Могу биться об заклад, это она.
Ошеломленный Пальма попытался заговорить с воскресшей. Но та оставила свое место у окна и исчезла в доме. Он попробовал проникнуть к ней. Невольник впустил его, однако разделение на мужскую и женскую половины оказалось непреодолимым препятствием.
— Только женщине может быть позволено попасть в гарем.
Словно громом пораженные, молчали все три слушателя.
И каждый из них безнадежно пытался восстановить порядок в своем уме, в котором после сообщения Пальмы наступил полный хаос, и понять, как могло случиться, что куртизанка, умершая ночью с седьмого на восьмое августа 1574 года, могла оказаться живой и невредимой второго сентября 1576 года. И каждый пришел к следующему выводу: если Атика еще не на том свете, значит, два года назад ее не убили. Значит, труп, обнаруженный Эбено на кровати под балдахином в ее спальне, в ее доме, принадлежал какой-то другой женщине, с которой содрали кожу. Это проливало свет на одну из тайн, о которых говорил Пьер: «Почему с ней так обошлись? Разве не достаточно было ее убить? К чему кусок за куском снимать кожу, пока не наступит смерть?»
Получалось, что сделано это было не из слепой ненависти, а для того, чтобы она стала неузнаваемой. Чтобы ее лицо и тело, известные многим мужчинам, нельзя было опознать, поскольку это была не Атика. А чтобы иллюзия была полной, на пальцы жертвы надели кольца египтянки. Уловка, на которую попались Эбено и Нанна. И вот теперь расследование совершало головокружительный скачок в результате случайного стечения обстоятельств — срочная нехватка кадмия, погнавшая Пальму по венецианским улочкам. Превращалась ли Атика Рыжая из жертвы в палача, или же расправа была совершена над незнакомкой?
Несмотря на новый невероятный факт, в этой истории многое еще было темным и непонятным. Помимо того, что они вернулись к исходной точке и личность погибшей только еще предстояло установить, появилось множество других вопросов, не дававших им покоя. Начиная с последнего: что думать об этом «Z», которого не было в имени Атики?
Если взять на веру слова Эбено, следовало установить настоящие имена Олимпии, Фаустино и Рибейры. Словом, дел было невпроворот. Друзья разделили обязанности и договорились, кто чем займется на следующий день. Пьер отправится к карлику и Олимпии, Виргилий — к раввину, а Мариетта будет дожидаться их возвращения на Мавританской набережной. Пальма останется в мастерской: может, его ангел с факелом в руках прольет хоть немного света на всю эту загадочную историю.
Постучав на следующее утро в дверь Соломона Леви, Виргилий испытал чувство стеснения, ведь на сей раз он явился один, без дяди. Ему открыла женщина в черной косынке. На шее у нее была цепочка с кемиот — амулетами, оберегающими от болезней. Он по-итальянски объяснил ей причину своего прихода. Она не поняла ни слова. Он повторил просьбу видеть раввина сперва по-французски, затем по-латыни. Сама она говорила, как ему казалось, на смеси еврейского и испанского. И только когда он в третий раз по слогам произнес имя каббалиста, она наконец поняла и скрылась в глубине дома. Виргилий сел на приступок колодца на площади и стал ждать. Мальчишки играли в футбол, о чем-то судачили кумушки. Вскоре появился Соломон Леви, в руках у него был платок, которым он покрывался во время молитвы.
— Вот и ты, мой племянник. Шалом тебе. — Виргилий начал было вставать, но раввин жестом показал ему, что это ни к чему, и сам сел рядом, ворча что-то по поводу проклятого ревматизма. — Сожалею, что прислуга так тебя встретила. Она у меня недавно. Приехала из Испании, по-итальянски ни слова.
— А на каком языке она говорит?
— На ладино. Это язык евреев Иберийского полуострова, смесь еврейского и испанского. Знаешь, наше гетто с каждым днем становится более многоязыким, чем сама Вавилонская башня. — Виргилий усмехнулся. — Уверяю тебя! Евреи из Испании говорят на ладино, выходцы из немецких земель — на идиш, а те, что родились здесь, зачастую плохо владеют родным языком и говорят на итальянском. Да простит их Всевышний! Какой язык родится из этой амальгамы — одному Элохиму известно! — Он лукаво взглянул на Виргилия. — Однако думаю, не за тем ты сюда пришел, чтобы рассуждать, на каком языке говорят в гетто.
Об этом нетрудно было догадаться. Не успел Виргилий ответить, как старец заговорил снова:
— Не было времени ни изучать твой рисунок, ни покопаться в книгах. Дай мне несколько дней. И все же, боюсь, разочарую я тебя.
