Там или где-то еще? Ты полагаешь, речь шла о студии звукозаписи или о кинопавильоне?
Алиса уже готова была ответить «нет», но в последний момент прикусила язык. «После того, что случилось, – думала она, – и правда, почему бы и нет? Они столько всего от меня скрывали, может, и это тоже?»
Она неопределенно пожала плечами:
– Я не знаю, госпожа Ван Дайк, – правда не знаю.
Инспектор успокаивающим жестом подняла руку и открыто улыбнулась:
– Конечно, сейчас это неважно. А теперь ты должна отдохнуть, а мы будем тебя охранять. Тот факт, что в доме мы ничего не нашли, не упрощает нам дела, думаю, ты и сама это понимаешь. Боюсь, для суда одной кассеты будет недостаточно.
Инспектор Ван Дайк встала, продемонстрировав длиннющие ноги в простых джинсах.
– Твои показания станут решающим свидетельством. Алиса, после нашего визита в твой дом я слышала, как один тип в Минюсте говорил: нет оснований требовать ордер на арест, не следовало проводить этот обыск.
Анита со значением взглянула на девочку:
– Я знаю, как ты умна, Алиса, – как взрослый человек, а может, поумнее многих взрослых… Я буду с тобой откровенна и честна. Мы постараемся вернуться к твоим показаниям. Твои родители – люди богатые и влиятельные. Скандал, если он разразится, может вызвать большое недовольство в верхах. А кроме тебя, у нас ничего нет.
– А как же кассета? – спросила Алиса. – Вы смотрели ее сегодня утром… – Голос девочки срывался от отчаяния. Анита вернулась к кровати и села рядом с ней. Ей так захотелось защитить Алису, что она обняла ее.
– Твоя кассета имеет смысл только вместе с твоими показаниями, Алиса. Маски, ты понимаешь?
Алиса, с трудом сглотнув, тихо кивнула.
Инспектор встала.
– Хорошо. Сегодня ты переночуешь в ведомственном доме под охраной двух полицейских. С завтрашнего дня все закрутится, и ты должна быть в форме. Поешь нормально, примешь настоящий душ и поспишь в обычной кровати. В понедельник я заеду за тобой утром, и мы отправимся к прокурору во Дворец правосудия… Идет?
Алиса отчаянно закивала. Действительно, что еще им остается?
Дверь закрылась, отгораживая ее от яркого неонового освещения коридора и полицейских в форме.
Девочка сидела на кровати и медленно пила кока-колу. Последние тяжелые дождевые тучи уплыли прочь, небо отражалось на асфальте всеми оттенками синевы. Оранжевый свет трепетал на горизонте, танцевал в каплях дождя на оконном стекле. Алиса знала, что этот уходящий день закрывает целую главу ее жизни. Сейчас она была первым словом, написанным на листе бумаги, который ураган вот-вот подхватит и унесет прочь, как сухой листок, упавший с дерева.
Так она чувствовала. Интуиция подсказывала: небо прояснится, все оживет. Алиса была уверена, что-то надвигается на город. Буря.
Именно эта буря заставляла девочку дрожать и бояться, потому что у нее было лицо ее матери.
Матери, которая сейчас наверняка разгневана.
Она просто в ярости.
2
Прокурор Горстен был миниатюрным суховатым человеком с узким строгим лицом. Черный костюм и круглые очки еще больше увеличивали его сходство с лютеранским пастором. Он сидел за величественным столом в комнате, отделанной темными тополями, свидетелями минувших веков, слышавшими множество людских секретов и видевшими столько преступлений… Кабинет освещался неярким светом, падавшим из высокого окна, выходившего на дворцовый сад.
На Алису произвела впечатление торжественная и гнетущая атмосфера этого места и непроницаемого человека, сидевшего против света.
Инспектор мягко взяла девочку за руку и подвела ее к прокурору.
Алиса села на высокий стул в стиле рококо, стараясь не ерзать и сохранять присутствие духа. А еще бдительность.
Она прислонилась к спинке, уставившись на носки своих туфель, и стала ждать начала разговора.
Голос прокурора вполне соответствовал его образу. Холодный и отстраненный.
– Итак, вот она какая, эта маленькая Алиса Кристенсен. Мадемуазель, а вы знаете, что уже стали знаменитостью?
