— Он умрет через день, двадцать четвертого сентября. — Прирожденный византиец сказал бы также: — В день памяти святых Антония, Дидимы, блаженномученицы Аминты. — Но наш Денис святцев не знал, потому он повторил только: — Двадцать четвертого сентября…Сказал и пожалел. У самого холод прошел по спине, а бедная кесарисса стала как будто ниже ростом и пышные ее ризы готовы были свалиться.— Через день…Там, наверху, на пружинящем тросе тонконогая и вся в блестках женщина — диво не диво, звезда не звезда — грациозно выступала в замысловатом танце. А здесь раздавленная несчастьем безобразная царевна ломала и тискала себе пальцы.— Откуда ты узнаёшь это? — хрипло спросила она.— В том мире, — не зная, как объяснить популярнее, Денис указал вверх и это пришлось как раз на плясунью, идущую по тросу, — я читал тогда исторические книги… Например, некий Никита Акоминат из города Хоны…— Знать я не знаю никакого Никиту. Но пусть свершится все так, как судил нам Бог.Обвела вокруг растерянным взглядом, как бы никого не видя, и взор ее наткнулся на мужа, который самозабвенно следил за небесной стрекозой, даже раскрыл зубастый свой рот.Райнер! — топнула Маруха. — А ты почему не на императорском месте?Она даже ударила его перчаткой по губам, после чего кесарь поспешил захлопнуть челюсти. А Маруха, не зная, куда бы истратить внезапный выброс энергии, отобрала у ближайшего гвардейца его лук из красного дерева с тетивой, перевитой серебряной нитью. Гвардеец не посмел отказать царской дочери, а она вдобавок вытащила из его колчана оперенную острую стрелу.Приложилась, аккуратно целясь в танцующую на тросе и уже достигающую конца девушку.— Вседостойнейшая! — первый министр Агиохристофорит пал перед ней на колени и других жестом пригласил сделать это. — Если ты, не дай Бог, попадешь в плясунью, народ разнесет нас в клоки!Подбежал и Райнер, путаясь в полах пышного облачения с пальметтами. Схватил кесариссу за локоть, но она отстранилась.— Боитесь кровопролития? — саркастически усмехнулась она. — А сами его устраиваете? Не бойтесь, православные, я только попугаю немножко.«Ну, артистка! — подумал Денис. — Она же здесь и чемпион по стрельбе из лука».Стрела запела, и натянутый трос со звоном лопнул. Плясунья же успела как раз дойти до башни и исчезла где-то там на площадке. Народ ничего не понял и вновь бушевал в восторге, тем более что мощный бас глашатая объявлял:— Несравненнейший, превосходящий всех, единственный в своем роде ездок Антиппа!— Ан-тип-па! — подхватили зрители.Денис не стал больше испытывать судьбу и поспешил спрятаться за спины гвардейцев и придворных. У выхода он столкнулся с маленьким Фармацевтом.— Зачем ты это сказал?— Что сказал?— Марухе сказал, я же все слышал.— Про смерть Мануила, что ли?— Тш, тш! Да!— А что же я должен был сказать?— А верно, что же ты должен был сказать?— Вот именно.— Так, значит, это правда, что ты сказал?— Еще хуже, если бы это была неправда.— Да, да… Ой-ой-ой! — Бедный Фармацевт зажмурил глазки и схватился за сморщенные щеки. — Ой, что же теперь делать?— А что надо теперь нам делать?— Ой, да мне-то что, я раб, рабом и останусь… А что теперь делать тебе?— В каком смысле?— Очень просто. Как ты не понимаешь? Тебе будет плохо, если он умрет, как ты предвещал, и тебе же будет плохо, если он не умрет, как ты предвещал!Денис и сам понимал, что ему будет очень непросто. Какой-то благожелатель спешил информировать Фармацевта, который был здесь знаком, наверное, со всеми. Кесарисса приказала за врачами следить.Они вышли из ворот Большого Цирка, площадь была пуста, драма еще докипала на скамьях амфитеатра, где царил теперь наездник Антиппа.— Скажи-ка, благодетель, — обратился Денис к маленькому врачу, чья вечная информированность и всемогущество начинали раздражать. — Где этот монастырь Пантепоптон, куда, ты говоришь, заключили эту… Фоти?— Что ты хочешь делать? — ужаснулся Фармацевт.— Ничего особенного. Ты же сказал, что кто-то обещал дать хрисовул на ее освобождение. А мы посмотрим, может быть, можно забрать ее там и без хрисовула… Пойду прогуляюсь, поразведую. По карте из энциклопедии я помню, он где-то тут, возле ипподрома.