в ладоши.
— Что ж, отколоть нос Риобы тебе удалось! — пошутила она, с сожалением глядя на безносого отныне мавра.
— Я бы на твоем месте не шутил. Ведь если камень Фламеля не в одном из этих мавров, где прикажешь искать его? — Хотя в его словах и была доля язвительности, все же они были не лишены убедительности.
Стало ясно, что они пошли по ложному следу и потеряли драгоценное время. Мустафа мог обойти их. Они вновь вспомнили картинку с тремя мужчинами на корабле и подпись к ней, гласившую: «В своем бегстве унося драгоценнейший из даров, они прихватили также волшебную кость». Но никаких новых идей у них не появилось.
— Давайте сходим посоветуемся с Леви. Если кто-то и поможет, то только он, — предложил Предом.
Гетто было совсем рядом. Каббалист, как всегда, был рад их приходу. Картинка не вызвала в нем никаких ассоциаций, но загадочное пояснение к ней зажгло искорку в его зрачках. Он повернулся к Пьеру, весь лучась лукавством:
— Из всех нас ты вроде лучше всех знаешь человеческие кости? Ты ведь медик?
— То есть, — промямлил Пьер. — Как же… Но ведь это не анатомическая загадка, а алхимическая шарада и…
Поставленный таким образом вопрос ввел Пьера в полное замешательство, а поскольку спорить с раввином было бесполезно, он стал перечислять кости человеческого тела:
— Лучевая кость, большеберцовая кость, малоберцовая, хвостец, позвонки, лопатка, ключица…
— Стоп! — прервал его эрудит. — Ключица! Она самая! Из своего путешествия они привезли ключицу.
— Ничего не понимаю! — вскричал Виргилий, потеряв над собой контроль.
Раввин положил ему руку на плечо, и это несколько умерило его горячность.
— Сейчас все поймете. Но сперва я должен рассказать вам кое-что об этом городе, хотя, как сын Израиля, я не лучший знаток его истории. Покровителем Венеции считался святой Феодор. Статуя святого Феодора с неким монстром, напоминающим крокодила, украшает одну из колонн пьяцетты. Однако и святой Марк городу не чужд. Однажды евангелист побывал на лагуне, ему встретился ангел, обратившийся к нему с такими словами: «Pax tibi, Marce Evangelista meus». Под этим ангел подразумевал, что святой обретет здесь вечный покой. А Марк между тем пребывал по другую сторону Средиземного моря: он стал епископом Александрии.
Там он претерпел мученичество, скончался и был погребен. Было это при Нероне в 57 году. Однако Венеция не забыла небесного завета и семьсот семьдесят лет спустя два купца — Буоно ди Маламокко и Рустико ди Торчелло — высадились неподалеку от дельты Нила с целью любой ценой завладеть мощами святого Марка и перевезти их в Венецию. Похитить мощи из монастыря, где они покоились, не было самой рискованной частью предприятия. Нужно было как-то обмануть египетскую таможню, и вот что они придумали: поверх своего трофея они разложили куски свинины. Запах и вид мяса отвратили мусульман, служивших на таможне Александрии, и они позволили им отплыть. В Венеции купцам были устроены торжества. Чтобы спрятать святыню, возвели церковь, первый камень которой был заложен в 832 году. — Тут Соломон Леви прервался. Мариетта вздохнула:
— А ведь я так хорошо знаю легенду святого Марка! Отец написал серию полотен на тему его чудес для братства Святого Марка. Я принимала участие в этой работе. Мне было десять лет, я все хорошо помню: на одном полотне Марк спасает сарацина во время кораблекрушения, на другом изображено, как находят его тело, а на третьем — как похищают его мощи.
Суровость была написана на лице Виргилия.
