Она могла бы сделать так, что бы Дьювал не попал в цель, что было бы достаточно для того, чтобы убить нерв или, возможно, даже Бенеша. Следовательно, такое грубое повреждение лазера было или случайностью, или обдуманным делом рук кого-то другого, а не мисс Петерсон. Потом отвязался мой страховочный канат, когда мы были в легких, в результате чего я чуть не погиб. Логично было бы подозревать Дьювала, но именно он предложил, чтобы прожектор корабля светил в разрез, и это спасло меня. Зачем было пытаться убить меня, а потом содействовать моему спасению? В этом не было смысла. Или это тоже была случайность, или мой страховочный канат развязал кто-то другой, а не Дьювал. Мы потеряли наш запас воздуха, и эту небольшую катастрофу мог организовать Оуэнс. Но потом, когда мы пополняли этот запас, Оуэнс наскоро смастерил устройство для миниатюризации воздуха, которое творило чудеса. Он легко мог не делать этого, и никто из нас не мог обвинить его в саботаже. Зачем заниматься выпуском воздуха, а потом работать как дьявол, чтобы снова заполучить его? Или это тоже была случайность, или запас воздуха был выпущен кем-то другим, а не Оуэнсом. Я мог исключить себя из обсуждения так как знал, что не причастен к саботажу. Тогда оставался Мичелз.– Вы убеждены, что он несет ответственность за все эти инциденты? – спросил Картер.– Нет, это все могли быть случайности. Мы никогда не узнаем этого. Но если это был саботаж, то Мичелз, несомненно, был наиболее подходящим кандидатом, так как он единственный, кто не принимал участия в спасательных операциях в критические минуты или от кого можно было ожидать более тонкого саботажа. Итак, разберем теперь Мичелза. Первым случаем был просчет с артериально-венозной фистулой. Или это было случайное несчастье, или Мичелз привел нас к нему обдуманно. Если это был саботаж, то, в отличии от других случаев, только один человек мог быть обвинен в нем, только один – Мичелз. Он даже согласился с этим, по крайней мере, в одном пункте. Только он имел возможность направить нас туда, только он мог настолько хорошо знать кровеносную систему Бенеша, чтобы обнаружить в ней микроскопическую фистулу, и именно он указал точное место входа в артерию в начальный момент.– Это все-таки могло быть просто ошибкой, – сказал Рейд.– Верно! Но в то время как во всех остальных случаях те, кто мог быть заподозрен, делали все возможное, чтобы найти выход, Мичелз, после того как мы попали в венозную систему, яростно требовал, чтобы мы немедленно отказались от продолжения миссии. То же самое он делал во время всех других кризисов. Только он один делал это постоянно. И все же, с моей точки зрения, это не было еще настоящим доказательством.– Ну, а что же тогда было доказательством? – спросил Картер.– Когда наша миссия началась и мы были миниатюризированы и введены в сонную артерию, я был испуган. Мы все были, мягко выражаясь, встревожены, но мичелз боялся больше всех. Он был почти парализован от страха. В этот момент я понимал его. Я не считал это позорным. Как я уже говорил, я сам был достаточно испуган и был рад компании. Но…– Но?– Но после того как мы прошли через артериально – венозную фистулу, Мичелз никогда больше не проявлял никаких признаков страха. В то время как другие нервничали, он был спокоен. Он превратился в скалу. Действительно, вначале он много раз сообщал мне, какой он трус – чтобы объяснить его явно видимый страх – но в конце путешествия он обозлился чуть ли не до бешенства, когда Дьювал намекнул ему, что он трус. Это изменение позиции казалось мне все более и более странным. Мне казалось, что для его первоначального страха была особая причина. До тех пор, пока он сталкивался с опасностью вместе с остальными, он был храбрецом. Следовательно, он боялся тогда, когда столкнулся с опасностью, о которой другие не подозревали. Невозможность разделить риск, необходимость одному смотреть смерти в глаза – вот что превратило его в труса. Вначале все остальные боялись самого процесса миниатюризации, но он прошел благополучно. После этого мы все собирались направиться к тромбу, ликвидировать его и выйти наружу, потратив на это в общей сложности 10 минут. Но Мичелз должен был быть единственным из нас, который знал, что все произойдет не так. Он один должен был знать, что случится беда и что мы чуть не загнемся в водовороте. Оуэнс говорил на инструктаже, что корабль