Алиса смутилась, не зная, что ответить, и не поднимала глаз, ища выход из неловкой ситуации, потом бросила умоляющий взгляд на Аниту, которая сразу все поняла и пришла ей на помощь.
– Господин прокурор, эта девочка пережила настоящий шок… Хочу, чтобы вы помнили, как она чувствительна… Интеллект Алисы выходит за рамки обычного… Я принесла с собой некоторые ее школьные тетради… Вы будете поражены.
Анита вынула из своего портфельчика картонную папку и мягко положила ее на стол.
Прокурор взглянул на инспектора, потом на Алису. В глазах его было столько же доброты, как у ловчего сокола. Взял папку, молча перелистал, два или три раза удивленно крякнув.
Когда он дочитал, взгляд его изменился, стал человечнее. Внимательно посмотрев на девочку, Горстен перевел взгляд на Аниту:
– Да, инспектор Ван Дайк, это впечатляет. Но разве из этого следует, что все сказанное – правда?
Анита собралась с мыслями и заговорила:
– Господин прокурор, неужели вы действительно думаете, что такой тонкий и блестящий ребенок мог придумать такую жестокую шутку? Обвинить своих родителей, свою родную мать в ужасных преступлениях, не будучи абсолютно уверенной и внутренне убежденной…
– Послушайте, Ван Дайк, вы не хуже меня понимаете, что проблема не в этом.
Голос прокурора скрежетал, как ржавое железо.
– Проблема не в том, верит ли девочка в то, что говорит. Главное – насколько все ею рассказанное соответствует действительности…
Горстен бросил на Алису беглый смущенный взгляд, достал из ящика стола толстую папку с делом и продолжил:
– Единственное, что у нас есть, – это кассета, которую, как утверждает мадемуазель Кристенсен, она нашла в доме, где живет, в комнате, забитой кассетами подобного рода… Но ее родители отсутствуют, и соседи заявили, что они занимались переездом всю вторую половину дня девятого числа. В упомянутой мадемуазель комнате нет ни одной кассеты – она пуста.
Алиса в ужасе взглянула на Аниту. Сердце ее бешено колотилась. Она бросилась в атаку с отчаянием обреченного:
– Госпожа Ван Дайк, вы же знаете, что я сказала правду, – комната была забита кассетами, я сама их видела, а мадемуазель Чатарджампа исчезла много месяцев назад.
Алиса повернулась к строгому судье. Девочка не знала, как яростно блестели ее глаза, когда она отчеканила:
– Я ее узнаю. Они ее… убивают. И это действительно мои родители, я уверена! Неужели вы полагаете, что я могу не узнать свою мать, пусть даже на ней маска?
Прокурор, подперев подбородок руками, молча вглядывался в этот маленький белокурый и такой бледный огонек, который, казалось, готов был вот-вот взорваться на своем стуле.
Он наклонился вперед:
– Хочу быть предельно откровенен, мадемуазель. В настоящий момент у нас нет ничего, я подчеркиваю – ни-че-го, что дало бы нам повод выдвинуть обвинение против ваших родителей. Сейчас кассету изучают и всесторонне анализируют, чтобы определить, идет речь о настоящем убийстве или же о киномонтаже.
Алиса подскочила.
Анита не смогла ей помешать.
– Монтаж?! Господи, да вы разве не видели, что они с ней делают на экране? Вы не видели, что они…
И девочка разразилась рыданиями, в отчаянии заламывая руки.
Прокурор растерянно задвигался в кресле, сбивчиво бормоча слова утешения.
Анита встала и, сама себе удивляясь, обняла Алису за плечи, защищая от мира. Она холодно посмотрела на прокурора и обронила:
– Вы не будете возражать, если она останется под нашей защитой, пока эксперты не закончат работать с кассетой?.. Либо пока… не объявятся ее родители?..
Прокурор сделал вид, что не заметил некоторой дерзости вопроса, и жестом показал, что это его не смущает. Анита была уже у двери, когда ледяной голос прокурора заставил ее остановиться:
– Инспектор Ван Дайк… Если эксперты не установят, что на кассете сняты реальные события, мы будем бессильны. В противном случае мы сможем начать судебное преследование лишь по факту нелегального производства порно – или как там еще называют такие фильмы. Но не ждите от меня мандата на общеевропейский розыск или разрешения на запрос в Интерпол…
Вполне недвусмысленно. Анита взяла Алису за руку и повела ее обедать в ресторан рядом с комиссариатом.