— Что бы ни было, я заранее благодарен вам.
Тут Виргилия взяла досада, что он не захватил с собой рисунки, обнаруженные уже после встречи с Леви. В эту минуту к ним подкатился мяч, Предом взял его в руки и бросил игрокам.
— Развлекаются, вместо того чтобы учиться. Даже в пятницу вечером и в субботу гоняют мяч. Дошло до того, что нам, раввинам, пришлось поставить на обсуждение вопрос: можно ли таким образом проводить субботу. Еще ни до чего не договорились. — И вновь бросил искрящийся лукавый взгляд в сторону Виргилия. — Однако вряд ли тебе интересны талмудические обоснования подобного поведения в субботний день!
Виргилий наконец осмелился задать вопрос, ради которого пришел:
— Вчера вы сказали, что не помните настоящего имени эль Рибейры. Нет ли в гетто кого-нибудь, кто мог бы мне помочь узнать это?
— С сегодняшнего дня это я. Но повторяю, знать — это полдела, нужно уметь вспомнить. Однако и забыть — это еще не конец всему. Достаточно заново узнать. Вчера я виделся с приехавшим из Константинополя человеком, он не смог мне ответить.
Последние слова были для Виргилия словно ушат холодной воды. Он весь погас и едва слушал то, что ему говорил раввин.
— И все же он мне дал ключ, и тот, у кого достанет усидчивости и ума, узнает, как его зовут, пользуясь буквами, составляющими его новое имя: ЗАНИЭЛЬРИБЕЙРА.
— Простите? — проговорил Виргилий, у которого появилось ощущение, что он очнулся от тяжелого сна.
— Нужно заново составить его настоящее имя, исходя из этих тринадцати букв, — терпеливо повторил тот.
— Анаграмма…
— Вот именно.
Улыбка вновь заиграла на лице Предома: он считал себя мастером разгадывать анаграммы после той загадки post mortem, которую ему задал его отец.
Когда на порог дома на стук Пьера вышел гомункулус с кожаной маской на лице, он в ужасе отпрянул. Карлик заливался скрипучим смехом.
— Что ж это тебя оторопь взяла, господин хороший? Ведь это ты ко мне стучишься, а не я к тебе.
Студент-медик взял себя в руки, прочистил горло, вежливо поздоровался и назвался, в надежде, что карлик поступит так же.
Этого не произошло. Зато он стал насвистывать, да так как-то неприятно, пронзительно. Эхом ему был собачий лай. На порог выскочила болонка. Карлик щелкнул языком, и она, оскалившись, бросилась на гостя. Пьер отступил, она за ним: прыгая вокруг него и повизгивая, она не давала ему возможности начать разговор. Видя, как Пьер в испуге поднял руки, чтобы она их не искусала, карлик еще пуще развеселился.
— Не бойся собаки брехливой, бойся молчаливой, — выдал он вдруг. — Учись, пока хрящи не срослись. Зачем пожаловал?
Он хлопнул в ладоши, пес тут же успокоился. Пьер объяснил, что вслед за Виргилием и Мариеттой, побывавшими тут за два дня до него, и он пришел кое-что узнать. При упоминании о его друзьях в глазах карлика, глядящих сквозь узкие прорези маски, зажегся какой-то странный огонь.
— Влюбленная парочка, — слащаво протянул он и, хохоча, сделал сальто. Пьер не мог бы сказать, что его удивило больше — прыжок или высказывание. Когда же он стал возражать, в ответ получил поговорку, которой ранее ему слышать не приходилось:
— Как ни майся, деньги, курение, кашель, любовь — скрыть не пытайся.
Пьер пожал плечами и решил не тянуть с главным вопросом:
— Мои друзья забыли спросить, как вас зовут.
— Ни к чему это. К тому же они знали.
— Да, но… они знают только имя, а фамилия?
Тут Фаустино стянул с лица кожаную маску. Под ней оказалась лишенная какого бы то ни было выражения физиономия. Уставившись не моргая на Пьера, он каким-то сдавленным голосом ответил:
— У карликов это не принято. Мы из рода уродов. Вот тебе и весь сказ.
До предела смущенный Пьер собирался принести ему извинения, но не успел, так как тот разразился уже громким хохотом.
— Смех без причины — признак дурачины.
Хохоча, он закрутился на месте, а затем зашелся в каком-то неистовом плясе. Продолжая кружиться и дергаться, он щелкнул пальцами, собака прыгнула к нему на руки, пытаясь лизнуть его в лицо.