станет хрупким, и Мичелз должен был ждать гибели. Неудивительно, что он почти потерял самообладание. Когда мы прошли через фистулу в целости и сохранности, он был почти в исступлении от облегчения. После этого он почувствовал уверенность в том, что мы не сможем выполнить наше задание, и он расслабился. С каждым успешным преодолением очередного кризиса он становился все озлобленней. У него не было больше места для страха, а только для злости. Когда мы находились в ухе, я вдруг решил, что именно Мичелз, а не Дьювал – не наш человек. Я не позволил ему втравить Дьювала в преждевременное испытание лазера. Я приказал ему оставить мисс Петерсон, когда пытался освободить ее от антител. Но все же в конце концов я сделал ошибку. Я не был рядом с ним во время самой операции и дал ему возможность захватить корабль. Это была та последняя маленькая частичка сомнения в моем мозгу…– Что, возможно, это все же был Дьювал?– Боюсь, что это так. Поэтому я вышел наружу следить за операцией, хотя я ничего бы не смог сделать, даже если бы Дьювал действительно был предателем. Если бы не произошел этот финальный приступ глупости, я мог привести корабль невредимым, а Мичелза – живым.Картер встал.– Ну, – сказал он, – это недорогая цена. Бенеш жив и постепенно поправляется. Я, правда, не уверен, что Оуэнс тоже так же думает. Он в трауре из-за потери своего детища.– Я сочувствую ему, – сказал Грант. – Это был приятный корабль. Гм… Послушайте, а где мисс Петерсон, вы не знаете?– Уже на ногах. У нее, очевидно, больший запас жизненных сил, чем у вас.– Я так понял, что она где-то здесь, в ОМСС?– Да. В кабинете Дьювала, я полагаю.– О! – сказал Грант. Он неожиданно сник.– Ладно, я, пожалуй, помоюсь, побреюсь и пойду отсюда. * * * Кора сложила бумаги.– Тогда, доктор Дьювал, если отчет может обождать до конца уикенда, я бы не отказалась от выходного.– Да, конечно, – ответил Дьювал. – Я думаю, мы все могли бы взять выходной. Как вы себя чувствуете?– Кажется, все в порядке.– Вот было испытание, а?Кора улыбнулась и направилась к двери.В дверь просунулась голова Гранта.– Мисс Петерсон!Кора вздрогнула, узнала Гранта и, улыбаясь, подбежала к нему.– В кровеносной системе я была Корой.– И все еще Кора?– Конечно. И так, я надеюсь, будет всегда.Грант заколебался.– Вы можете называть меня Чарльзом. Может быть, вы даже когда-нибудь сможете называть меня старина Чарли.– Я попытаюсь, Чарльз.– Когда вы уходите с работы?– Я только что освободилась от нее на уикенд.Грант немного подумал, потер свой чисто выбритый подбородок и кивнул в сторону Дьювала, склонившегося над своим письменным столом.– Вы все еще связаны с ним? – спросил он наконец.– Я восхищаюсь его работой, он восхищается моей работой, – серьезно сказала Кора.Она пожала плечами.– Можно ли мне восхищаться вами? – спросил Грант.– В любое время, когда вам захочется. Так долго, как вам захочется. Если я тоже смогу иногда восхищаться вами.– Дайте мне знать, когда вам захочется, и я тут же приду и приму нужную позу.Они засмеялись вместе. Дьювал поднял голову, увидел их в дверном проеме и махнул рукой неопределенным жестом, который мог означать как приветствие, так и прощание.– Я хочу переодеться, а потом я хотела бы повидать Бенеша. Хорошо?– К нему не пускают посетителей.Кора покачала головой.– Нет. Но мы ведь особые посетители. * * * Глаза Бенеша были открыты. Он пытался улыбнуться. Сестра тревожно шептала:– Сейчас только одну минуту. Он не знает, что произошло, ничего не говорите ему об этом.– Понимаю, – сказал Грант.Тихим голосом он обратился к Бенешу:– Как вы себя чувствуете?Бенеш снова попытался улыбнуться.– Точно не знаю. Очень устал. У меня болит голова и правый глаз, но я, кажется, остался в живых.– Хорошо!– Нужно нечто большее, чем удар по голове, что-бы убить ученого, – сказал Бенеш. – Вся эта математика делает череп твердым, как скала, а?– Мы очень рады этому, – мягко сказала Кора.– Теперь мне нужно вспомнить, о чем я должен был здесь рассказать. Оно еще немного туманно, но постепенно проясняется. Оно все во мне, все тут.Он, наконец, улыбнулся.– Вы были бы удивлены, профессор, увидев, что находится внутри вас, – сказал Грант.Сестра выпроводила их, и Грант с Корой очутились рука об руку в мире, в котором, казалось, не было больше ужаса, а только надежда на огромное счастье впереди.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23