Оставшуюся часть дня Алиса провела в небольшом домике в южном пригороде Амстердама в компании двух полицейских-антильцев. Они расположились в гостиной и смотрели футбольный матч. Алисе удалось разжиться книгами – по дороге она зашла в книжный магазин в центре города. Расположившись в маленькой комнате на первом этаже, она проглотила три научных журнала и взялась за роман француза Росни Эне «Война огня», действие там происходило в эпоху палеолита. Около семи приехала Анита и привезла пиццу, пиво, колу и индонезийские блюда. Поужинали они вчетвером в гостиной, в полной тишине, изредка прерываемой замечаниями о ходе матча. После еды один из антильцев пошел на кухню варить кофе, другой погрузился в привезенную Анитой газету.
Анита решила, что сейчас самое время поговорить.
– Соседи видели, как девятого вечером вывозили все вещи на двух больших грузовиках. Как раз в то время, когда ты слонялась по городу. Возможно, они очень быстро обнаружили пропажу кассеты. Кто-то звонил днем в твою школу узнать, была ли ты на занятиях утром, и директору пришлось сказать, что никто тебя не видел в течение всего дня.
Алиса слушала молча. Анита, не спеша, продолжала:
– Итак. Два больших грузовика. Два полуприцепа. И шестеро вооруженных людей, профессионалы. Руководил ими, судя по описанию, господин Кеслер. Среди них был индонезиец, еще один – лысый мужчина с усами в темных очках. Судя по всему, он хорошо знает Кеслера… твои родители уехали на своей машине. Что ты обо всем этом можешь сказать?
Девочка отрицательно покачала головой, но неожиданно кое-что, видимо, вспомнила.
– Подождите… мне кажется, я рассказывала вам утром о телефонном разговоре Кеслера с каким-то Йоханом.
Глаза Аниты загорелись.
– Черт возьми, ты права! Йохан… Возможно, это тот лысый, с усами.
Она присела на кровать рядом с Алисой.
– Нам будет трудно. Эксперты расходятся во мнениях по поводу достоверности съемки. Двое из троих считают, что подобное можно сымитировать.
Один утверждает, что есть вероятность подлинности. В общем, они никак не могут прийти к единому мнению. Прокурор не уверен, стоит ли показывать запись родителям Чатарджампы, чтобы они опознали на кассете свою дочь. Ты же знаешь, она из Шри-Ланки, поэтому все очень сложно.
Анита тяжело вздохнула, показывая девочке, какими занудами могут быть чиновники! Алисе все больше нравилась эта женщина.
– И что нее теперь будет? – спросила она. Голос ее прерывался от скрытого волнения и
противоречивых чувств.
– Я убедила комиссара показать несколько кадров приятелю поваров твоих родителей, тамильцу, он знал мадемуазель Чатарджампу и предупредил власти о ее исчезновении. Кстати, имей в виду, что «исчезновение» мадемуазель Чатарджампы официально не признано. Весь февраль родители получали от нее открытки, сначала из Италии, потом из Турции. Возможно, в ее отсутствии нет ничего подозрительного, вполне вероятно, что она оставила репетиторство и занялась более доходным делом – съемками в фильмах… для взрослых.
Улыбка Аниты выражала сожаление.
– Так говорит прокурор. Вся эта история кажется ему все более невероятной, и он ничего не будет предпринимать, пока не объявятся твои родители.
При этих словах Алиса содрогнулась. Она снова думала о матери. О ее холодной ярости и дьявольской силе. Алиса не рассказала инспектору, что в подвале был оборудован еще и тренажерный зал, где ее мать регулярно качалась, когда была в Амстердаме. Но они, наверное, нашли часть инвентаря.
Один-единственный раз Алиса видела, как мать ударила по лицу молодого человека у входа в дом. Она хорошо запомнила тот случай. Тот человек работал с Кеслером. Ева разговаривала с ними и внезапно, без всякого на то повода, размахнулась и с силой ударила его по лицу – правой рукой, украшенной кольцом с огромным камнем. Голова молодого человека дернулась назад и врезалась в крышу «мерседеса». Тело его обмякло, и он упал на землю. Мать подошла к нему, схватила за воротник и прошипела что-то сквозь зубы. Он качал головой в полубессознательном состоянии. Изо рта у него текла струйка крови. На лице Кеслера, стоявшего за спиной Евы, красовалась хищная акулья улыбка.
