Рустикелло записал его рассказы по-французски, положив начало произведению с множеством названий: «Книга Марко Поло», «Книга чудес», «Миллион», «Книга Великого татарского хана», «Рассуждение о Мире».
Пьер протянул руку за знаменитой книгой, Чезаре отдал ему ее. Книга сама раскрылась у него в руках, и перед его изумленным взором предстали строчки, подчеркнутые красным:
«Стены чертогов сплошь покрыты золотом, тоже и спален, а еще серебром, и повсюду драконы, звери, птицы, рыцари, сценки, и зело много всякого другого».
Пьер положил книгу на середину стола так, чтобы и остальные могли прочесть. При виде описания дворца Куб-лай-хана, вышедшего из-под пера Рустикелло, Виргилий и Мариетта не могли сдержать возгласов удивления.
— Но как ты сопоставил это с письмом Фламеля? — пробормотал Предом.
Прежде чем ответить, дядя сходил за вином.
— Мне показалось занятным, что фраза на французском языке затесалась в латинский текст, — начал дядя, откупоривая бутылку. — Так вот, я и прикинул: Венеция вкупе с французским текстом, вкупе с драконами, да еще стародавние времена, до тысяча четырехсотого года, — что у нас в итоге? Марко Поло! Алхимия, ничего больше! На вашем месте я бы побродил возле дома Поло, там есть двор, который носит название Миллион!
Тинторетта щелкнула пальцами, в глазах ее запрыгали огоньки, скулы порозовели от прихлынувшей к ним крови.
— Это же так очевидно! Розетки во дворе Миллион! Это разом все объясняет: на рисунке два дракона — и на розетках животные представлены попарно. А кроме того, рабби Леви дал нам наказ — сообразовываться с алхимическими животными. Все вдруг встало на свои места. За мной!
Она вытянулась на мысочках, обвила руками шею Чезаре и чмокнула его в заросшую щеку.
— Браво! В вашем роду дяди такие же бесподобные, как и племянники! — шепнула она ему.
Чезаре запыхтел и выпил за ее здоровье. Три раза хлопнула входная дверь.
Старинный особняк, принадлежавший семейству Поло, находился за церковью Святого Иоанна Златоуста, в нескольких метрах от двора Влюбленных, где Виргилий впервые хотел поцеловать Мариетту. Стены его были украшены розетками в венето-византийском стиле, а оконные проемы — оживальными арками. Над третьим этажом шел фриз из пяти окружностей с лепниной — сплошь животные, среди которых были и павлины. Павлины фигурировали на рисунке, найденном в бумагах Тициана. Глядя на этот рисунок, каббалист Леви и дал им наказ: «Ищите ворона, лебедя, птицу-феникс, пеликана, павлина, орла и льва». «Ну конечно же, павлины и навели Фламеля на мысль использовать это место для тайника своего первого камня», — сделал вывод Предом. Пьер дергал его за полу камзола, увлекая к арке с розетками, в которых был целый ряд парных животных: две лани, повернутые головами друг к другу, два голубка, соприкасающиеся клювами, и… два переплетенных дракона. И в довершение всего у этих драконов были хвосты как у сирен и головы как у дромадеров — все как у монстров на рисунке номер один.
— Что будем делать дальше? — спросила Тинторетта изменившимся голосом.
— Дальше? Справа или слева? — ответил Виргилий.
— Справа, — отозвался Пьер.
— Слева, — проговорила Мариетта.
Виргилий протянул руку к розетке слева и принялся ощупывать ее: каждую трещинку, каждый выступ. Но так ничего и не нащупал. Тогда он обратился к правой розетке. Рука дрожала. За ухом дракона как будто бы обнаружилась щелочка, он сунул туда ноготь. Затем поджал пальцы и надавил на песчаник. Пыль и осадки почти два века трудились над тем, чтобы как следует запечатать камень. Еще усилие. Он вскрикнул: ноготь сломался. Тинторетта достала из волос заколку и протянула ему. Железо лучше сопротивлялось камню. Предом был словно Персей, сражающийся с драконом. Тот не выдержал натиска, голова его отскочила и покатилась по земле. В открывшемся тайнике тускло поблескивал черный камешек с какими-то знаками.