— Верю только зверю, собаке да ежу, а прочему погожу, — снова выдал карлик и сам лизнул пса в морду.
Пьеру вдруг пришло в голову, что он видит того самого пса, который, обладая противоестественным вкусом, слизал имя, начертанное Атикой собственной кровью.
— Это та самая болонка, которую французский король подарил твоей госпоже?
— Она самая. Мудрый суверен ищет общества животных. Повсюду за собой возит свой собачий двор. Уж эти-то не судят по наружности, уж они-то не судачат и не сплетничают, не заставляют страдать.
С этими словами он поднял болонку и со всего размаху швырнул ее подальше. Она свернулась калачиком, совершила головокружительный полет и приземлилась на четыре лапы. Хозяин похвалил ее, в ответ она радостно залаяла и завиляла хвостиком. Как вдруг из недр дома раздался басистый лай еще одной собаки, судя по всему исполинских размеров. Пьер бросил испуганный взгляд внутрь дома и судорожно сглотнул: вообразить обладателя подобного голоса было трудно. Акробат догадался, что его тревожило, и успокоил его:
— Я же сказал: не бойся собаки брехливой. Войди же, добрый человек, сделай милость, познакомься и с другим моим псом — Львом, подаренным лично мне королем Генрихом. Внутри нам будет сподручнее.
Пьер предпочел отложить знакомство с колоссом до лучших времен. Полный решимости унести подобру-поздорову ноги, он прислонился к стене, отказываясь входить.
— И стеночку подопрешь, коли сесть не на что, — заметил как бы вскользь карлик, резко повернувшись спиной к Пьеру, после чего бочком и с подскоком исчез в доме. Поскольку он не хлопнул дверью, не позвал болонку, не простился, гость подумал, что исчезновение носит временный характер, и отнес его на счет недостаточной воспитанности Фаустино. И был прав. Некоторое время спустя тот выпрыгнул на улицу из окна. На сей раз маски на нем не было, зато на голове красовалась шляпа с кроличьим хвостом, а на поясе висела небольшая дубинка. В руках у него была корзина со сливами. Он предложил Пьеру угоститься, а сам взял четыре сливы и принялся жонглировать ими, да так искусно! Положив в рот сочную мирабель, парижанин с восторгом наблюдал за движениями артиста, после чего зааплодировал. Подбодренный комедиант заявил:
— Спектакль продолжается!
Заведя руки за спину, он одну за другой подбросил четыре сливы, да так, что все они упали прямо в плетеную корзину, которую он успел поддеть ногой за ручку. Он вновь вынул сливы и вновь принялся жонглировать аппетитными плодами, сперва перед собой, затем перед Пьером.
Кончилось это тем, что одну из слив комедиант поймал ртом, другую отправил в морду Вавеля, а третью — в руки Пьера.
— А где четвертая? — спросил он гостя. Пьер растерянно повел головой.
— А что у вас в кармане камзола, сеньор?
— Платок, дукат и… — Он вспомнил об обрывке с рисунками, изъятом у Кары Мустафы, — некий документ.
— Они по-прежнему там?
Вопрос показался Пьеру нелепым. Он сунул руку в карман и с изумлением извлек оттуда сливу.
— Куда делось то, что я вам назвал? — побледнев, спросил он.
Паяц гордо расхохотался и протянул два кулака. Затем медленно разжал правый — там лежала монета. Левый он разжимать не стал, а из дырочки между большим и указательным пальцами, словно из шкатулки, вытащил платок.
— А моя бумага? — забеспокоился Пьер.
Не произнося ни слова, с ликующей и насмешливой улыбкой престидижитатор приподнял свой колпак. Под ним на макушке карлика лежал листок с алхимическими рисунками. Пьер протянул за ним руку, но карлик быстрее молнии сорвал листок с головы и помахал им.
— Разве мое искусство не заслуживает вознаграждения?
— Возьмите дукат, а мне верните листок.
— Значит, он стоит золота?
Помня о конечной цели алхимии и силе философского камня, превращающего свинец в золото, Пьер не удержался и сыронизировал:
— Вы и не представляете, насколько попали в точку!
Этого явно не следовало говорить. В карлике вспыхнуло любопытство. Он развернул листок и уставился на рисунки Николя Фламеля.
— Мне хорошо известны эти картинки, — произнес он. Рука Пьера, протянутая за листком, сама собой опустилась. Его губы приоткрылись, но не выговорили ни слова.
