— Победа! Победа!Весь следующий день пир в гигантском шатре принца повторялся, правда, уже в честь гвардейцев Андроника Ангела. Поскольку запасы Караки были съедены, гвардейцы учинили вылазку в окрестности и реквизировали все последнее, что обнаружили у поселян. Горестные вопли ограбленных, а также блеянье овец и крик погибающих петухов далеко разносились по пустынному берегу Вифинии.Кир Иакинф вкупе с другими армейскими священниками вознесли Господу благодарение за мирный исход встречи двух армий. Рыжий Исаак, который не без оснований чувствовал себя героем дня, так усиленно провозглашал тосты за обоих Андроников, что вскоре был под руки уведен оруженосцами в свою палатку.Немногословный и даже немного чопорный, в отличие от братца, Андроник Ангел поведал, что не ручается за позицию Враны, а позиция Враны в конечном счете решает все. Тогда принц Андроник вспомнил наконец, что получил личное послание святейшего патриарха с увещанием кончить дело по-мирному и что доставитель этого послания уже давно ездит в его, принца, свите, ожидая ответа. Так, Никита Акоминат был вновь призван перед светлые очи на сей раз двух Андроников.Никита, будучи поставлен перед ними и еще множеством придворных и командиров, без всякого смущения, свободно и понятно изложил послание Феодосия, которое было направлено еще задолго до выступления пафлагонцев из Энейона, поэтому сводилось к общим словам о мире, кротости и терпении.— А правда ли, — спросил принц, — меня все там ожидают как освободителя?— Да, — подтвердил Никита. — Каждый, конечно, ожидает своего. Придворные — щедрой раздачи титулов и поместий, купцы — освобождения от конкуренции иностранцев, ремесленники — снижения зверских налогов. Все на что-то уповают.— Пусть себе уповают, — недовольно сказал Андроник. — Я не собираюсь сражаться за каких-нибудь торгашей. Моя задача проста — занять престол предков, неправедно отнятый у меня.«Вот и весь социализм», — усмехнулся Денис. Пирующие встретили слова принца неподдельным восторгом, стучали ножами по столу, подымали над головою кубки, возгласы их напоминали «ламца-дрица — ацаца» в палатке маркитантов.Никита спокойно выждал, пока энтузиазм утихнет, только чуть побледнел. И сказал слова, от которых многие пришли в ужас:— Зачем тогда заваривать всю эту кашу? Стоит ли твое право на престол горя и бедствий войны? Блаженны миротворцы, ибо их есть царствие небесное…«Ну, Никита! — подумал Денис. — Кто бы сказал, что он такой прямой и смелый? Есть, однако, и в Византии честные люди».Андроник же подверг свой ус раздуванию и трепке и ответил в тон Никите:— Возьмите себе царствие небесное, а мне отдайте мое царство земное!А придворные и командиры в шатре и войско снаружи только и знали что кричать:— Победа, победа!«Словно подростки, — подумал Денис, — застоялись, соскучились, теперь порезвиться охота, кровушки пролить!»Андроник, напустив на себя как можно более презрительный вид, предложил желающим уйти из его войска, обещал никаких репрессий не проводить. Встал только Никита Акоминат, ему все равно надо было возвращаться к пославшему его патриарху. Веселящимися пафлагонцами, однако, это было воспринято как бегство — ему вслед свистели и кидали обглоданные кости.Пир окончился, и принц, поддерживая под локоть другого Андроника, Ангела, направился в церковь, а все двинулись следом. Там кир Иакинф со служками спешно разжигал свечи, раздувал кадила. Принц потребовал Евангелие Комнинов, его принесли, большого формата, и положили на аналой посреди церкви.По требованию принца те, кто желал идти за ним в поход, принесли присягу на книге, присягу как царствующему императору. Первым и без малейших колебаний сделал это Андроник Ангел. Подумать только: еще вчера он слыл верным приверженцем Ксении-Марии и протосеваста!Церемония принесения присяги длилась долго. Уже опять царила ночь и свечи трещали, догорая. Настала очередь Дениса, он подступил к аналою, обнажая руку из рукава, положил ее на книгу, и, как всегда, смущали его сомнения — искренне ли я поступаю, от души или только ради спасения бренного тела? Все смотрели на него во все глаза, его потусторонняя история была здесь достаточно известна.