Когда облаченный в золото владыка неба поднялся из объятий невесты-ночи, осыпав по обычаю великодушных мужей обитателей мира золотом лучей, царевич, словно солнце, вышел из гарема и стал принимать народ, как это подобает падишахам. Он начал рассыпать динары и дирхемы, а придворных он одарил халатами и драгоценными одеяниями. Старуху, хитрости которой он был обязан тем, что сумел снять чары с этого клада, он осыпал золотом и каменьями в благодарность за великую услугу, и она на старости лет из нищей превратилась в богатую.
По прошествии положенного срока после свадьбы царевич двинулся в o6paтный путь, испросив разрешения у падишаха. Падишах, следуя примеру предков, воссел на коня щедрости и подарил царевичу в виде приданого тысячу коней, чаши с драгоценными каменьями, много мускуса, табуны верблюдов, роскошные ткани, солнцеликих невольниц и юных рабов — столько, что самый способный математик не смог бы сосчитать. Получив все эти дары, царевич распростился с падишахом, а ту владычицу во всей ее красе усадил в паланкин, и, словно солнце, стал он проходить земные градусы, направляясь в Фатан.
Хушанг, словно лев, нападает из засады, захватывает ту газель с лужайки красоты с помощью подобной гулю старухи, он уводит Мехр-бану, а на царевича, словно поток, падают беды
Обстоятельства, с которыми сталкиваются люди в этом мире, недоступны им, скрыты за завесой судьбы и божественной воли, словно невесты или старые девы в отцовском доме. В этом мире праха и тлена и добро, и зло проявляется только по установлениям божественной мудрости и по воле творца. И вот в силу этого с царевичем случилось странное событие. А было это вот как. Один юноша царского рода по имени Хушанг уже давно был влюблен в Мехр-бану и находился в плену ее кос. Сколько ни бродил он в долине страсти к ней, как ни изранил ноги в этих скитаниях, дорога не привела его к цели. И вот, когда для него закрылись все врата к исполнению его надежды, он по велению владыки любви, безумный словно Меджнун, пошел по следам своей возлюбленной, надеясь, что когда-нибудь на него повеет благоухающим ветерком от ее мускусных кос. Словно пыль, стелился он за ними, переход за переходом. А одной старухе, немощной и дряхлой, верной служанке своей, Хушанг велел присоединиться к каравану царевича и каким угодно путем постараться помочь ему. Эта старуха, которая издавна была искусна в колдовстве, стала дуть в трубу чар, взяла посох, пробралась к Мехр-бану и, проливая потоки слез, начала жаловаться на несправедливость судьбы и насилие рока. Мехр-бану отнеслась к ней ласково, взяла под свое покровительство, велела накормить ее и помочь ей.
— О Мехр-бану! — молвил царевич. — Мне не нравится вид этой старухи, я опасаюсь, что она накличет на нас беду и что она затаила коварство. Пригреть такую старуху — все равно что посадить в рукав змею или за пазуху волка. Было бы лучше прогнать эту чертовку и впредь не допускать ее пред твои светлые очи. Я ей не верю.
— О ты, украшающий престол счастья! — отвечала Мехр-бану. — Что опасаться такой немощной старухи, стан которой от ударов судьбы согнулся вдвое, словно новый месяц? Не подобает великим и благородным людям отказывать в покровительстве и отвергать обиженных судьбой.
Одним словом, прихотливая судьба стала кокетничать, словно красавица, Мехр-бану собственной рукой разорвала завесу своего счастья, а царевич уступил ее настояниям.
Однажды они остановились в пленительной и красивой местности, где воздух был чист и прохладен, росли зеленые травы, а люди пьянели без вина. И стар и млад стали веселиться, а царевич, прельщенный теми местами, выпил несколько чаш прозрачного вина, сел на гнедого, быстрого как ветер коня и поскакал в степь поохотиться. Та старуха, которая только и дожидалась удобного случая, сочла охоту царевича самым подходящим моментом и не медля сообщила Хушангу. А этот безумец вскочил на каракового скакуна, быстрого, как Бурак, и поскакал к лагерю царевича. Старуха меж тем вошла в царский шатер и сказала Мехр-бану:
— Царевич, словно Бахрам Гур, свалил своей стрелой онагра и сел пировать в саду, не уступающем раю. Но без твоей красы мир для него мрачен, а дворец его сердца без светильника твоих щек темен, он не в силах оставаться там один, и вот он прискакал за тобой, словно на крыльях ветра, и прислал тебе коня. Вставай, погаси своим появлением пламя его нетерпения.