— Мне хорошо известны эти картинки, — повторил Фаустино. — До того как листок разорвали, их было пять. Так ведь? Накануне своей смерти госпожа, зная, что я не лишен таланта рисовальщика, попросила меня скопировать их. Семь раз.
— Два «е», два «а», три «и» и шесть согласных.
Виргилий разложил перед собой кусочки картона, которые ему дал раввин. Устроив гостя за столом в библиотеке, сам он уселся в глубокое кресло с томиком в руках.
— Если захочешь спросить меня о чем-нибудь, племянник, не стесняйся, спрашивай, — подбодрил он и углубился в чтение.
Было время, Виргилий показывал чудеса в разгадывании анаграмм. Он расшифровал послание, которое его отец, неподкупный судья Гаспар Предом, адресовал ему с того света. Однако то послание состояло из известных ему имен. Теперь стоящая перед ним задача была потруднее.
— Лэн Безиарир, — произнес он первое, что пришло на ум. — Увы, шерсть, хлопок и шелк, как и бархат, не могут служить личными именами.
Он смешал картонные карточки, пожал плечами и тут же воспрял духом:
— Имя! Сперва нужно найти правдоподобное имя.
Он закрыл глаза, желая сосредоточиться. В детстве его отец, протестант, приучил его к Библии. Он наизусть знал много отрывков из Ветхого Завета и, соответственно, встречающиеся там имена патриархов, царей, пророков. Быстро повторив в уме заученное, он стал размышлять:
— Гласной «о» нет, значит, многие имена отпадают: Иосиф, Моисей, Иаков, Аарон, Иошавиа… Нет согласной «м» — отпадают: Авраам, Самуил, Вениамин, Хаим, Меер, Менаим.
Те имена, что не годились, он записывал в колонку, она быстро росла. Вторая колонка — для подходящих имен — безнадежно пустовала. Виргилий заерзал на стуле. Как назло, все приходившие ему на ум имена содержали «о» или «м», а порой и обе эти буквы: Мордехай, Симон, Соломон. Он бросил взгляд в сторону раввина: разве побеспокоить его? Может, надо искать в книгах? Он стал рассматривать книги на ближайшей к нему полке — там были и печатные тома, и манускрипты. Иные названия на еврейском и арамейском никак не могли ему помочь. Другие, чьи названия ему удавалось понять, также вряд ли пригодились бы. Он вытянул шею, повернул голову набок и попытался разобрать название последней книги на полке, как ему показалось, на испанском, когда заметил, что раввин с веселым видом наблюдает за ним.
— Хочешь приобщиться к каббале?
Виргилий на всякий случай кивнул, с трудом представляя себе, что значит это столь загадочно звучащее слово.
Соломон Леви встал и подошел к столу. Сняв с полок несколько томов, он пояснил:
— Это очень ценные книги, которые мне привезли из Испании. Читай. «Sefer ha-Orah», или «Книга сияния» Якова Бен Якова… в ней рассказывается о гематрии — арифметическом и геометрическом толковании слов Библии. А вот «Дверь тайн» Рабби Тодроса Бен Иосифа Галеви Абулафия: в ней комментарий к девятнадцатому псалму. Или «Сад утопленника» Иосифа Гикатилы, в котором на основе анализа речи ставится широкий круг вопросов о жизни и космосе. Вообрази, он написал ее в двадцать шесть лет! Такой юный и уже такой умный! А тебе сколько лет?
— Мне минуло двадцать один.
— Грустно, не правда ли, в таком возрасте очутиться в зачумленном городе? — Он с нежностью взъерошил Виргилию волосы.
Предом промолчал. Он вспомнил, что его первая любовь пришлась на год братоубийственной войны. Вряд ли ему удастся забыть, что день его шестнадцатилетия совпал с днем святого Варфоломея.
Однако анаграмма требовала разгадки, и отвлекаться было недосуг. Беспорядочно разбросанные по столу карточки обескураживали его. Он попросил хозяина библиотеки:
— Не могли бы вы назвать мне еврейские имена, не содержащие ни «о», ни «м», но в которых много «е», «а», «и»?
Каббалист взялся за бороду и начал перечисление:
— Исаак, Нафанаил, Неемия, Елиел…
При каждом имени глаза Виргилия начинали бегать по карточкам, руки лихорадочно складывали их, но всякий раз это заканчивалось ничем.
— Давид?
— «В» отсутствует.
— Ашер?
— «Ш» отсутствует.
— Нафталин?
— «Ф» отсутствует.
— Даниил?
— «Д» отсутствует.
— Захария?