— Как ты не боишься кары людей! — сложил ручки Фармацевт. — Ты, наверное, сам бессмертный? 7 Монастырь Пантепоптон, как и предполагал Денис, оказался в самой близости от Большого Цирка. На одной из улочек, сбегавших от центра к пристаням Южного Порта мимо унылых и глухих кирпичных стен ипподром ных конюшен, возвышалось это строение какого-то греко-египетского стиля. На нем очень давно, видимо, еще в эпоху борьбы с язычеством, были сколоты скульптурные лики Изиды, а нового ничего не наваяли. Довершали эту картину запустения молоденькие деревца, привольно росшие прямо на крыше монастыря.Окон, как водится в Византии, на фасадной стене монастыря не было, одни закрытые балконы. Однако, прохаживаясь мимо, Денис явственно слышал пение молитв, согласный девичий хор, возгласы диакона, даже чувствовал упоительный запах ладана. Но как ни странно, входа в здание Денис так и не обнаружил.Тут на ипподроме окончился заезд, конечно, победой пресловутого Антиппы. Народ повалил валом, подсчитывая прибыли и убытки. Значки синих и зеленых, брошенные прямо на ходу бывшими их сторонниками, чуть не устилали мостовую. Какие-то юнцы, провозглашая политические лозунги, которых они вдоволь наслушались в цирке, пытались по молодости лет громить встречные киоски и будки, но бдительные сикофанты — охранники улиц и рынка быстро привели их в чувство.Денис отошел в сторонку и тут же поспешил скрыться за толстым стволом старого осокоря. Посреди улицы, не обращая ни на кого внимания, быстрым шагом в развевающихся одеждах шел пират Маврозум, одноглазый! Да, да, тот самый, который захватил баркулу Сикидита на ее пути в столицу, который посадил Дениса в рыбий ящик, а потом продал Контостефану, тот самый, который похитил девушку, оказавшуюся теперь Светкой Русиной или не Светкой, но неважно — похожей на нее.За Маврозумом столь же бесцеремонным шагом, словно волки на овец, двигались его приспешники. А близ самого Мавра поспевал веснушчатый и агрессивный старый знакомый — Костаки, тоже таинственным образом связанный с похищением Светки.— Куда же она, сто чертей, куда же она могла деться? — выговаривал ему одноглазый шеф. — Хорошо ли ты расспросил в артистической уборной? Ты хвастался, что у тебя служанки матери Фамари чуть ли не родственницы. И она в артистическую уборную совсем не приходила? Этого не может быть!Костаки оправдывался, божился на виднеющиеся купола Сергия и Вакха, а пират сверлящим глазом зорко осматривал все встречающиеся закоулки улицы, бегущей в порт.Денису не хотелось попадать в поле зрения к ним, и он зашел в первый встречный полуподвал. Это было заведение общественного питания — фускария, в котором владычествовал веселый кавказец Малхаз. При помощи расторопных мальчиков он поил винами, кормил козлятиной, угощал устрицами, лакомил сладкими лепешками, насыщал медовой сытой.Признаться, в хорошем обществе не принято было хвастаться тем, что бываешь у Малхаза. Но Малхаз и не нуждался в клиентах безупречной репутации, у него праздновали свои победы знаменитые гонщики, делили барыши короли перекрестков, встречались лица со столь зверскими физиономиями, что пропадала всякая охота узнавать, кто они. Может быть, потому у Малхаза бывали, в масках, конечно и с надежной охраной, и столпы придворной репутации, но об этом, конечно, ни-ни…Прежде чем спуститься в фускарию, Денис снял и спрятал свою офицерскую цепь. Теперь только хламида — плащ с пурпурной каймой свидетельствовал о его магистерском звании. Расставаясь, Фармацевт отдал ему кошелек, который вместе с прочим довольствием получил на него в дворцовом ведомстве. Фармацевт при этом ворчал, что, мол, чиновник — скряга, напихал достойнейшему человеку в кошелек одних медяков!Затем этот любитель поворчать высказал такую сентенцию: благородному человеку кошелек носит за ним его раб! Когда получишь грамоту на звание магистра, покупай себе раба, чтобы везде быть принятым сообразно твоему новому сословию. Час от часу не легче!Фускария была полна. Народ обсуждал политические и ишюдромные вести. Свободные места водились только возле гулящих девушек, которые поджидали там кавалеров. Отыщется таковой — они с ним платком отгородятся, там уговариваются насчет гулянья.