Хотя он успел закрыть его изнутри и мужественно защищался, нападающие, разбив стекла и сломав раму, быстро проникли в дом. Минуту-другую слесарь раздавал направо и налево мощные удары, но скоро остался безоружным среди разъяренной толпы. Комната наполнилась людьми, да и в дверях и окне виднелось множество лиц.
Слесарь очень разозлил бунтовщиков тем, что ранил двух из них, и задние кричали передним, что его надо схватить и повесить на фонарном столбе. Но Гейбриэл и тут не струсил и смело смотрел то на Хью, то на Денниса, державших его за руки, то на Сима Тэппертита, который стоял перед ним.
– Вы украли у меня дочь, – сказал он. – А она мне гораздо дороже жизни. Так можете теперь убить меня, все равно. Хорошо, что жена не увидит этого, а я, слава богу, не из тех, кто просит пощады у таких, как вы.
– Право, вы молодчина, – одобрительно заметил Деннис. – И рассуждаете, как подобает мужчине. Какая разница, брат, где помереть – сегодня на фонаре или через десяток лет на пуховой перине?
Слесарь ответил только взглядом, полным презрения.
– Ваши убеждения делают вам честь, – продолжал палач, которому очень понравилось предложение насчет фонарного столба. – Они совершенно совпадают с моими, и я всегда готов, – тут он подкрепил свои слова страшным ругательством, – пойти навстречу вам, да и любому другому. Найдется у вас тут какой-нибудь обрывок веревки? Ну, а если нет, не беспокойтесь – обойдемся и носовым платком.
– Перестань дурить, хозяин, и делай, что велят, – сердито буркнул Хью, хватая слесаря за плечо. – Тебе сейчас объяснят, что от тебя требуется. И ты это сделаешь.
– Ничего я не стану делать для тебя или других мерзавцев, – отрезал слесарь. – Не трудитесь объяснять, что вам нужно, я вам вперед заявляю – никаких услуг вы от меня не дождетесь.
На мистера Денниса стойкость мужественного старика произвела сильное впечатление, и он чуть не со слезами запротестовал, говоря, что противиться желанию джентльмена было бы жестокостью и он, Деннис, во всяком случае не возьмет этого на свою совесть. Ведь почтенный слесарь сам сказал, что готов отправиться на тот свет, а раз так, они, как люди просвещенные, обязаны отправить его туда. Не часто представляется возможность удовлетворить желание тех, с кем они, к сожалению, расходятся во взглядах. И если нашелся человек, которому так легко оказать эту милость, он, Деннис, прямо заявляет, что такое желание делает джентльмену честь, и, надо надеяться, товарищи его удовлетворят прежде чем идти дальше. Операцию эту, если умело и ловко за нее взяться, можно закончить в пять минут ко всеобщему удовольствию, и, хотя ему, Деннису, не пристало хвалиться, он все-таки позволит себе сказать, что порядком напрактиковался в этом деле и, как человек от природы услужливый и мягкосердечный, с большим удовольствием обслужит джентльмена.
Эта речь, произнесенная среди ужасного шума и сутолоки, была встречена теми, кто стоял поближе, чрезвычайно одобрительно, что объяснялось, пожалуй, не столько красноречием палача, сколько упорством слесаря. Гейбриэлу грозила немедленная расправа, и ему это было ясно. Однако он по-прежнему упорно молчал, и даже если бы при нем стали обсуждать вопрос, не изжарить ли его на медленном огне, у него и тогда не вырвалось бы ни единого слова.
В то время как Деннис говорил, на лестнице поднялась какая-то суматоха, так что толпа внизу не могла ни слышать его слов, ни отозваться на них. Но в наступившей тишине у окна вдруг раздался чей-то возглас:
– Да у него голова седая! Он старик, не троньте его!
Слесарь вздрогнул, быстро повернулся туда, откуда слышался голос, и зорким взглядом окинул теснившихся на лестнице людей.
– Не щадите моих седин, молодой человек, – сказал он, отвечая голосу, ибо не видел его обладателя. – Я не прошу этого. Сердце у меня еще достаточно молодо, и я презираю и ненавижу всю вашу банду!
Эти неосторожные слова никак не способствовали умиротворению взбешенной толпы. Опять снизу потребовали, чтобы его вывели на улицу, и плохо пришлось бы честному Вардену, если бы Хью не напомнил товарищам, что слесарь им нужен и вешать его нельзя.
– Объясни ты ему, что от него требуется, да поживее, – сказал Хью Симу Тэппертиту. – А ты, хозяин, слушай в оба уха, если хочешь, чтобы они после этой ночи еще тебе пригодились.