Нет никаких сомнений – гнев матери обрушится на нее. Дочь – плоть от плоти, кровь от крови, «воплощение всех достоинств ее генетического потенциала» (так выражалась Ева) – предала ее.
Алиса, охваченная ужасом, понимала, что у нее не только ничего не вышло, но она сама навлекла на себя опасность. Похоже, ее родителей ни в чем серьезном обвинить нельзя, разве что в незначительных нарушениях. А раз так, через несколько дней они предпримут контратаку и с помощью армии своих адвокатов заберут ее домой.
При этой мысли Алиса не смогла сдержать дрожь.
Анита молча играла ручкой. Розовые ногти на черном стержне. Потом сухо щелкнула колпачком и заговорила:
– Пока что мы на перепутье. Настоящее расследование не начато, но дело уже открыто, и ты находишься под нашей защитой. На территории Нидерландов твои родители объявлены в розыск для дачи свидетельских показаний, но…
Она выдержала небольшую паузу, пристально глядя Алисе в глаза, и продолжила:
– Мы постараемся зацепиться за историю с грузовиками… Как тебе кажется, родительская студия может находиться в другой стране? Где-нибудь в Европе?
Алиса никогда об этом не думала, поэтому, прежде чем ответить, тщательно покопалась в памяти…
– Я не знаю… может быть… Мои родители много путешествуют по Европе, да и по всему миру. Я видела всего-то две или три фотографии, но там даже пейзажей не было…
Большой дом… несколько деревьев… вот и все. Она глубоко и безнадежно вздохнула:
– Это может быть где угодно, в Германии или в Португалии. – При этих словах из глубин памяти всплыла фотография дома в Алгарве, последний снимок, присланный отцом.
Анита молчала. Медленно встала, положила блокнот в широкий нагрудный карман куртки.
– Я заведу дело по факту исчезновения мадемуазель Чатарджампы. Это единственная серьезная зацепка, которая у нас есть. Ты должна оставаться здесь, большего я пока не могу сделать.
Алиса вымученно улыбнулась. Она понимала. Анита и так много для нее сделала. Сама виновата. Она была слишком наивной. Наивной и нетерпеливой. У нее было мало доказательств. Правосудие бессильно. Она допустила серьезную ошибку.
Груз этой ошибки давил ей на плечи, пока Анита Ван Дайк спускалась по лестнице встречать ночную смену. Алиса видела, как Анита села в машину и уехала. Она услышала, как полицейские на кухне открывают пиво.
Девочка закрыла дверь и села на кровать.
Наступила ночь. Луна отбрасывала мертвенный свет на белые стены комнаты. Алиса села к окну и стала смотреть на звезды и на мерцающие огни города, расположенного в нескольких километрах от их дома.
Собравшиеся над морем облака принесли с собой мелкий дождик. На севере город закрывала пелена дождя, превращая его огни в мерцающий океан.
Да. Ужасная ошибка. Других быть не должно.
Ни одной.
На следующий день Алиса закончила читать книгу за пять минут до прихода инспектора. В этот вечер она задержалась и появилась вместе с ночной сменой.
При первом же взгляде на Аниту Алиса поняла: у них новые осложнения.
– Сегодня днем события начали развиваться стремительно, – задыхаясь, проговорила Анита.
Алиса молча съежилась в ожидании надвигающейся катастрофы.
Анита встала у окна, глядя на город.
– Адвокаты твоей матери обратились в Министерство юстиции. Они собираются предъявить иск газете, опубликовавшей небольшую заметку об этом деле, где о твоих родителях говорится как о возможных серийных убийцах. Они возбудят дело против государства по ряду статей, мотивируя это тем, что мы начали проверять твои показания. Они подозревают нас в том, что мы организовали утечку информации и таким образом нарушили тайну следствия… Это более чем серьезно. По утверждениям адвокатов, твои родители не знают, откуда взялась эта кассета. Они подтверждают, что перевезли все вещи из дома в Амстердаме в другой, чтобы сделать тебе сюрприз. О твоем исчезновении они сообщили в районный комиссариат десятого апреля, во второй половине дня… по телефону. Они утверждают, что в подвальной комнате действительно хранились кассеты с порнографическими фильмами, но их использовали для производства собственных картин…
Анита замолчала. Алиса сидела, широко раскрыв глаза и не веря своим ушам. Господи, что же будет дальше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Алиса уже готова была ответить «нет», но в последний момент прикусила язык. «После того, что случилось, – думала она, – и правда, почему бы и нет? Они столько всего от меня скрывали, может, и это тоже?»