Ровно через три месяца та же компания собралась за столом у Чезаре. Перед ними лежал черный камешек. Было двадцать первое марта 1577 года, едва брезжил утренний свет. Самого Чезаре посреди ночи позвали к больной, и он до сих пор не вернулся. Не было и Пальмы, но он дал Мариетте обещание во что бы то ни стало присоединиться к ним днем. День им предстоял необычный, ради него французы вновь совершили путешествие из Падуи. Правда, Предом появился в Венеции раньше, семнадцатого марта, чтобы отпраздновать день рождения своей возлюбленной — ей исполнился двадцать один год. В качестве подарка он преподнес ей апельсин, утыканный бутонами гвоздики, с которым она не расставалась. Пьер присоединился к ним накануне. Холода отступали от обескровленного чумой города. Как всегда, распускались почки на деревьях, в садах цвела мимоза, а в тени Павильона Духов меланхолично покачивались фиалки. Но сердце Виргилия больше не разрывалось при виде фиалок, он был влюблен в менее мрачный и скрытный цветок, который играл для него на лютне и клавесине, — он был влюблен в ландыш.
Еще полгода назад, четвертого сентября, друзья ломали себе головы, что могла означать вторая картинка Фламеля: бородатый мужчина и женщина в покрывале.
— Некая лента, обвитая вокруг их тел, связывает их, — заметил тогда Пальма.
— Я тоже обратила на это внимание. Что бы это значило? — рассуждала вслух Мариетта.
— А что по этому поводу сказано в письме?
Виргилий, знавший текст почти наизусть, прочел вслух:
— «Муж, изображенный здесь, весьма меня напоминает, а женщина — не меньше напоминает Перренель. Причина, почему они похожи на нас, не столь важна. Их сходство с нами здесь ни при чем».
— Ничего не понимаю! Так это чета Фламелей или нет? — Тинторетту одолевало желание рассмеяться и сокрушенно развести руками.
Студент-медик отважился на синтаксический разбор текста:
— Тут написано: «их сходство с нами здесь ни при чем». Вследствие чего, по моему скромному мнению, этот мужчина и эта женщина не Николя и не Пернель. Речь идет просто о каком-то мужчине и какой-то женщине. Или скорее о мужчине и женщине как таковых.
— Об Адаме и Еве! — Тинторетта рассмеялась. — Отец создал для Братства Пресвятой Троицы в Дорсодуро три полотна: сотворение Адама и Евы, первородный грех и явление перед Богом. Но здесь речь, конечно же, о других Адаме и Еве.
Все улыбнулись ее словам, за исключением Пальмы, некоторое время назад впавшего в странное состояние столбняка. Вдруг он плашмя ударил рукой по столу.
— На фасаде Дворца дожей иные капители украшены библейскими сценками из Ветхого Завета: Ной, Соломон, Адам и Ева.
— Адам и Ева! — рванулось разом из трех глоток.
— Прямо-таки макиавеллистский тайник, вроде на виду у всех, а поди догадайся! — заметил Виргилий.
— Некоторые сценки нам не подойдут по времени. Например, «Суд Соломона» Бартоломео Бона относится к пятнадцатому веку. А вот «Искушение Адама и Евы» создано до тысяча триста девяносто девятого года. И это нам вполне подходит.
Мариетта в мужском костюме склонилась к Пьеру:
— Ну что, в путь, за вторым камнем?
Только Пьер собрался кивнуть, как в дверь постучали. Виргилий спустился на первый этаж открыть. Каково же было его удивление, когда на пороге он увидел рабби Леви в сопровождении незнакомца. Виргилий побывал у Леви, едва появившись в Светлейшей, всего несколько дней назад. Мудрец показал ему доставленную из Кастилии рукопись — длинный комментарий к «Пентатеке» Иосифа Анжеле — «Прозрачность сапфира». Виргилию пришлось вновь окунуться в мистику и эзотеризм. «Я ищу изумруд, а не сапфир», — хотелось ему выкрикнуть. Но он не посмел и пикнуть. Соломон Леви явно был увлечен текстом. И вот раввин в желтой шапке, как ему было предписано законом, явился сам.
— Шалом, племянник, — приветствовал он Виргилия, — привел тебе кое-кого, — и кивком указал на своего спутника.
Тот церемонно приветствовал парижанина.