Гейбриэл скрестил руки (теперь они у него были свободны) и молча уставился на своего бывшего подмастерья.
– Вот что, Варден, – начал Сим, – нам надо в Ньюгет…
– Это ты верно говоришь, – перебил слесарь, – туда вам всем и дорога!
– Нет, мы идем туда, чтобы поджечь тюрьму, – пояснил Саймон, – взломать ворота и выпустить арестантов. А вы помогали делать замки для главных ворот и…
– Помогал. И вы мне спасибо не скажете: сработано на славу, сами увидите.
– Может, и так, – отозвался Сим. – Но теперь вы нам должны их взломать.
– Должен? Вот как!
– Да. Потому что вы знаете, как это сделать, а я нет. Пойдете с нами и своими руками рассверлите их.
– Сим Тэппертит, пусть у меня руки отсохнут и пойдут тебе на эполеты, если я это сделаю, – сказал слесарь спокойно и медленно.
– Это мы еще увидим! – вмешался Хью, видя, что ярость толпы готова разразиться. – А пока что соберите в корзинку его инструменты, какие нужны, и я поведу его вниз. Эй, там, откройте входную дверь! Да посветите нашему храброму капитану! Неужто у вас здесь другого дела нет, как стоять сложа руки и брюзжать?
Бунтовщики стали переглядываться и скоро разбежались по всему дому, по своему обыкновению грабя или разрушая все, унося ценные вещи, какие им понравились. Впрочем, времени на это у них оставалось мало, так как инструменты слесаря скоро были собраны в корзинку, которую взвалили на спину какому-то парню. Приготовления к осаде тюрьмы были таким образом закончены, и тех, кто грабил в комнатах, созвали вниз в мастерскую. Уже готовились выступить, когда сверху пришел замешкавшийся там громила и спросил, не выпустить ли запертую на чердаке девицу, которая страшно шумит и вопит без умолку.
Саймон Тэппертит охотно запретил бы это, но большинство его товарищей, помня, какую услугу Миггс оказала им своей проделкой с ружьем, были другого мнения, и ему пришлось сказать: «Да». Тот же человек опять пошел наверх и скоро вернулся, таща освобожденную мисс Миггс. Она вся скорчилась, руки и ноги у нее висели как плети, а одежда сильно отсырела от обильных слез.
Так как эта молодая особа, пока ее несли с чердака, не подавала никаких признаков жизни, то ее спаситель объявил, что она не то умерла, не то кончается, и не зная, куда ее девать, оглядывался, ища скамьи или хотя бы кучи золы, чтобы положить бесчувственное тело. Вдруг мисс Миггс, каким-то непостижимым образом оказавшись на ногах, откинула волосы с лица, дико вытаращила глаза на мистера Тэппертита и с криком: «Жизнь моего Симмуна спасена!» – бросилась к нему на шею так стремительно, что он зашатался и отлетел на несколько шагов, увлекая за собой свою прекрасную ношу.
– О, чтоб тебя! – проворчал мистер Тэппертит. – Эй, кто-нибудь, возьмите ее и заприте опять. Ее совсем не следовало выпускать.
– Мой Симмун! – замирающим голосом прошептала мисс Миггс сквозь слезы. – Мой любимый!
– Держитесь, не то я вас брошу на пол, – сказал мистер Тэппертит крайне нелюбезным тоном. – Чего вы возите ногами по полу и валитесь на меня?
– Ангел мой Сим, – прошептала Миггс. – Ты же обещал!
– Ну, да, обещал и сдержу слово, – отвечал Саймон сердито. – Я о вас позабочусь, потерпите. Да станьте же вы на ноги, слышите?
– Куда мне деваться? Что со мной будет после всего, что я сегодня наделала? – голосила Миггс. – Мне остается теперь только лечь в сырую могилу!
– Жаль, что вы уже не там! – вспылил мистер Тэппертит. – Вас надо бы заколотить наглухо в хороший, крепкий гроб.
Он позвал одного из своих людей и шепнул ему на ухо:
– Возьми-ка ее да унеси – знаешь куда?
Тот утвердительно кивнул и, подхватив на руки Миггс, несмотря на ее бессвязные протесты и сопротивление (от которого бедняге не поздоровилось, ибо она пустила в ход ногти), унес ее из мастерской.
Все, кто был в доме, высыпали на улицу, слесаря поставили впереди между двумя конвоирами, и толпа быстро двинулась в путь. Без всякого шума и криков они шли прямо к Ньюгету и вскоре очутились перед тюремными воротами.