Она неопределенно пожала плечами:
– Я не знаю, госпожа Ван Дайк, – правда не знаю.
Инспектор успокаивающим жестом подняла руку и открыто улыбнулась:
– Конечно, сейчас это неважно. А теперь ты должна отдохнуть, а мы будем тебя охранять. Тот факт, что в доме мы ничего не нашли, не упрощает нам дела, думаю, ты и сама это понимаешь. Боюсь, для суда одной кассеты будет недостаточно.
Инспектор Ван Дайк встала, продемонстрировав длиннющие ноги в простых джинсах.
– Твои показания станут решающим свидетельством. Алиса, после нашего визита в твой дом я слышала, как один тип в Минюсте говорил: нет оснований требовать ордер на арест, не следовало проводить этот обыск.
Анита со значением взглянула на девочку:
– Я знаю, как ты умна, Алиса, – как взрослый человек, а может, поумнее многих взрослых… Я буду с тобой откровенна и честна. Мы постараемся вернуться к твоим показаниям. Твои родители – люди богатые и влиятельные. Скандал, если он разразится, может вызвать большое недовольство в верхах. А кроме тебя, у нас ничего нет.
– А как же кассета? – спросила Алиса. – Вы смотрели ее сегодня утром… – Голос девочки срывался от отчаяния. Анита вернулась к кровати и села рядом с ней. Ей так захотелось защитить Алису, что она обняла ее.
– Твоя кассета имеет смысл только вместе с твоими показаниями, Алиса. Маски, ты понимаешь?
Алиса, с трудом сглотнув, тихо кивнула.
Инспектор встала.
– Хорошо. Сегодня ты переночуешь в ведомственном доме под охраной двух полицейских. С завтрашнего дня все закрутится, и ты должна быть в форме. Поешь нормально, примешь настоящий душ и поспишь в обычной кровати. В понедельник я заеду за тобой утром, и мы отправимся к прокурору во Дворец правосудия… Идет?
Алиса отчаянно закивала. Действительно, что еще им остается?
Дверь закрылась, отгораживая ее от яркого неонового освещения коридора и полицейских в форме.
Девочка сидела на кровати и медленно пила кока-колу. Последние тяжелые дождевые тучи уплыли прочь, небо отражалось на асфальте всеми оттенками синевы. Оранжевый свет трепетал на горизонте, танцевал в каплях дождя на оконном стекле. Алиса знала, что этот уходящий день закрывает целую главу ее жизни. Сейчас она была первым словом, написанным на листе бумаги, который ураган вот-вот подхватит и унесет прочь, как сухой листок, упавший с дерева.
Так она чувствовала. Интуиция подсказывала: небо прояснится, все оживет. Алиса была уверена, что-то надвигается на город. Буря.
Именно эта буря заставляла девочку дрожать и бояться, потому что у нее было лицо ее матери.
Матери, которая сейчас наверняка разгневана.
Она просто в ярости.
2
Прокурор Горстен был миниатюрным суховатым человеком с узким строгим лицом. Черный костюм и круглые очки еще больше увеличивали его сходство с лютеранским пастором. Он сидел за величественным столом в комнате, отделанной темными тополями, свидетелями минувших веков, слышавшими множество людских секретов и видевшими столько преступлений… Кабинет освещался неярким светом, падавшим из высокого окна, выходившего на дворцовый сад.
На Алису произвела впечатление торжественная и гнетущая атмосфера этого места и непроницаемого человека, сидевшего против света.
Инспектор мягко взяла девочку за руку и подвела ее к прокурору.
Алиса села на высокий стул в стиле рококо, стараясь не ерзать и сохранять присутствие духа. А еще бдительность.
Она прислонилась к спинке, уставившись на носки своих туфель, и стала ждать начала разговора.
Голос прокурора вполне соответствовал его образу. Холодный и отстраненный.
– Итак, вот она какая, эта маленькая Алиса Кристенсен. Мадемуазель, а вы знаете, что уже стали знаменитостью?
Алиса смутилась, не зная, что ответить, и не поднимала глаз, ища выход из неловкой ситуации, потом бросила умоляющий взгляд на Аниту, которая сразу все поняла и пришла ей на помощь.