— «X» отсутствует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Ошеломленный Пальма попытался заговорить с воскресшей. Но та оставила свое место у окна и исчезла в доме. Он попробовал проникнуть к ней. Невольник впустил его, однако разделение на мужскую и женскую половины оказалось непреодолимым препятствием.
— Только женщине может быть позволено попасть в гарем.
Словно громом пораженные, молчали все три слушателя.
И каждый из них безнадежно пытался восстановить порядок в своем уме, в котором после сообщения Пальмы наступил полный хаос, и понять, как могло случиться, что куртизанка, умершая ночью с седьмого на восьмое августа 1574 года, могла оказаться живой и невредимой второго сентября 1576 года. И каждый пришел к следующему выводу: если Атика еще не на том свете, значит, два года назад ее не убили. Значит, труп, обнаруженный Эбено на кровати под балдахином в ее спальне, в ее доме, принадлежал какой-то другой женщине, с которой содрали кожу. Это проливало свет на одну из тайн, о которых говорил Пьер: «Почему с ней так обошлись? Разве не достаточно было ее убить? К чему кусок за куском снимать кожу, пока не наступит смерть?»
Получалось, что сделано это было не из слепой ненависти, а для того, чтобы она стала неузнаваемой. Чтобы ее лицо и тело, известные многим мужчинам, нельзя было опознать, поскольку это была не Атика. А чтобы иллюзия была полной, на пальцы жертвы надели кольца египтянки. Уловка, на которую попались Эбено и Нанна. И вот теперь расследование совершало головокружительный скачок в результате случайного стечения обстоятельств — срочная нехватка кадмия, погнавшая Пальму по венецианским улочкам. Превращалась ли Атика Рыжая из жертвы в палача, или же расправа была совершена над незнакомкой?
Несмотря на новый невероятный факт, в этой истории многое еще было темным и непонятным. Помимо того, что они вернулись к исходной точке и личность погибшей только еще предстояло установить, появилось множество других вопросов, не дававших им покоя. Начиная с последнего: что думать об этом «Z», которого не было в имени Атики?
Если взять на веру слова Эбено, следовало установить настоящие имена Олимпии, Фаустино и Рибейры. Словом, дел было невпроворот. Друзья разделили обязанности и договорились, кто чем займется на следующий день. Пьер отправится к карлику и Олимпии, Виргилий — к раввину, а Мариетта будет дожидаться их возвращения на Мавританской набережной. Пальма останется в мастерской: может, его ангел с факелом в руках прольет хоть немного света на всю эту загадочную историю.
Постучав на следующее утро в дверь Соломона Леви, Виргилий испытал чувство стеснения, ведь на сей раз он явился один, без дяди. Ему открыла женщина в черной косынке. На шее у нее была цепочка с кемиот — амулетами, оберегающими от болезней. Он по-итальянски объяснил ей причину своего прихода. Она не поняла ни слова. Он повторил просьбу видеть раввина сперва по-французски, затем по-латыни. Сама она говорила, как ему казалось, на смеси еврейского и испанского. И только когда он в третий раз по слогам произнес имя каббалиста, она наконец поняла и скрылась в глубине дома. Виргилий сел на приступок колодца на площади и стал ждать. Мальчишки играли в футбол, о чем-то судачили кумушки. Вскоре появился Соломон Леви, в руках у него был платок, которым он покрывался во время молитвы.
— Вот и ты, мой племянник. Шалом тебе. — Виргилий начал было вставать, но раввин жестом показал ему, что это ни к чему, и сам сел рядом, ворча что-то по поводу проклятого ревматизма. — Сожалею, что прислуга так тебя встретила. Она у меня недавно. Приехала из Испании, по-итальянски ни слова.
— А на каком языке она говорит?
— На ладино. Это язык евреев Иберийского полуострова, смесь еврейского и испанского. Знаешь, наше гетто с каждым днем становится более многоязыким, чем сама Вавилонская башня. — Виргилий усмехнулся. — Уверяю тебя! Евреи из Испании говорят на ладино, выходцы из немецких земель — на идиш, а те, что родились здесь, зачастую плохо владеют родным языком и говорят на итальянском. Да простит их Всевышний! Какой язык родится из этой амальгамы — одному Элохиму известно! — Он лукаво взглянул на Виргилия. — Однако думаю, не за тем ты сюда пришел, чтобы рассуждать, на каком языке говорят в гетто.
Об этом нетрудно было догадаться. Не успел Виргилий ответить, как старец заговорил снова:
— Не было времени ни изучать твой рисунок, ни покопаться в книгах. Дай мне несколько дней. И все же, боюсь, разочарую я тебя.