— Жоао Эль Рибейра, — представил его раввин. Виргилий не удержался от возгласа удивления. Перед ним был один из приглашенных к Атике, седьмой подозреваемый собственной персоной! Некоторое время он молча разглядывал его: из-за морщин, кругов под глазами, пигментных пятен и седины он выглядел на все восемьдесят, хотя на самом деле ему было гораздо меньше. В отличие от раввина его голова не была покрыта позорной желтой шапкой. Он был низкого роста, плешив, зато борода была длинной и белой. Сразу бросалась в глаза нездоровая худоба: свое легкое тело он поддерживал с помощью деревянной трости. Одежда из черного полотна еще больше усиливала впечатление нездоровья и слабости, исходившее от него. Виргилий предложил им войти. Соломон Леви пропустил его вперед, а сам схватил Виргилия за рукав и потащил в угол, где зашептал:
— Племянник, доказать то, о чем я сейчас скажу, я не могу. И все же я делаю это, поскольку уверен: доказательств обратного нет у тебя.
Виргилий поднес руку ко лбу, испугавшись, что раввин вновь погрузит его в мистику. Однако речь зашла совсем о другом.
— Я глубоко уверен, что Ари Бени Израэль ни в чем не виновен: ни в убийстве Атики, ни в убийстве Бонфили, ни в уничтожении посредством заражения Тициана и его сына, если таковое имело место. — Раввин развел руками, чтобы показать свою искренность и беспомощность. — Если ты спросишь, что мне известно, я отвечу, что знаю лишь то, что он мне сказал, но это меня убедило. Он подтверждает, что куртизанка ему угрожала, шантажировала его и разорила. То, что она умерла, стоило ему вручить ей определенную сумму, — первое совпадение. То, что он покинул Константинополь почти сразу после убийства, — второе.
— А то, что он вернулся, узнав о болезни Тициана, — третье? — с иронией подхватил юноша.
— Не так, племянник. Он пустился в путь, потому как подозревал, что письмо Фламеля попало в руки кадорца. Разве не Тициан сделал их всех адептами герметизма? Куртизанка мертва, художник мертв — письмо могло попасть в любые руки. Для того он и вернулся: завладеть письмом, отыскать все пять камней, свершить Великое Деяние, извлечь философский камень и обрести вечную жизнь уже с двадцать второго декабря будущего года. Только надежда на это и поддерживает его в борьбе с недугом, который его гложет.
Виргилий почти поверил каббалисту и понял, чего тот ждет от него:
— Поскольку письмо и первый камень в наших руках, вы, видимо, желаете чтобы мы приобщили Рибейру к нашим поискам и находкам?
«Вот именно», — мог бы ответить один из сынов Авраама, но он промолчал, за него все сказали его глаза.
— Что же, — раздумчиво проговорил Виргилий. — Можно ли отказать больному в отсрочке от смерти на девять месяцев?
Жоао Эль Рибейра сел к столу и достал из кармана рисунки Фламеля.
— На втором изображены мужчина и женщина. Я догадался, что это может быть. А вы?
Слушатели поздравили его с прозорливостью. Он не мог подавить улыбки, от которой еще больше сморщилось его лицо цвета желтого пергамента. В компании молодых людей приободрился и он, исходящая от них энергия подействовала на него заразительно.
— Вперед! — взявшись за трость, бросил Рибейра.
Продвижение к герцогскому дворцу происходило медленнее, чем хотелось бы, поскольку приходилось считаться с португальцем. И вот наконец они у цели, их внимание приковано к капителям колонны и скульптурным группам, украшающим углы, образованные частями здания. Пьяный Ной, над которым посмеялись его дети, женские фигурки, игроки на лютне, бородатые волхвы, пухлые ангелочки, лебеди с длинными шеями.
— Лебедь — герметическое животное, которое нам рекомендовал искать Леви, — проговорил Виргилий, истолковавший присутствие лебедя как магический знак того, что они на верном пути. В углу, образованном фасадом, выходящим на лагуну, и фасадом, обращенным на пьяцетту, помещалась колонна с горельефом из белого истрийского песчаника: Адам, Ева и змей-искуситель. Обступив колонну, они подняли головы. «Кончится тем, что я заработаю какую-нибудь болезнь шеи», — подумал Виргилий, которому беспрестанно в Венеции приходилось задирать голову. Где же мог быть запрятан камень?
— Не под фиговым ли листом Евы? — вырвалось у него, за что он схлопотал по голове.
Трость Жоао пришлась как нельзя более кстати. Пьер сложил руки так, чтобы Виргилий мог, встав на них, подняться на высоту капители. Обследуя двух прародителей человечества, Виргилий поймал себя на странном ощущении — будто змей как-то уж очень пристально буравит его своими глазками, — и тут же понял, где может быть тайник.
— Правый или левый глаз?
— Левый, — отозвался Пьер.
— Правый, — выбрала Мариетта.