– Господин прокурор, эта девочка пережила настоящий шок… Хочу, чтобы вы помнили, как она чувствительна… Интеллект Алисы выходит за рамки обычного… Я принесла с собой некоторые ее школьные тетради… Вы будете поражены.
Анита вынула из своего портфельчика картонную папку и мягко положила ее на стол.
Прокурор взглянул на инспектора, потом на Алису. В глазах его было столько же доброты, как у ловчего сокола. Взял папку, молча перелистал, два или три раза удивленно крякнув.
Когда он дочитал, взгляд его изменился, стал человечнее. Внимательно посмотрев на девочку, Горстен перевел взгляд на Аниту:
– Да, инспектор Ван Дайк, это впечатляет. Но разве из этого следует, что все сказанное – правда?
Анита собралась с мыслями и заговорила:
– Господин прокурор, неужели вы действительно думаете, что такой тонкий и блестящий ребенок мог придумать такую жестокую шутку? Обвинить своих родителей, свою родную мать в ужасных преступлениях, не будучи абсолютно уверенной и внутренне убежденной…
– Послушайте, Ван Дайк, вы не хуже меня понимаете, что проблема не в этом.
Голос прокурора скрежетал, как ржавое железо.
– Проблема не в том, верит ли девочка в то, что говорит. Главное – насколько все ею рассказанное соответствует действительности…
Горстен бросил на Алису беглый смущенный взгляд, достал из ящика стола толстую папку с делом и продолжил:
– Единственное, что у нас есть, – это кассета, которую, как утверждает мадемуазель Кристенсен, она нашла в доме, где живет, в комнате, забитой кассетами подобного рода… Но ее родители отсутствуют, и соседи заявили, что они занимались переездом всю вторую половину дня девятого числа. В упомянутой мадемуазель комнате нет ни одной кассеты – она пуста.
Алиса в ужасе взглянула на Аниту. Сердце ее бешено колотилась. Она бросилась в атаку с отчаянием обреченного:
– Госпожа Ван Дайк, вы же знаете, что я сказала правду, – комната была забита кассетами, я сама их видела, а мадемуазель Чатарджампа исчезла много месяцев назад.
Алиса повернулась к строгому судье. Девочка не знала, как яростно блестели ее глаза, когда она отчеканила:
– Я ее узнаю. Они ее… убивают. И это действительно мои родители, я уверена! Неужели вы полагаете, что я могу не узнать свою мать, пусть даже на ней маска?
Прокурор, подперев подбородок руками, молча вглядывался в этот маленький белокурый и такой бледный огонек, который, казалось, готов был вот-вот взорваться на своем стуле.
Он наклонился вперед:
– Хочу быть предельно откровенен, мадемуазель. В настоящий момент у нас нет ничего, я подчеркиваю – ни-че-го, что дало бы нам повод выдвинуть обвинение против ваших родителей. Сейчас кассету изучают и всесторонне анализируют, чтобы определить, идет речь о настоящем убийстве или же о киномонтаже.
Алиса подскочила.
Анита не смогла ей помешать.
– Монтаж?! Господи, да вы разве не видели, что они с ней делают на экране? Вы не видели, что они…
И девочка разразилась рыданиями, в отчаянии заламывая руки.
Прокурор растерянно задвигался в кресле, сбивчиво бормоча слова утешения.
Анита встала и, сама себе удивляясь, обняла Алису за плечи, защищая от мира. Она холодно посмотрела на прокурора и обронила:
– Вы не будете возражать, если она останется под нашей защитой, пока эксперты не закончат работать с кассетой?.. Либо пока… не объявятся ее родители?..
Прокурор сделал вид, что не заметил некоторой дерзости вопроса, и жестом показал, что это его не смущает. Анита была уже у двери, когда ледяной голос прокурора заставил ее остановиться:
– Инспектор Ван Дайк… Если эксперты не установят, что на кассете сняты реальные события, мы будем бессильны. В противном случае мы сможем начать судебное преследование лишь по факту нелегального производства порно – или как там еще называют такие фильмы. Но не ждите от меня мандата на общеевропейский розыск или разрешения на запрос в Интерпол…
Вполне недвусмысленно. Анита взяла Алису за руку и повела ее обедать в ресторан рядом с комиссариатом.