— Что бы ни было, я заранее благодарен вам.
Тут Виргилия взяла досада, что он не захватил с собой рисунки, обнаруженные уже после встречи с Леви. В эту минуту к ним подкатился мяч, Предом взял его в руки и бросил игрокам.
— Развлекаются, вместо того чтобы учиться. Даже в пятницу вечером и в субботу гоняют мяч. Дошло до того, что нам, раввинам, пришлось поставить на обсуждение вопрос: можно ли таким образом проводить субботу. Еще ни до чего не договорились. — И вновь бросил искрящийся лукавый взгляд в сторону Виргилия. — Однако вряд ли тебе интересны талмудические обоснования подобного поведения в субботний день!
Виргилий наконец осмелился задать вопрос, ради которого пришел:
— Вчера вы сказали, что не помните настоящего имени эль Рибейры. Нет ли в гетто кого-нибудь, кто мог бы мне помочь узнать это?
— С сегодняшнего дня это я. Но повторяю, знать — это полдела, нужно уметь вспомнить. Однако и забыть — это еще не конец всему. Достаточно заново узнать. Вчера я виделся с приехавшим из Константинополя человеком, он не смог мне ответить.
Последние слова были для Виргилия словно ушат холодной воды. Он весь погас и едва слушал то, что ему говорил раввин.
— И все же он мне дал ключ, и тот, у кого достанет усидчивости и ума, узнает, как его зовут, пользуясь буквами, составляющими его новое имя: ЗАНИЭЛЬРИБЕЙРА.
— Простите? — проговорил Виргилий, у которого появилось ощущение, что он очнулся от тяжелого сна.
— Нужно заново составить его настоящее имя, исходя из этих тринадцати букв, — терпеливо повторил тот.
— Анаграмма…
— Вот именно.
Улыбка вновь заиграла на лице Предома: он считал себя мастером разгадывать анаграммы после той загадки post mortem, которую ему задал его отец.
Когда на порог дома на стук Пьера вышел гомункулус с кожаной маской на лице, он в ужасе отпрянул. Карлик заливался скрипучим смехом.
— Что ж это тебя оторопь взяла, господин хороший? Ведь это ты ко мне стучишься, а не я к тебе.
Студент-медик взял себя в руки, прочистил горло, вежливо поздоровался и назвался, в надежде, что карлик поступит так же.
Этого не произошло. Зато он стал насвистывать, да так как-то неприятно, пронзительно. Эхом ему был собачий лай. На порог выскочила болонка. Карлик щелкнул языком, и она, оскалившись, бросилась на гостя. Пьер отступил, она за ним: прыгая вокруг него и повизгивая, она не давала ему возможности начать разговор. Видя, как Пьер в испуге поднял руки, чтобы она их не искусала, карлик еще пуще развеселился.
— Не бойся собаки брехливой, бойся молчаливой, — выдал он вдруг. — Учись, пока хрящи не срослись. Зачем пожаловал?
Он хлопнул в ладоши, пес тут же успокоился. Пьер объяснил, что вслед за Виргилием и Мариеттой, побывавшими тут за два дня до него, и он пришел кое-что узнать. При упоминании о его друзьях в глазах карлика, глядящих сквозь узкие прорези маски, зажегся какой-то странный огонь.
— Влюбленная парочка, — слащаво протянул он и, хохоча, сделал сальто. Пьер не мог бы сказать, что его удивило больше — прыжок или высказывание. Когда же он стал возражать, в ответ получил поговорку, которой ранее ему слышать не приходилось:
— Как ни майся, деньги, курение, кашель, любовь — скрыть не пытайся.
Пьер пожал плечами и решил не тянуть с главным вопросом:
— Мои друзья забыли спросить, как вас зовут.
— Ни к чему это. К тому же они знали.
— Да, но… они знают только имя, а фамилия?
Тут Фаустино стянул с лица кожаную маску. Под ней оказалась лишенная какого бы то ни было выражения физиономия. Уставившись не моргая на Пьера, он каким-то сдавленным голосом ответил:
— У карликов это не принято. Мы из рода уродов. Вот тебе и весь сказ.
До предела смущенный Пьер собирался принести ему извинения, но не успел, так как тот разразился уже громким хохотом.
— Смех без причины — признак дурачины.
Хохоча, он закрутился на месте, а затем зашелся в каком-то неистовом плясе. Продолжая кружиться и дергаться, он щелкнул пальцами, собака прыгнула к нему на руки, пытаясь лизнуть его в лицо.