Денис прошел в самый конец зала, места не находилось. У кирпичной торцовой стены имелся маленький столик на двоих, но за ним сидела женщина, другое место было свободно. Женщина сидела, накрыв голову платком, а Денис еще не знал обычая, что, если женщина пришла в фускарию гулять, ее узнавали по непокрытой голове. Если же на ней был хоть платочек или кусочек кисеи — она не гулящая. Денис поэтому сел на свободный стул.— А если это место занято? — спросила визави.— Я освобожу, — кратко ответил Денис. Он устал, да и неплохо бы подкрепиться. Несмотря на всяческие потусторонние приключения, утроба требовала свое.Женщина хотела спорить и даже обернулась, ища поддержки у хозяина (никакая женщина, не имея знакомств у Малхаза, не рискнула бы к нему прийти одна). Но взглянула на лицо Дениса и заинтересовалась им.Во всех концах фускарии бурно обсуждался прошедший заезд. Синие, мол, всех возничих подкупили, только чтобы не обгонять их великого Антиппу!— Сколько бы сейчас могло быть времени? — спросила визави и вздохнула: — А я все без движения!Денис, которому расторопный малхазянин принес вино и кувшин с родниковой водой для смешивания, постарался не реагировать на переживания визави. Завязывать связи с девицами он не хотел.А кругом разгорался серьезный политический скандал. Сторонники зеленых обвиняли Маруху и Агиохристофорита в том, что они будто бы хотят отстранить от престола наследника, царевича Алексея. Прасины, наоборот, клеймили царицу Ксению-Марию, что она будто бы при живом муже живет в открытую с его племянником протосевастом Алексеем. Денис напрягал память, представляя себе когда-то читанные исторические книги. Сбивала путаная система византийских имен и фамилий. Впрочем, фамилий в нашем понимании этого слова там не употреблялось. Были династийные, клановые прозвища, а личные имена, особенно в царской семье, зависели от моды. Был великий Алексей Первый, восстановитель могущества, родоначальник династии, теперь подряд все царевичи именовались Алексеи.Визави — женщина напротив — поддерживая платочек под подбородком, нагнулась под стол, словно бы ощупывая себе ногу… Легкое вино шумело в голове. Денису было хорошо от одиночества. Любопытно, что там (хотелось показать пальцем наверх) он никогда не испытывал чувства одиночества, всегда и везде кругом был какой-то народ. Оказалось, одиночество — это очень лирично и чувствуешь себя как беглец, который всем одинаково чужд…
Стучись! Вот сумрак, непогода,Сгрудились беды всех мастей…Где милосердие народа,Где снисходительность властей?
Самих небес враждебно лоно,А безобразий — легион.Когда ты где-то вне закона,Пусть будет проклят сам закон!
За дверью голос серебристый,Часов домашний слышен бой.А ты — пугающ и неистов,Стучись, и да Господь с тобой!
И хоть безмолвны эти ставниИ лай овчарок позади,Ты из веков явился давних,Рви двери с петель и входи!
— Что с вами, милая девушка? — спросил все-таки Денис свою визави. — Не повредили ли вы ножку?— Вы очень догадливы, господин, — ответила она без кокетства, видимо, ей действительно было больно. — Такое несчастье.Фускария принялась обсуждать, зачем доместик Врана прибыл в столицу и означает ли это введение войск. Денисова соседка печально усмехнулась и смотрела на него огромными темными глазами.— Ты врач? — вдруг спросила она.— Почему ты так думаешь?— Ты очень профессионально смотрел, когда я ногу растирала.Денис хотел сказать с усмешкой, что теперь в известной мере врач, но подумал, что и слов таких греческих не подберет, и просто предложил ногу посмотреть.Незнакомка выпростала босую ножку, худую, но очень пропорционально сложенную, и положила к нему на колени. Денис отметил еще и крупноватую ступню и подумал: типичная нога балерины или циркачки. Большим пальцем он ощупал сухожилия. Девушка ойкала, но мужественно терпела. Закрытых переломов он вроде бы не обнаружил. Их институтский физорг сказал бы: два-три массажика, тренировочка — и Вася!— Где это тебя? — спросил он, отпуская ногу.— В небе! — уже весело сказала она, показывая в улыбке черные от сластей зубы. — Среди звезд!«Ах, так ты и есть танцовщица по канату, — стал догадываться Денис. — Это в тебя, значит, выстрелила коварная Маруха! Сейчас станет пришпиливаться к нему. Хватит ли всего кошелька дворцового ведомства?»