Оставшуюся часть дня Алиса провела в небольшом домике в южном пригороде Амстердама в компании двух полицейских-антильцев. Они расположились в гостиной и смотрели футбольный матч. Алисе удалось разжиться книгами – по дороге она зашла в книжный магазин в центре города. Расположившись в маленькой комнате на первом этаже, она проглотила три научных журнала и взялась за роман француза Росни Эне «Война огня», действие там происходило в эпоху палеолита. Около семи приехала Анита и привезла пиццу, пиво, колу и индонезийские блюда. Поужинали они вчетвером в гостиной, в полной тишине, изредка прерываемой замечаниями о ходе матча. После еды один из антильцев пошел на кухню варить кофе, другой погрузился в привезенную Анитой газету.
Анита решила, что сейчас самое время поговорить.
– Соседи видели, как девятого вечером вывозили все вещи на двух больших грузовиках. Как раз в то время, когда ты слонялась по городу. Возможно, они очень быстро обнаружили пропажу кассеты. Кто-то звонил днем в твою школу узнать, была ли ты на занятиях утром, и директору пришлось сказать, что никто тебя не видел в течение всего дня.
Алиса слушала молча. Анита, не спеша, продолжала:
– Итак. Два больших грузовика. Два полуприцепа. И шестеро вооруженных людей, профессионалы. Руководил ими, судя по описанию, господин Кеслер. Среди них был индонезиец, еще один – лысый мужчина с усами в темных очках. Судя по всему, он хорошо знает Кеслера… твои родители уехали на своей машине. Что ты обо всем этом можешь сказать?
Девочка отрицательно покачала головой, но неожиданно кое-что, видимо, вспомнила.
– Подождите… мне кажется, я рассказывала вам утром о телефонном разговоре Кеслера с каким-то Йоханом.
Глаза Аниты загорелись.
– Черт возьми, ты права! Йохан… Возможно, это тот лысый, с усами.
Она присела на кровать рядом с Алисой.
– Нам будет трудно. Эксперты расходятся во мнениях по поводу достоверности съемки. Двое из троих считают, что подобное можно сымитировать.
Один утверждает, что есть вероятность подлинности. В общем, они никак не могут прийти к единому мнению. Прокурор не уверен, стоит ли показывать запись родителям Чатарджампы, чтобы они опознали на кассете свою дочь. Ты же знаешь, она из Шри-Ланки, поэтому все очень сложно.
Анита тяжело вздохнула, показывая девочке, какими занудами могут быть чиновники! Алисе все больше нравилась эта женщина.
– И что нее теперь будет? – спросила она. Голос ее прерывался от скрытого волнения и
противоречивых чувств.
– Я убедила комиссара показать несколько кадров приятелю поваров твоих родителей, тамильцу, он знал мадемуазель Чатарджампу и предупредил власти о ее исчезновении. Кстати, имей в виду, что «исчезновение» мадемуазель Чатарджампы официально не признано. Весь февраль родители получали от нее открытки, сначала из Италии, потом из Турции. Возможно, в ее отсутствии нет ничего подозрительного, вполне вероятно, что она оставила репетиторство и занялась более доходным делом – съемками в фильмах… для взрослых.
Улыбка Аниты выражала сожаление.
– Так говорит прокурор. Вся эта история кажется ему все более невероятной, и он ничего не будет предпринимать, пока не объявятся твои родители.
При этих словах Алиса содрогнулась. Она снова думала о матери. О ее холодной ярости и дьявольской силе. Алиса не рассказала инспектору, что в подвале был оборудован еще и тренажерный зал, где ее мать регулярно качалась, когда была в Амстердаме. Но они, наверное, нашли часть инвентаря.
Один-единственный раз Алиса видела, как мать ударила по лицу молодого человека у входа в дом. Она хорошо запомнила тот случай. Тот человек работал с Кеслером. Ева разговаривала с ними и внезапно, без всякого на то повода, размахнулась и с силой ударила его по лицу – правой рукой, украшенной кольцом с огромным камнем. Голова молодого человека дернулась назад и врезалась в крышу «мерседеса». Тело его обмякло, и он упал на землю. Мать подошла к нему, схватила за воротник и прошипела что-то сквозь зубы. Он качал головой в полубессознательном состоянии. Изо рта у него текла струйка крови. На лице Кеслера, стоявшего за спиной Евы, красовалась хищная акулья улыбка.