Глава шестьдесят четвертая
Выстроившись перед тюрьмой, они больше не считали нужным соблюдать тишину и громкими криками стали требовать начальника. Появление их здесь, видимо, было не такой уж неожиданностью: в доме начальника тюрьмы выходившие на улицу окна успели основательно забаррикадировать, калитка в воротах тюрьмы была заперта, и ни у одной амбразуры и решетки не видно было ни души. Но им недолго пришлось звать – на крыше дома начальника появился какой-то мужчина и спросил, чего им надо.
В толпе тот кричал одно, тот – другое, а большинство только гикало и свистело. Дом был высокий, в наступившей темноте многие не видели, что кто-то вышел на их Зов, и продолжали кричать, пока весть о появлении начальника не распространилась по всей толпе. Прошло добрых десять минут, прежде чем хотя бы один голос мог быть услышан достаточно внятно. И все это время человек на крыше стоял неподвижно, выделяясь на фоне вечернего неба, и смотрел вниз, на взбаламученное море голов. Наконец Хью прокричал:
– Вы – начальник тюрьмы, мистер Экермен?
– Ну, конечно, это он, – шепнул ему Деннис. Но Хью, не слушая его, ждал ответа от человека на крыше.
– Да, – откликнулся тот. – Это я.
– Так вот что, сэр: у вас тут сидит несколько наших товарищей.
– У меня тут всякого народу немало. – Мистер Экермен глянул вниз, во двор тюрьмы. Сознание, что он может видеть все, скрытое от них этими толстыми стенами, так раздражило толпу, что она завыла, точно стая волков.
– Выпустите только наших товарищей, – сказал Хью. – Остальных можете оставить у себя.
– Я никого не имею права выпускать. И своего долга не нарушу.
– Если не откроете ворот, мы их взломаем, – сказал Хью. – Потому что мы хотим освободить наших.
– Слушайте, добрые люди, – начал Экермен. – Я могу только посоветовать вам поскорее разойтись. Помните, что беспорядки в таком месте будут иметь для вас очень тяжелые последствия, и вы горько раскаетесь, да будет слишком поздно.
Сказав это, он, видимо, собирался уйти, но его остановил чей-то голос.
– Мистер Экермен! – кричал Гейбриэл Варден. – Мистер Экермен!
– Не хочу больше вас слушать, – отмахнулся начальник, повернувшись в его сторону.
– Да я не из этих! – крикнул слесарь. – Я порядочный человек, мистер Экермен, честный труженик Гейбриэл Варден, слесарь. Вы меня помните?
– Как! И вы с ними? – изменившимся голосом воскликнул начальник тюрьмы.
– Они привели меня силой. Хотят, чтобы я открыл замок у главных ворот, – пояснил слесарь. – Будьте свидетелем, мистер Экермен, что я отказываюсь это сделать. И не сделаю, чем бы мне это ни грозило. Пожалуйста, запомните это на случай, если они меня убьют.
– Не могу ли я как-нибудь помочь вам? – спросил начальник.
– Нет, мистер Экермен. Выполняйте свой долг, а я выполню свой. Еще раз повторяю вам, грабители и душегубы, – тут слесарь повернулся к толпе, – я вам помогать не буду. Можете орать до хрипоты, – не буду!..
– Постойте, постойте, мистер Варден, – торопливо сказал начальник. – Я знаю, вы честный человек и не сделаете ничего противозаконного. Но если вас принудят к этому силой…
– Принудят меня, сэр? – прервал его Варден, почувствовав в тоне мистера Экермена желание заранее оправдать его, беспомощного старика, если он уступит свирепой толпе, обступившей его со всех сторон. – Меня ни к чему принудить не смогут.
– Где тот человек, кто только что обращался ко мне? – с беспокойством спросил начальник тюрьмы.
– Это я, – откликнулся Хью.
– Известно вам, как у нас карают за убийство? Вы понимаете, что, насильно удерживая этого честного ремесленника, вы подвергаете его жизнь опасности?
– Отлично понимаем, – ответил Хью. – Для того и привели его сюда. Отпустите наших товарищей, и мы отпустим вашего слесаря. Правильно я говорю, ребята?
Толпа ответила громовым «ура».
– Видите, что творится, сэр? – крикнул Варден. – Во имя короля, не допускайте их в тюрьму. И помните, что я сказал. Прощайте!
Переговоры были прерваны. Град камней и других метательных снарядов заставил начальника отступить. А толпа, напирая все сильнее, прижала Вардена вплотную к воротам.