«Патер ймон, о йн тойс оуранойс…» — говорил молитву Денис, напирая на византийское «и». — «Отче наш, иже еси на небесах…» Сам все думал о правильности того, что он делает. Правильно ли вообще идет в поход? Однако чувствовал, что после присяги на Евангелии отношение к нему меняется у всех.— Всесветлейший! — услышал он убеждающий шепот нотария Евматия, который даже на цыпочки привстал к Андронику Комнину, сидящему на высоком церковном кресле. — Зачем ты велел это Евангелие взять?.. Там же в ризнице и другие есть книги.— Это Евангелие Комнинов, — недовольно сказал принц, не желающий, чтоб его отвлекали. — Что оно тебе?— Я же рассказывал, его еретики переписывали, ариане, не верующие во святую Троицу, в божественность Христа. Там могут быть вставки, интерполяции…— Знаешь, — окрысился Андроник. — Ты что, хочешь со своими догматами присягу мне сорвать? Ступай-ка лучше в мой шатер, как я велел, займись портретом.Присяга шла своим чередом, а Денис с интересом взглянул на лежащую на аналое книгу. Это был старинный фолиант в пожелтевшем, крытом кожей переплете. Листы из доброй телячьей кожи были с краев подкрашены пурпуром, а текст написан серебряным чернилом. Едва ли, однако, ее кто-нибудь читал, это была реликвия, государственная книга, знак династии Комнинов, ее носили как знамя перед войском, на ней принимали присягу.«Книга есть средство информации», — вспомнилось Денису из студенческих лекций. Эта книга несла в себе информацию власти, исторической преемственности. Даже если ее не читали, она духовной силою скрепляла сообщество людей.Присяга наконец окончилась, все расходились, толкуя о завтрашнем выступлении в поход. Каллах передал Денису приказ принца зайти к нему в шатер. 6 В ярко освещенном пространстве шатра на сей раз писцы трудились вовсю, каллиграфически изготовляя манифест — грамоту, которую принц решил послать василиссе и ее протосевасту с требованием немедленной передачи власти. К стенке же шатра слуги прикрепили огромный кус холста, на котором диакон Евматий, разоблачившись чуть ли не до наготы, усердно вырисовывал некую фигуру в крестьянской тунике и соломенной шляпе и с серпом в руках. Денис, сразу же угадавший в очередном творении универсального вундеркинда Евматия агитплакат, усмехнулся: молота только ему не хватает. Не стоило также труда узнать в усатой и длинноногой фигуре, рисуемой нотарием, самого принца.— Что? — похвастался принц, перехватив взгляд Дениса. — Здорово нарисовано? Это я придумал!«Нарисовано, вероятно, не лучше Остапа Бендера, — улыбнулся Денис. — Но как точно сбывается время! Во всех хрониках написано, что Андроник в Святой Софии выставлял свой портрет!»— Пусть народ смотрит и видит, кто его законный царь, — разглагольствовал тем временем оригинал портрета. Цари — это первые труженики своей страны…«А жесткий Никита в своей „Хронике“ потом запишет, что лукавый узурпатор соблазнял доверчивый народ…»— Народ, — принц развивал свои мысли, — а что народ? Кто только не прикрывал свои делишки именем народа!В этот момент от чрезмерного усердия диакона, балансировавшего с кистью на стремянке, один из торшеров покачнулся и упал, край пресловутой картины затлел. Переполох был, как в курятнике.Когда статус-кво был восстановлен, Андроник продолжал развивать захватившую его мысль:— А вообще, что вы понимаете под словом «народ»? Послушайте, я буду вам перечислять, а вы говорите, кто, по-вашему, не народ… Головотяпы, рвачи, лизоблюды, несуны, бездельники, паразиты, алкаши, обжоры, недотепы, лодыри, взяточники, бандиты, ротозеи, шарлатаны, вымогатели, шатуны — тьма-тьмущая, беспросветная тьма! А ты, демократ, кого собираешься защищать?Денис никого защищать не собирался. В его индивидуальном положении он весьма далек был от демократических идей.— То-то! торжествовал принц, как будто в чем-то убедил Дениса. — И все же все они вместе и каждый в отдельности и есть народ.Тут Денис осмелился вставить замечание. Когда он шел сюда, ему повстречались родные бывшего архидуки Аргира, который был изувечен, ослеплен по приказу Андроника. Они приехали забрать его из походной тюрьмы. Как они, бедные, плакали, как кляли судьбу!