OCR Roland; SpellCheck Владимир
«Завещание Тициана»: АСТ; Москва; 2004
ISBN 5-17-015221-3
Оригинал: Eva Prud`homme, “Le Testament Du Titien”, 2001
Перевод: Т. В. Чугунова
Аннотация
Перед вами — история «завещания» Тициана, сказанного перед смертью, что ключ к разгадке этого преступления скрыт в его картине.
Но — в КАКОЙ?
Так начинается тонкое и необычайное «расследование по картинам», одна из которых — далеко «не то, чем кажется»...
Ева Прюдом
Завещание Тициана
Малышу Фабио, бывшему моим гидом в Венеции, и совсем маленькому Улиссу,
которому я сама буду гидом в Венеции.
Я хотел бы суметь воплотить в полотне образ своего сердца.
Тициан Вечеллио. Из письма Филиппу Испанскому, 1553 г.
Пролог
«Господи, сделай так, чтобы мой дядя был жив».
Виргилий развернул на коленях лист плотной бумаги, извлек из кармана гусиное перо и баночку с чернилами. Пока он ее открывал, лодку качнуло. Черная жидкость залила ему пальцы. Капля попала на штаны. Он едва удержался, чтобы не выругаться; его друг Пьер хмыкнул.
— Mille scusi, — бросил лодочник, извиняясь за неровный ход лодки.
Виргилий кивнул ему, обтер пальцы о рубашку и приступил к посланию, которое непременно должен был написать.
Падуя, 26 августа, 1576 год от Рождества Христова
Моя дорогая Флорина,
благодарю тебя за горшочки с вареньем из ревеня, дошедшие из Парижа в тот самый день, когда мне исполнился двадцать один год. Если бы посланный тобой человек чуть замешкался, он не застал бы меня. Я покидаю Падую. Позволь рассказать тебе почему, чтобы ты не слишком волновалась…
Он поднял голову, словно в поисках слов, способных успокоить Флорину, его нежно любимую кормилицу. Но ни полночная луна, ни узкие каналы, ни темные дома вдоль них ничуть не вдохновили его. Напротив, под мостом Смерти он подавил дрожь. Черная смерть. Она была рядом. Он ощущал ее давящее присутствие в домах с провалами окон, в которых не плясали огоньки, возле церквей, чьи кладбища были завалены трупами, и даже в силуэтах мельниц, чьи крылья вращались словно в пустоте. На окраине Падуи он отметил про себя, что с самого отплытия ни словом не перемолвился ни с Пьером, ни с лодочником. Все так же храня молчание, они достигли ворот Контарини. Падуанская система шлюзов была изобретена Леонардо да Винчи и служила уже добрых пять десятков лет. По ночам доступ к реке Брента был всегда открыт.
…Мы с Пьером окончили второй, предпоследний курс здешнего университета. Его репутация средоточия знания и наук поистине заслуженны: я на факультете права, а Пьер — медицины, обучались у лучших преподавателей…
И снова Виргилий отложил перо. Размял пальцы, запустил руку в свои темно-каштановые кудри, бросил взгляд на зияющие проходы шлюзов, и хотя не нужно было дожидаться подъема затворов, воспользовался неспешным ходом лодки и спрыгнул на берег. Неподалеку стояла скромная церковь Пресвятой Девы. Он обошел ее, то ли чтобы размять ноги, то ли чтобы помолиться. По-прежнему молча нагнал узкую падуанскую лодку, приспособленную к нешироким каналам и низким городским мостам, как раз в тот момент, когда она выплывала на речной простор. Лодочник установил лодку по течению и принялся грести привычными движениями, совершенно бесшумно. Слышался лишь легкий плеск рассекаемой веслом воды.
Виргилия тряхнуло. Лодка уперлась носом в каменную набережную Истрии.
— Приплыли, — объявил лодочник своим пассажирам, бросив весло на дно лодки.
Виргилий сложил письмо, убрал перо и чернильницу. Пьер обнял гребца с горячностью, оправданной мрачными обстоятельствами.
— Ну что тут скажешь? Благодарю тебя за то, что доставил нас сюда.
— Я тоже, — поддержал друга Виргилий.
Когда они выбрались из лодки и ступили на набережную, гребец напутствовал их словами: «Да охранят вас святой Рох и святой Себастьян», оттолкнулся шестом от берега и развернул лодку. Вскоре он потонул во мраке.