Напрасно поставили у его ног корзинку с инструментами, напрасно пускали в ход по очереди все средства – заманчивые обещания, побои, угрозы немедленно покончить с ним, предлагали награду, если он сделает то, для чего его сюда привели. Мужественный слесарь все кричал свое: «Нет!»
Никогда еще, кажется, жизнь не была ему так дорога, как сейчас, но ничто не могло поколебать его решимости. Ни крики, ни окружавшие его свирепые люди, которые, как дикие звери, жаждали его крови и лезли вперед, топча своих, чтобы скорее добраться до него и ударить его топором или железным ломом, – ничто не могло его устрашить. Он переводил глаза с одного лица на другое и, бледный, тяжело дыша, твердил упорно: «Нет!»
Деннис с такой силой ударил его по голове, что сшиб с ног. Но слесарь тотчас вскочил, как молодой, и, хотя из его разбитого лба текла кровь, схватил палача за горло.
– Подлая собака! – крикнул он. – Отдай мне дочь! Дочь отдай!
Завязалась борьба. Со всех сторон Деннису кричали: «Пристукни его!»; некоторые рвались вперед, чтобы затоптать слесаря насмерть, но не могли добраться до него. Деннис изо всех сил старался оторвать руки слесаря от своего горла, однако не мог разжать их.
– Так вот твоя благодарность, чудовище! – с трудом выговорил он, сопровождая эти слова градом ругани.
– Отдай мне дочь! – кричал слесарь, рассвирепев не меньше, чем окружавшая его толпа. – Отдай дочь!
Он падал, поднимался, опять падал, боролся уже не с одним, а с целым десятком людей, перебрасывавших его один другому, и, наконец, какой-то верзила, пришедший сюда, видно, прямо с бойни, так как его одежда и высокие сапоги были испачканы жиром и свежей, еще дымящейся кровью, с ужасным проклятием занес свой резак над непокрытой головой старика. Но в тот же миг он сам упал, как подкошенный, и какой-то однорукий человек, перескочив через него, бросился к слесарю. С ним был еще другой, и оба грубо схватили Вардена.
– Оставьте его нам! – крикнули они Хью, прокладывая себе дорогу сквозь толпу. – Мы сами с ним расправимся. Зачем вам всем тратить силы на такого, когда достаточно двух человек, чтобы покончить с ним в одну минуту? Вы только время теряете даром. Вспомните про арестантов! Вспомните про Барнеби!
Этот крик был подхвачен всей толпой. По стенам загрохотали молоты, и все ринулись к тюрьме – каждому хотелось быть в первых рядах. А те двое уводили слесаря, проталкиваясь в толпе так ожесточенно, словно они находились не среди своих, а в стане врагов. С трудом вывели они его из самой гущи свалки.
Между тем удары сыпались градом не только на ворота, но и на мощные стены тюрьмы, ибо те, кто не мог добраться до ворот, изливали свою ярость на все, что было под рукой, даже на эти массивные каменные глыбы, хотя оружие разбивалось о них вдребезги, а руки и плечи у нападавших так болели, как будто эти стены, упрямо сопротивляясь, возвращали им удары. Когда большие кузнечные молоты забарабанили по воротам, звон железа о железо покрыл весь оглушительный шум, искры сыпались дождем. Люди стали работать партиями, через короткие промежутки сменяя друг друга, – для того, чтобы не истощать силы. А ворота все стояли, несокрушимо-крепкие, неумолимые и мрачные, такие же, как всегда, если не считать вмятин и царапин, оставленных молотами на их поверхности.
Пока одни, не жалея сил, делали эту тяжелую работу, другие, приставив лестницы к стенам тюрьмы, пытались взобраться на них, а третьи дрались с отрядом полиции в сто человек (который в конце концов был оттеснен назад и частью смят под ногами толпы), группа бунтовщиков осаждала дом начальника тюрьмы. Ворвавшись, наконец, внутрь, они вытащили на улицу всю мебель и сложили ее в кучу у ворот, чтобы развести костер и поджечь их. Поняв их цель, все, кто разбивал ворота, побросали свои орудия и стали помогать складывать костер, который скоро занял всю ширину улицы до середины мостовой и был так высок, что теперь уже только с лестницы можно было подбрасывать в него топливо. Когда все добро Экермена до последней нитки было брошено па Этот грандиозный костер, его облили смолой, дегтем да вдобавок еще скипидаром – всем этим бунтовщики запаслись заранее. Деревянные части тюремных ворот облили также, ни одна перекладина, ни одна балка не были забыты. Когда это адское «помазание» было окончено, костер подожгли факелами и горящей паклей, и все, отступив, стали ожидать результатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Слесарь очень разозлил бунтовщиков тем, что ранил двух из них, и задние кричали передним, что его надо схватить и повесить на фонарном столбе. Но Гейбриэл и тут не струсил и смело смотрел то на Хью, то на Денниса, державших его за руки, то на Сима Тэппертита, который стоял перед ним.