— И картинка Фламеля никак не напомнила тебе об этом важнейшем эпизоде в истории города? Ты вспомнила о братьях Мастрелли и не подумала о святом Марке? Погляди же… — Виргилий взял в руки все пять картинок и потряс ими перед лицом Мариетты. — Два купца в лодке добрались до Александрии. — Он указал на мужские фигуры справа и слева и на то, что напоминало скорлупу на волнах. — А это святой, которого они перевозят. — Он стал водить пальцем по тому предмету, который казался им то доской, то камнем, то листом. — А его поднятые над головой руки — не что иное, как нимб!
Мариетта стала защищаться:
— Как ты все замечательно показываешь! А что же ты сам раньше не подумал ни о чем таком?
Пьер поддержал ее:
— Вот именно! Ведь история святого Марка изображена, если я правильно помню, на мозаике в нижнем правом углу трансепта базилики, а кроме того, на картине в нише алтаря. Ты тоже ее знаешь!
Соломон Леви улыбнулся при виде того, как осадили его племянника, но не дал беседе перерасти в ругань и продолжил рассказ:
— Не думайте, что история евангелиста прервалась там, где прервался мой рассказ. Вовсе нет. Храм восемьсот тридцать второго года много раз перестраивался, и, в частности, в шестидесятых — семидесятых годах одиннадцатого века. Из опасения, как бы реликвия не была похищена, мощи Марка спрятали в алтаре. Да так, что забыли, где именно! Молитвы, церемонии, процессии — ничто не помогало. Никаких следов! И так вплоть до того дня, когда тридцать лет спустя, двадцать пятого июня 1094 года, святой Марк сам не устал от этой игры в прятки. Он обнаружил свое местонахождение, высунув руку. Оказывается, его мощи были замурованы в колонну, высунувшаяся рука даже попортила мраморную облицовку. Его перенесли в крипту, где он теперь и покоится…
— Вот куда нам нужно! — воскликнул Виргилий. Каббалист только подбодрил его улыбкой.
— Минутку! — раздался уверенный голос Пьера. — Все это как нельзя лучше согласуется с третьей картинкой, но как быть с пояснительным текстом? Я думал «драгоценнейший из даров» относится к мощам евангелиста, но при чем здесь «кость», «ключица»?
— Ключица Соломона… — Раввин выговорил эти слова так, будто в них была вся соль. — Ключица Соломона, — повторил он. — Она находилась под мощами святого Марка. Магический изумруд с нанесенными на него загадочными письменами, которые позволяют отыскать несметные сокровища царя Соломона и царицы Савской. В начале десятого века Сауд Халюла Палермский завладел изумрудом, и тот навеки исчез. Сауд кончил трагически: утопился в канале Богородицы в Садах…
Окончание рассказа раввина как бы повисло в воздухе, он подмигнул своим слушателям. Было такое впечатление, что он сказал им слишком много или слишком мало. Друзья стали просить его продолжать.
— Нужно вступить в мир каббалы, чтобы ближе подойти к тайне ключицы Соломона. Имя Яхве раскладывается на семьдесят два имени, которые его объясняют и которые называют семафорами. Имена эти, если объединить их в формулу, позволят пролить свет на функционирование универсума. У каббалистов эта формула называется «ключица Соломона», поскольку первая ее редакция относится ко времени жизни сына царя Давида. «Ключица», или иначе «ключик». Благодаря этому ключу алхимику удается разговаривать с духами и усмирять природу. Каждый маг должен раз в жизни начертать своей рукой эту формулу.
Виргилий вспомнил странные знаки, начертанные на камнях Фламеля, украденных Мустафой, и поклялся, что третий камень не постигнет та же участь.
Глава 17
Когда они, запыхавшись, выбежали на площадь Святого Марка, Виргилий вскрикнул, остановился и расставил руки в стороны, чтобы помешать друзьям опередить его: говорить он уже был не в силах. Схватив за рукава, он оттащил их в сторону; прижавшись к стене, приставил указательный палец к губам, выждал некоторое время и только тогда еле слышно выдавил:
— Кара Мустафа!