Но она просто спросила, как его зовут.— Денис.— Какое звонкое имя! Как звук трубы!— Спасибо за комплимент. А тебя?— Астрон.— Звезда? Тоже красиво. Но это, вероятно, сценический псевдоним. А как твое христианское имя?Денис смотрел на ее нестандартное лицо с тонким носиком и почти сросшимися черными бровями. Неподвижные глаза состояли из одних зрачков и там возникало и копилось доверие.— Зови меня Токи, то есть Теотоки. Но это только для тебя, молю, никому не разбалтывай! Это имя никто не должен знать.— Барышня! — вдруг раздался за их спинами властный бас хозяина заведения. — Если уж ты без платка сидишь, как условлено, плати-ка царский налог!Они и не заметили, как в пылу врачебного осмотра платок сполз на плечи Теотоки. Денис стал вынимать из-за пазухи всемогущую золоту цепь таксиарха. Малхаз слегка поклонился этой цепи, он сказал жалобно:— Я бы, господин, к вам и не приставал… Но сборщики налогов, они с меня кожу снимут!Денис спросил, сколько этого налога платить, и, раскрыв ведомственный кошелек, рассчитался.— Боже, какой стыд! — Теотоки даже закрыла глаза ладонью.— А нельзя ли отсюда перебраться в другое место? — поинтересовался Денис.Гордый Малхаз отошел от них, колыхая жирной спиной и заявляя в пространство, что он ведь и любого офицера может выкинуть отсюда… Споры за столами достигли апогея. Кто-то запустил кружкой в политического противника, его стали усмирять, топот плебейских сапог сотрясал фускарию.— Где ты живешь? — спросила Теотоки. Где он живет? А вот об этом он до сих пор не задумывался. Где-то живет.И вдруг он увидел вновь людей, с которыми никак не хотел бы встречаться. Между столиками проходили, заглядывая в лица сидящих, одноглазый пират Маврозум в роскошном тюрбане, с ним его приспешники и неразлучный Костаки, целеустремленный, как лисенок.— О! — забеспокоилась Теотоки. — От них бы мне подальше!Короче говоря, они оба хотели бы скрыться отсюда, но было поздно. Маврозум решительно к ним продвигался, даже заглядывал бесцеремонно под платки целующихся парочек.— Оплошал ты, Костаки! — продолжал он пилить своего адъютанта. — И напрасно твой учитель Сикидит хвалил тебя, как самого расторопного, зря.Тогда Теотоки кинулась к Денису, почти села к нему на колени и накрылась с ним своим платком.— И тут парочка! — воскликнул Маврозум. Но приподнимать платок у них не стал, потому что усмотрел на тунике Дениса пурпуровую полосу магистра.Они ушли, пересекли обратно пространство фускарии. Малхаз почтительно раскланялся с ними. Поднялись наружу по ступенькам — Маврозум, зло блистая острым глазом, за ним хищные приспешники и веснушчатый Костаки.А Денису и Теотоки не хотелось выбираться из-под платка. Удивительно нежно она обняла его за шею — никто в жизни его так еще не обнимал! — и прижалась к нему лбом. Денис видел ее серьгу — модную, в виде большого кольца из конского волоса, и край глаза, подрагивающий от волнения.Пахло лавандой, теплым запахом женской кожи, бедный Денис совсем оцепенел. И вдруг, теряя разум, положил руку ей на грудь. Под шелковым платьем ощутил упругость и мягкость одновременно.— Не надо, — еле слышно сказала Теотоки и прижалась к нему. — Слышишь? Не надо!Так они сидели под платком неизвестно сколько, и вдруг Теотоки спросила:— А ты не тот, который пришел из Львиной ямы и исцелил самодержца?— А откуда ты догадалась об этом?— Не знаю, ах, не знаю! Но я ждала тебя всю жизнь! Хоть мне и сулила матерь наша в цирке Фамарь, она же гадалка, ты знаешь? Что я не выйду замуж за любимого человека!Сняла платок, взялась поправлять ресницы из туалетной коробочки, а Денис оглядывался, не было ли какого-нибудь скандала. Но спорщики прасины с венетами выбежали на улицу и в фускарии воцарилась пристойность.— Такова судьба всех римлянок, — обреченно сказала она. 8 Выбрались наружу через кухонную дверь, почти ощупью шли по переулку, в котором не светило ничего, кроме небесных звезд, и попали на ярко освещенный проспект.Теотоки замотала платком голову, как это делают агарянки, только глаза блестели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65