– Вы украли у меня дочь, – сказал он. – А она мне гораздо дороже жизни. Так можете теперь убить меня, все равно. Хорошо, что жена не увидит этого, а я, слава богу, не из тех, кто просит пощады у таких, как вы.
– Право, вы молодчина, – одобрительно заметил Деннис. – И рассуждаете, как подобает мужчине. Какая разница, брат, где помереть – сегодня на фонаре или через десяток лет на пуховой перине?
Слесарь ответил только взглядом, полным презрения.
– Ваши убеждения делают вам честь, – продолжал палач, которому очень понравилось предложение насчет фонарного столба. – Они совершенно совпадают с моими, и я всегда готов, – тут он подкрепил свои слова страшным ругательством, – пойти навстречу вам, да и любому другому. Найдется у вас тут какой-нибудь обрывок веревки? Ну, а если нет, не беспокойтесь – обойдемся и носовым платком.
– Перестань дурить, хозяин, и делай, что велят, – сердито буркнул Хью, хватая слесаря за плечо. – Тебе сейчас объяснят, что от тебя требуется. И ты это сделаешь.
– Ничего я не стану делать для тебя или других мерзавцев, – отрезал слесарь. – Не трудитесь объяснять, что вам нужно, я вам вперед заявляю – никаких услуг вы от меня не дождетесь.
На мистера Денниса стойкость мужественного старика произвела сильное впечатление, и он чуть не со слезами запротестовал, говоря, что противиться желанию джентльмена было бы жестокостью и он, Деннис, во всяком случае не возьмет этого на свою совесть. Ведь почтенный слесарь сам сказал, что готов отправиться на тот свет, а раз так, они, как люди просвещенные, обязаны отправить его туда. Не часто представляется возможность удовлетворить желание тех, с кем они, к сожалению, расходятся во взглядах. И если нашелся человек, которому так легко оказать эту милость, он, Деннис, прямо заявляет, что такое желание делает джентльмену честь, и, надо надеяться, товарищи его удовлетворят прежде чем идти дальше. Операцию эту, если умело и ловко за нее взяться, можно закончить в пять минут ко всеобщему удовольствию, и, хотя ему, Деннису, не пристало хвалиться, он все-таки позволит себе сказать, что порядком напрактиковался в этом деле и, как человек от природы услужливый и мягкосердечный, с большим удовольствием обслужит джентльмена.
Эта речь, произнесенная среди ужасного шума и сутолоки, была встречена теми, кто стоял поближе, чрезвычайно одобрительно, что объяснялось, пожалуй, не столько красноречием палача, сколько упорством слесаря. Гейбриэлу грозила немедленная расправа, и ему это было ясно. Однако он по-прежнему упорно молчал, и даже если бы при нем стали обсуждать вопрос, не изжарить ли его на медленном огне, у него и тогда не вырвалось бы ни единого слова.
В то время как Деннис говорил, на лестнице поднялась какая-то суматоха, так что толпа внизу не могла ни слышать его слов, ни отозваться на них. Но в наступившей тишине у окна вдруг раздался чей-то возглас:
– Да у него голова седая! Он старик, не троньте его!
Слесарь вздрогнул, быстро повернулся туда, откуда слышался голос, и зорким взглядом окинул теснившихся на лестнице людей.
– Не щадите моих седин, молодой человек, – сказал он, отвечая голосу, ибо не видел его обладателя. – Я не прошу этого. Сердце у меня еще достаточно молодо, и я презираю и ненавижу всю вашу банду!
Эти неосторожные слова никак не способствовали умиротворению взбешенной толпы. Опять снизу потребовали, чтобы его вывели на улицу, и плохо пришлось бы честному Вардену, если бы Хью не напомнил товарищам, что слесарь им нужен и вешать его нельзя.
– Объясни ты ему, что от него требуется, да поживее, – сказал Хью Симу Тэппертиту. – А ты, хозяин, слушай в оба уха, если хочешь, чтобы они после этой ночи еще тебе пригодились.
Гейбриэл скрестил руки (теперь они у него были свободны) и молча уставился на своего бывшего подмастерья.
