Я наказал Мешеху дождаться тебя; показать тебе внутреннее устройство Верхних ярусов, в том числе комнату Видения, а потом провести тебя к этой Исповеди. Хотя я и мертв, то, что ты ceйчас здесь, —это устроил я. Я привел тебя сюда: я направил тебя на Путь, я оставил тебе Подсказки. Ты есть Доказатель­ство, пусть и непризнанное остальными братьями, проклятия Башни.
Когда умирает один из Избранных, в Башню берут Новичка, дабы наше число оставалось равно Семи. По обычаю Новичка выбирают, исходя из его Coискameльcкoй Работы, каковая должна отличаться изобретатель­ностью и новизной. Я, однако же, внес изменение в Правило и дал очень чёткое Указание: чтобы конкретно твоя Соискательская Работа представ­ляла собой устройство, уже существующее : чтобы ты сам, независимо от Башни, изобрел механизм, идентичный одному из тех, что уже создали твои На cmaвники. Я даже не сомневаюсь, что брат Нестор сильно оби­дится на тебя за этот воображаемый плагиат. Но все, что он создал с maким трудом, у меня уже есть: пылится где-то на верхних ярусах. Ибо Башня содержит в себе всю Премудрость: это великое Море, из к omoрого небрежный Рыбак, Человечество, неосознанно извлекает свои По­знания, свое Искусство и Mузыку. Лишь Божья Воля не дала нам приблизиться к Абсолютному Знанию. Многие ярусы обвалились, maк что их Библиотеки уже недоступны; обширные области Башни з aк pыты для доступа. Сотни слуг живут и умирают на Верхних ярусах, и их единственное Занятие —спасать материалы из аварийных участков, дабы они не пропали навсегда. И всё же масштаб этого Вырождения не может скрыть горькую Правду. Т o, ч mо Учёные и Мыслители называют прогрессом, есть всего-навсего Краткое Повторение. В точности, к aк с твоим Изобретением – созданным независимо от Башни, —ко mорое было одновременно новатор- cк uм u заимствованным, одновременно подлинником и копией, то же самое происходит со всеми творениями Избранных: в лучшем случае нам позволяют заново совершить повторное Открытие —наткнуться на ч mo-то maк oe, ч mо изначально принадлежало нам. Воображение не свободно. Ибо нельзя совершить О mкрытие вне пределов Творения: всё, ч mо мы создаем, уже существует в Божественном Разуме.
Годами мне удавалось не думать об этом: я занимался Работой и выдумывал Ритуалы для этой Работы, поддерживая Иллюзию, что в этом есть Смысл и Цель. В чем Цель и Смысл Ритуала? В Повторении. В Неизменности и Постоянстве. Башня это не более, чем Повто­рение, неизменное и постоянное. Это движение, но движение Бесцельное —ценой неизмеримой Жертвы.
Но вот пришло Время, когда я понял, ч mo не могу больше терпеть. Наверное, ты уже знаешь неловкую Правду о «Полном и всеобъемлющем лексиконе всего сущего» бра mа Эридуса; а именно, ч mо наш учёный Друг просто придумывает Язык. Но не суди его слишком поспешно. В библио­теках на Верхних ярусах есть сотни книг на придуманных и мертворожденных языках; и словари этих языков – будь то языки, на кото­рых говорят до сих пор, или от которых отказались совсем недавно, или говорили в глубокой древности, а сейчас уже не говорят, – давно составле­ны. Но брат Эридус об этом не знает. Этот подлог, этот вымысел ~ это просто стремление выйти из Затруднительного положения, в к omopoе я поставил его, не снабдив необходимым Филологическим Материалом. Признаюсь, я и вправду мешал ему в его Работе.
С братом Нестором – который сч umaem меня вором и плагиато­ром —я пошутил moчн o maк же.
С музыкантами, Эпом и Гредой – тоже.
С братом Людвигом —которому я предложил некорректную Теоре­му – тоже.
С братом Каем – если бы его Мастерство вдруг дало сбой, и его Гений его подвел – я поступил бы maк же.
Ты, наверное, понимаешь, в чем вся Ирония; мне же потребовалось много лет, чтобы это понять. Башня меня перехитрила. Подобно ковар­ному Левиафану, она существует и управляет своим бытием, превращая
Врагов своих в своих Слуг. И вот я решил, познав Крушение Иллюзий, отравить ее изнутри, создать помехи в её Жизнедеятельности, закупо­рить её Артерии посредством негодного, путаного Управления. Однако я просчитался: я дал Братьям малого Врага для борьбы и тем самым отвлек их от Настоящей Работы. Желая разрушить Башню —а я нисколько не сомневаюсь, ч mо и Предшественники мои имели те же намерения, —я невольно ее укрепил.