Позаимствовав трость, Виргилий выбил ею правый глаз рептилии. В лицо ему полетел песок… и больше ничего. То же проделал он и с левым глазом. Известняковая пыль посыпалась ему на плечи. Из тайника выпал круглый, серый с иероглифами камешек. Упав к подножию колонны, он подскочил. Пьер разжал руки, Виргилий спрыгнул на землю, Мариетта подобрала камень. Зажав его в левой руке, она правой рукой порылась в кармане, после чего выставила оба кулака вперед и медленно раскрыла их. Два камешка лежали на ее ладонях: один черный, как уголь, другой серый, словно пепел. Одинаковые по форме, виду, весу, с одинаковыми иероглифами. Виргилий закричал было от радости, но его крик моментально перерос в вопль ужаса. В нескольких метрах от них из гондолы, пришвартованной на молу, как по мановению волшебной палочки появился Кара Мустафа с полудюжиной невольников. Они набросились на Предома и его друзей и в считанные минуты связали их, взвалили себе на плечи и отнесли в каюту на гондоле. Все свершилось под безжалостным и насмешливым взглядом турка.
Пальма и Чезаре одновременно подошли к дому с двух сторон. Пальма объяснил причину своего появления, Чезаре пригласил его в дом. Дом был пуст, Пальма опоздал. На столе лежали рисунки, один из них был зачеркнут красным, другой, наоборот, многозначно обведен.
— Пойду догоню их, — проговорил художник. Дядя дружески похлопал его по спине.
Подручные турка запихнули всех их в каюту, и они лежали вповалку. Рты им заткнули, запястья и щиколотки связали. Как только гондола отчалила от мола, в дверях каюты появился Кара Мустафа, потешающийся над их беспомощностью. Присев на корточки, он протянул руку к Мариетте. Неправильно истолковав его жест, она вся сжалась, в глазах ее появилось отвращение. Мустафа сардонически расхохотался:
— Ах ты, индюшка! К чему мне твои бледные ноги, если в моем гареме два десятка отменных красавиц? Не твои прелести, а камни нужны мне.
Он ощупал карманы ее мужских панталон, извлек оттуда их содержимое: два камня — черный и серый — и с явным удовольствием стал катать их в своих холеных руках.
Пальма вышел на площадь Святых Филиппа и Иакова и углубился в улицу Албанцев. Он торопился. Странное дело: его так и подмывало побежать. Он старался урезонить себя: друзья не могли намного опередить его, не так уж он опоздал, к чему спешить? Вот кончится улица, он выйдет на берег Скьявони, и будет видно, как друзья карабкаются на колонну. Однако что-то уж очень нескончаемой была эта улица. Да к тому же такая узкая, словно коридор, солнце никак не могло в нее проникнуть, и было холодно. Пальму прошиб озноб, он побежал.
Гондола пересекла рейд Святого Марка и свернула в канал Ка ди Дио. Стоя на носу, Кара Мустафа забавлялся камешками, отобранными у пленников. Показались высоченные стены Адмиралтейства. Гондола причалила. Он отдал по-турецки ряд приказаний. Пленников выгрузили сперва на берег, а затем, как кули с мукой, подняли на плечи и перенесли по узким улочкам к черному ходу дома Мустафы. Темный дворец принял их; громыхнула тяжелая дверь, лязгнули железные засовы.
Последние метры улицы Албанцев Пальма пробежал, а на берегу Скьявони остановился. В этот ранний час вокруг не было ни души. Ветер взъерошил его волосы. Он вздрогнул. Где же друзья? Поскольку другая сторона канала Палаццо была не видна, он взобрался на мост Палья и с его верхней точки оглядел мол. У колонны с фигурками Адама и Евы не было никого. Никого и на широкой набережной перед Дворцом дожей. Лишь на рейде Святого Марка покачивалось несколько рыбацких лодок да во весь опор мчалась одна ранняя гондола. Шестым чувством он ощутил тревогу: уж очень быстро плыла гондола. Он сощурил глаза и увидел на ее носу человека, которого узнал, хотя и не помнил, как его зовут.
Без всяких церемоний и проволочек пленников протащили по лестнице, ведущей в подземелье. Они очутились в подвале с водорослями на стенах, с грязной жижей на полу. Невольники вышли. А торговец тканями остался.