Мехр-бану не подумала о предосторожности, не разобралась в сути дела, встала, не раздумывая, набросила на лучезарное лицо покрывало, отослала стражу и служанок, села, словно Ширин, на гнедого коня, не ведая о том, что двуликая судьба нанесет ей, как Фархаду, удар в грудь, и, приняв Хушанга за своего мужа, поскакала к нему словно на двух конях .
Несчастный Хушанг, видя, что небо стало вращаться по его желанию, что счастье попало в его сети, помчался словно ветер. Кони их неслись бок о бок быстрее вихря, и, наконец, они переправились через реку, которую невозможно было переплыть без корабля. Хушанг оттолкнул корабль от берега, чтобы им не мог воспользоваться другой, и поспешил в свою страну, не обращая внимания на препятствия.
Они ехали так долго, что силы человеческие истощились и Мехр-бану стала проявлять признаки усталости, так как дорога утомила ее, и закричала:
— О царевич! Куда это мы скачем так быстро? Помедли немного, мои ноги устали от шпор.
Хушанг, зная, что ему нельзя отвечать, не проронил ни слова, и это сильно удивило Мехр-бану. Ей стало страшно, показалось, что ее спутник — страшный гуль, похитивший ее. Она отвела с лица покрывало и посмотрела на Хушанга, чтобы проверить свои подозрения. Увидев чужого мужчину, которого она никогда не встречала, она испугалась, что к ее лозе прикоснется филин, задрожала как осиновый лист, оцепенела от страха, словно истукан, и спросила Хушанга:
— Кто ты такой? Как звать тебя? Мне страшно с тобой. Моя душа того и гляди вылетит из своего гнездышка.
— Я твой преданный раб, — отвечал Хушанг. — Я забыл из-за тебя разум и терпение и готов из-за любви к тебе расстаться с жизнью. Быть твоим рабом для меня лучше, чем владеть всем миром, в поисках тебя я из падишаха превратился в нищего, а прах под твоими ногами стал для меня целительным бальзамом. Хоть я и шах, но горжусь тем, что стал рабом твоим, хоть я и государь, но не ищу освобождения от цепей, которые ты наложила на меня. Я так страдаю, а ты ненавидишь меня! Почему бы тебе не взять в рабы такого падишаха, как я?
Мехр-бану, разобравшись, в чем дело, притворилась обрадованной и сказала:
— О венец моей головы и мечта моего сердца! Я должна благодарить Аллаха. Уже с давних пор в мое сердце вонзилась стрела тоски по тебе, а в груди полыхает пламя страсти к тебе. Когда все шахи мира влюбились в меня и отправили к моему отцу письма и сватов, я разорвала все письма. Лишь твое письмо запечатлела я в сердце. Но я не могла распоряжаться собой, и у меня только и осталось клеймо скорби в сердце, как у тюльпана, да расстроенные помыслы, подобные растрепанным лепесткам гиацинта. Видно, недремлющее счастье помогло мне, и небо стало вращаться так, как я хочу. Теперь мои глаза озарены твоей красотой, а сердце ликует, опьяненное сладостью свидания с тобой.
Слава богу! Мне досталось
Все, о чем его молила
.
— Но мне предстоят трудности, — продолжала Мехр-бану, — и сердце мое страдает из-за них. Я дала обет богу, что если я благодаря своей счастливой звезде смогу сорвать розы желания и увидеть твое светлое лицо, то пробуду четыре месяца в келье отшельника, предаваясь молитвам и постам и оделяя яствами и золотом бедняков. Боюсь, что ты не станешь помогать мне, что ты не снесешь разлуку со мной в течение этого срока и будешь стремиться сорвать розы в саду свидания и осквернить мою веру прелюбодеянием. А ведь набожные люди считают нарушение обета неверием! Моя вера тогда может пошатнуться, корабль моего желания затонет, нить моего счастья, за которую я схватилась после долгих полуночных и утренних молитв, вновь может оборваться, бутон Моих стремлений осыплется, так и не распустившись. Эти четыре месяца пройдут как бы мгновение ока. Коли мы провели долгое время в отчаянии и горе, теперь, когда расцвела ветвь нашего желания и исполнились наши мечты, нет смысла торопиться и тревожиться.