Наблюдая за передвижениями неприятеля, он комментировал:
— Вошел в базилику. Кажется, на сей раз он один, без янычар.
— Что будем делать? — спросил Пьер.
— Пойдем за ним по пятам, проследим, найдет ли он камень, а на выходе из собора применим закон Тальона. Враг один, нас трое. Он вооружен, мы тоже. Мы должны отнять у него то, что он отнял у нас в марте, и даже больше. А затем сматываемся, поскольку Мустафа может прийти в очень дурное расположение духа.
Пьер не стал критиковать план Виргилия, хоть он и показался ему излишне дерзким, кроме того, за годы дружбы он привык к тому, что Виргилий попадает в весьма необычные обстоятельства, а вместе с ним и он, Пьер. Погоня за алхимическим сокровищем, начавшаяся шесть месяцев назад и приведшая их этим утром под своды базилики, где им предстояло выследить свирепого турка, в каком-то смысле была вершиной: подобной опасности они подвергались лишь однажды. «Будь что будет», — махнул рукой Пьер и вслед за Виргилием устремился ко входу в собор. Торговец тканями держал себя уверенно, нигде не задерживался. Не осенив себя крестом, не удостоив взглядом ни купол Троицы, ни купол Вознесения, ни великолепные мозаики, покрывавшие пол, он упорно шел к алтарной части собора. Павлины, концентрические круги, орлы, трехцветные плитки оставляли его равнодушным. Виргилий же, кравшийся за ним по пятам, успел отметить наличие среди персонажей мозаики короля птиц.
«Орел! Птица, которую рекомендовал искать мудрый раввин, дорогая сердцу алхимиков. Добрый знак!» — подумал он.
Главный купол с изображенным на нем морем (прожилки алебастра напоминали морские волны) также не привлек внимания турка. Он пришел сюда явно не ради красот. Дойдя до иконостаса, он свернул, из двух лестниц не колеблясь выбрал не ту, что вела к главному алтарю, а ту, что спускалась в крипту. Предом расставил друзей: Пьера — при входе в базилику, Мариетту — за одной из колонн посреди церкви, а сам вслед за Мустафой спустился в крипту. Расположенная под домом священника, крипта была небольших размеров, с низким потолком, с полукруглыми арками, многочисленными колоннами… и с лужами на полу: весенние воды просачивались в нее. Мустафа шлепал по лужам, не заботясь о своих шароварах, направляясь прямиком к склепу с мощами евангелиста. Виргилий мог только догадываться, чем он там занимался, поскольку стоял за колонной. Мустафа возился недолго и вскоре обнаружил тайник с третьим камнем — выглянув, Виргилий увидел, как сверкнул в руках убийцы Атики и Бонфили белый камешек.
Положив камень в карман, купец резко обернулся. Виргилий едва успел спрятать голову за колонну и задержать дыхание. Заметил ли его турок? Виргилию было слышно, как угрожающе скрипели туфли Кары Мустафы. Он тяжело сглотнул, поднес руку к кинжалу, взялся за него и вынул из-за пояса. Но в тот момент, когда он собирался нанести удар, турок прошел мимо: лицо его было непроницаемо. Он ничего не заметил! Рука Виргилия повисла вдоль тела точно плеть. Он почувствовал, как напряглись мышцы, а ноги подкосились. Страх был таким всепоглощающим, что, когда он исчез, не осталось ничего, кроме пустоты. Покрывшись липким холодным потом, Виргилий медленно сполз на пол у колонны. Еще немного — и он разрыдался бы. Но не время было расслабляться. Турок, пытавшийся уже однажды погубить их всех, только что завладел третьим камнем Николя Фламеля. Не было и речи о том, чтобы выпустить его даже за пределы площади Святого Марка. Виргилий выпрямился и бросился вон из крипты, как никогда решительно настроенный отобрать у турка то, что, как он считал, в известной мере принадлежало им. Мустафа в это время проходил мимо колонны, за которой пряталась Мариетта.