То есть решение покончить с Жизнью было признанием собственной Слабости. Пятьдесят лет в Заключении всё- mаки перекроили меня по-своему, и я не тот Человек, который покончит с Башней. Может, тебе хватит Силы? Может быть, ты сумеешь свершить этот ужасный, но необходимый Поступок? Умираю с Надеждой на это. Что когда-нибудь в Башню придёт Человек – в Башню, которая поглотила миллионы Душ, безо всякого смысла и цели, только чтобы продлить свое Существование, —и прозрит сквозь крепкие стены её пустое нутро, и закончит начатое Богом.
За сим остаюсь по ту сторону Смерти,
Ваш покорный слуга,
Гербош фон Окба
Я дочитал исповедь Мастера до конца, потом вернулся к началу и перечитал еще раз. Потом – еще. Как после обиль­ной тяжелой трапезы, я сидел, переваривая прочитанное. У меня в голове не укладывалось, как братья могли обманывать­ся столько лет?! Тут же повсюду подсказки – надо лишь захо­теть их увидеть. Взять, к примеру, ту рукопись, которую фон Окба забрал с собой в ванную в тот роковой день. «Псевдо­эпиграфа» – теологическое исследование «Апокалипсиса Шинар», апокрифического текста о падении Вавилонской Башни. «Апокалипсис» противоречит библейской Книге Бы­тия в одном важном вопросе. Да, Вавилонская Башня пала, но ее нижние этажи устояли. Гитлодий (автор «Псевдоэпиграфы») приписывает авторство «Апокалипсиса» ветхозаветным про­рокам. Но имя Гитлодий, или Гитлодеус – лингвист, без со­мнения, известный Эридусу, – переводится с греческого как, «тот, кто управляет бессмыслицей»; а псевдоэпиграфы – как «ложные письмена». Нигде за пределами Башни (поверьте мне, я проверил все библиотеки в христианском мире) не встретил я упоминания об «Апокалипсисе Шинар». Стало быть, эта книга – придуманный вымысел; измышление самого Гитлодия. Но кто этот Гитлодий? Не кто иной, как сам Гербош фон Окба! Он придумал «Апокалипсис Шинар» с единственной целью – изучить его, обеспечить себя работой! Вода в ванной, где нашли его тело, была не красной, а черной. Не только кровь, стало быть, но и чернила тоже. Чернила, смытые со страниц «Псевдоэпиграфы». Может, он взял с собой книгу, чтобы скрыть свой подлог? Или это была подсказка для про­ницательного ума, ключ ко всем ухищрениям?
Я был так взволнован своим открытием, что не заметил, как дверь у меня за спиной приоткрылась. И только когда взгляд брата Кая обжег мне затылок, я обернулся к нему,
Он стоял там, в дверях, но не в обычной своей серой хла­миде, а в черной сутане. Он сделал рукой успокаивающий жест, давая понять, что не будет ко мне приближаться, потом оглядел комнату: заброшенные инструменты и приспособле­ния, осиротевшие книги, колокольчик и песочные часы. Пока брат Кай обозревал кабинет, я настороженно наблюдал за ним, вывернув шею под углом девяносто градусов, весь напряжен­ный, как натянутая струна. Он достал с полки книгу в черном кожаном переплете, сдул с нее пыль и раскрыл на фронтиспи­се. Тонкая прокладочная бумага прилипла к гравюре; брат Кай попробовал аккуратно ее отодрать, но она не поддалась.
– Это альбумин, – сказал он, извлекая из-под своей сута­ны тонкий нож. Потом осторожно просунул нож под бумагу на клее. Я смотрел на блескучее лезвие, которое так умело взрезало бумажный слой. Потом поднял глаза – которые час­то меня предавали по собственному капризу – и взглянул на лицо брата Кая. Он смотрел на меня. – Протеин, – сказал он. – Часто используется при изготовлении пергамента. В природе содержится в яичном белке. И в плазме крови.
Он провел большим пальцем по лезвию, словно проверяя, не затупился ли нож. Во рту у меня пересохло, язык как будто прилип к нёбу. Я попробовал накачать слюны, но мышцы были какие-то вялые и непослушные – словно чужие.
– По-моему, не стоит и говорить, что все остальные тре­буют тебя наказать. – Он закрыл книгу с резким хлопком и поставил ее на место. – Ты сбежал без труда.
– Вход был не заперт.
– Естественно. Когда есть обычай и страх, никакие замки не нужны. Мои уважаемые коллеги соблюдают Закон. Вот почему мы с тобой здесь, а они – в своих кельях, зализывают раны.