— Верю только зверю, собаке да ежу, а прочему погожу, — снова выдал карлик и сам лизнул пса в морду.
Пьеру вдруг пришло в голову, что он видит того самого пса, который, обладая противоестественным вкусом, слизал имя, начертанное Атикой собственной кровью.
— Это та самая болонка, которую французский король подарил твоей госпоже?
— Она самая. Мудрый суверен ищет общества животных. Повсюду за собой возит свой собачий двор. Уж эти-то не судят по наружности, уж они-то не судачат и не сплетничают, не заставляют страдать.
С этими словами он поднял болонку и со всего размаху швырнул ее подальше. Она свернулась калачиком, совершила головокружительный полет и приземлилась на четыре лапы. Хозяин похвалил ее, в ответ она радостно залаяла и завиляла хвостиком. Как вдруг из недр дома раздался басистый лай еще одной собаки, судя по всему исполинских размеров. Пьер бросил испуганный взгляд внутрь дома и судорожно сглотнул: вообразить обладателя подобного голоса было трудно. Акробат догадался, что его тревожило, и успокоил его:
— Я же сказал: не бойся собаки брехливой. Войди же, добрый человек, сделай милость, познакомься и с другим моим псом — Львом, подаренным лично мне королем Генрихом. Внутри нам будет сподручнее.
Пьер предпочел отложить знакомство с колоссом до лучших времен. Полный решимости унести подобру-поздорову ноги, он прислонился к стене, отказываясь входить.
— И стеночку подопрешь, коли сесть не на что, — заметил как бы вскользь карлик, резко повернувшись спиной к Пьеру, после чего бочком и с подскоком исчез в доме. Поскольку он не хлопнул дверью, не позвал болонку, не простился, гость подумал, что исчезновение носит временный характер, и отнес его на счет недостаточной воспитанности Фаустино. И был прав. Некоторое время спустя тот выпрыгнул на улицу из окна. На сей раз маски на нем не было, зато на голове красовалась шляпа с кроличьим хвостом, а на поясе висела небольшая дубинка. В руках у него была корзина со сливами. Он предложил Пьеру угоститься, а сам взял четыре сливы и принялся жонглировать ими, да так искусно! Положив в рот сочную мирабель, парижанин с восторгом наблюдал за движениями артиста, после чего зааплодировал. Подбодренный комедиант заявил:
— Спектакль продолжается!
Заведя руки за спину, он одну за другой подбросил четыре сливы, да так, что все они упали прямо в плетеную корзину, которую он успел поддеть ногой за ручку. Он вновь вынул сливы и вновь принялся жонглировать аппетитными плодами, сперва перед собой, затем перед Пьером.
Кончилось это тем, что одну из слив комедиант поймал ртом, другую отправил в морду Вавеля, а третью — в руки Пьера.
— А где четвертая? — спросил он гостя. Пьер растерянно повел головой.
— А что у вас в кармане камзола, сеньор?
— Платок, дукат и… — Он вспомнил об обрывке с рисунками, изъятом у Кары Мустафы, — некий документ.
— Они по-прежнему там?
Вопрос показался Пьеру нелепым. Он сунул руку в карман и с изумлением извлек оттуда сливу.
— Куда делось то, что я вам назвал? — побледнев, спросил он.
Паяц гордо расхохотался и протянул два кулака. Затем медленно разжал правый — там лежала монета. Левый он разжимать не стал, а из дырочки между большим и указательным пальцами, словно из шкатулки, вытащил платок.
— А моя бумага? — забеспокоился Пьер.
Не произнося ни слова, с ликующей и насмешливой улыбкой престидижитатор приподнял свой колпак. Под ним на макушке карлика лежал листок с алхимическими рисунками. Пьер протянул за ним руку, но карлик быстрее молнии сорвал листок с головы и помахал им.
— Разве мое искусство не заслуживает вознаграждения?
— Возьмите дукат, а мне верните листок.
— Значит, он стоит золота?
Помня о конечной цели алхимии и силе философского камня, превращающего свинец в золото, Пьер не удержался и сыронизировал:
— Вы и не представляете, насколько попали в точку!
Этого явно не следовало говорить. В карлике вспыхнуло любопытство. Он развернул листок и уставился на рисунки Николя Фламеля.
— Мне хорошо известны эти картинки, — произнес он. Рука Пьера, протянутая за листком, сама собой опустилась. Его губы приоткрылись, но не выговорили ни слова.