Глава 1
Был глубокий ночной час, Виргилий и Пьер оказались на причале, заваленном товарами; множество лодок и баржей стояли под погрузкой. От них исходил одуряющий запах плодов земли. Он поразил друзей, привыкших к смраду ран и разлагающихся трупов. Виргилий огляделся. Чуть поодаль стояла харчевня с распахнутыми на реку окнами, из которых доносились крики и обрывки фраз. Друзья направили туда свои стопы. Несмотря на позднее время, харчевня была набита торговцами и матросами, пившими, о чем-то спорившими, жевавшими, срыгивавшими. Трудно было не найти среди этой компании хоть кого-то, кто согласился бы взять их с собой в Венецию. Хозяин указал им на отплывающую в скором времени команду, состоявшую из капитана, его помощника и юнги. Те как раз заканчивали ужинать. Встреча на набережной была назначена через двадцать минут.
Виргилию этого времени хватило на то, чтобы отыскать человека, согласившегося доставить его письмо по назначению во французскую столицу. Барка была пришвартована напротив харчевни. Это была просторная посудина тридцати — сорока метров в длину с несколькими парусами и частично крытой палубой. Стоило друзьям приблизиться к ней, возле них оказался пес.
— Тс-с, Торчеллино, — раздалось за спиной молодых людей с порога харчевни.
Беспородный пес утих и завилял хвостом.
— Торчеллино? — переспросил Виргилий.
— Я откопал этого бастарда в Торчелло, под крыльцом церкви Успения Пресвятой Богородицы, где он подыхал от голода и лихорадки. Там сейчас не очень-то приятно. Как для животных, так и для людей: в болотах вдоль Сили и Дозы малярии невпроворот.
Рассказывая, как он нашел пса, капитан готовил барку к отплытию. Помощник капитана и юнга подвели к ней ялик, полный товаров, и привязали к борту. Пьер и Виргилий подхватили свои пожитки и спрыгнули на палубу.
— Ничего себе скорлупка? — бросил им капитан, с гордостью оглядывая свою собственность. — А до чего остойчива! А сколько всего вмещает!
Он схватил брошенный ему конец и завязал специальным морским узлом, что было знаком немедленного отплытия. Вслед за французами на барку спрыгнули помощник и юнга. Последним на борт вскарабкался Торчеллино и, повизгивая, бросился к ногам Виргилия. Якорь был поднят.
Спуск по Бренте прошел под неустанный говор капитана, знатного рассказчика. Он изъяснялся на необычном для французского уха наречии с венецианским акцентом, в котором то и дело мелькали турецкие, немецкие, славянские словечки, вошедшие в его лексикон от общения с торговцами, путешественниками и моряками разных стран. Привыкшие к городскому итальянскому языку и университетской латыни, друзья были слегка ошарашены его речью. Пройдя по реке несколько лье, капитан приказал поднять паруса. Они наполнились легким бризом.
— Ветерок что надо, — заметил капитан, после чего надолго замолчал.
На барке воцарилась тишина. Кто занялся делом, кто погрузился в свои думы — капитан следил за курсом, помощник управлялся с парусом, а юнга не спускал глаз с нагруженного ялика. Неподвижно сидящий на носу Торчеллино, казалось, превратился в одно из тех изваяний, что украшают суда. Зачарованные лунным светом, убаюканные покачиванием барки, обдуваемые ласковым ночным ветерком, друзья предались каждый своим мыслям. Ни вилла Контарини, ни вилла Мальконтента, вдоль которых они проплывали, ни великолепные дворцы, воздвигнутые по берегам, не вызвали их восхищения. Что делается в Венеции? Здоров ли дядя? Послужит ли ему лекарственная трава из Ботанического сада? Чем они смогут помочь несчастным? Не сгинут ли сами в урагане лихоманки? Вот что томило, не давало покоя Предому и его другу-
По двадцати одному году на брата — вот и все, чем они владели, темноволосый Виргилий и русый Пьер. Один высокий, с незабудковыми глазами, другой пониже, с добрым взглядом. В августовской ночи трудно было различить и цвет волос, и цвет глаз.
В бледном свете занявшейся зари они подошли к лагуне. В центре топкой долины, едва тронутой лучами солнца, стояла Венеция — еще далекая, еще неясная, словно покачиваемая зыбью, похожая на корабль-призрак. По мере приближения марево, заволакивающее крыши, рассеивалось, и вырисовывались благородные очертания розовых домов, дворцов, церквей. Пред ними во всем своем великолепии предстала Светлейшая.
Они причалили к Каннареджо, небогатому, удаленному от центра кварталу Венеции. Дебаркадеры были деревянные, улицы немощеные, дома обветшавшие, а берега утопали в грязи.
Чезаре Песо-Мануций, дядя Предома, проживал в Кастелло, одном из шести кварталов города дожей, довольно-таки простонародном, деля дом со своим кузеном, книгопродавцем; там же на первом этаже располагалась книжная лавка.