Хушанг, услышав от Мехр-бану такие ласковые слова, от радости расцвел, словно роза от утреннего ветерка. Он сошел с коня, приложился челом к земле и стал возносить благодарственные молитвы богу, а потом ответил Мехр-бану:
— Сердце и душа мои да будут жертвой твоих любезных слов! Мое царство и все мое состояние пусть будет нисаром за них. Разве могу я пожалеть богатства для тебя? Ведь я сражен стрелами твоих взглядов, я раб твоей веры. Смею ли я перечить твоей воле? Ты властна над моим сердцем и душой.
Для влюбленных предписанья не составлены покуда,
Тот, кто любит, поступает так, как ты ему велишь.

— Не тревожься напрасно, исполняй свой обет, а я предоставлю в твое распоряжение все, что бы ты ни пожелала, и буду повиноваться твоей воле.
Хушанг отвез Мехр-бану в свою страну и поселил ее, как она просила, в келье на расстоянии полфарсаха от города. Он прислал ей для раздачи бедным всяких кушаний и при пасов, доставил утварь и дрова, определил к ней в услужение нескольких опытных невольниц. Кроме того, он приставил к ее келье стражников и приказал, чтобы и птица не смела пролетать поблизости. Сам же он перестал докучать Мехр-бану и стал предаваться веселию, задавать пиры и осыпать людей милостями да выезжать на охоту, по обычаю падишахов. Но сердце его, словно мяч, было в плену чоугана локонов Мехр-бану, а птица его души трепетала в когтях ее бровей. От тоски к ней он не мог ничем заняться и считал только дни, как это делают звездочеты.
Царевич возвращается с охоты и узнает, что молния бедствий поразила гумно его души. Он начинает от тоски гореть, словно мотылек, с помощью своих друзей достигает кельи Мехр-бану и возвращается с победой в свою столицу
Когда несчастный фатанский царевич вернулся с охоты, вошел в шатер и узнал, что его черноокая газель стала добычей льва, что его кокетливая пава полонена соколом, то пламя скорби охватило его с головы до ног, искры безумия посыпались из его глаз, он упал как подкошенный, разорвал на себе одежды, словно бутон розы, стал посыпать голову пеплом и проливать из глаз реки слез. То он, словно безумец, лобзал следы Мехр-бану, то, словно Меджнун, громко и жалобно призывал свою Лейли, то пытался отыскать в воздухе аромат из цветника возлюбленной, то пробовал переслать с ветром весточку любимой, стройной как кипарис. Он перестал есть, потерял сон, беспрестанно умолял ветер принести вести о возлюбленной, спрашивал, как вьются ее мускусные локоны, как раскрываются в улыбке ее уста, на кого смотрят ее глаза-нарциссы, кого привлекает ее черная родинка.
— Ради бога, о ветерок! — твердил он. — Если тебе придется побывать у моей любимой, расскажи ей о том, как я лежу во прахе с разбитым сердцем, расскажи, что вместо шахских одеяний я облачился в рубище нищего, что я рыдаю, вспоминая ее, и что уже более нет слез в глазах, что от поисков мои ноги перестали повиноваться мне. Пусть она сжалится надо мной и вновь покажется мне, осенит меня тенью своего стана-кипариса, чтобы я поднял голову из праха. В этой жизни мне остался лишь краткий миг, пусть она торопится, не то увидит лишь горсть праха, уносимую ветром.
Но Мехр— бану не показывалась, а безумие царевича все росло, он начал заговариваться, так что свои и чужие стали жалеть его, сердце друга и недруга разрывалось при его виде. Сын везира взял его руку и сказал:
— Чем помогут тебе эти безумства? Какая польза от причитаний и стенаний? Мужайся и не теряй самообладания, в этом бренном и преходящем мире, полном самых неожиданных перемен, на долю обитателей грешной земли выпадает много подобных бедствий и злоключений. Коловращение голубого неба приносит тысячи бед, в каждом повороте небесного круга таятся сотни козней. Доблестный муж, попирающий, словно гора, невзгоды, не должен поддаваться горестям и погружаться в пучину отчаяния, когда на него обрушилась беда. Напротив, он должен сесть на корабль благоразумия и выплыть из пучины к спасительному берегу. Наставник-разум, путеводитель заблудших в долине скорби, наставит человека на путь, который приведет его к конечной цели. Когда благодаря содействию творца мы прибудем к Мехр-бану, мы во что бы то ни стало добьемся своего.