«Пьер поджидает его у выхода», — эта мысль подбодрила Виргилия, на какое-то время упустившего турка из виду. Он бросился к Мариетте.
— Камень у него!
Оба на цыпочках двинулись к выходу. И в ту минуту, когда они выходили, до них донеслось:
— Вот ты где, негодяй, подонок, убийца! Ты убил Зорзи!Теперь твой черед сдохнуть!
Пьер из своего укрытия-засады также услышал эти оскорбления. Он нагнал Виргилия и Мариетту, и все трое вышли на паперть. Каково же было их изумление, когда в двух шагах от центрального портала они увидели Лионелло Зена, приставившего шпагу к груди Мустафы. Друзья отпрянули. Ни один из тех двоих их не заметил. Турок вынул саблю, которая висела у него на поясе, и потряс ею перед патрицием.
— Ты не отомстишь ни за своего друга Зорзи, ни за кого другого, — хохоча, отвечал он. — Потому как я расправлюсь с тобой раньше!
Между ними завязалась нешуточная битва: один был ослеплен желанием отомстить, другой — непомерной гордыней. Сабля была тяжелее шпаги, но шпага длиннее сабли; оба в совершенстве владели оружием. Когда они скрещивали его, то высекались фонтаны голубых искр. Лионелло дрался элегантно, как то пристало патрицию, легко делал эстокады и отражал удары. Он держал эфес так, словно это птичка: не слишком сжимая, чтобы она не задохнулась, но и не слишком свободно, чтобы не упорхнула. Кара вкладывал в саблю всю свою могучую силу. Он держал ее двумя руками и молотил без остановки, казалось, он вот-вот прикончит противника. Не нужно было быть пророком, чтобы понять — это битва не на жизнь, а на смерть.
Кончик шпаги задел доломан мусульманина. На нем медленно проступило красное пятно. Турок взревел. Его удары сделались еще более мощными и яростными. Дуэль не выдыхалась, наоборот, принимала все более угрожающий характер. Искры так и летели из-под скрещенных клинков, скрежет и визг металла усиливался, слышно было, как гудит располосованный, иссеченный воздух. Прозвенев в пустоте, сабля коснулась-таки ноги замешкавшегося на долю секунды дворянина. Кровь выступила на чулке и залила туфлю. Но боль была ничто в сравнении с охватившим его бешенством. Он совершил столь виртуозный и неожиданный выпад и нанес такой молниеносный скрытный удар, что Мустафа увернуться не смог: кончик шпаги проткнул ему скулу и вышел красный от крови. Этот второй удар, достигший цели, исторг у него вопль:
— Христианская собака!
С удвоенной силой атаковал он Лионелло, но тот предусмотрел такой поворот схватки и, легкий и подвижный, стал уклоняться то влево, то вправо, уворачиваясь от ударов сабли. Несмотря на раненую ногу, он счастливо избежал града впечатляющих ударов, вызвавших перепуганные возгласы ротозеев, собравшихся на паперти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Утром в день летнего равноденствия молодые люди собрались не в доме Чезаре, а в доме Тинторетто, и на то были причины. Пальма прислал записку, в которой извинялся за отсутствие в связи со срочной работой и обещал присоединиться к ним… когда их жизни будут под угрозой! Виргилий явился со ставшим традиционным апельсином, утыканным бутонами гвоздики. Мариетта поцеловала его и напомнила, куда лежит их путь.
— Мавританская площадь!
На этот раз друзья вооружились ножами. Они не думали никого убивать, но и не собирались оказаться в лапах подручных Кары Мустафы. На площадь за дворцом Мастрелли они пришли в бодром и веселом расположении духа. Каждый выбрал себе по статуе одного из братьев-мавров и приступил к делу. Складки одежд, головные уборы, пальцы, пятки — исследовался буквально каждый дюйм статуй, и все напрасно. Через час Пьер и Мариетта в ссадинах и с обломанными ногтями остановились. И только Предом, которому достался Риоба, продолжал искать. Он забрался на фрагмент античной колонны, служившей цоколем для мавра, и скоблил ножом нос статуи.