— Перед тем как отдать вас в руки судьбы, я намерен поблагодарить вас. — За наигранной любезностью сквозила ирония. — Итак, благодарю вас! Серый камень, змей Адама и Евы… Любой ballotino догадался бы. Но вот драконы Марко Поло… я тоже догадался, но гораздо позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Пьер протянул руку за знаменитой книгой, Чезаре отдал ему ее. Книга сама раскрылась у него в руках, и перед его изумленным взором предстали строчки, подчеркнутые красным:
«Стены чертогов сплошь покрыты золотом, тоже и спален, а еще серебром, и повсюду драконы, звери, птицы, рыцари, сценки, и зело много всякого другого».
Пьер положил книгу на середину стола так, чтобы и остальные могли прочесть. При виде описания дворца Куб-лай-хана, вышедшего из-под пера Рустикелло, Виргилий и Мариетта не могли сдержать возгласов удивления.
— Но как ты сопоставил это с письмом Фламеля? — пробормотал Предом.
Прежде чем ответить, дядя сходил за вином.
— Мне показалось занятным, что фраза на французском языке затесалась в латинский текст, — начал дядя, откупоривая бутылку. — Так вот, я и прикинул: Венеция вкупе с французским текстом, вкупе с драконами, да еще стародавние времена, до тысяча четырехсотого года, — что у нас в итоге? Марко Поло! Алхимия, ничего больше! На вашем месте я бы побродил возле дома Поло, там есть двор, который носит название Миллион!
Тинторетта щелкнула пальцами, в глазах ее запрыгали огоньки, скулы порозовели от прихлынувшей к ним крови.
— Это же так очевидно! Розетки во дворе Миллион! Это разом все объясняет: на рисунке два дракона — и на розетках животные представлены попарно. А кроме того, рабби Леви дал нам наказ — сообразовываться с алхимическими животными. Все вдруг встало на свои места. За мной!
Она вытянулась на мысочках, обвила руками шею Чезаре и чмокнула его в заросшую щеку.
— Браво! В вашем роду дяди такие же бесподобные, как и племянники! — шепнула она ему.
Чезаре запыхтел и выпил за ее здоровье. Три раза хлопнула входная дверь.
Старинный особняк, принадлежавший семейству Поло, находился за церковью Святого Иоанна Златоуста, в нескольких метрах от двора Влюбленных, где Виргилий впервые хотел поцеловать Мариетту. Стены его были украшены розетками в венето-византийском стиле, а оконные проемы — оживальными арками. Над третьим этажом шел фриз из пяти окружностей с лепниной — сплошь животные, среди которых были и павлины. Павлины фигурировали на рисунке, найденном в бумагах Тициана. Глядя на этот рисунок, каббалист Леви и дал им наказ: «Ищите ворона, лебедя, птицу-феникс, пеликана, павлина, орла и льва». «Ну конечно же, павлины и навели Фламеля на мысль использовать это место для тайника своего первого камня», — сделал вывод Предом. Пьер дергал его за полу камзола, увлекая к арке с розетками, в которых был целый ряд парных животных: две лани, повернутые головами друг к другу, два голубка, соприкасающиеся клювами, и… два переплетенных дракона. И в довершение всего у этих драконов были хвосты как у сирен и головы как у дромадеров — все как у монстров на рисунке номер один.
— Что будем делать дальше? — спросила Тинторетта изменившимся голосом.
— Дальше? Справа или слева? — ответил Виргилий.
— Справа, — отозвался Пьер.
— Слева, — проговорила Мариетта.
Виргилий протянул руку к розетке слева и принялся ощупывать ее: каждую трещинку, каждый выступ. Но так ничего и не нащупал. Тогда он обратился к правой розетке. Рука дрожала. За ухом дракона как будто бы обнаружилась щелочка, он сунул туда ноготь. Затем поджал пальцы и надавил на песчаник. Пыль и осадки почти два века трудились над тем, чтобы как следует запечатать камень. Еще усилие. Он вскрикнул: ноготь сломался. Тинторетта достала из волос заколку и протянула ему. Железо лучше сопротивлялось камню. Предом был словно Персей, сражающийся с драконом. Тот не выдержал натиска, голова его отскочила и покатилась по земле. В открывшемся тайнике тускло поблескивал черный камешек с какими-то знаками.