– Вот что, Варден, – начал Сим, – нам надо в Ньюгет…
– Это ты верно говоришь, – перебил слесарь, – туда вам всем и дорога!
– Нет, мы идем туда, чтобы поджечь тюрьму, – пояснил Саймон, – взломать ворота и выпустить арестантов. А вы помогали делать замки для главных ворот и…
– Помогал. И вы мне спасибо не скажете: сработано на славу, сами увидите.
– Может, и так, – отозвался Сим. – Но теперь вы нам должны их взломать.
– Должен? Вот как!
– Да. Потому что вы знаете, как это сделать, а я нет. Пойдете с нами и своими руками рассверлите их.
– Сим Тэппертит, пусть у меня руки отсохнут и пойдут тебе на эполеты, если я это сделаю, – сказал слесарь спокойно и медленно.
– Это мы еще увидим! – вмешался Хью, видя, что ярость толпы готова разразиться. – А пока что соберите в корзинку его инструменты, какие нужны, и я поведу его вниз. Эй, там, откройте входную дверь! Да посветите нашему храброму капитану! Неужто у вас здесь другого дела нет, как стоять сложа руки и брюзжать?
Бунтовщики стали переглядываться и скоро разбежались по всему дому, по своему обыкновению грабя или разрушая все, унося ценные вещи, какие им понравились. Впрочем, времени на это у них оставалось мало, так как инструменты слесаря скоро были собраны в корзинку, которую взвалили на спину какому-то парню. Приготовления к осаде тюрьмы были таким образом закончены, и тех, кто грабил в комнатах, созвали вниз в мастерскую. Уже готовились выступить, когда сверху пришел замешкавшийся там громила и спросил, не выпустить ли запертую на чердаке девицу, которая страшно шумит и вопит без умолку.
Саймон Тэппертит охотно запретил бы это, но большинство его товарищей, помня, какую услугу Миггс оказала им своей проделкой с ружьем, были другого мнения, и ему пришлось сказать: «Да». Тот же человек опять пошел наверх и скоро вернулся, таща освобожденную мисс Миггс. Она вся скорчилась, руки и ноги у нее висели как плети, а одежда сильно отсырела от обильных слез.
Так как эта молодая особа, пока ее несли с чердака, не подавала никаких признаков жизни, то ее спаситель объявил, что она не то умерла, не то кончается, и не зная, куда ее девать, оглядывался, ища скамьи или хотя бы кучи золы, чтобы положить бесчувственное тело. Вдруг мисс Миггс, каким-то непостижимым образом оказавшись на ногах, откинула волосы с лица, дико вытаращила глаза на мистера Тэппертита и с криком: «Жизнь моего Симмуна спасена!» – бросилась к нему на шею так стремительно, что он зашатался и отлетел на несколько шагов, увлекая за собой свою прекрасную ношу.
– О, чтоб тебя! – проворчал мистер Тэппертит. – Эй, кто-нибудь, возьмите ее и заприте опять. Ее совсем не следовало выпускать.
– Мой Симмун! – замирающим голосом прошептала мисс Миггс сквозь слезы. – Мой любимый!
– Держитесь, не то я вас брошу на пол, – сказал мистер Тэппертит крайне нелюбезным тоном. – Чего вы возите ногами по полу и валитесь на меня?
– Ангел мой Сим, – прошептала Миггс. – Ты же обещал!
– Ну, да, обещал и сдержу слово, – отвечал Саймон сердито. – Я о вас позабочусь, потерпите. Да станьте же вы на ноги, слышите?
– Куда мне деваться? Что со мной будет после всего, что я сегодня наделала? – голосила Миггс. – Мне остается теперь только лечь в сырую могилу!
– Жаль, что вы уже не там! – вспылил мистер Тэппертит. – Вас надо бы заколотить наглухо в хороший, крепкий гроб.
Он позвал одного из своих людей и шепнул ему на ухо:
– Возьми-ка ее да унеси – знаешь куда?
Тот утвердительно кивнул и, подхватив на руки Миггс, несмотря на ее бессвязные протесты и сопротивление (от которого бедняге не поздоровилось, ибо она пустила в ход ногти), унес ее из мастерской.
Все, кто был в доме, высыпали на улицу, слесаря поставили впереди между двумя конвоирами, и толпа быстро двинулась в путь. Без всякого шума и криков они шли прямо к Ньюгету и вскоре очутились перед тюремными воротами.