— Тут щель, — объявил он, указывая на крошечное продолговатое отверстие у основания носа. — Уверен, третий камень там.
Он засунул конец лезвия ножа в щель и стал нажимать на его рукоятку, как на рычаг. Лезвие, не выдержав, стало изгибаться. Но Виргилий не ослаблял усилия. Вдруг раздался треск, нож перестал упираться во что-либо твердое, Виргилий покачнулся и упал прямо на руки Тинторетте. Оба устремились к статуе: Риоба лишился носа. Тот валялся у его ног. Виргилий поднял его и озадаченно на него уставился: это могло быть что угодно, только не герметическая гемма. Мариетта с иронией, хотя и без злости, зааплодировала в ладоши.
— Что ж, отколоть нос Риобы тебе удалось! — пошутила она, с сожалением глядя на безносого отныне мавра.
— Я бы на твоем месте не шутил. Ведь если камень Фламеля не в одном из этих мавров, где прикажешь искать его? — Хотя в его словах и была доля язвительности, все же они были не лишены убедительности.
Стало ясно, что они пошли по ложному следу и потеряли драгоценное время. Мустафа мог обойти их. Они вновь вспомнили картинку с тремя мужчинами на корабле и подпись к ней, гласившую: «В своем бегстве унося драгоценнейший из даров, они прихватили также волшебную кость». Но никаких новых идей у них не появилось.
— Давайте сходим посоветуемся с Леви. Если кто-то и поможет, то только он, — предложил Предом.
Гетто было совсем рядом. Каббалист, как всегда, был рад их приходу. Картинка не вызвала в нем никаких ассоциаций, но загадочное пояснение к ней зажгло искорку в его зрачках. Он повернулся к Пьеру, весь лучась лукавством:
— Из всех нас ты вроде лучше всех знаешь человеческие кости? Ты ведь медик?
— То есть, — промямлил Пьер. — Как же… Но ведь это не анатомическая загадка, а алхимическая шарада и…
Поставленный таким образом вопрос ввел Пьера в полное замешательство, а поскольку спорить с раввином было бесполезно, он стал перечислять кости человеческого тела:
— Лучевая кость, большеберцовая кость, малоберцовая, хвостец, позвонки, лопатка, ключица…
— Стоп! — прервал его эрудит. — Ключица! Она самая! Из своего путешествия они привезли ключицу.
— Ничего не понимаю! — вскричал Виргилий, потеряв над собой контроль.
Раввин положил ему руку на плечо, и это несколько умерило его горячность.
— Сейчас все поймете. Но сперва я должен рассказать вам кое-что об этом городе, хотя, как сын Израиля, я не лучший знаток его истории. Покровителем Венеции считался святой Феодор. Статуя святого Феодора с неким монстром, напоминающим крокодила, украшает одну из колонн пьяцетты. Однако и святой Марк городу не чужд. Однажды евангелист побывал на лагуне, ему встретился ангел, обратившийся к нему с такими словами: «Pax tibi, Marce Evangelista meus». Под этим ангел подразумевал, что святой обретет здесь вечный покой. А Марк между тем пребывал по другую сторону Средиземного моря: он стал епископом Александрии.