Брат Кай отошел к дальней стене. Мне пришлось развер­нуться, чтобы он был у меня на глазах. Он провел пальцем по книжной полке, проверяя, не слишком ли она пыльная, а по­том прислонился к ней спиной. Нож он так и не убрал.
– Это Библиотека Мастера, – сказал я.
– Да.
– А как вы вошли?
– Здесь много входов и выходов. Я прошел там, где про­ще. В отличие от тебя. – Тут лицо брата Кая просияло, как будто он только что вспомнил что-то приятное. – Ты знаешь, что сегодня за день?
Я не знал.
– Сегодня я принимаю бразды правления. Я – новый Мастер. Все, что здесь есть, – все моё.
Медленно, чтобы посмаковать удовольствие, я выложил свою козырную карту, опровержение тщеславия брата Кая: завещание Гербоша фон Окбы. Когда я развернул свиток двумя руками, брат Кай подошел ближе, чтобы взглянуть, что это такое.
– Красивый почерк, – заметил он.
– Наверное, вам стоит это прочесть.
– Я уже это читал. – Брат Кай пробежал пальцами по лез­вию ножа, как флейтист, играющий гамму. – Под конец Ма­стер сильно болел и в своей хвори утратил разум. У него были галлюцинации: зрительные, слуховые и обонятельные. Я ди­агностировал острый психоз. И эти великие откровения, – он указал на свиток, – стоят меньше, чем лист пергамента, на котором они написаны.
– Почему я должен вам верить?
Брат Кай одарил меня испепеляющим взглядом.
– Теория Архетипов? Истощение Знания? На этой инфан­тильной планете? – Он хлопнул рукой по столу. Я успел уб­рать свиток, вовремя сообразив, что брат Кай собирается выр­вать его у меня из рук. – Гербош фон Окба строил из себя мученика от науки. На самом же деле все было не так. Он утаивал эти книги из политических соображений, потому что ему это было выгодно. Ему нужна была уверенность в нашей лояльности. Видишь ли, структура власти здесь, в Башне, стро­ится по принципу центрифуги. Все вращается вокруг Мастера Верность Мастеру так глубоко укоренилась в сознании Из­бранных, что стала уже безотчетной. Очень немногие осозна­ют, что происходит. Я – из этих немногих, а стало быть, пра­вить здесь должен я. Других вариантов нет.
– В таком случае, – резко проговорил я, – отчего фон Окба сошел с ума? Какая причина?
– Старческое слабоумие. Дурная наследственность. Дли­тельная изоляция.
Я помахал свитком. Рука у меня дрожала, и я разозлился на себя.
– То есть вы утверждаете, что он все это придумал? Во­преки всем доказательствам?
Брат Кай развернулся кругом, снял с полки песочные часы, перевернул их и уставился на тонкую струйку песка.
– Реальность – тяжелая ноша. Кто бы ни победил, он дол­жен об этом помнить и быть всегда настороже.
– Чтобы держать в руках остальных?
– Таков порядок вещей. Украсть у слепого – не составля­ет труда.
Я уже понял, к чему все идет. Я медленно заговорил, не сводя с него глаз, чтобы он не заметил, как я украдкой прячу свиток под рубашкой.
– Я понимаю. Но какова цель вашей власти?
– Власть.
– Но для чего?
– Власть ради власти. – Брат Кай не сдержал улыбку. Он придвинулся ближе и снисходительно потрепал меня по бед­ру. – Цари вообще не задаются таким вопросом. Они просто знают – как знают волки, которые вожаки стаи. Власти не нужна цель, она – цель сама по себе.
Не отважившись сбросить его руку, я выразил свое недо­вольство молчанием.
– А мораль, – заключил брат Кай, – есть утешение для побежденных.
* * *
На этом наш разговор завершился. Брат Кай заставил меня встать с кресла, приставив нож к горлу. Я подчинился, а когда он убрал нож, тут же бросился к двери. Он попытался меня удержать. Мы молча боролись, как два актера в пантомиме. Наконец он крепко обхватил меня за талию, подтащил к две­ри и принялся шарить рукой в поисках задвижки. Чуть правее, сказал я. Его пальцы сдвинулись – метнулись, словно паук к своей жертве, – и дверь распахнулась.
Мы вывалились в длинный сумрачный коридор. Откуда-то шел сквозняк, но непонятно откуда. Мы прошли ярдов де­сять– пятнадцать – брат Кай прижимался ко мне сзади всем своим костлявым телом и пихал меня коленями под колени – и обнаружили, откуда дуло: из ниши в стене слева. Там в полу зияла дыра. Вогнутый желоб резко уходил вниз, в темноту. Что-то подобное я уже видел. Ну да: мусоропровод во второй библиотеке. Из мрака выступила приземистая фигура, воору­женная кривой турецкой саблей. Это был карлик, Мешех. То есть это я так решил, что Мешех, пока он не зажег фонарь, в свете которого я разглядел лицо, еще более уродливое, чем у моего знакомца, под таким же бирюзовым платком.