— Молчи! — помрачнел Андроник. — Не ковыряй мою болячку. Ты человек других времен. Не отрицаю, что у вас там может быть, да, наверное, и есть своя тьма, но это ваша тьма, у нее свои законы. Ха! Поверь, уж если я попадусь к этим аргирам в лапы, посмотришь, что они сделают со мной.И поскольку семинары по Комнинам он посещал в свое время аккуратно, Денис хорошо помнил, что враги сделали потом с этим Андроником Комнином.Принц перешел к делу, по которому вызвал Дениса. Он полагал, что ему в качестве тайного эмиссара его, Андроника, следует вернуться в столицу. «Раз ты сумел оттуда убежать, тем более легко ты туда проникнешь». Вести себя тихо, по возможности никак не проявляться, время от времени присылать донесения.— Там в столице есть верный мне человек, патрикий Агиохристофорит… Да, да, толстячина такой, да, да, тот самый, которого прозвали Антихристофорит… Верность его нами испытана. Скажешь ему слова апостольские — аз есмь грядый во имя Господне, то будет тебе как пароль.Он очертил задачи разведки — что собираются предпринять Маруха с бесценным Райнером, на словах-то они за… Да ты не бойся, что ты у них кого-то укокошил, это, наоборот, прибавило тебе цены. Далее важно, как будет вести себя протодоместик Врана. Я слыхивал, ты и с женою его знаком, а? Ты хитрец.Наконец, Андроник хотел, чтобы Денис попытался отыскать в столице знаменитого чародея Сикидита… «Раз уж он тебя сюда к нам пригласил, значит, считай, ты его человек. Как специалист специалиста вы друг друга легче поймете, чем кто-либо. Дело не в пустяшных гороскопах или иной потусторонней чепухе. Ты должен знать, Сикидит среди своих многочисленных дел, он у нас старичок многосторонний, работает над оружием исключительной убойной силы…»«Ну и язык! — поежился Денис. Как у какого-нибудь маршала Устинова!»Денису, в общем, стало ясно, что, несмотря на бодрый вид и широковещательные заявления, многоопытный принц побаивается обстановки и не хочет допускать открытых выступлений против режима. На всякий случай готов свалить все на феодальную междоусобицу, которая в империи идет постоянно.— Послушай, что я еще тебе скажу, — принц даже в знак доверия положил руку на расшитое плечо нового скарамангия Дениса. — Тебе, конечно, придется там разъяснять наши цели и так далее… Ты насчет прав там на престол помалкивай, вспоминай почаще Гомера:«Нехорошо многовластье, единым да будет властитель!»«Что же? — подумал Денис. — Это привлекательно сейчас для всех. Разумные люди ищут стабильности, болото междоусобиц и самоуправства осточертело всем. Принц все-таки достаточно цивилизован, и народ в него верит…»И тут же Денис с горечью представил себе, что через каких-то двадцать лет придут остервенелые и дикие рыцари и все это уничтожат! А он успел уже полюбить и эту страну, и этих людей. Но Андронику ни в коем случае нельзя этого сообщать!Они вели конфиденциальные переговоры в одном из углов ярко освещенного шатра, правда, все приспешники принца находились на почтительном расстоянии. А в шатре все кипела агитационно-идеологическая работа. Евматий, чувствуя свою колоссально выросшую общественную значимость, капризничал, не слезая со стремянки. То подай ему вина, да не хиосского, которое пили все, а найди фракийское, редкое. То кисти мыть, да непременно бегом, а то у него, у Макремволита, вдохновение засохнет.Каллиграф доложил, что роскошная увещевательная грамота к императрице закончена. Принц взял ее и читал, словно декламируя: «Вот я посылаю ангела рода моего пред лицем твоим, который приготовит путь твой перед тобою…» Это евангельские слова, и я их вручу Андронику Ангелу, который будет у меня командовать переправой через Босфор…Принц даже вышел из шатра, чтобы проводить Дениса. Было уже совсем светло, ранний ветерок шевелил волосы, охлаждал разгоряченные лбы.— Представлявшь? — как увлеченный игрой мальчишка, говорил Андроник. Предъявит он эти слова влахернской козе. Пусть эта заграничная штучка попляшет там со своим проточертиком, ха-ха! 7 На том мысу, который отделяет пролив от ласкового Мраморного моря, еще с римских времен высилась примитивная, вся зеленая от древности статуя коровы. Еще бы, ведь это и есть Босфор, бос порос — переход коровы или быка.