Там он претерпел мученичество, скончался и был погребен. Было это при Нероне в 57 году. Однако Венеция не забыла небесного завета и семьсот семьдесят лет спустя два купца — Буоно ди Маламокко и Рустико ди Торчелло — высадились неподалеку от дельты Нила с целью любой ценой завладеть мощами святого Марка и перевезти их в Венецию. Похитить мощи из монастыря, где они покоились, не было самой рискованной частью предприятия. Нужно было как-то обмануть египетскую таможню, и вот что они придумали: поверх своего трофея они разложили куски свинины. Запах и вид мяса отвратили мусульман, служивших на таможне Александрии, и они позволили им отплыть. В Венеции купцам были устроены торжества. Чтобы спрятать святыню, возвели церковь, первый камень которой был заложен в 832 году. — Тут Соломон Леви прервался. Мариетта вздохнула:
— А ведь я так хорошо знаю легенду святого Марка! Отец написал серию полотен на тему его чудес для братства Святого Марка. Я принимала участие в этой работе. Мне было десять лет, я все хорошо помню: на одном полотне Марк спасает сарацина во время кораблекрушения, на другом изображено, как находят его тело, а на третьем — как похищают его мощи.
Суровость была написана на лице Виргилия.
— И картинка Фламеля никак не напомнила тебе об этом важнейшем эпизоде в истории города? Ты вспомнила о братьях Мастрелли и не подумала о святом Марке? Погляди же… — Виргилий взял в руки все пять картинок и потряс ими перед лицом Мариетты. — Два купца в лодке добрались до Александрии. — Он указал на мужские фигуры справа и слева и на то, что напоминало скорлупу на волнах. — А это святой, которого они перевозят. — Он стал водить пальцем по тому предмету, который казался им то доской, то камнем, то листом. — А его поднятые над головой руки — не что иное, как нимб!
Мариетта стала защищаться:
— Как ты все замечательно показываешь! А что же ты сам раньше не подумал ни о чем таком?
Пьер поддержал ее:
— Вот именно! Ведь история святого Марка изображена, если я правильно помню, на мозаике в нижнем правом углу трансепта базилики, а кроме того, на картине в нише алтаря. Ты тоже ее знаешь!
Соломон Леви улыбнулся при виде того, как осадили его племянника, но не дал беседе перерасти в ругань и продолжил рассказ:
— Не думайте, что история евангелиста прервалась там, где прервался мой рассказ. Вовсе нет. Храм восемьсот тридцать второго года много раз перестраивался, и, в частности, в шестидесятых — семидесятых годах одиннадцатого века. Из опасения, как бы реликвия не была похищена, мощи Марка спрятали в алтаре. Да так, что забыли, где именно! Молитвы, церемонии, процессии — ничто не помогало. Никаких следов! И так вплоть до того дня, когда тридцать лет спустя, двадцать пятого июня 1094 года, святой Марк сам не устал от этой игры в прятки. Он обнаружил свое местонахождение, высунув руку. Оказывается, его мощи были замурованы в колонну, высунувшаяся рука даже попортила мраморную облицовку. Его перенесли в крипту, где он теперь и покоится…
— Вот куда нам нужно! — воскликнул Виргилий. Каббалист только подбодрил его улыбкой.
— Минутку! — раздался уверенный голос Пьера. — Все это как нельзя лучше согласуется с третьей картинкой, но как быть с пояснительным текстом? Я думал «драгоценнейший из даров» относится к мощам евангелиста, но при чем здесь «кость», «ключица»?
— Ключица Соломона… — Раввин выговорил эти слова так, будто в них была вся соль. — Ключица Соломона, — повторил он. — Она находилась под мощами святого Марка. Магический изумруд с нанесенными на него загадочными письменами, которые позволяют отыскать несметные сокровища царя Соломона и царицы Савской. В начале десятого века Сауд Халюла Палермский завладел изумрудом, и тот навеки исчез. Сауд кончил трагически: утопился в канале Богородицы в Садах…
Окончание рассказа раввина как бы повисло в воздухе, он подмигнул своим слушателям. Было такое впечатление, что он сказал им слишком много или слишком мало. Друзья стали просить его продолжать.