Ровно через три месяца та же компания собралась за столом у Чезаре. Перед ними лежал черный камешек. Было двадцать первое марта 1577 года, едва брезжил утренний свет. Самого Чезаре посреди ночи позвали к больной, и он до сих пор не вернулся. Не было и Пальмы, но он дал Мариетте обещание во что бы то ни стало присоединиться к ним днем. День им предстоял необычный, ради него французы вновь совершили путешествие из Падуи. Правда, Предом появился в Венеции раньше, семнадцатого марта, чтобы отпраздновать день рождения своей возлюбленной — ей исполнился двадцать один год. В качестве подарка он преподнес ей апельсин, утыканный бутонами гвоздики, с которым она не расставалась. Пьер присоединился к ним накануне. Холода отступали от обескровленного чумой города. Как всегда, распускались почки на деревьях, в садах цвела мимоза, а в тени Павильона Духов меланхолично покачивались фиалки. Но сердце Виргилия больше не разрывалось при виде фиалок, он был влюблен в менее мрачный и скрытный цветок, который играл для него на лютне и клавесине, — он был влюблен в ландыш.
Еще полгода назад, четвертого сентября, друзья ломали себе головы, что могла означать вторая картинка Фламеля: бородатый мужчина и женщина в покрывале.
— Некая лента, обвитая вокруг их тел, связывает их, — заметил тогда Пальма.
— Я тоже обратила на это внимание. Что бы это значило? — рассуждала вслух Мариетта.
— А что по этому поводу сказано в письме?
Виргилий, знавший текст почти наизусть, прочел вслух:
— «Муж, изображенный здесь, весьма меня напоминает, а женщина — не меньше напоминает Перренель. Причина, почему они похожи на нас, не столь важна. Их сходство с нами здесь ни при чем».
— Ничего не понимаю! Так это чета Фламелей или нет? — Тинторетту одолевало желание рассмеяться и сокрушенно развести руками.
Студент-медик отважился на синтаксический разбор текста:
— Тут написано: «их сходство с нами здесь ни при чем». Вследствие чего, по моему скромному мнению, этот мужчина и эта женщина не Николя и не Пернель. Речь идет просто о каком-то мужчине и какой-то женщине. Или скорее о мужчине и женщине как таковых.
— Об Адаме и Еве! — Тинторетта рассмеялась. — Отец создал для Братства Пресвятой Троицы в Дорсодуро три полотна: сотворение Адама и Евы, первородный грех и явление перед Богом. Но здесь речь, конечно же, о других Адаме и Еве.
Все улыбнулись ее словам, за исключением Пальмы, некоторое время назад впавшего в странное состояние столбняка. Вдруг он плашмя ударил рукой по столу.
— На фасаде Дворца дожей иные капители украшены библейскими сценками из Ветхого Завета: Ной, Соломон, Адам и Ева.
— Адам и Ева! — рванулось разом из трех глоток.
— Прямо-таки макиавеллистский тайник, вроде на виду у всех, а поди догадайся! — заметил Виргилий.
— Некоторые сценки нам не подойдут по времени. Например, «Суд Соломона» Бартоломео Бона относится к пятнадцатому веку. А вот «Искушение Адама и Евы» создано до тысяча триста девяносто девятого года. И это нам вполне подходит.
Мариетта в мужском костюме склонилась к Пьеру:
— Ну что, в путь, за вторым камнем?
Только Пьер собрался кивнуть, как в дверь постучали. Виргилий спустился на первый этаж открыть. Каково же было его удивление, когда на пороге он увидел рабби Леви в сопровождении незнакомца. Виргилий побывал у Леви, едва появившись в Светлейшей, всего несколько дней назад. Мудрец показал ему доставленную из Кастилии рукопись — длинный комментарий к «Пентатеке» Иосифа Анжеле — «Прозрачность сапфира». Виргилию пришлось вновь окунуться в мистику и эзотеризм. «Я ищу изумруд, а не сапфир», — хотелось ему выкрикнуть. Но он не посмел и пикнуть. Соломон Леви явно был увлечен текстом. И вот раввин в желтой шапке, как ему было предписано законом, явился сам.
— Шалом, племянник, — приветствовал он Виргилия, — привел тебе кое-кого, — и кивком указал на своего спутника.
Тот церемонно приветствовал парижанина.
— Жоао Эль Рибейра, — представил его раввин. Виргилий не удержался от возгласа удивления. Перед ним был один из приглашенных к Атике, седьмой подозреваемый собственной персоной! Некоторое время он молча разглядывал его: из-за морщин, кругов под глазами, пигментных пятен и седины он выглядел на все восемьдесят, хотя на самом деле ему было гораздо меньше. В отличие от раввина его голова не была покрыта позорной желтой шапкой. Он был низкого роста, плешив, зато борода была длинной и белой. Сразу бросалась в глаза нездоровая худоба: свое легкое тело он поддерживал с помощью деревянной трости. Одежда из черного полотна еще больше усиливала впечатление нездоровья и слабости, исходившее от него. Виргилий предложил им войти. Соломон Леви пропустил его вперед, а сам схватил Виргилия за рукав и потащил в угол, где зашептал:
— Племянник, доказать то, о чем я сейчас скажу, я не могу. И все же я делаю это, поскольку уверен: доказательств обратного нет у тебя.