Глава шестьдесят четвертая
Выстроившись перед тюрьмой, они больше не считали нужным соблюдать тишину и громкими криками стали требовать начальника. Появление их здесь, видимо, было не такой уж неожиданностью: в доме начальника тюрьмы выходившие на улицу окна успели основательно забаррикадировать, калитка в воротах тюрьмы была заперта, и ни у одной амбразуры и решетки не видно было ни души. Но им недолго пришлось звать – на крыше дома начальника появился какой-то мужчина и спросил, чего им надо.
В толпе тот кричал одно, тот – другое, а большинство только гикало и свистело. Дом был высокий, в наступившей темноте многие не видели, что кто-то вышел на их Зов, и продолжали кричать, пока весть о появлении начальника не распространилась по всей толпе. Прошло добрых десять минут, прежде чем хотя бы один голос мог быть услышан достаточно внятно. И все это время человек на крыше стоял неподвижно, выделяясь на фоне вечернего неба, и смотрел вниз, на взбаламученное море голов. Наконец Хью прокричал:
– Вы – начальник тюрьмы, мистер Экермен?
– Ну, конечно, это он, – шепнул ему Деннис. Но Хью, не слушая его, ждал ответа от человека на крыше.
– Да, – откликнулся тот. – Это я.
– Так вот что, сэр: у вас тут сидит несколько наших товарищей.
– У меня тут всякого народу немало. – Мистер Экермен глянул вниз, во двор тюрьмы. Сознание, что он может видеть все, скрытое от них этими толстыми стенами, так раздражило толпу, что она завыла, точно стая волков.
– Выпустите только наших товарищей, – сказал Хью. – Остальных можете оставить у себя.
– Я никого не имею права выпускать. И своего долга не нарушу.
– Если не откроете ворот, мы их взломаем, – сказал Хью. – Потому что мы хотим освободить наших.
– Слушайте, добрые люди, – начал Экермен. – Я могу только посоветовать вам поскорее разойтись. Помните, что беспорядки в таком месте будут иметь для вас очень тяжелые последствия, и вы горько раскаетесь, да будет слишком поздно.
Сказав это, он, видимо, собирался уйти, но его остановил чей-то голос.
– Мистер Экермен! – кричал Гейбриэл Варден. – Мистер Экермен!
– Не хочу больше вас слушать, – отмахнулся начальник, повернувшись в его сторону.
– Да я не из этих! – крикнул слесарь. – Я порядочный человек, мистер Экермен, честный труженик Гейбриэл Варден, слесарь. Вы меня помните?
– Как! И вы с ними? – изменившимся голосом воскликнул начальник тюрьмы.
– Они привели меня силой. Хотят, чтобы я открыл замок у главных ворот, – пояснил слесарь. – Будьте свидетелем, мистер Экермен, что я отказываюсь это сделать. И не сделаю, чем бы мне это ни грозило. Пожалуйста, запомните это на случай, если они меня убьют.
– Не могу ли я как-нибудь помочь вам? – спросил начальник.
– Нет, мистер Экермен. Выполняйте свой долг, а я выполню свой. Еще раз повторяю вам, грабители и душегубы, – тут слесарь повернулся к толпе, – я вам помогать не буду. Можете орать до хрипоты, – не буду!..
– Постойте, постойте, мистер Варден, – торопливо сказал начальник. – Я знаю, вы честный человек и не сделаете ничего противозаконного. Но если вас принудят к этому силой…
– Принудят меня, сэр? – прервал его Варден, почувствовав в тоне мистера Экермена желание заранее оправдать его, беспомощного старика, если он уступит свирепой толпе, обступившей его со всех сторон. – Меня ни к чему принудить не смогут.
– Где тот человек, кто только что обращался ко мне? – с беспокойством спросил начальник тюрьмы.
– Это я, – откликнулся Хью.
– Известно вам, как у нас карают за убийство? Вы понимаете, что, насильно удерживая этого честного ремесленника, вы подвергаете его жизнь опасности?
– Отлично понимаем, – ответил Хью. – Для того и привели его сюда. Отпустите наших товарищей, и мы отпустим вашего слесаря. Правильно я говорю, ребята?
Толпа ответила громовым «ура».
– Видите, что творится, сэр? – крикнул Варден. – Во имя короля, не допускайте их в тюрьму. И помните, что я сказал. Прощайте!
Переговоры были прерваны. Град камней и других метательных снарядов заставил начальника отступить. А толпа, напирая все сильнее, прижала Вардена вплотную к воротам.