— Нужно вступить в мир каббалы, чтобы ближе подойти к тайне ключицы Соломона. Имя Яхве раскладывается на семьдесят два имени, которые его объясняют и которые называют семафорами. Имена эти, если объединить их в формулу, позволят пролить свет на функционирование универсума. У каббалистов эта формула называется «ключица Соломона», поскольку первая ее редакция относится ко времени жизни сына царя Давида. «Ключица», или иначе «ключик». Благодаря этому ключу алхимику удается разговаривать с духами и усмирять природу. Каждый маг должен раз в жизни начертать своей рукой эту формулу.
Виргилий вспомнил странные знаки, начертанные на камнях Фламеля, украденных Мустафой, и поклялся, что третий камень не постигнет та же участь.
Глава 17
Когда они, запыхавшись, выбежали на площадь Святого Марка, Виргилий вскрикнул, остановился и расставил руки в стороны, чтобы помешать друзьям опередить его: говорить он уже был не в силах. Схватив за рукава, он оттащил их в сторону; прижавшись к стене, приставил указательный палец к губам, выждал некоторое время и только тогда еле слышно выдавил:
— Кара Мустафа!
Наблюдая за передвижениями неприятеля, он комментировал:
— Вошел в базилику. Кажется, на сей раз он один, без янычар.
— Что будем делать? — спросил Пьер.
— Пойдем за ним по пятам, проследим, найдет ли он камень, а на выходе из собора применим закон Тальона. Враг один, нас трое. Он вооружен, мы тоже. Мы должны отнять у него то, что он отнял у нас в марте, и даже больше. А затем сматываемся, поскольку Мустафа может прийти в очень дурное расположение духа.
Пьер не стал критиковать план Виргилия, хоть он и показался ему излишне дерзким, кроме того, за годы дружбы он привык к тому, что Виргилий попадает в весьма необычные обстоятельства, а вместе с ним и он, Пьер. Погоня за алхимическим сокровищем, начавшаяся шесть месяцев назад и приведшая их этим утром под своды базилики, где им предстояло выследить свирепого турка, в каком-то смысле была вершиной: подобной опасности они подвергались лишь однажды. «Будь что будет», — махнул рукой Пьер и вслед за Виргилием устремился ко входу в собор. Торговец тканями держал себя уверенно, нигде не задерживался. Не осенив себя крестом, не удостоив взглядом ни купол Троицы, ни купол Вознесения, ни великолепные мозаики, покрывавшие пол, он упорно шел к алтарной части собора. Павлины, концентрические круги, орлы, трехцветные плитки оставляли его равнодушным. Виргилий же, кравшийся за ним по пятам, успел отметить наличие среди персонажей мозаики короля птиц.
«Орел! Птица, которую рекомендовал искать мудрый раввин, дорогая сердцу алхимиков. Добрый знак!» — подумал он.
Главный купол с изображенным на нем морем (прожилки алебастра напоминали морские волны) также не привлек внимания турка. Он пришел сюда явно не ради красот. Дойдя до иконостаса, он свернул, из двух лестниц не колеблясь выбрал не ту, что вела к главному алтарю, а ту, что спускалась в крипту. Предом расставил друзей: Пьера — при входе в базилику, Мариетту — за одной из колонн посреди церкви, а сам вслед за Мустафой спустился в крипту. Расположенная под домом священника, крипта была небольших размеров, с низким потолком, с полукруглыми арками, многочисленными колоннами… и с лужами на полу: весенние воды просачивались в нее. Мустафа шлепал по лужам, не заботясь о своих шароварах, направляясь прямиком к склепу с мощами евангелиста. Виргилий мог только догадываться, чем он там занимался, поскольку стоял за колонной. Мустафа возился недолго и вскоре обнаружил тайник с третьим камнем — выглянув, Виргилий увидел, как сверкнул в руках убийцы Атики и Бонфили белый камешек.