— Как вышло, что твой дядя стал врачом, а не печатником или книгопродавцем, как все Мануции, начиная с прославленного Альдо? — поинтересовался Пьер.
— Ты о великом Альдо, славе семейства Мануциев! Нет, Чезаре не подхватил семейную эстафету. Его кузен Паоло сделал это за двоих. У дяди в семье репутация чудака. Но будь спокоен, он большой жизнелюб! Больше всего на свете он ценит хорошую выпивку, веселье и возможность почесать язык. Ты с ним легко сойдешься.
Берег, на который они ступили, густо порос травой. По длинной и узкой Дымной улице они вышли к церкви Девы Марии Чудотворицы. Все вокруг них было погружено в странную сторожкую тишину. Виноват ли в том ранний час? Или же обитатели Кастелло попрятались в свои дома с закрытыми ставнями, думая, что там они в большей безопасности, чем на улице?
— Только бы они все не поумирали, — мрачно проговорил Пьер.
На какой-то миг друзья задержались на мосту, связующем Новую площадь Девы Марии с церковью архитектора Ломбардо. Ни малейшего звука, лишь запах, до боли знакомый им по Падуе и забытый за время дороги: запах болезни, гниющего тела и разлагающихся трупов. Морским ветрам, свободно гуляющим по городу, не удавалось развеять смертоносный дух. Под мостом плавали тела, которые уже невозможно было опознать. На поверхности воды виднелись подозрительные пятна, подобные гноящимся ранам, еще не унесенные отливом. Виргилий испытал приступ отвращения. Он отвел взгляд от канала и поднял к абсиде церкви Девы Марии Чудотворицы. Она и впрямь была чудесная, какая-то нездешняя, похожая на шедевр маркетри в своем одеянии из разноцветного мрамора: бело-розово-зеленое видение в тошнотворном и хмуром утреннем свете.
— Пресвятая Дева, — зашептал Виргилий, вкладывая в молитву все свои чаяния, — я не прошу чуда. Сделай только, чтобы был жив дядя Чезаре.
Пьер, сострадая, подхватил друга под локоть, и они зашагали дальше. Обогнув церковь, дошли по Трявяной набережной до площади Святой Марины, а потом и до площади Пресвятой Девы Прекрасной.
— Наш Чезароне неплохо устроился — за церковью, аккурат напротив Рецептурной набережной, что для врача весьма логично! — уточнил Виргилий.
Место, где стоял особнячок с книжной лавкой на первом этаже, было тихое, спокойное. По фасаду дядиного дома карабкался дикий виноград. Стены были выкрашены в цвет незрелого миндаля, от чего Пьер поморщился.
— Что ты хочешь, дядя у нас не такой, как все! — напомнил ему Виргилий и подошел к двери.
Четыре раза ударив кулаком в дверь, он остановился: его рука дрогнула. Он задержал дыхание, ожидая приговора чумы. Чезаре — раздувшийся и агонизирующий или пышущий здоровьем? Живой или мертвый? И тут ставни второго этажа с грохотом распахнулись. В окно высунулась кудлатая голова. Слезы облегчения навернулись Виргилию на глаза.
— Племянник! Погоди, сейчас открою, — прогрохотало наверху.
До слуха оправившихся от страха перед неизвестностью молодых людей донесся шум суеты. Дожидаясь, пока им откроют дверь, Пьер подошел к витрине книжной лавки, где за настоящим стеклом лежали разложенные томики: «Неистовый Роланд» Ариосто, стихотворения Пьетро Бембо, «Открытые страны и новый мир» флорентийца Америго Веспуччи. Больше он ничего не успел рассмотреть, так как дверь с грохотом распахнулась. На пороге появилась приземистая фигура пузатого человека с лицом, заросшим бородой. Виргилий, а вслед за ним и Пьер были в буквальном смысле слова приподняты над землей венецианцем, прижавшим их поочередно к своей груди.
— Друзья моего племянника — мои друзья, — заявил он студенту-медику, слегка ошалевшему от столь пылкого приема. — Прошу в дом!
Чезаре Песо-Мануций был человеком лет сорока необычайной силы. Толстяк необъятных размеров с огромным брюхом, впечатляющими ляжками, мощным торсом и мускулистыми руками. В нем угадывался гурман, жуир, словоохотливый и горячий малый. Его пузатая фигура была увенчана косматой, прямо-таки медвежьей головой. Не задерживаясь на первом этаже среди книг, он повел гостей по узкой лесенке наверх. Там все расселись вокруг прочного стола из долмацкой сосны. Виргилий чуть было не придавил свернувшегося клубком кота. Он взял его на руки; тучный кот был представлен Пьеру:
— Это Занни, назван так в честь шутов из комедии дель арте, поскольку становится непревзойденным комедиантом, стоит ему завидеть пищу! Только не говорите, что откажетесь от бутылки клерета! — прорычал дядя. — Виноградное вино прямо из глубин Италии. Есть у меня и кипрское, если желаете. Еще одна бутылка, которая не достанется туркам!