Напрасно поставили у его ног корзинку с инструментами, напрасно пускали в ход по очереди все средства – заманчивые обещания, побои, угрозы немедленно покончить с ним, предлагали награду, если он сделает то, для чего его сюда привели. Мужественный слесарь все кричал свое: «Нет!»
Никогда еще, кажется, жизнь не была ему так дорога, как сейчас, но ничто не могло поколебать его решимости. Ни крики, ни окружавшие его свирепые люди, которые, как дикие звери, жаждали его крови и лезли вперед, топча своих, чтобы скорее добраться до него и ударить его топором или железным ломом, – ничто не могло его устрашить. Он переводил глаза с одного лица на другое и, бледный, тяжело дыша, твердил упорно: «Нет!»
Деннис с такой силой ударил его по голове, что сшиб с ног. Но слесарь тотчас вскочил, как молодой, и, хотя из его разбитого лба текла кровь, схватил палача за горло.
– Подлая собака! – крикнул он. – Отдай мне дочь! Дочь отдай!
Завязалась борьба. Со всех сторон Деннису кричали: «Пристукни его!»; некоторые рвались вперед, чтобы затоптать слесаря насмерть, но не могли добраться до него. Деннис изо всех сил старался оторвать руки слесаря от своего горла, однако не мог разжать их.
– Так вот твоя благодарность, чудовище! – с трудом выговорил он, сопровождая эти слова градом ругани.
– Отдай мне дочь! – кричал слесарь, рассвирепев не меньше, чем окружавшая его толпа. – Отдай дочь!
Он падал, поднимался, опять падал, боролся уже не с одним, а с целым десятком людей, перебрасывавших его один другому, и, наконец, какой-то верзила, пришедший сюда, видно, прямо с бойни, так как его одежда и высокие сапоги были испачканы жиром и свежей, еще дымящейся кровью, с ужасным проклятием занес свой резак над непокрытой головой старика. Но в тот же миг он сам упал, как подкошенный, и какой-то однорукий человек, перескочив через него, бросился к слесарю. С ним был еще другой, и оба грубо схватили Вардена.
– Оставьте его нам! – крикнули они Хью, прокладывая себе дорогу сквозь толпу. – Мы сами с ним расправимся. Зачем вам всем тратить силы на такого, когда достаточно двух человек, чтобы покончить с ним в одну минуту? Вы только время теряете даром. Вспомните про арестантов! Вспомните про Барнеби!
Этот крик был подхвачен всей толпой. По стенам загрохотали молоты, и все ринулись к тюрьме – каждому хотелось быть в первых рядах. А те двое уводили слесаря, проталкиваясь в толпе так ожесточенно, словно они находились не среди своих, а в стане врагов. С трудом вывели они его из самой гущи свалки.
Между тем удары сыпались градом не только на ворота, но и на мощные стены тюрьмы, ибо те, кто не мог добраться до ворот, изливали свою ярость на все, что было под рукой, даже на эти массивные каменные глыбы, хотя оружие разбивалось о них вдребезги, а руки и плечи у нападавших так болели, как будто эти стены, упрямо сопротивляясь, возвращали им удары. Когда большие кузнечные молоты забарабанили по воротам, звон железа о железо покрыл весь оглушительный шум, искры сыпались дождем. Люди стали работать партиями, через короткие промежутки сменяя друг друга, – для того, чтобы не истощать силы. А ворота все стояли, несокрушимо-крепкие, неумолимые и мрачные, такие же, как всегда, если не считать вмятин и царапин, оставленных молотами на их поверхности.
Пока одни, не жалея сил, делали эту тяжелую работу, другие, приставив лестницы к стенам тюрьмы, пытались взобраться на них, а третьи дрались с отрядом полиции в сто человек (который в конце концов был оттеснен назад и частью смят под ногами толпы), группа бунтовщиков осаждала дом начальника тюрьмы. Ворвавшись, наконец, внутрь, они вытащили на улицу всю мебель и сложили ее в кучу у ворот, чтобы развести костер и поджечь их. Поняв их цель, все, кто разбивал ворота, побросали свои орудия и стали помогать складывать костер, который скоро занял всю ширину улицы до середины мостовой и был так высок, что теперь уже только с лестницы можно было подбрасывать в него топливо. Когда все добро Экермена до последней нитки было брошено па Этот грандиозный костер, его облили смолой, дегтем да вдобавок еще скипидаром – всем этим бунтовщики запаслись заранее. Деревянные части тюремных ворот облили также, ни одна перекладина, ни одна балка не были забыты. Когда это адское «помазание» было окончено, костер подожгли факелами и горящей паклей, и все, отступив, стали ожидать результатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85