По совету сына везира царевич роздал бедным все свое имущество и сокровища, облачился в рубище и двинулся в путь вслед за своей надеждой. Когда они прибыли на берег той реки, там не оказалось ни одного корабля, и они волей-неволей пробыли там некоторое время в бездействии. Потом моряк срубил несколько деревьев, сделал из бревен плот на бурдюках и переправил царевича с его спутниками на противоположный берег. Оттуда царевич направился прямой дорогой к цели, и после долгих злоключений и невзгод он, наконец, прибыл к келье Мехр-бану.
Когда путники подошли к Келье, слуги угостили их по обычаям гостеприимства, принесли им кушаний и напитков, соблюдая законы ласкового и учтивого обращения, и его спутники отдохнули от дороги, утолили голод и жажду, забыли о тяготах и мучениях пути и собрались с мыслями, которые растеряли по дороге. Сын везира спросил слуг и поваров:
— Какой великодушный властитель повелел так встречать странников? Мы — бедные дервиши, прошедшие в скитаниях весь мир, но ни в одной стране и ни у одного правителя мы не встречали такого великодушного гостеприимства.
Ему ответил один молодой слуга:
— Это делается по велению царицы мира Мехр-бану, слава о гостеприимстве которой, как и о ее красоте, распространилась до горы Каф.
Царевич, услышав имя возлюбленной, лишился чувств и, словно тень, распростерся на земле. Сын везира, чтобы не открылась тайна, тотчас бросился к нему, окропил царевича розовой водой, а потом обратился к присутствующим:
— Нет ли у вас в городе лекаря, который вылечил бы этого юношу от падучей болезни?
Потом он будто невзначай спросил:
— А кто такая Мехр-бану? Почему она проводит свои дни в этой тесной келье, предаваясь молитвам?
Тот недалекий юноша рассказал ему всю историю Мехр-бану. Царевич же, узнав, что сокровищница его чести осталась нетронутой, что товары из каравана его доброго имени не разграблены разбойником-роком, словно обрел новую жизнь, перестал отчаиваться и проникся надеждой. Он обратился с мольбой к чертогу всевышнего творца в надежде, что
Аллах велик, он грешному рабу
Пошлет через Суруша весть прощенья
.
Слуги же, приняв гостей как подобало, передали Мехр-бану о вновь прибывших. Этот непорочный кипарис велел одной простодушной и приветливой служанке пойти к гостям и, оказав им уважение, разузнать, что они едят и как относятся друг к другу, а потом обо всем доложить ей.
Служанка отправилась к гостям, разузнала о них все, что велела ей госпожа, а потом пришла к Мехр-бану.
— Их пятеро, — рассказала служанка, — и они едины, словно пять чувств у человека. Все они одеты в нищенские рубища, служат смиренно богу, при людях они делят все поровну, но когда остаются одни, то оказывают уважение одному.
Мехр— бану, выслушав рассказ служанки о тех странниках, догадалась, что ее возлюбленный, разлученный с ней, наконец нашел ее. На другой день, соблюдая все предосторожности, она отправила гостям с той же недалекой служанкой поднос с фруктами и положила туда клочок от своего покрывала, которое хорошо знал царевич. Царевич, увидев лоскуток, обрел новую жизнь, подобно тому, как Якуб прозрел при виде рубашки Юсуфа , и невольно пролил из глаз потоки слез. Сын везира собрал красивый букет, положил среди цветов перстень царевича и, не заставив служанку дожидаться, отправил цветы к Мехр-бану, попросив служанку извиниться перед госпожой и передать: «У нас, нищих людей, нет ничего другого, чем отблагодарить тебя. Ведь от каландара можно ждать в награду только травы, а от медведя -его собственной шкуры. Этот букет мы собрали в то время, когда счастье улыбалось нам и небо было благосклонно. Присоединяем к нему молитвы».
Мехр— бану, получив перстень, от радости готова была вложить его в глаз вместо зрачка. По мягкости своего характера она не смогла совладать с собой, ушла в уединенный уголок и заплакала навзрыд. Потом она взяла калам и стала писать о том, что произошло с ней с момента разлуки, что жемчужина ее добродетели не пострадала от разбойника-судьбы. Письмо тайком отослали царевичу. Получив его, царевич от восторга лишился чувств. Придя в себя, приложил письмо к глазам, словно оно излучало свет, снял печать, стал читать его, а начало письма было украшено такими стихами:
Жемчужина-тайна осталась такой, как была.
Печать со шкатулки любви я сорвать не дала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46