Ни на минуту не замолкая, он открыл ларь, извлек оттуда две стеклянные бутылки и потряс ими перед молодыми людьми; те обменялись нерешительными взглядами.
— Кипрское… Черт побери, я бы не отказался, — наконец проговорил Пьер.
— Вот это дело, — обрадовался Чезаре. — Что может сравниться с добрым кипрским вином? Вам ведь известно, что наши константинопольские соседи зарятся на остров, да еще как. Чуть было не увели его у нас после бойни в Фамагусте. Надо будет рассказать вам об этом! Но Святая Лига разделала их под орех при Лепанто. Это было грандиозно! И об этом я вам тоже расскажу!
Он разлил вино по чаркам и уселся на скамье, где уже никому не хватило бы места.
— Чокнемся! — предложил он, подняв чарку. — Ваше здоровье, детки! Никогда еще этот тост не был так важен! Охрани нас, Господи, от этой треклятой чумы. За то, чтоб избавиться от нее навеки и начать снова наслаждаться жизнью, да просто жить, черт побери! — Он опорожнил чарку и налил себе еще. — Вот что я вам скажу, детки, — эта бесова эпидемия способна испортить даже вкус вина. А уж это просто последнее дело!
— Многих ли поразила в Венеции чума? — спросил Пьер.
— Насколько я знаю, эта дрянь пришла к нам с материка, а не по морю.
— Я слышал, из Германии?
— Не знаю, когда случились первые заболевания на границе республики, но здесь, в самой Венеции, все началось в прошлом году. Матросы завезли болезнь по Бренте и Бакхольоне. Сперва никто не обратил на нее внимания. «Еще один случай матросской болезни», — говорили меж собой. А потом настало лето, а с летом засуха, а с засухой по всему городу стали обнаруживать мертвых. Зима была лишь недолгой передышкой. С тех пор число заболевших все увеличивается. Десятки новых больных в день, порой доходит до сотни. Точно не скажу. Да и откуда мне знать?
В знак бессилия он уронил руку на стол. От удара стол задрожал, жидкость в чарках затряслась.
— В Падуе с конца весны по пять-шесть умерших в день в лазарете и больше полусотни в домах и на улице, — поделился Пьер тем, что знал от своих друзей-медиков. — В целом уже перевалило за десять тысяч умерших. Упокой, Господи, их души. Просто ужас! Если так пойдет и дальше, в Падуе останется две трети, а то и половина населения, если только осенью еще постоит тепло.
— И здесь открыли лазарет. Даже два, оба на островах, — вздохнул венецианец. — Новый лазарет на острове Святого Эразма — для тех, кого отправляют в карантин, и Старый — неподалеку от Лидо — для тех, кому уж не выкарабкаться. Однако почти ничего не было предпринято, дабы избежать худшего. Наш дож не пожелал знать, что творится. Я бы даже сказал: ему нравится быть слепым. Тому назад два месяца он созвал на консилиум известнейших медиков, но все это превратилось в комедию. Досадный и постыдный маскарад. Тьфу, гадость!
— Я знаком с одним из тех, кто присутствовал на этой встрече в герцогском дворце. Это было десятого июня, верно? — вмешался Пьер. — Этот человек вышел оттуда потрясенным.
— Я сам присутствовал на этой жалкой комедии, — продолжал Чезаре. — Депутат по делам здоровья заказал книги моему кузену. Но тот почел за лучшее покинуть город в начале июня: вот я и взялся доставить заказ. Это были: «Хирургия» Ги де Шольяка, «Консилиум по вопросам чумы» Бернардино Томитано, «Соображения по поводу чумы» Алессандро Бенедетти и «De Contagione et de Contagiosis Morbis et eorum Cautione» Джироламо Фракасторо. Все эти трактаты ничему не послужили, весь консилиум превратился в говорильню, о которой и вспоминать не хочется.
Племянник Чезаре знал, что довольно пустяка, чтобы изменить настроение дядюшки. Поскольку Пьер, которого рассказ об этом собрании у дожа интересовал в высшей степени, буквально впитывал в себя слова дяди, Виргилий подлил тому вина и, подвинув наполненную до краев чарку, просил продолжать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32