Положив камень в карман, купец резко обернулся. Виргилий едва успел спрятать голову за колонну и задержать дыхание. Заметил ли его турок? Виргилию было слышно, как угрожающе скрипели туфли Кары Мустафы. Он тяжело сглотнул, поднес руку к кинжалу, взялся за него и вынул из-за пояса. Но в тот момент, когда он собирался нанести удар, турок прошел мимо: лицо его было непроницаемо. Он ничего не заметил! Рука Виргилия повисла вдоль тела точно плеть. Он почувствовал, как напряглись мышцы, а ноги подкосились. Страх был таким всепоглощающим, что, когда он исчез, не осталось ничего, кроме пустоты. Покрывшись липким холодным потом, Виргилий медленно сполз на пол у колонны. Еще немного — и он разрыдался бы. Но не время было расслабляться. Турок, пытавшийся уже однажды погубить их всех, только что завладел третьим камнем Николя Фламеля. Не было и речи о том, чтобы выпустить его даже за пределы площади Святого Марка. Виргилий выпрямился и бросился вон из крипты, как никогда решительно настроенный отобрать у турка то, что, как он считал, в известной мере принадлежало им. Мустафа в это время проходил мимо колонны, за которой пряталась Мариетта.
«Пьер поджидает его у выхода», — эта мысль подбодрила Виргилия, на какое-то время упустившего турка из виду. Он бросился к Мариетте.
— Камень у него!
Оба на цыпочках двинулись к выходу. И в ту минуту, когда они выходили, до них донеслось:
— Вот ты где, негодяй, подонок, убийца! Ты убил Зорзи!Теперь твой черед сдохнуть!
Пьер из своего укрытия-засады также услышал эти оскорбления. Он нагнал Виргилия и Мариетту, и все трое вышли на паперть. Каково же было их изумление, когда в двух шагах от центрального портала они увидели Лионелло Зена, приставившего шпагу к груди Мустафы. Друзья отпрянули. Ни один из тех двоих их не заметил. Турок вынул саблю, которая висела у него на поясе, и потряс ею перед патрицием.
— Ты не отомстишь ни за своего друга Зорзи, ни за кого другого, — хохоча, отвечал он. — Потому как я расправлюсь с тобой раньше!
Между ними завязалась нешуточная битва: один был ослеплен желанием отомстить, другой — непомерной гордыней. Сабля была тяжелее шпаги, но шпага длиннее сабли; оба в совершенстве владели оружием. Когда они скрещивали его, то высекались фонтаны голубых искр. Лионелло дрался элегантно, как то пристало патрицию, легко делал эстокады и отражал удары. Он держал эфес так, словно это птичка: не слишком сжимая, чтобы она не задохнулась, но и не слишком свободно, чтобы не упорхнула. Кара вкладывал в саблю всю свою могучую силу. Он держал ее двумя руками и молотил без остановки, казалось, он вот-вот прикончит противника. Не нужно было быть пророком, чтобы понять — это битва не на жизнь, а на смерть.
Кончик шпаги задел доломан мусульманина. На нем медленно проступило красное пятно. Турок взревел. Его удары сделались еще более мощными и яростными. Дуэль не выдыхалась, наоборот, принимала все более угрожающий характер. Искры так и летели из-под скрещенных клинков, скрежет и визг металла усиливался, слышно было, как гудит располосованный, иссеченный воздух. Прозвенев в пустоте, сабля коснулась-таки ноги замешкавшегося на долю секунды дворянина. Кровь выступила на чулке и залила туфлю. Но боль была ничто в сравнении с охватившим его бешенством. Он совершил столь виртуозный и неожиданный выпад и нанес такой молниеносный скрытный удар, что Мустафа увернуться не смог: кончик шпаги проткнул ему скулу и вышел красный от крови. Этот второй удар, достигший цели, исторг у него вопль:
— Христианская собака!
С удвоенной силой атаковал он Лионелло, но тот предусмотрел такой поворот схватки и, легкий и подвижный, стал уклоняться то влево, то вправо, уворачиваясь от ударов сабли. Несмотря на раненую ногу, он счастливо избежал града впечатляющих ударов, вызвавших перепуганные возгласы ротозеев, собравшихся на паперти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32