Виргилий поднес руку ко лбу, испугавшись, что раввин вновь погрузит его в мистику. Однако речь зашла совсем о другом.
— Я глубоко уверен, что Ари Бени Израэль ни в чем не виновен: ни в убийстве Атики, ни в убийстве Бонфили, ни в уничтожении посредством заражения Тициана и его сына, если таковое имело место. — Раввин развел руками, чтобы показать свою искренность и беспомощность. — Если ты спросишь, что мне известно, я отвечу, что знаю лишь то, что он мне сказал, но это меня убедило. Он подтверждает, что куртизанка ему угрожала, шантажировала его и разорила. То, что она умерла, стоило ему вручить ей определенную сумму, — первое совпадение. То, что он покинул Константинополь почти сразу после убийства, — второе.
— А то, что он вернулся, узнав о болезни Тициана, — третье? — с иронией подхватил юноша.
— Не так, племянник. Он пустился в путь, потому как подозревал, что письмо Фламеля попало в руки кадорца. Разве не Тициан сделал их всех адептами герметизма? Куртизанка мертва, художник мертв — письмо могло попасть в любые руки. Для того он и вернулся: завладеть письмом, отыскать все пять камней, свершить Великое Деяние, извлечь философский камень и обрести вечную жизнь уже с двадцать второго декабря будущего года. Только надежда на это и поддерживает его в борьбе с недугом, который его гложет.
Виргилий почти поверил каббалисту и понял, чего тот ждет от него:
— Поскольку письмо и первый камень в наших руках, вы, видимо, желаете чтобы мы приобщили Рибейру к нашим поискам и находкам?
«Вот именно», — мог бы ответить один из сынов Авраама, но он промолчал, за него все сказали его глаза.
— Что же, — раздумчиво проговорил Виргилий. — Можно ли отказать больному в отсрочке от смерти на девять месяцев?
Жоао Эль Рибейра сел к столу и достал из кармана рисунки Фламеля.
— На втором изображены мужчина и женщина. Я догадался, что это может быть. А вы?
Слушатели поздравили его с прозорливостью. Он не мог подавить улыбки, от которой еще больше сморщилось его лицо цвета желтого пергамента. В компании молодых людей приободрился и он, исходящая от них энергия подействовала на него заразительно.
— Вперед! — взявшись за трость, бросил Рибейра.
Продвижение к герцогскому дворцу происходило медленнее, чем хотелось бы, поскольку приходилось считаться с португальцем. И вот наконец они у цели, их внимание приковано к капителям колонны и скульптурным группам, украшающим углы, образованные частями здания. Пьяный Ной, над которым посмеялись его дети, женские фигурки, игроки на лютне, бородатые волхвы, пухлые ангелочки, лебеди с длинными шеями.
— Лебедь — герметическое животное, которое нам рекомендовал искать Леви, — проговорил Виргилий, истолковавший присутствие лебедя как магический знак того, что они на верном пути. В углу, образованном фасадом, выходящим на лагуну, и фасадом, обращенным на пьяцетту, помещалась колонна с горельефом из белого истрийского песчаника: Адам, Ева и змей-искуситель. Обступив колонну, они подняли головы. «Кончится тем, что я заработаю какую-нибудь болезнь шеи», — подумал Виргилий, которому беспрестанно в Венеции приходилось задирать голову. Где же мог быть запрятан камень?
— Не под фиговым ли листом Евы? — вырвалось у него, за что он схлопотал по голове.
Трость Жоао пришлась как нельзя более кстати. Пьер сложил руки так, чтобы Виргилий мог, встав на них, подняться на высоту капители. Обследуя двух прародителей человечества, Виргилий поймал себя на странном ощущении — будто змей как-то уж очень пристально буравит его своими глазками, — и тут же понял, где может быть тайник.
— Правый или левый глаз?
— Левый, — отозвался Пьер.
— Правый, — выбрала Мариетта.