— Мне хорошо известны эти картинки, — повторил Фаустино. — До того как листок разорвали, их было пять. Так ведь? Накануне своей смерти госпожа, зная, что я не лишен таланта рисовальщика, попросила меня скопировать их. Семь раз.
— Два «е», два «а», три «и» и шесть согласных.
Виргилий разложил перед собой кусочки картона, которые ему дал раввин. Устроив гостя за столом в библиотеке, сам он уселся в глубокое кресло с томиком в руках.
— Если захочешь спросить меня о чем-нибудь, племянник, не стесняйся, спрашивай, — подбодрил он и углубился в чтение.
Было время, Виргилий показывал чудеса в разгадывании анаграмм. Он расшифровал послание, которое его отец, неподкупный судья Гаспар Предом, адресовал ему с того света. Однако то послание состояло из известных ему имен. Теперь стоящая перед ним задача была потруднее.
— Лэн Безиарир, — произнес он первое, что пришло на ум. — Увы, шерсть, хлопок и шелк, как и бархат, не могут служить личными именами.
Он смешал картонные карточки, пожал плечами и тут же воспрял духом:
— Имя! Сперва нужно найти правдоподобное имя.
Он закрыл глаза, желая сосредоточиться. В детстве его отец, протестант, приучил его к Библии. Он наизусть знал много отрывков из Ветхого Завета и, соответственно, встречающиеся там имена патриархов, царей, пророков. Быстро повторив в уме заученное, он стал размышлять:
— Гласной «о» нет, значит, многие имена отпадают: Иосиф, Моисей, Иаков, Аарон, Иошавиа… Нет согласной «м» — отпадают: Авраам, Самуил, Вениамин, Хаим, Меер, Менаим.
Те имена, что не годились, он записывал в колонку, она быстро росла. Вторая колонка — для подходящих имен — безнадежно пустовала. Виргилий заерзал на стуле. Как назло, все приходившие ему на ум имена содержали «о» или «м», а порой и обе эти буквы: Мордехай, Симон, Соломон. Он бросил взгляд в сторону раввина: разве побеспокоить его? Может, надо искать в книгах? Он стал рассматривать книги на ближайшей к нему полке — там были и печатные тома, и манускрипты. Иные названия на еврейском и арамейском никак не могли ему помочь. Другие, чьи названия ему удавалось понять, также вряд ли пригодились бы. Он вытянул шею, повернул голову набок и попытался разобрать название последней книги на полке, как ему показалось, на испанском, когда заметил, что раввин с веселым видом наблюдает за ним.
— Хочешь приобщиться к каббале?
Виргилий на всякий случай кивнул, с трудом представляя себе, что значит это столь загадочно звучащее слово.
Соломон Леви встал и подошел к столу. Сняв с полок несколько томов, он пояснил:
— Это очень ценные книги, которые мне привезли из Испании. Читай. «Sefer ha-Orah», или «Книга сияния» Якова Бен Якова… в ней рассказывается о гематрии — арифметическом и геометрическом толковании слов Библии. А вот «Дверь тайн» Рабби Тодроса Бен Иосифа Галеви Абулафия: в ней комментарий к девятнадцатому псалму. Или «Сад утопленника» Иосифа Гикатилы, в котором на основе анализа речи ставится широкий круг вопросов о жизни и космосе. Вообрази, он написал ее в двадцать шесть лет! Такой юный и уже такой умный! А тебе сколько лет?
— Мне минуло двадцать один.
— Грустно, не правда ли, в таком возрасте очутиться в зачумленном городе? — Он с нежностью взъерошил Виргилию волосы.
Предом промолчал. Он вспомнил, что его первая любовь пришлась на год братоубийственной войны. Вряд ли ему удастся забыть, что день его шестнадцатилетия совпал с днем святого Варфоломея.
Однако анаграмма требовала разгадки, и отвлекаться было недосуг. Беспорядочно разбросанные по столу карточки обескураживали его. Он попросил хозяина библиотеки:
— Не могли бы вы назвать мне еврейские имена, не содержащие ни «о», ни «м», но в которых много «е», «а», «и»?
Каббалист взялся за бороду и начал перечисление:
— Исаак, Нафанаил, Неемия, Елиел…
При каждом имени глаза Виргилия начинали бегать по карточкам, руки лихорадочно складывали их, но всякий раз это заканчивалось ничем.
— Давид?
— «В» отсутствует.
— Ашер?
— «Ш» отсутствует.
— Нафталин?
— «Ф» отсутствует.
— Даниил?
— «Д» отсутствует.
— Захария?
— «X» отсутствует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32