Все это я разглядел буквально в единый миг, как только зажегся фонарь. Мои глаза быстрее приспособились к свету, чем глаза моих палачей. Карлик совершил ошибку, взглянув прямо на свет: ему пришлось тут же зажмурить глаза, подоб­ные красным полипам, прячущимся в свои панцири. Я понял, что другого шанса у меня не будет, и это придало мне сил: я схватил брата Кая за запястье и – отбросив руку с ножом от своего горла – врезал ему правым локтем по ребрам. Он отле­тел и упал где-то там, у меня за спиной. Карлик, все еще жму­рясь, нанес свой удар вслепую. Я не думал – я просто дей­ствовал. Выхватив у него фонарь, я бросился в нишу, и пол разверзся у меня под ногами.
Какую-то долю секунды я просто падал без всякой опоры. Вообще-то я человек не особенно храбрый и боюсь боли, так что летел я – полет, собственно, был недолгим, несколько Футов, не больше – с закрытыми глазами и вопя от страха, а потом и от боли, когда ударился копчиком о днище трубы. Я попытался свернуться калачиком и скользить на боку, но все закончилось тем, что я перевернулся лицом вниз и съезжал уже головой вперед, и хотя спас седалище, зато изрядно рас. квасил нос. Мне все-таки удалось перевернуться ногами впе­ред, но тут желоб, по которому я скользил – и угол наклона которого составлял градусов шестьдесят, – вдруг оборвался почти вертикальным спуском, так что можно было не сомне­ваться: если на мне еще где-нибудь нет синяков, то после та­кого полета они обязательно будут везде. Я летел вниз, подоб­но падающей звезде, и вопил на лету, и наконец приземлился на кучу мусора – должен заметить, достаточно твердого мусо­ра, да еще и с зазубренными краями.
Я еще долго лежал, где упал, и стонал, истекая кровью. Фонарь выпал у меня из рук, но, что удивительно, не разбился и валялся теперь футах в трех от меня, едва пробивая тьму. За пределами круга света не было видно вообще ничего. Полз­ком я добрался до фонаря, схватил его и встал на колени, как кающийся грешник. Теперь я разглядел, что упал на кучу бумажных обрывков и древесной стружки, деталей каких-то ра­зобранных механизмов, рваного тряпья, осколков стекла. У меня под ногтями набилось какое-то вязкое вещество со слад­коватым запахом, плотное и холодное, как торф. Даже в тог­дашнем моем положении любопытство опять победило, и я приподнял фонарь повыше, чтобы было лучше видно. Я опус­тил пальцы в этот непонятный перегной и поднес руку к све­ту: вещество было цвета ржавчины. Я повнимательнее осмот­релся вокруг. Ярдах в двух слева лежал небольшой камень, из-под которого и вытекала эта вязкая субстанция. Я потянул­ся, чтобы перевернуть камень, и ткнулся пальцем в мягкий студенистый глаз. Это был Мешех. Его тело, изломанное под невообразимым углом, лежало чуть поодаль. Перед тем как сбросить его в эту яму, его раздели – как будто кролика осве­жевали. Я развернул его голову так, как она лежала вначале, Лицом от меня.
Я совсем отупел от ужаса, но потом сквозь эту глухую пе­лену прорвались звуки: какой-то шелест, приглушенный то­пот бегущих ног. Как это бывает, когда ты стоишь у муравейника и вдруг слышишь в воображаемой тишине какой-то шорох и треск. Я помню, что мне было страшно. Но я хорошо понимал, что мне надо спасаться от этих существ, которые, я этом ни капельки не сомневался, идут сюда, чтобы меня убить. Я поднялся на ноги, очень надеясь, что подошвы сан­далий защитят мои ноги от острых осколков. Подняв повыше фонарь (рискуя при этом выдать себя с головой), я еще раз внимательно осмотрелся. Куча мусора спускалась пологим склоном к твердой земле, древней безжизненной почве.
Только теперь я заметил, что воздух здесь совершенно дру­гой: не застывший и неподвижный, как везде в Башне, а та­кой, как снаружи. Тьма смыкалась вокруг, грозя поглотить маленький огонек моего фонаря, который и так уже теплился еле-еле. Я побежал вперед, не разбирая дороги. Я не знал, где Врата Башни; я не знал, как они открываются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27