Под полуденным, адски палящим солнцем дремлют волшебные сады предместья Холкидона. Даже петухи разморились, зарылись в дорожной пыли и вместо положенного кукарекания бормочут нечто невразумительное.Денис бродил по кромке плескающегося моря, стараясь в причаленных прямо на песок или в млеющих вдали одномачтовых суденышках разглядеть ту условленную посудину, про которую его предупредили — вместо вымпела на мачте у ней будет полосатый вязаный чулок. Ферруччи с лошадьми остался под навесом у прибрежной фускарии, которая тоже была закрыта на послеобеденный сон.Вдруг он услышал голос Ферруччи: «Синьор, синьор!» — и кинулся к фускарии, обнажая на всякий случай свой испанский меч.Но это был не кто иной, как Костаки, тот шустрый ученик чародея, тот наперсник одноглазого пирата, тот византийский буратино. Они с Ферруччи пожимали друг другу руки и хлопали друг друга по плечу.— Полосатый вам нужен чулок? Полосатый чулок это у нас. А мы стоим, дожидаемся чрезвычайных пассажиров, а это, оказывается, вы! Вон стоит наша фелюга у мысочка, немного покривилась. Весной все-таки в тумане, спасаясь от стражи, налетели на скалу. Теперь ход потеряли, можем только на тот берег перевозить.И то он объявил, что придется дожидаться темноты. Строгий приказ от двора: ни на тот, ни на другой берег — ни одной души. Даже рыночных торговок перестали возить. Адмирал Контостефан с норманнами справиться не может, а здесь со своими каботажниками свирепствует — налетает и топит.— Иначе бы вся знать от того двора тотчас перебежала бы на азиатский берег навстречу идущему Андронику.— А ты-то сам как относишься к Андронику?Костаки махнул рукой, достал из-за пазухи кусок чего-то напоминающего наш рахат-лукум, сдул с него крошки и какие-то опилки и принялся есть.— Это у кого имущество имеется, — рассуждал он, — тот либо потерять его боится, либо прирастить желает с Андроником. А мне что? У меня даже подушки собственной нет.— А где твой хозяин, где почтенный Маврозум?— Тут он, в фускарии, прямо на лавке разлегся, храпит, как кабан. А мне велел пассажиров сторожить, то есть вас.Денис решил искупаться, не заваливаться же спать до окончания жары. Византийцы, как мы уже говорили, не любили купаться в морской соленой воде, для этого у них были римские бани и цистерны с пресной водой. Денис отыскал укромное местечко под скалой, песочек был чистый, серебряный. Вдоволь наполоскался в безлюдье и расположился в теньке, принять воздушные ванны.И тут он услышал сверху, с откоса, где проходила магистральная римская дорога, легкие и звучные женские шаги по каменистой тропинке. Затем мягкое топанье копыт и голосок задорный, слегка фальшивый, но приятный:
Синеют в блеске небеса,Идет со мной моя коза,А под горой шумит базар,Пойду козу продам.
Затем из-за скалы показалась не коза, а навьюченный ослик, чья голова была заботливо покрыта соломенной шляпочкой, а уши продеты в особые дырочки. За осликом под зонтиком шла маркитантка Суда, Суламифь, та самая, которой в Караках уступил Дениса декурион Стративул. Шла беспечным шагом, в белых юбках, кофта украшена плоечкой, не боялась ни войны, ни пиратов, звонко распевая:
Хотела бы я, как птица, петьИ в небо улететь,И целый век летать и петьПо рощам и садам!
Синеет в небе бирюза,Идет со мной моя коза,А под горой шумит базар,Пойду козу продам.
— О! — Увидев загорающего в тени Дениса, она даже будто и не удивилась. — Это ты, генерал?— Я не генерал, — ответил Денис, не зная куда и деться, потому что загорал совершенно неглиже.— Ну кто там — экзарх, наварх, паниперсеваст или как там на придворном вашем языке. Мне декурион Стративул рассказывал, что ты к принцу Андронику приближенное лицо, как же не генерал?Она бесцеремонно присела на корточки около лежащего на песке лицом вниз Дениса и провела пальцем по его спине.— Боже мой, какой ты светлый, нежный, у нас так и не бывает! Из какой же ты стороны?Денис не испытывал потребности с нею разговаривать, хотя, честно говоря, она его волновала. Тогда он решился, и, поскольку она не собиралась уходить, он встал перед нею во весь рост. Принялся одеваться, а она с интересом разглядывала каждую деталь его костюма:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65