Позаимствовав трость, Виргилий выбил ею правый глаз рептилии. В лицо ему полетел песок… и больше ничего. То же проделал он и с левым глазом. Известняковая пыль посыпалась ему на плечи. Из тайника выпал круглый, серый с иероглифами камешек. Упав к подножию колонны, он подскочил. Пьер разжал руки, Виргилий спрыгнул на землю, Мариетта подобрала камень. Зажав его в левой руке, она правой рукой порылась в кармане, после чего выставила оба кулака вперед и медленно раскрыла их. Два камешка лежали на ее ладонях: один черный, как уголь, другой серый, словно пепел. Одинаковые по форме, виду, весу, с одинаковыми иероглифами. Виргилий закричал было от радости, но его крик моментально перерос в вопль ужаса. В нескольких метрах от них из гондолы, пришвартованной на молу, как по мановению волшебной палочки появился Кара Мустафа с полудюжиной невольников. Они набросились на Предома и его друзей и в считанные минуты связали их, взвалили себе на плечи и отнесли в каюту на гондоле. Все свершилось под безжалостным и насмешливым взглядом турка.
Пальма и Чезаре одновременно подошли к дому с двух сторон. Пальма объяснил причину своего появления, Чезаре пригласил его в дом. Дом был пуст, Пальма опоздал. На столе лежали рисунки, один из них был зачеркнут красным, другой, наоборот, многозначно обведен.
— Пойду догоню их, — проговорил художник. Дядя дружески похлопал его по спине.
Подручные турка запихнули всех их в каюту, и они лежали вповалку. Рты им заткнули, запястья и щиколотки связали. Как только гондола отчалила от мола, в дверях каюты появился Кара Мустафа, потешающийся над их беспомощностью. Присев на корточки, он протянул руку к Мариетте. Неправильно истолковав его жест, она вся сжалась, в глазах ее появилось отвращение. Мустафа сардонически расхохотался:
— Ах ты, индюшка! К чему мне твои бледные ноги, если в моем гареме два десятка отменных красавиц? Не твои прелести, а камни нужны мне.
Он ощупал карманы ее мужских панталон, извлек оттуда их содержимое: два камня — черный и серый — и с явным удовольствием стал катать их в своих холеных руках.
Пальма вышел на площадь Святых Филиппа и Иакова и углубился в улицу Албанцев. Он торопился. Странное дело: его так и подмывало побежать. Он старался урезонить себя: друзья не могли намного опередить его, не так уж он опоздал, к чему спешить? Вот кончится улица, он выйдет на берег Скьявони, и будет видно, как друзья карабкаются на колонну. Однако что-то уж очень нескончаемой была эта улица. Да к тому же такая узкая, словно коридор, солнце никак не могло в нее проникнуть, и было холодно. Пальму прошиб озноб, он побежал.
Гондола пересекла рейд Святого Марка и свернула в канал Ка ди Дио. Стоя на носу, Кара Мустафа забавлялся камешками, отобранными у пленников. Показались высоченные стены Адмиралтейства. Гондола причалила. Он отдал по-турецки ряд приказаний. Пленников выгрузили сперва на берег, а затем, как кули с мукой, подняли на плечи и перенесли по узким улочкам к черному ходу дома Мустафы. Темный дворец принял их; громыхнула тяжелая дверь, лязгнули железные засовы.
Последние метры улицы Албанцев Пальма пробежал, а на берегу Скьявони остановился. В этот ранний час вокруг не было ни души. Ветер взъерошил его волосы. Он вздрогнул. Где же друзья? Поскольку другая сторона канала Палаццо была не видна, он взобрался на мост Палья и с его верхней точки оглядел мол. У колонны с фигурками Адама и Евы не было никого. Никого и на широкой набережной перед Дворцом дожей. Лишь на рейде Святого Марка покачивалось несколько рыбацких лодок да во весь опор мчалась одна ранняя гондола. Шестым чувством он ощутил тревогу: уж очень быстро плыла гондола. Он сощурил глаза и увидел на ее носу человека, которого узнал, хотя и не помнил, как его зовут.
Без всяких церемоний и проволочек пленников протащили по лестнице, ведущей в подземелье. Они очутились в подвале с водорослями на стенах, с грязной жижей на полу. Невольники вышли. А торговец тканями остался.
— Перед тем как отдать вас в руки судьбы, я намерен поблагодарить вас. — За наигранной любезностью сквозила ирония. — Итак, благодарю вас! Серый камень, змей Адама и Евы… Любой ballotino догадался бы. Но вот драконы Марко Поло… я тоже догадался, но гораздо позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32