Нет никаких сомнений – гнев матери обрушится на нее. Дочь – плоть от плоти, кровь от крови, «воплощение всех достоинств ее генетического потенциала» (так выражалась Ева) – предала ее.
Алиса, охваченная ужасом, понимала, что у нее не только ничего не вышло, но она сама навлекла на себя опасность. Похоже, ее родителей ни в чем серьезном обвинить нельзя, разве что в незначительных нарушениях. А раз так, через несколько дней они предпримут контратаку и с помощью армии своих адвокатов заберут ее домой.
При этой мысли Алиса не смогла сдержать дрожь.
Анита молча играла ручкой. Розовые ногти на черном стержне. Потом сухо щелкнула колпачком и заговорила:
– Пока что мы на перепутье. Настоящее расследование не начато, но дело уже открыто, и ты находишься под нашей защитой. На территории Нидерландов твои родители объявлены в розыск для дачи свидетельских показаний, но…
Она выдержала небольшую паузу, пристально глядя Алисе в глаза, и продолжила:
– Мы постараемся зацепиться за историю с грузовиками… Как тебе кажется, родительская студия может находиться в другой стране? Где-нибудь в Европе?
Алиса никогда об этом не думала, поэтому, прежде чем ответить, тщательно покопалась в памяти…
– Я не знаю… может быть… Мои родители много путешествуют по Европе, да и по всему миру. Я видела всего-то две или три фотографии, но там даже пейзажей не было…
Большой дом… несколько деревьев… вот и все. Она глубоко и безнадежно вздохнула:
– Это может быть где угодно, в Германии или в Португалии. – При этих словах из глубин памяти всплыла фотография дома в Алгарве, последний снимок, присланный отцом.
Анита молчала. Медленно встала, положила блокнот в широкий нагрудный карман куртки.
– Я заведу дело по факту исчезновения мадемуазель Чатарджампы. Это единственная серьезная зацепка, которая у нас есть. Ты должна оставаться здесь, большего я пока не могу сделать.
Алиса вымученно улыбнулась. Она понимала. Анита и так много для нее сделала. Сама виновата. Она была слишком наивной. Наивной и нетерпеливой. У нее было мало доказательств. Правосудие бессильно. Она допустила серьезную ошибку.
Груз этой ошибки давил ей на плечи, пока Анита Ван Дайк спускалась по лестнице встречать ночную смену. Алиса видела, как Анита села в машину и уехала. Она услышала, как полицейские на кухне открывают пиво.
Девочка закрыла дверь и села на кровать.
Наступила ночь. Луна отбрасывала мертвенный свет на белые стены комнаты. Алиса села к окну и стала смотреть на звезды и на мерцающие огни города, расположенного в нескольких километрах от их дома.
Собравшиеся над морем облака принесли с собой мелкий дождик. На севере город закрывала пелена дождя, превращая его огни в мерцающий океан.
Да. Ужасная ошибка. Других быть не должно.
Ни одной.
На следующий день Алиса закончила читать книгу за пять минут до прихода инспектора. В этот вечер она задержалась и появилась вместе с ночной сменой.
При первом же взгляде на Аниту Алиса поняла: у них новые осложнения.
– Сегодня днем события начали развиваться стремительно, – задыхаясь, проговорила Анита.
Алиса молча съежилась в ожидании надвигающейся катастрофы.
Анита встала у окна, глядя на город.
– Адвокаты твоей матери обратились в Министерство юстиции. Они собираются предъявить иск газете, опубликовавшей небольшую заметку об этом деле, где о твоих родителях говорится как о возможных серийных убийцах. Они возбудят дело против государства по ряду статей, мотивируя это тем, что мы начали проверять твои показания. Они подозревают нас в том, что мы организовали утечку информации и таким образом нарушили тайну следствия… Это более чем серьезно. По утверждениям адвокатов, твои родители не знают, откуда взялась эта кассета. Они подтверждают, что перевезли все вещи из дома в Амстердаме в другой, чтобы сделать тебе сюрприз. О твоем исчезновении они сообщили в районный комиссариат десятого апреля, во второй половине дня… по телефону. Они утверждают, что в подвальной комнате действительно хранились кассеты с порнографическими фильмами, но их использовали для производства собственных картин…
Анита замолчала. Алиса сидела, широко раскрыв глаза и не веря своим ушам. Господи, что же будет дальше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43